Электронная библиотека » Барбара Картленд » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Тень греха"


  • Текст добавлен: 2 апреля 2014, 01:53


Автор книги: Барбара Картленд


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Селеста встретила гостя почтительным реверансом и лишь усилием воли заставила себя поднять голову.

– К вашим услугам, мисс Роксли.

Язык тоже повиновался ей не сразу.

– Садитесь, пожалуйста, милорд.

– Благодарю вас. – Он опустился в массивное с выгнутой спинкой кресло и посмотрел на Селесту, которая села на самый краешек стула, изо всех сил стараясь держаться естественно.

– О том, что вы проживаете в имении, я узнал совсем недавно, – начал граф. – Ваш брат, руководствуясь какими-то своими мотивами, не поставил меня об этом в известность.

– Правда ли, – едва слышно спросила она, – что Монастырь теперь… ваш?

– Да, правда. Две недели назад я выиграл его в карты у вашего брата, – ответил граф. – Ничего другого, как я понимаю, он поставить не мог.

Селеста прикусила губу, едва удержав готовые вырваться горькие слова.

– Для вас эта новость стала, должно быть, потрясением, ведь до сегодняшнего утра вы даже не догадывались о случившемся, не так ли?

Девушка почувствовала, как полыхнули жаром щеки.

– Нет, милорд. Я не получала вестей от брата.

– В таком случае вы, несомненно, потрясены.

– Но зачем вам Монастырь? – уже не выбирая слов, спросила Селеста. – У вас есть собственный дом. Дом, как я читала, прекрасный, великолепный. Наше имение вам ни к чему.

– Я подумал, что оно мне пригодится, поскольку находится неподалеку от Лондона. Мелтам-Хаус, как вы совершенно справедливо заметили, великолепен, и у меня есть все основания гордиться им, но дорога туда занимает два дня, а сюда легко доехать от Сент-Джеймсского дворца. К тому же Монастырь расположен на пути в Дувр, что тоже может оказаться весьма кстати.

Граф произнес это с ленивым равнодушием, и Селеста стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Для него Монастырь ничего не значит, сказала она себе. Он даже не понимает, что прервал традицию наследования, существовавшую на протяжении пяти столетий.

– Желаете ли вы, чтобы я… уехала? – спросила она после затянувшейся паузы.

– Думаю, вам следует объяснить мне ваши нынешние обстоятельства, – ответил граф. – Как я уже сказал, мисс Роксли, ваш брат не соизволил уведомить меня ни о том, что вы живете здесь, в Садовом коттедже, ни о том, в какой мере зависите от него.

– Мои обстоятельства вряд ли представляют интерес для вашей светлости, – гордо объявила Селеста.

– Напротив, – возразил он. – Ваш брат, насколько я понимаю, оставил вам мало денег или не оставил их вообще, и я, чувствуя свою ответственность, должен ясно представлять себе ваше положение.

– Нам есть на что жить, – едва слышно пробормотала девушка.

– Какими именно средствами вы располагаете? – осведомился граф.

– Как это может вас касаться? – прошептала она.

– Возможно, мне нужно определить, сколько вы в состоянии платить за проживание здесь.

Селеста посмотрела ему в глаза и поняла вдруг, что граф, по каким-то своим причинам, намерен добиться от нее правды, и ей не остается ничего, как только подчиниться его желанию.

– Моя бабушка, – тихо сказала она, – оставила мне некоторую сумму, доход от которой составляет примерно пятьдесят фунтов в год.

– И это все, чем вы располагаете?

– Этого вполне достаточно.

– Большинство женщин вашего возраста и внешности не согласились бы с вами.

– В таком случае, милорд, я – исключение.

– Видимо, так оно и есть, – с долей сарказма заметил граф, – если только вы не рассчитываете на скорое замужество. Вы обручены?

– Нет!

– Но кавалеры, конечно, обивают ваш порог и торопят с решением?

– У меня нет никаких кавалеров.

Его губы дрогнули в улыбке.

– Вы же не думаете, что я поверю этим вашим словам.

– Вам придется поверить, потому что так оно и есть.

– Что же такое случилось со всеми джентльменами в Кенте? Неужели они ослепли?

