Текст книги "Шотландцы не забывают"

– И… ты мог… погибнуть тоже!

– Она была сумасшедшая, хотя мы не понимали этого, – сказал Торквил. – Всем остальным людям необходимо представить это как случайное падение.

Это прозвучало как приказ, и Пепита спросила:

– Ты скажешь герцогу… правду? Торквил кивнул.

– Он будет знать обо всем и, конечно, Гектор – больше никто, а ружье будет брошено в море, и никаких свидетельств происшедшего не останется.

Пепита согласилась.

Она уже шла самостоятельно, но рука Торквила все еще поддерживала ее, и она чувствовала, пока он с ней, все прочее не имеет значения.

– Ты должна забыть об этом, моя дорогая, – сказал он, когда они увидели замок. – А теперь я должен оставить тебя, надо найти Гектора и убедить его, что это был несчастный случай.

– Да… конечно, – кивнула Пепита.

Только дойдя до своей спальни, она почувствовала, что может вновь потерять сознание.

Миссис Сазэрленд раздела ее, как ребенка, затем облачила в ночную рубашку и помогла улечься в постель.

– Где… дети? – с беспокойством спросила Пепита.

– Не волнуйтесь, мисс, с ними все в порядке, я присмотрю за ними, пока вы отдыхаете.

Девушка закрыла глаза, пытаясь представить Торквила, прижимающего ее к себе, и забыть весь ужас случившегося.

Но невозможно, думала она, когда-либо стереть из памяти то напряжение, в котором она пребывала, не зная, живы ли Рори и Торквил в то время, как она не могла вытащить Жани через край обрыва.

А этот безумный голос герцогини и ее вопль, когда она потеряла равновесие и упала в волны, бьющие о скалы внизу!

Разве об этом забудешь?

«Как она могла замыслить столь… дьявольское, столь злодейское убийство?»– не могла успокоиться Пепита.

Теперь ясно, что именно ненависть, разлагавшая ее сущность, как раковая опухоль клетки, постепенно привела ее к безумию.

«Ненависть столь же губительна, как любое другое оружие», – думала Пепита и снова невольно вспомнила, что шотландцы ничего не забывают.

И по мере того как слабость проходила, а разум просветлялся, она поняла, что теперь, когда детям больше не грозит опасность со стороны герцогини, она должна покинуть замок.

Невозможно оставаться здесь, любя Торквила и зная, что любовь к ней погубит его так же верно, как погубила бы герцогиня, если 6 ей удалось потопить лодку, в которой он плыл с Рори.

Теперь герцог будет нуждаться в нем еще больше, чем тогда, когда Торквил занял место изгнанного им сына.

Пройдет много времени, прежде чем Рори достаточно повзрослеет, чтобы стать таким же помощником.

«Если Торквил женится на мне, это погубит его!»– мысленно повторяла Пепита.

Она не могла больше сдерживать слезы, и они струились по щекам.

Она плакала от любви, которой должна пожертвовать ради блага самого дорогого в мире человека; единственным выходом является ее исчезновение.

Она даже не сможет проститься с ним, чтобы не оказаться слабой и нерешительной.

«Я должна исчезнуть и отправиться туда, где он никогда не найдет меня, – рассуждала она. – Истинная любовь не может быть эгоистичной, сосредоточенной на себе самой».

И пусть неотвратимость разлуки пронзает сердце болью, а страдания подобны чудовищной пытке, она должна прежде всего думать о нем.

Вспомнив тотчас прекрасное лицо, руки, обнимавшие ее, губы, приникавшие к ее губам, она зарыдала, и ей казалось, будто каждая слезинка это капля ее крови.

«Чем скорее я исчезну, тем лучше, – пыталась она заглушить рыдания, ведь каждый день отсрочки сделает расставание тяжелее как для Торквила, так и для меня».

В течение нескольких дней он будет занят похоронами герцогини, ему придется помогать герцогу принимать не только Мак-Нэирнов, но также и Мак-Донаванов.

«Это будет подходящее время, для того чтобы уехать, – всхлипывала Пепита, – никто не обратит на меня внимания».

Пожалуй, самым разумным будет вернуться в маленькую деревню, где она и Дениза жили вместе с отцом вплоть до его смерти.