Она промолчала, и граф, не дождавшись ответа, спросил:

– Почему вы живете одна, с единственной служанкой? Разве вам не нужна дуэнья? Разве нет друзей, у которых вы могли бы остановиться?

– Нана постоянно твердит, что в ее силах позаботиться обо мне должным образом.

– Не думаю, что ваша служанка соответствует строгим требованиям этикета. Итак, я повторяю свой вопрос. Есть ли на свете кто-то, кто мог бы вас принять?

– Нет. Никого.

– Почему?

– Полагаю, милорд, это исключительно мое личное дело.

– Будет вам, мисс Роксли. Как я уже сказал, на мне лежит определенная ответственность по отношению к вам. Вы живете в моем поместье, и уехать вам некуда. – Он выдержал небольшую паузу и продолжил неторопливо, словно размышляя вслух: – Вы не настолько невинны, чтобы не понимать, какие пойдут слухи, если вы останетесь в Садовом коттедже, тогда как я буду находиться в Монастыре.

Секунду-другую Селеста недоуменно смотрела на гостя, а когда поняла, о чем идет речь, заметно порозовела.

– Вы… вы имеете в виду…

– …именно то, что вы и предполагаете, – закончил за нее граф.

– Но это же нелепо! – воскликнула, поднимаясь со стула, Селеста. Не сознавая, что делает, она прошлась по комнате и остановилась у окна с видом на сад. – Вам не стоит беспокоиться, милорд. Уверяю вас, что бы я ни сделала, в этой части света никто не удивится. Более того, никто даже ничего не заметит.

От графа не укрылась прозвучавшая в ее голосе нотка горечи.

– Думаю, – сказал он, помолчав, – вам придется разъяснить это заявление.

– Не вижу причин что-либо разъяснять, – отрезала Селеста и, повернувшись, посмотрела на графа: – Пожалуйста, милорд, позвольте нам с Наной остаться здесь! Мы не доставим вам никаких неудобств. Вы даже можете забыть о нашем существовании. Как ни прискорбно, нам действительно некуда пойти, а оплачивать жилье, снимая его где-то еще, мне не по силам. Пожалуйста, коль уж вы богаты и у вас столько всего есть, проявите… щедрость.

Голос ее дрогнул, и все же ей, видимо, не удалось растрогать гостя, чье лицо сохраняло прежнее бесстрастное выражение.

Казалось, больше, чем слова, его занимали ее глаза и губы.

– Возможно, я и откликнусь на вашу просьбу, – проговорил он наконец, – но, разумеется, сначала мне нужно узнать все подробности вашего положения.

Селеста снова отвернулась.

– Что ж, не расскажу я – найдутся другие, кто сделает это с большим удовольствием. – Она вздохнула. – Четыре года назад моя… мать сбежала с… соседом.

Граф удивленно вскинул брови.

– Могу ли спросить, как звали этого соседа?

– Его звали… маркиз Герон, – глядя в окно, ответила Селеста.

– Боже мой! А ваша мать… ее зовут Элейн?

– Да.

– Я, разумеется, встречал ее, но не представлял, что она жила здесь и что у нее есть дочь. – Селеста никак не откликнулась, и граф, пожав плечами, продолжал: – Итак, местное общество отвергло вас из-за матери.

– Конечно. – В голосе девушки прозвучала жесткая нотка. – Как вы не понимаете? Я же могла пагубно повлиять на сверстниц или соблазнить их братьев!

– Следует ли понимать это так, что общество заставило вас страдать из-за того, в чем вы нисколько не повинны?

– Как говорит Нана, у старых грехов длинные тени.

Глава вторая

– Ваша мать – очень красивая женщина, – произнес после недолгой паузы граф.

Селеста промолчала.

– Я хорошо помню, какие ходили слухи, когда она сбежала с маркизом Героном. Они очень любили и по сию пору любят друг друга.

– Мы тоже любили ее…

Признание далось Селесте с трудом, и за ним стояла глубокая, давняя боль.

– Понимаю ваши чувства, – заметил граф, – но полагаю, что ваша мать, как и многие женщины до нее, посчитала, что ради любимого мужчины можно пожертвовать всем миром. – Селеста вновь промолчала, и он добавил: – Когда-нибудь вы сами полюбите и тогда сможете понять ее.

– Этого не будет! Никогда! – твердо, с непривычной для нее резкостью возразила девушка и, возвратившись к камину, села напротив гостя. – В этом и заключается одна из причин, – продолжала она бесстрастным тоном, что, по-видимому, стоило ей немалых усилий, – почему я умоляю вашу светлость позволить мне остаться здесь.

– До конца жизни? – спросил граф с улыбкой, в которой Селеста услышала только насмешку.

– До конца жизни! – решительно подтвердила она.

– Вы шутите! – воскликнул граф. – Рано или поздно вы поймете, что даже несчастье – если это можно так назвать – не бывает вечным. И тогда вы выйдете замуж за того, кого полюбите, и станете, в чем я ничуть не сомневаюсь, прекрасной супругой.

– Мне не подобает спорить с вашей светлостью, но уверяю вас, я никогда не выйду замуж и никогда ни в кого не влюблюсь! – заявила Селеста.

В голосе ее прозвучала искренняя уверенность и твердая решимость.

– Полагаю, вы слишком умны, чтобы давать обещания, которые позднее опровергнет само время, – ответил граф.

Селеста нетерпеливо дернула плечами, и он продолжал:

– Я понимаю: вы были ребенком и не могли понять мотивы поведения вашей матери. Уйдя от вашего отца, она дала повод для скандала. Но я, как человек посторонний, нахожу для нее некоторые оправдания.

– Вы можете ничего мне не объяснять, – сказала Селеста.

– Да, но я хочу объяснить кое-что себе самому, – возразил граф. – Я знаю маркиза Герона много лет, фактически с детства, хотя он значительно старше меня. У него есть, как вам, вероятно, известно, жена, которая уже давно и неизлечимо больна: ее поразило безумие. Вот почему ваша мать и маркиз не могут вступить в брак даже после смерти вашего отца.

Не желая слушать, что еще скажет гость, Селеста отвернулась к пустому камину.

– Полагаю, у ваших родителей была большая разница в возрасте, – безжалостно продолжал граф. – Сколько было вашему отцу, когда он умер?

– Он… он умер в шестьдесят семь, – неохотно ответила Селеста.

– Спрашивать о возрасте леди не принято, – по губам графа скользнула циничная усмешка, – но, думаю, я не сильно ошибусь в расчетах, если предположу, что ваш отец был старше вашей матери по меньшей мере лет на двадцать пять.

– Тем не менее они поженились и жили счастливо и в согласии.

Сама того не желая, Селеста втянулась в спор, откликаясь на каждую фразу гостя.

– Даже если люди счастливы, это далеко не всегда означает, что они страстно влюблены друг в друга, а любовь, позвольте вас заверить, для некоторых экстаз и сокрушительная сила, сопротивляться которой невозможно.

– Вы пытаетесь оправдать мою мать, – снова не выдержала Селеста. – Не знаю, зачем вам это нужно, если только вы не намерены освободить от ответственности того, кто соблазнил ее и увел из дома.

– Я вижу, вам ее очень недостает, – мягко заметил граф. – Вы скучаете по ней.

– Уже не скучаю, – возразила девушка, – но хочу, чтобы вы поняли: я никогда не позволю вовлечь себя в нечто подобное. Я никогда не поступлю так, как поступила она, никогда не принесу горя другим и не допущу, чтобы посторонние глумились и потешались надо мной. – Произнеся сей страстный монолог, она посмотрела на гостя и, переведя дыхание, закончила уже спокойнее: – Вот почему я прошу вашу светлость верить, что если вы дозволите мне остаться в Садовом коттедже, то я останусь здесь до конца жизни.

– В данных обстоятельствах мне, похоже, ничего другого и не остается.

– Значит, нам с Наной можно остаться?

– Если вам так угодно.

Граф поднялся.

– Но, как вы уже знаете, я никогда ничего не даю просто так, не взяв ничего взамен. Поэтому, разрешая вам остаться в Садовом коттедже, я хочу попросить об ответной услуге.

Селеста мгновенно насторожилась и опасливо посмотрела на него.