По крайней мере обитатели знают ее.

Кроме того, там, наверное, все еще живут доктор, викарий и многие представители торгового сословия, хорошо знавшие ее отца.

Они войдут в ее положение и помогут продержаться, пока она не найдет работу, которая даст ей средства к существованию.

«Мне придется попросить помощи у кого-то в замке», – подумала она и решила, что единственный человек, которому она могла бы довериться, – миссис Сазэрленд.

Она не сомневалась, что домоправительница сохранит ее тайну и одолжит сумму, достаточную, чтобы доехать от Эдинбурга до Лондона на поезде.

И тут у нее возникла мысль, что, возможно, путешествие морем обойдется дешевле, хотя она не была в этом абсолютно уверена.

Но если это действительно так, она сможет добраться до Эдинбурга в рыбацкой лодке, а там пересесть на судно, отправляющееся на Юг.

Ей никогда еще не приходилось принимать самостоятельно подобные решения, но теперь жизнь вынуждает ее быть разумной и решительной и ни на кого не полагаться.

От мысли о будущем, в котором не будет Торквила, она вновь заплакала, стыдясь собственной беспомощности.

Было уже довольно поздно, когда миссис Сазэрленд вошла в спальню с ужином.

Пепита торопливо вытерла глаза и села, опершись спиной на подушки.

Она выглядела измученной и слишком бледной, но уже не такой слабой.

– Я задержалась, мисс. Весь замок в ужасном расстройстве и беспорядке, но я принесла вам немного поесть, – говорила миссис Сазэрленд, направляясь к кровати.

Она поставила поднос на столик.

– Они увидели ее светлость в море, но уже ничего нельзя было сделать, чтобы спасти ее. На ее лице были страшные кровоподтеки от удара о скалы!

Пепита содрогнулась, представив это жуткое зрелище.

Между тем миссис Сазэрленд продолжала:

– Мистер Торквил помогает его светлости, и вам не надо беспокоиться о детях. Они уже в постели. Все эти происшествия их крайне утомили.

– Я думала, они придут ко мне сказать доброй ночи, – заметила Пепита.

– Они хотели, но я им не позволила, – заявила миссис Сазэрленд. – Вам хватает переживаний за один день! Вы выглядите изможденной от всего этого! А теперь кушайте ваш суп, пока он горячий, и вы почувствуете себя лучше.

Пепита пыталась последовать ее совету, тем более что ей принесли великолепное рыбное блюдо, но смогла съесть лишь несколько ложек.

Она снова легла, мучительно размышляя над своим планом.

В эту минуту она так сильно тосковала по Торквилу, что ей казалось, он должен почувствовать, как отчаянно она нуждается в нем.

Потом вновь явилась миссис Сазэрленд, чтобы унести поднос.

Когда она спросила Пепиту, не нужно ли ей еще чего-нибудь, девушка произнесла неуверенно:

– Мне нужна ваша помощь, миссис Сазэрленд.

– Конечно, мисс. Что я могу сделать для вас?

– Я… я должна… уехать, – пролепетала Пепита, – но так как… я не хочу… расстраивать детей… не хочу, чтобы они подумали, будто я оставляю их… я должна уехать тайно… и никто не должен знать об этом, пока я… не уеду.

Миссис Сазэрленд несколько секунд смотрела на нее с удивлением, а затем сказала:

– Что заставляет вас уехать, если дети так любят вас? Я думала, вы счастливы здесь.

– Очень… счастлива!

– молвила Пепита прерывающимся голосом. – И в то же время, как вы понимаете, поскольку я англичанка, мне лучше уехать в интересах детей-шотландцев.

– Это верно, – согласилась миссис Сазэрленд.

– И все-таки мы очень полюбили вас. Теперь, узнав вас, мы можем понять, почему лорд Алистер женился на вашей сестре и нашел счастье на другой земле.

– Благодарю вас, – кивнула Пепита. – Я всегда буду помнить ваши добрые слова, миссис Сазэрленд, но я знаю, что мне надо уехать.

– У вас есть куда уехать, мисс?

Пепита не могла солгать, и, слегка вздохнув, она призналась:

– Нет, я еще должна найти место… но это будет… трудно сделать, потому что у меня… нет денег.