Выдержав небольшую паузу и словно наслаждаясь ее испугом, он продолжал:

– Вы пообедаете сегодня со мной.

– Хотите, чтобы я… пообедала с вами? – недоверчиво переспросила Селеста.

– У Монастыря долгая и богатая история, которую я хотел бы узнать получше. Полагаю, никто, кроме вас, не сможет познакомить меня с легендами прошлого, рассказать о потайных ходах и убежищах[2]2
  Убежище священника – потайное помещение в церкви или замке, где во времена преследования католиков укрывались католические священники, а во времена преследования протестантов (при королеве Марии I Тюдор) – протестантские.


[Закрыть]
, которых здесь, я уверен, великое множество.

– Откуда вы знаете, что они здесь есть? – спросила Селеста.

– Мне говорили, что все сведения о таких ходах и убежищах передаются из поколения в поколение, от одного хозяина имения другому, и знают о них только ближайшие его родственники.

– Роксли владеют Монастырем на протяжении последних пяти сотен лет, – с гордостью сказала Селеста.

– А теперь имение принадлежит мне, – не преминул напомнить граф.

– Для вас это просто забава, удобное место, где можно остановиться и отдохнуть, но которое вам, в сущности, безразлично. Это не ваш дом, и никогда он не станет для вас домом!

Еще не закончив, Селеста поняла, что допустила непростительную грубость.

Граф, однако, не обиделся, но и в долгу не остался:

– Ну вот. Сначала вы ненавидите свою мать, теперь ненавидите уже и меня. Я же полагаю, что девушка с таким милым личиком и такими нежными сладкими губками, как у вас, просто создана для любви.

Он заметил, как полыхнули гневом ее глаза и вспыхнули щеки, но прежде, чем она успела что-то сказать, развернулся и направился к двери. – Я пришлю за вами экипаж к семи часам, – бросил граф и, не дожидаясь ответа, вышел из гостиной с той же ленивой грацией и надменной небрежностью, с какой и вошел.

В прихожей его встретила Нана.

– Сегодня вечером я жду мисс Селесту к обеду. Мне нужно обсудить с ней важные вопросы, касающиеся ее будущего.

– Я пригляжу, милорд, чтобы она была готова.

Закрыв за гостем дверь, Нана поспешила в гостиную.

Юная хозяйка стояла у окна, держа руки за спиной, и смотрела в сад.

– Ненавижу его! – воскликнула она. – Ненавижу… Но мы обязаны графу и ничего не можем с этим поделать.

– Он позволит нам остаться?

– Говорит, что да, позволит, но какой же он невыносимо самоуверенный, надменный и властный! Ты бы слышала, как он со мной разговаривал! По какому праву?

– Что он вам сказал? – быстро спросила Нана.

– Пытался оправдать маму.

Старая служанка облегченно выдохнула, чего, к счастью, девушка не заметила.

– А почему вы заговорили с ним о ее светлости? Сами же знаете, что вас такие разговоры всегда расстраивают.

– Граф сказал… – пробормотала чуть слышно Селеста, – сказал, что она счастлива.

– А почему бы ей и не быть счастливой? – пожала плечами Нана. – Его светлость – настоящий джентльмен, пусть даже и согрешил, нарушив одну из заповедей.

– И ты тоже ее оправдываешь? Нана, ну как же ты можешь?

– У меня и в мыслях нет оправдывать ее светлость, – твердо ответила Нана. – Она поступила неразумно и совершила большой грех. Но это вовсе не значит, что вы должны терзаться да рвать себе душу. Толку от этого точно не будет. Что сделано, то сделано.

Селеста вздохнула.

– Граф также спрашивал, почему у меня нет друзей и почему мне не к кому обратиться за помощью. Я рассказала…

– Пусть уж лучше с самого начала знает всю правду, – благоразумно рассудила Нана, предпочитавшая практический взгляд на вещи. – Если граф пожелает приехать и жить в этом гадючнике, то скоро увидит, как здесь относятся к тому, что творится в Лондоне. С другой стороны, его-то все равно везде примут, потому что он – мужчина.

– Как приняли Джайлса после того, как мама сбежала. Это только мне везде отказали от дома. Только меня никто не желает видеть.

Селеста произнесла это без горечи, как то было в разговоре с графом, но с болью человека, на долю которого выпало немало тягот и страданий.

С тех пор прошло четыре года, но она не забыла, как отвернулись от нее подруги детства и какой неожиданностью, каким потрясением это стало для нее.

А вот на отце случившееся почти не отразилось; он всегда относился к общественному мнению с безразличием и даже неприязнью и в последние годы постоянно отказывался от всех приглашений.

Когда в пятьдесят он упал с лошади и повредил спину, здоровье его сильно пошатнулось и уже не поправилось: до самой смерти он испытывал сильные и почти постоянные боли.

Жизнь в поместье текла своим чередом, тихо и спокойно, но Селеста видела, что и матери, и Джайлсу нелегко было найти знакомых своего возраста.

Она помнила детские праздники, ехать на которые приходилось за несколько миль. В Монастыре их тоже устраивали: летом – с пикниками, зимой – с играми и танцами.

Высказанное графом замечание о разнице в возрасте между родителями едва ли не впервые навело ее на мысль о том, как тяжело приходилось матери и сколь скучной была ее жизнь в поместье.

Скрашивать унылое существование, сводившееся к постоянной заботе о больном супруге и детях, леди Роксли помогало ее единственное увлечение – прогулки верхом.

Зимой она иногда даже отправлялась на охоту, и за весь год редко выпадал день, когда хозяйка поместья не выезжала по утрам. По возвращении, часа через два, лицо ее сияло румянцем, и в глазах прыгали задорные искорки.

Поначалу ее сопровождал грум, но потом она купила лошадь слишком быструю и норовистую, чтобы кто-то мог за ней угнаться.

Однажды Селеста услышала, как отец советовал матери брать с собой Хикмана.

Разговор случился после того, как она, возвращаясь с очередной прогулки, упала у какого-то забора, но смогла поймать лошадь и забраться в седло.

– Хикман стареет, – рассмеялась в ответ леди Роксли, – и ты прекрасно понимаешь, что Мерлин легко уйдет от любой из тех кляч, что стоят у тебя в конюшне.

– Я не собираюсь покупать новых лошадей, – отрезал сэр Норман.

– Значит, я буду выезжать одна. – Она беззаботно улыбнулась и, наклонившись, поцеловала мужа в щеку. – Не беспокойся. Уверяю, я вполне в состоянии позаботиться о себе.

Поместье Монастырь граничило с владениями маркиза Герона.

Когда Селеста подросла, до нее дошли слухи, передаваемые не иначе как шепотом, что у маркиза есть супруга, женщина со странностями и необузданным нравом.

Позже она услышала от слуг, что маркиза Герон лишилась рассудка и ее поместили в некую частную лечебницу.

– Какое несчастье, – обронила как-то Нана в разговоре со старшей горничной. – Такой видный мужчина, настоящий красавец, и надо же – остался без наследника. Теперь и титул передать некому.

– Эти умалишенные, говорят, живут долго, – кивнула горничная. – А супруги страдают – развестись-то нельзя.

– Таков закон, – развела руками Нана, – и ничего с этим не поделаешь.

“Будь я повзрослее, – вспоминала впоследствии Селеста, – могла бы догадаться, что происходит”.

Но в четырнадцать лет она еще не отличалась наблюдательностью и оставалась во многих отношениях не по возрасту наивной.

Человек постарше наверняка бы заметил, что леди Роксли никогда еще не была такой красивой и что в чертах ее сквозила нежность, а лицо как будто светилось.

Дочь обедневшего сельского сквайра, она вышла замуж в семнадцать лет за первого же мужчину, попросившего ее руки.

Сэр Норман Роксли впервые увидел свою будущую супругу погожим осенним деньком, когда приехал к ее отцу, устроившему на своей земле охоту и пригласившему по такому случаю соседей. Его дочь, выполнявшая в отсутствие матери роль хозяйки, развлекала гостей разговором и распоряжалась за ланчем.

Человеку уже немолодому и не питавшему прежде особого интереса к прекрасному полу юная особа показалась невероятно милой и привлекательной. Вступив в пору зрелости, он вдруг отчаянно влюбился.