Она увидела изумление на лице миссис Сазэрленд и поспешила добавить:

– Может быть… вы смогли бы одолжить мне на дорогу до Юга… я бы вернула вам потом… Я не хочу просить его светлость об этом, поскольку он может нечаянно проговориться детям, что я оставляю их.

– Они будут очень скучать по вас, – заметила миссис Сазэрленд.

– Дети быстро забывают, – ответила Пепита. – У них будет так много новых, интересных занятий здесь, что им не придется долго скучать по мне.

– Я слышала, – осторожно произнесла миссис Сазэрленд, – что его светлость желает найти воспитателя для его малой светлости.

– Будет не… трудно также найти гувернантку для леди Жани, – добавила Пепита.

– Это правда, – согласилась миссис Сазэрленд. – И все-таки она не будет их тетей. Как мы всегда говорим: «Родная кровь – не вода!»

– Я должна уехать! – сказала решительно Пепита. – Поэтому, пожалуйста… помогите мне… и обещайте, что не скажете ни слова никому в замке.

– Я обещаю, если вы просите, но как вы сможете уехать без того, чтобы кто-нибудь не знал об этом?

И тогда Пепита поведала миссис Сазэрленд о своей идее относительно судна, которое доставит ее в Эдинбург.

– Я порасспрошу, кто может направиться туда, мисс, – пообещала миссис Сазэрленд. – Сама-то я никогда не уезжала далеко от замка, но в поместье есть люди, бывавшие и на Севере и на Юге, хотя я никогда не интересовалась, как они добирались туда.

Пепита коротко рассмеялась, но в смехе этом слышались слезы.

– Здесь малый мир, существующий сам по себе, миссис Сазэрленд, и вы счастливы, потому что принадлежите ему.

Говоря это, она думала, что единственное, чего она желала бы, – это остаться здесь с Торквилом и жить в его замке, забыв обо всем на свете.

За недолгое время пребывания в Шотландии она постигла, каким образом люди могут довольствоваться лишь своими заботами, охотой и близостью членов клана, сплотившихся вокруг своего вождя, и быть счастливыми, не завидуя внешнему миру.

Здесь у каждого столько дел, и с ними легко справляться, потому что рядом кровные братья, которые живут теми же интересами, стремятся к одной цели и чувствуют радость от этой общности, чего Пепита не находила в Англии.

Если б она была шотландкой из клана Мак-Нэирнов, она стала бы одной из них, и они проявляли бы и участие и позаботились о ней.

Тогда она не испытывала бы чувство одиночества, и огромный мир не был бы для нее чуждым пространством, в котором ей не к кому обратиться.

Она вспомнила, как Рори сказал, повторяя слова отца, что вождь является отцом клана, и именно отцом для своих людей был герцог.

Когда-нибудь Рори займет его место, и он будет принадлежать этим людям, как они будут принадлежать ему.

«Шотландцы так счастливы, очень счастливы», – завидовала им Пепита.

Но, как голос судьбы, в ее памяти снова всплыло, что они «ничего не забывают».

Девушка чувствовала неимоверную усталость, но никак не могла уснуть после ухода миссис Сазэрленд.

Она знала лишь одно: она должна уехать, и все, что дорого ей, все, что она любит, нужно оставить.

Мысль о разлуке с Торквилом разрывала ей сердце.

А сколько еще боли принесет ей разлука с Рори и Жани!

Они были ее единственными оставшимися родственниками, и она настолько ощущала их частью себя, что расставание с ними было подобно утрате рук.

От трепетного пламени в камине возникали странные тени; они словно безумные метались по большой комнате, и ей казалось, будто они полны призраков, явившихся из прошлого, чтобы поведать ей о мужчинах и женщинах, некогда спавших здесь и страдавших, как страдает она.

Но они по крайней мере принадлежали к клану владельцев замка и знали: где бы они ни оказались, хоть на краю земли, там всегда будет кто-нибудь из их рода, чтобы принять их и протянуть руку помощи.

«Есть ли кто на свете более одинокий, чем я?»– с жалостью к себе вопрошала Пепита.

И горькие слезы вновь подступили к глазам, от чего комната вместе с пляшущими тенями поплыла перед ней, вызывая головокружение.