Привыкнув, однако, к спокойному существованию и не будучи склонным к переменам, сэр Норман попытался приобщить свою юную супругу к однообразному течению сельской жизни.

Элейн Роксли питала к мужу уважение и самую теплую признательность, но до знакомства с маркизом Героном не ведала сильных страстей. Для них обоих любовь была восторгом, чудом и неодолимой силой, за которой последовало неизбежное.

Но как объяснить все это четырнадцатилетней девочке, на глазах у которой в одночасье рухнуло все прочное и незыблемое?

– Как могла мама сделать такое? Как она могла так обойтись с нами? – снова и снова спрашивала Селеста, и никто не давал ей ответа.

Она помнила, с какой надеждой ждала приглашений от подруг, но они так и не приходили.

– Леди Селтон в следующем месяце устраивает танцы по случаю четырнадцатилетия дочери, – сообщила Нана вскоре после исчезновения хозяйки. – Вам надо бы купить новое платье.

– Да, конечно, – ответила Селеста. – Вот только почему Элизабет сама не приехала и не позвала меня? Когда мы виделись в последний раз, она только об этом и говорила.

Дни проходили в ожидании, но вестей так и не поступало.

За тем оскорблением последовали другие, и только когда их набралось около дюжины, она поняла наконец, что местное общество ее больше не принимает.

Отец почти не разговаривал. Казалось, оставшись один, он решил, что жить уже не стоит, и сгорел буквально на глазах.

Так думала Селеста, но доктора назвали все это чепухой.

– Ваш отец долгие годы болел, и после несчастного случая у него развилась опухоль.

Он умер из-за того, что мама разбила ему сердце, говорила себе девушка. Единственное, чего она не могла решить, – это чье сердце пострадало больше – ее или отца.

А вот Джайлс отнесся к случившемуся спокойно. Впрочем, тогда он уже не жил в Монастыре, поскольку сразу после окончания Оксфорда уехал в Лондон.

Поначалу ему вполне хватало компании старых друзей, с которыми он сошелся в школе, а потом в колледже, и только после смерти отца, унаследовав титул, брат начал, как он сам говорил, “наслаждаться жизнью”.

“Будь здесь мама, Джайлс никогда бы не позволил себе такое и, уж конечно, не проиграл бы поместье!” – раз за разом повторяла она себе, но так и не смогла себя в этом убедить.

Брат изменился еще в школьные годы в Итоне. Уже тогда он начал считать родителей скучными, старомодными и отсталыми.

Новость о том, что мать сбежала с маркизом Героном, Джайлс встретил с философской невозмутимостью и мнение свое выразил так: “Думаю, матушке до смерти надоели вечные придирки отца”.

Ее размышления прервал голос Наны.

– Довольно, мисс Селеста. Очнитесь. Вам скоро одеваться. Я растоплю печь и согрею воды, а вы примете ванну. Надеть надо самое лучшее платье: другого случая может и не представиться.

– Нет! – решительно заявила Селеста. – Его я не надену. Никогда, Нана. Ты понимаешь?

Никогда! Никогда!

– Ну значит, все впустую. Я могу попробовать сшить что-то в том же роде, но такой материал мы себе позволить не можем. А платье-то какое красивое! Нет, вы только посмотрите!

– Я уже говорила тебе и повторяю еще раз: я никогда не надену того, что присылает мама.

Никогда!

С этими словами Селеста выбежала из гостиной в сад.

Нана, проводив ее взглядом, вздохнула.

Сбежав от мужа, леди Роксли неизменно присылала из Франции подарки для дочери – на Рождество и на день рождения.

Мягкие замшевые перчатки, шить которые умеют только французы; сорочки из тончайшего китайского шелка, украшенные настоящими кружевами; повседневные платья, в самой простоте которых угадывался истинно парижский шик.

А в самом начале лета пришло платье, от одного взгляда на которое у Наны перехватывало дух от восторга.

Они обе – и Нана, и Селеста – прекрасно знали, почему его прислали именно сейчас.

Живя во Франции, леди Роксли думала, что ее восемнадцатилетняя дочь дебютирует в свете, и подарила ей платье, просто созданное для бала.