И тут она услышала, как открывается дверь.

Сначала она подумала, что это Жани идет к ней из соседней комнаты.

Но затем поняла – открывается дверь в коридоре, и поразилась, увидев вошедшего.

Торквил закрыл за собой дверь и подошел к ее кровати.

– Почему… ты… здесь… что… случилось? Она говорила тихим голосом, боясь, что произошло нечто страшное.

– Я должен был увидеть тебя, моя любовь, – признался он.

– Я чувствовал, что нужен тебе, и подумал – может быть, зря – что ты несчастна сейчас.

Пепита замерла от изумления.

Конечно, он обладает интуицией, так же как она; интуиция подсказывает ему то, чего не чувствуют другие.

Он стоял, глядя на нее, озаренную светом камина, затем сел на край кровати и взял ее руку.

– Ты так прекрасна! – молвил он нежно. – Я пытался представить, какой длины твои волосы. Теперь я вижу их.

Она покраснела и, опустив глаза, тихо произнесла:

– Тебе… нельзя быть… здесь.

– Мы всегда должны быть вместе, – не слушая ее, продолжал он. – Я не мог заснуть. Когда я почувствовал, что ты зовешь меня, мое сердце откликнулось на твой зов.

Пепита умоляюще смотрела на него, и он заметил следы слез на ее щеках.

Очень осторожно, словно боясь испугать ее, он наклонился к ней, и его губы коснулись ее губ.

Он поцеловал ее нежно, прикоснувшись к ней словно к огромной драгоценности.

Поцелуй этот был не таким, – как прежние; он так растрогал ее, что слезы сами собой наполнили глаза и потекли по щекам.

Торквил целовал ее, пока сердце не начало биться, как в минуты прошлых встреч, и, когда его поцелуи стали более жадными и властными, она почувствовала, как возвращается к жизни ее тело, вознося его к звездам.

Она уже не была слабой и беспомощной. Она сияла от сотворенного Торквилом чуда.

– Я люблю тебя! – промолвил он глубоким голосом. – Это так поразительно, моя любимая! Я никогда не испытывал ничего подобного, но совершенно точно знаю, что мы принадлежим друг другу и никто из нас не сможет существовать без другого.

– Я… я… люблю тебя! – пролепетала Пепита. – Но, ты знаешь, нам это… не суждено.

– Нам суждено, – уверял ее Торквил, – любить друг друга. Наша любовь совершенна, она стала частью нашего существования, поэтому мы не можем жить без нее.

И словно желая предотвратить ненужный спор, он вновь целовал ее, целовал до тех пор, пока она не ощутила огонь, пылавший в ней и рвущийся к пламени, которое она чувствовала на его губах.

Затем он стал осыпать поцелуями ее нежную шею, вызывая в ней странное, неукротимое возбуждение, которого она не знала раньше.

Она протестующе прошептала что-то и попыталась оттолкнуть его от себя.

А между тем ее дыхание стало прерывистым, веки отяжелели, и она жаждала его поцелуев, как не желала ничего в своей жизни.

– Я не хочу испугать тебя, мое сокровище, произнес Торквил чуть хрипловатым голосом. – Я должен столькому научить тебя, что не могу больше ждать, когда мы будем вместе наедине и я смогу осуществить свою мечту.

Пепита хотела ответить, что это никогда не случится, потому что она должна оставить его.

Но в эту минуту она не могла вспугнуть их счастье, лишиться чуда его поцелуев, любви, которую видела в его глазах.

– Ты так прекрасна! – воскликнул Торквил. – Но я люблю тебя не только за это. Я обожаю твой смех, твою маленькую мудрую головку, твою доброту, ибо ты всегда думаешь не о себе, а о других. И знаю, нет на свете женщины, более бескорыстной, более женственной, нежели ты.

Он поцеловал ее вновь и затем приложил ее руку к своим губам.

– Все, чего мне хочется, – это остаться здесь на всю ночь, целовать и любить тебя, но, мое сокровище, ты непременно должна выспаться. Ты прошла через ужасные испытания сегодня, поэтому обещай мне, что завтра будешь отдыхать.

– Отдыхать? – Пепита с трудом верила, что не ослышалась.

– Дом наполнится скорбящими по герцогине, – объяснил Торквил, – шторы будут опущены, везде будет слишком мрачно и неприятно. Я не хочу, чтобы ты участвовала в этом.

Он положил ладонь на ее руку и добавил:

– Оставайся здесь с детьми, а я приду днем, чтобы повести их на прогулку. Конечно, охота и всяческие развлечения будут отменены до похорон.

– Д-да… я понимаю, – тихо молвила Пепита.

– Когда все это закончится, мы с тобой вернемся к нашим планам, – сказал Торквил.

– Теперь же я хочу, чтобы ты запомнила: я люблю тебя и очень скоро смогу доказать тебе, как сильно я тебя люблю!

Словно подстегнутый этой мыслью, он вновь наклонился к ней и поцеловал так, что в обоих зажглось неудержимое пламя, и Пепита желала только одного – быть ближе и ближе к нему.

Но, заставляя себя уйти, он произнес:

– Я обожаю тебя, моя милая, моя чудесная! Думай обо мне, сокровище мое, а я буду мечтать о тебе.

И не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Глава 7

Пепита пожелала доброй ночи Жани – малышка обвила ручками ее шею.

– Я люблю тебя, тетя Пепита! – сказала она. – И мне нравится здесь, в этом большом замке.

– Ты счастлива, милая?

– Очень, очень счастлива! А завтра я буду учиться танцевать рил!

Пепита поцеловала девочку и стояла, глядя, как глазки ее медленно закрываются.

Когда она выйдет из спальни, Жани уже будет крепко спать.

Она прощалась с родным человеком, который так много значит для нее, и для нее была непереносимой мысль, что она никогда больше не увидит Жани или по крайней мере до тех пор, пока она не станет намного старше.

Она пыталась отогнать эту мысль, переходя из спальни Жани в комнату Рори.

Мальчик сидел на постели и читал книгу.

– Это очень интересно, тетя Пепита, – молвил он, когда она вошла. – Здесь говорится о битвах, в которых мы участвовали, и упоминается о моем клане – он сражался очень мужественно.

Пепите хотелось улыбнуться, услышав гордую нотку в его голосе, когда он сказал «мой клан»; конечно, он уже причисляет себя к Мак-Нэирнам.

Герцог недвусмысленно давал понять, что со временем Рори станет вождем.

По шотландским обычаям только мужчины участвовали в похоронах герцогини.

Пепита видела из окна, как траурный кортеж направлялся из замка к герцогскому кладбищу, находившемуся в центре леса.

Рори шел рядом со своим дедом, непосредственно за гробом, и девушка не могла смотреть на них без слез умиления.

Было очевидно, однако, что никто в замке не скорбел по герцогине искренне, по-настоящему, несмотря на опущенные шторы, креповые вуали и черные повязки на рукавах.

Пепита, будучи англичанкой, чувствовала себя незваным гостем и не вступала в контакты с многочисленными родственниками обоих кланов, съехавшихся со всей Шотландии; многие из них остановились в замке.

Теперь же все было кончено, последний провожающий отбыл после ленча.

За ужином она и Торквил останутся наедине с герцогом.

«Моя последняя ночь», – думала Пепита, чувствуя невыразимые страдания, разрывающие сердце надвое.

Она прошла из комнаты Рори в свою, где ее ожидала миссис Сазэрленд.

– Все устроено, мисс, – сказала домоправительница тихим голосом, когда Пепита закрыла за собой дверь.

– Мой племянник отнесет ваши чемоданы вниз к причалу, где вас будет ждать лодка в полпятого утра.

Она остановилась, и добавила:

– Судно, которое повезет вас в Эдинбург, отправляется в пять часов, и вы не должны опоздать на него.

– Я не опоздаю, – молвила девушка, – и благодарю вас за все, что вы сделали для меня.

– Не могу сказать, что это доставило мне удовольствие, – ответила миссис Сазэрленд, ведь я не хочу, чтобы вы уезжали. Но вам виднее, что лучше для вас, и я не имею права спорить с вами.

– Благодарю вас.

– Я приду к вам в четыре часа, – продолжала миссис Сазэрленд, – принесу вам деньги.

Она посмотрела в конец комнаты, где стоял чемодан Пепиты.

– Я упаковала все. Вам останется лишь положить в чемодан платье, которое вы наденете к ужину. Дорожный костюм и теплое пальто, которое вам понадобится, лежат на стуле.

– Благодарю вас… миссис Сазэрленд… благодарю вас!

Она боялась сказать еще что-нибудь, так как могла расплакаться.

Как будто поняв ее чувства, миссис Сазэрленд поспешила выйти со словами:

– Если вам понадобится помощь, когда вы станете одеваться к ужину, позвоните в колокольчик. Я буду в своей комнате.

Пепита прижала руки к лицу, отчаянно пытаясь сохранить самообладание и удержать слезы.

Теперь, когда час отъезда был так близок, она чувствовала неспособность совершить задуманное, хотя знала, что выбора нет.

Ей необходимо исчезнуть; откладывая отъезд, она лишь ухудшит положение…

Воспитатель для Рори должен прибыть в конце недели.

А очень приятная женщина, которую пригласили учить обоих детей танцевать рил, скорее всего, та самая гувернантка, предназначенная для Жани.

Герцог еще ничего не говорил, но чутье подсказывало ей, что именно это он планирует, и она не хотела дожидаться унизительного увольнения.

Она не встречалась с Торквилом наедине с того времени, когда он приходил к ней в спальню в день смерти герцогини.

И тем не менее она знала, что они живо ощущают друг друга, как тогда, когда были вместе в одной комнате.

Несмотря на свою занятость в организации похорон и на присутствие в доме множества приезжих, он думает о ней; как и она тоскует по нему.

– Я люблю его, – шептала она.

Может быть, она никогда не увидит его вновь, но он навсегда останется в ее сердце.

Пепита медленно переоделась в вечернее платье, которое миссис Сазэрленд оставила неупакованным.

Она заметила мельком, что это платье сестры и что оно, пожалуй, слишком нарядно для обычного вечера.

Ну что ж, пусть Торквил увидит ее в последний раз в лучшем наряде.

С этой мыслью она стала укладывать волосы и делала это дольше обычного.

Было еще слишком рано идти в гостиную, и она открыла чемодан, чтобы положить в него платье, в котором была целый день.

Пока она занималась этим, раздался стук в дверь за ее спиной, и она подумала, это миссис Сазэрленд хочет помочь ей надеть вечернее платье.

– Войдите! – молвила она и добавила, когда дверь открылась:

– Благодарю вас за то, что так прекрасно все упаковали, намного лучше, чем удалось бы это мне.

Ответа не последовало, и Пепита, повернув голову, увидела, что в комнату вошла не миссис Сазэрленд, а Торквил.

Она ахнула от неожиданности, а он сделал несколько шагов вперед и спросил:

– Упаковали? Что это значит? Ты упаковываешься?

Он держал что-то в руках и положил это на стол рядом с кроватью, затем подошел к ней, не отрывая глаз от чемодана.

– Что произошло? Что ты делаешь?

Вопросы пугали и обезоруживали девушку.

– Я… я… уезжаю.

Голос ее был чуть громче шепота, ей казалось, будто у Торквила сердитое лицо, и она ощутила внутреннюю дрожь.

– Уезжаешь? – повторил он. – Неужели ты можешь быть столь жестокой, столь чертовски жестокой, чтобы оставить меня?

– Я… я должна, – оправдывалась Пепита. – О дорогой… попытайся понять… я должна уехать!

– Почему?

– Потому что я… люблю тебя слишком сильно, чтобы… разрушить твою жизнь.

Ей было трудно произнести эти слова, и они рассыпались как горошины.

Торквил протянул к ней руки.

Его пальцы впились в нее, и она потупилась, увидев в его глазах гнев, о каком даже не могла помыслить.

– Как смеешь ты!

– воскликнул он.

– Как смеешь ты уезжать! Разве ты не понимаешь, что, куда бы ты ни поехала, я последую за тобой и как бы изобретательно ты ни пыталась скрыться, я найду тебя?

Слова эти прозвучали надрывно и грубо, и она поняла – он в гневе потому, что боится потерять ее.

– Пожалуйста… пойми, – умоляла она. – Пожалуйста, осознай, я не могу остаться здесь и… разрушить все, что… близко тебе.

Она всхлипнула.

– Тебя… отошлют, как Алистера. Ты станешь… изгнанником, а я не смогу… вынести, если это случится с тобой.

– Почему ты не сможешь вынести этого? Ей показался странным этот вопрос, но она ответила:

– Потому что… я люблю тебя… я люблю тебя так сильно, что хочу защитить тебя.

– И ты думаешь, будто защищаешь меня, отнимая то, что значит для меня больше, чем сама жизнь?

Он смотрел на нее, и гнев исчезал из его глаз.

Он сильно, почти грубо прижал ее к себе, но его лицо излучало нежность.

– Глупенькая моя, есть ли что-то более существенное, чем наша любовь? У нас с тобой есть то, что гораздо важнее, нежели положение, семья, клан или национальность.

Пепита спрятала лицо у него на груди.

А он приподнял пальцем ее подбородок и посмотрел на нее.

Она была очень бледная, и слезы бежали по ее щекам.

Он не мог отвести от нее взгляд.

– Ты – моя, и ни человек, ни Бог не заберет тебя у меня!

– с жаром промолвил Торквил.

И вновь его губы прильнули к ее губам, и вновь волны блаженства захлестнули обоих.

Он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее и целовал, пока она вновь не ощутила себя его неотъемлемой частью.

Трепет пробежал по всему ее телу, и когда он поднял голову, она могла лишь прерывисто прошептать:

– Я люблю тебя… я люблю тебя!

И вновь скрыла свое лицо у него на груди.

– Ты никогда не оставишь меня! – взволнованно произнес Торквил.

Он коснулся губами ее волос.

– Мы поженимся немедленно, и я пришел сюда, чтобы сказать тебе – мы сегодня обсудим это с герцогом.

– Нет… нет! – воскликнула в ужасе Пепита.

Она взглянула на него и замерла, пораженная, потому что он улыбался, а в глазах его искрилось счастье.

– Ты не спросила меня, почему я пришел к тебе именно теперь, – тихо заметил он, – и как же замечательно, что я сделал это!

Он бросил мгновенный взгляд на ее открытый чемодан и продолжал:

– Я ведь принес тебе подарок!

– П-подарок? – пролепетала девушка.

– Нечто неожиданное, и оно нуждается в объяснении.

Торквил не двигался.

Она, все еще в его объятиях, посмотрела на стол, где лежало нечто, завернутое в белую бумагу.

Его он держал в руках, когда вошел в спальню.

– Прежде всего, мое сокровище, – улыбнулся Торквил, – я хочу, чтобы ты назвала мне имя твоей бабушки.

– М-моей… бабушки? – изумилась Пепита.

– Матери твоего отца, – с едва заметным нетерпением уточнил Торквил. – Ты помнишь ее имя?

– Конечно, – пожала плечами Пепита, – но я не знала ее, потому что она умерла, когда мой отец был еще маленький, и мой дедушка женился второй раз. Папа часто рассказывал о своей мачехе, которую очень любил, но он не помнил своей родной матери.

– Но ты знала ее имя?

– Ее фамилия – Ламонт, и я всегда думала, что она из французского рода.

Торквил улыбнулся.

– Нет, дорогая, – из шотландского! Пепита от неожиданности широко раскрыла глаза.

– Как… ты сказал?

– Я сообщаю тебе то, – ответил Торквил, – Что ты должна была узнать давным-давно: твоя бабушка, Мэри Ламонт, происходит из клана, возникшего в Коуэле в середине XIII века.

Пепита ошеломленно уставилась на него.

– Ламонты все еще владеют землей в Коуэле, и многие члены этого клана живут вокруг озера Страйвен.

Наступившая тишина показалась обоим звенящей.

Наконец Пепита промолвила:

– Я не могу… поверить, что… то, о чем ты… сказал, действительно… правда!

– Я сказал тебе лишь то, что ты фактически на одну четверть шотландка со стороны отца, и, кроме того, у твоей матери был прапрадед, которого звали Роуз.

– Роуз?

– переспросила Пепита.

– Но это не шотландское имя?

Торквил рассмеялся.

– Роузы селились в окрестностях Нэирна в XII веке, и один из них, твой прадед, принимал «Красавчика принца Чарли»в Килравоке незадолго до битвы при Калодене.