– Господи, ничего красивее в жизни не видела! – всплеснула руками Нана, доставая подарок из коробки.

– Не хочу даже смотреть! – воскликнула Селеста. – Видеть его не желаю!

Она выбежала из дому, а старая служанка осталась – с платьем в руках и печалью в глазах.

Судя по всему, леди Роксли даже не догадывалась, к чему привело ее скандальное бегство, и не знала, что ее дочь не приглашают больше ни на какие балы, а значит, дар ее бесполезен.

“И ведь какая красота пропадает”, – думала Нана, разглядывая заморский подарок: белый атлас, украшенный настоящим валенсийским кружевом, фестонами и белыми камелиями, которые сами притягивали взор.

Вырез отделан тончайшим кружевом, модные короткие рукава и узкая талия – бархатной лентой.

Селеста выглядела бы в нем восхитительно, но старая служанка понимала, что ее подопечная никогда и ни за что не наденет это роскошное платье.

В конце концов оно вернулось в коробку в шкафу, где пылились другие подарки от леди Роксли.

Как случалось и раньше, ласковое солнце, густой цветочный аромат и вкрадчивый шепот ветерка в зеленых кронах рассеяли злость, растопили негодование и уняли волнение, поднятое в душе Селесты визитом графа.

Что-то в нем ее беспокоило, волновало и даже пугало.

Утром в теплице он оскорбил ее своим поведением, а теперь, побывав в коттедже и заговорив о ее матери, растревожил вроде бы уже затянувшиеся раны.

Меньше всего на свете Селесте хотелось отправляться вечером на обед к этому человеку.

Она прекрасно понимала, что приглашение в имение, где никого, кроме них двоих, не будет, само по себе является оскорблением и нарушением приличий.

С другой стороны, напомнила себе Селеста, чего еще ожидать, если она сама рассказала графу о своем нынешнем положении девушки, отвергнутой местным обществом.

– Ни то ни се, ни рыба ни мясо, – вслух сказала она, вспомнив любимую поговорку Наны.

Тем не менее, когда присланная графом карета подкатила к Садовому коттеджу и остановилась напротив входа, Селеста была уже готова и выглядела весьма мило, как и подобает настоящей леди.

Платье, которое она надела в этот день, Нана сшила, взяв за образец то, что леди Роксли прислала из Парижа два года назад, и заменив флер, которого у нее не нашлось, муслином.

Бледно-зеленое, с высокой талией, уже почти вышедшей из моды, оно открывало мягкую округлость девичьих грудей, а прямая юбка позволяла оценить нежные изгибы тела.

Цвет платья подчеркивал ослепительно-белую кожу, а тщательно уложенные волосы украшали две белые розочки, срезанные Наной в саду.

– Что за нелепость присылать за мной карету! – проворчала Селеста тоном брюзги, во всем выискивающего подвох. – До Монастыря три минуты ходьбы через сад, а так придется ехать по дороге, потом через ворота и еще по аллее!

– К его светлости гости пешком не ходят, – наставительно заметила Нана. – Не положено.

– Думаю, я буду сегодня единственной гостьей, – возразила Селеста.

Так и вышло.

Граф ожидал ее в просторном зале, все еще хранившем дух прежних хозяев.

Шторы из голубого дамаска на створчатых окнах, белые панели на стенах, карнизы с золотыми листьями – все это служило достойным фоном, на котором когда-то блистала красота леди Роксли.

При этом, как показалось Селесте, комната уже приспособилась и к новому хозяину, стоявшему в дальнем конце, у мраморной каминной полки, привезенной из Италии.

Кто бы мог подумать, что мужчина в вечернем костюме может быть столь элегантным!

Несколько раз напомнив себе, что ненавидит графа, Селеста не могла не оценить замысловатые складки шейного платка, безупречный покрой фрака и изящное благородство черной жемчужной булавки, сиявшей в пышном жабо.

Но больше всего поражало то, что утонченный наряд ничуть не сковывал своего хозяина.

Граф держался с небрежной легкостью, как будто любая одежда, какую бы он ни надел, тотчас становилась его частью.