У Пепиты перехватило дыхание.

– Неужели… это… правда? – с трудом выговорила она.

– Я вижу, мое сокровище, ты очень невежественна в отношении своих предков. Тебе необходим шотландский воспитатель, и я предлагаю себя в качестве компетентного учителя как по этому, так и по другим предметам.

Ей снова пришлось прятать слезы, прижавшись к нему.

Но теперь это были слезы радости, хотя то, что он сказал, все еще казалось слишком невероятным.

Понимая, что она должна чувствовать, Торквил продолжал:

– Я не мог поверить, что в выдающейся семье твоего отца нет хотя бы одного шотландского предка. Поэтому я послал человека, сведущего в генеалогии, которому я доверяю, в Гербовую коллегию в Эдинбурге.

Он поцеловал Пепиту в лоб.

– Так вот, он вернулся сегодня вечером с информацией, что в тебе вполне достаточно шотландской крови, мое сокровище, чтобы, с точки зрения герцога, как и любого другого приверженца традиций, ты могла стать чрезвычайно подходящей женой для представителя клана Мак-Нэирнов.

– Я… я не могу… поверить этому! – воскликнула Пепита.

– Я думала, что должна… покинуть тебя… но теперь я могу… остаться?

Торквил очень нежно повернул ее лицо к себе.

– Неужели ты действительно думаешь, что я смог бы когда-либо отпустить тебя? – в свою очередь спросил он. – Ты – часть меня, и без тебя я не могу жить.

Пепита обхватила руками его шею.

– Какой же ты мудрый, как ты сумел… откопать все это? Благодаря этому… я – счастливейшая женщина в мире!

Но она все же не могла сдержать льющихся слез, и Торквил нежно вытирал их.

– Ты больше никогда не будешь несчастлива, – приговаривал он. – Нам столько предстоит сделать здесь, мое сокровище, и хотя мы вместе будем помогать воспитывать Рори и Жани, я хочу, чтобы у нас была своя семья.

– Это… то, что я мечтаю… дать тебе, – прошептала Пепита.

Она смущенно прижалась к нему щекой.

– Значит, решено! – произнес Торквил совсем другим тоном. – Ты можешь теперь распаковывать свой чемодан, хотя всего через несколько дней мы поженимся, и я заберу тебя в мой собственный замок на наш медовый месяц.

– Неужели мы… действительно можем… сделать это?

Он улыбнулся ей.

– Я полагаю, мы оба знаем, герцог будет заботиться о детях, и тебе не надо беспокоиться о них. Лично я думаю, для тебя настало время заботиться обо мне!

– Это… то, что я… пыталась делать.

– Насчет этого все должно быть ясно, – заявил Торквил. – Ты никогда не покинешь меня, даже мысли подобной не возникнет у тебя! Ты – моя, и я буду ревновать, если ты будешь думать о чем-либо ином, кроме меня.

Он так крепко прижимал ее к себе и так страстно целовал, что у нее просто не было возможности сказать, что она принадлежит ему полностью, но она была уверена – он уже знает об этом.

Торквил и Пепита шли рука об руку по коридору в гостиную и улыбались.

Герцог ждал их и уже хмурился, заметив, что они опаздывают.

Когда они вошли в гостиную и направились к нему, он во все глаза смотрел на Пепиту.

– Почему на вас плед Ламонтов? – изумленно спросил он, как только молодые люди приблизились к нему.

Это был подарок, который Торквил преподнес Пепите: плед, сшитый из тартана, символизирующего клан ее бабушки.

Он расположил его должным образом на ее плечах, закрепив великолепной серебряной брошью с огромным аметистом.

Стоя перед недоумевающим герцогом, она едва сдерживала смех, и Горквил ответил за нее:

– Это – тартан, на который она имеет право!

– Имеет право? – вскинул брови герцог.

– Бабушка Пепиты была дочерью Лэирда Страйвенского.

Герцог был поражен.

– Ты уверен в этом?

В качестве доказательства Торквил вынул из нагрудного кармана письмо, полученное им из Эдинбурга.

Оно было подписано лордом Лайоном и возвещало: после тщательнейших исследований установлено, что матерью сэра Роберта Аинфорда является Мэри Ламонт.