В какой-то момент, идя навстречу новому владельцу имения, Селеста даже пожалела, что не воспользовалась предложением Наны и не надела платье, присланное из Парижа специально для первого бала, которого у нее так и не было. Однако потом она убедила себя, что ее единственная цель – уговорить графа позволить им остаться в коттедже, и чем реже она будет видеть сэра Мелтома, тем лучше.

Сделав реверанс, Селеста выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

– Вы очень похожи на свою мать, – негромко сказал граф. – Увидев ее впервые, я подумал, что она одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо встречал.

– Я не желаю говорить о маме, – сдержанно ответила Селеста.

– А я намерен продолжить наш разговор с того места, где мы его прервали. И вам вряд ли удастся помешать мне сделать то, чего хочу я.

“Он прав”, – подумала Селеста, усаживаясь на диван.

Хотя граф и не вызывал у нее симпатии, она не могла не признать за ним несомненной решительности и твердости. В то же время в нем ощущалось что-то жесткое, безжалостное, из-за чего ее неприязнь к новому хозяину имения только усиливалась. Видя эту жесткость, девушка чувствовала себя еще более неопытной и беззащитной.

– У вас прекрасный дом, мисс Роксли, – с обезоруживающей искренностью заметил граф.

Дворецкий, представительный мужчина с надменным лицом, подал гостье бокал мадеры.

Приняв его, она вспомнила, что в последний раз пробовала спиртное на похоронах отца.

Сам граф предпочел сухой херес и, дождавшись, пока дворецкий и два сопровождавших его лакея покинут комнату, сказал:

– Вернувшись от вас сегодня утром, я обошел весь дом, и у меня появилось множество вопросов. Надеюсь, вы ответите на них и удовлетворите мое любопытство. Мне, конечно, известно, что когда-то здесь размещался монастырь цистерцианцев, но только вы можете поведать о событиях, происходивших в этом доме на протяжении веков.

– В библиотеке есть книги, которые могли бы привлечь внимание вашей светлости и…

В какой-то момент, ближе к концу обеда, девушка поймала себя на том, что забыла о своей ненависти к графу.

А еще Селеста подумала, что никого, кроме нее, наверное, уже не занимают те сражения, что велись вокруг Монастыря, никому нет дела до священников, скрывавшихся от мстительных папистов королевы Марии. Для этих священников и создавались тайные убежища, одним из которых была часовенка в стропилах под самой крышей.

Позднее сюда пришли бежавшие от армии Кромвеля роялисты, и убежища стали надежным приютом уже для этих несчастных, так как за свою верность королю они могли поплатиться жизнью.

Граф оказался внимательным слушателем.

Селеста не видела себя со стороны и не знала, что глаза ее сияют, щеки горят, а голос звенит от эмоций.

После обеда из столовой с ее галереей и массивным камином они перешли в библиотеку, и Селеста, поднявшись по передвижной лесенке, сняла с полок несколько фолиантов, которые хотела порекомендовать для чтения новому хозяину имения.

Спускаясь с последним томом, она остановилась на нижней ступеньке, оказавшись вровень с графом.

Оживленно рассказывая о том, что всегда ее интересовало, Селеста совершенно позабыла, что они одни, а ее единственный слушатель – мужчина.

И, лишь заметив на его губах тень улыбки, она опомнилась и неожиданно для себя умолкла на полуслове.

– Вы так милы, Селеста, – произнес он.

– Я… – Она осеклась, осознав вдруг, что впервые за все время граф назвал ее по имени. – Я хочу, чтобы вы прочитали вот эту книгу… – Книга подождет. Я хочу поговорить о вас.

– Обо мне?

Селеста стояла на ступеньке спиной к лестнице, и все пути к отступлению были отрезаны.

– Я много думал о вас.

– Это ни к чему. Вы милостиво разрешили нам остаться в Садовом коттедже, за что мы весьма вам благодарны. Вскоре вы вернетесь в Лондон и забудете о нас.

– А вы забудете меня?

– Надеюсь, что да.

– Вы уже простили меня за тот утренний поцелуй?

Застигнутая врасплох, она изо всех сил старалась не выдать охватившее ее смятение.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации