Текст книги "Взъерошенные перья"

Глава тринадцатая

Даже спустя несколько часов, оказавшись дома, я все еще чувствовал себя ошеломленным. Что было совсем некстати, поскольку в гости ко мне прибыли Руби и Присс. Мне вовсе не хотелось делиться с Присциллой своими мыслями и обсуждать то, что удалось узнать. По крайней мере до тех пор, пока не выясню, связано ли мое открытие с убийством Джейкоба.

Честно говоря, я не видел, какое значение могут иметь шуры-муры Р.Л. и Джолин. Как справедливо заметила Присцилла, при разводе лишние деньги не помешают, если, конечно, РЛ. мечтает о разводе.

И все равно изумление не покидало меня. Наверное, если бы вдруг обнаружилось, что Р.Л. питает болезненное влечение к серьгам в виде недозрелых виноградин и посему воспылал страстью к Инес, я удивился бы меньше. Но Джолин…

Кто-кто, а Джолин никак не подходила под определение «другая женщина». Что бы ни означала эта формулировка, И все же вчера я обязан был заподозрить неладное, когда она даже не подняла головы при появлении Р.Л. Ведь в свое время, стоило этому красавцу возникнуть на пороге класса, как все девочки разом замолкали и начинали пялиться на него.

Правда, подслушанная через динамик Джолин отнюдь не напоминала ту скромницу, к которой я успел привыкнуть. У меня сложилось впечатление, будто у маленькой испуганной мышки вдруг выросли здоровенные когти и острые клыки.

Впрочем, потрясенным выглядел не я один. Руби, доставленная к порогу моего дома, казалась не менее ошеломленной. Она даже прислонилась к косяку, чтобы не упасть. По дороге Присцилла успела в красках поведать о перипетиях этого дня, и потому я не мог с точностью сказать, покачивает ли Руби от мысли, что ее дочь чуть не убили, или же ее так поразил вид моего жилища. Если бы я знал заранее о гостях, то, возможно, немного прибрался бы – сбросил с кушетки старые журналы и сгреб в угол изжеванные резиновые кости.

Взгляд Руби, обежавший комнату, застыл точнехонько на этим самых резиновых костях. Рядом с которыми сидел Рип. Руби поежилась, словно подумала, что пес может по недомыслию принять ее за новую игрушку.

Когда мы подъехали к дому, Рип не изменил своей привычке и облаял хозяина. Возможно, именно это и беспокоило Руби? Вдруг она решила, что в доме хозяйничает чужая собака?

– Не волнуйтесь, – сказал я. – Он всегда так лает. Просто для практики. И не позволяйте ему вам надоедать.

Однако Рип, похоже, уже начал надоедать Руби. Ее улыбка стала какой-то неопределенной.

– Боже, какой он большой! – пролепетала она, провела рукой по сахарной вате волос и осторожно сняла пальто.

Я с некоторым удивлением увидел, что на Руби все тот же фартук с вышитыми анютиными глазками, хотя на этот раз из-под фартука выглядывало розовое платье из набивного ситца. Волей-неволей спросишь себя, то ли она, по своему обыкновению, просто забыла снять фартук, то ли он является неотъемлемой деталью ее туалета.

Казалось, Руби несколько успокоилась, когда Присс без раздумий устремилась к Рипу и начала его тискать. Но спокойствие ее длилось недолго. Как только мы расселись вокруг стола, достав жареных цыплят и запеченные в тесте яблоки, Рип стервятником принялся кружить по комнате, выжидая, когда что-нибудь упадет на пол.

Рип всегда так себя ведет, и эта его манера раздражает до невозможности. Особенно когда у меня гости. Впрочем, это большой прогресс по сравнению с его прежним маневром. Раньше Рип втискивался под стол и сновал между ножками стульев и человеческими ногами до тех пор, пока не находил позицию поудобнее. Трапеза проходила в весьма нервной обстановке, поскольку гости то и дело заглядывали под стол, дабы удостовериться, что Рип не собирается сражаться с ними за следующий кусок.

Правда, когда я познакомил зад Рипа со свернутой в трубку газетой, пес понял ошибочность своих действий. Теперь он ненавязчиво носится вокруг стола, пуская слюну, умоляюще заглядывая всем в глаза и жалобно поскуливая.

Однако Руби, похоже, было невдомек, сколь удивительных высот прогресса добился мой бестолковый пес. Она ежеминутно поглядывала на Рипа, и ее улыбка становилась все более и более сомнительной.

– Хороший песик, – пробормотала она заискивающе.

– Не надо его бояться, – как можно убедительнее сказал я. – Не беспокойтесь, Рип вас не тронет.

Я мог бы выставить пса на террасу, если бы не знал, что тогда будет еще хуже. Стоит вывести Рипа из дома во время еды, он начинает заглядывать в окна и душераздирающе завывать. Если вой не помогает, Рип принимается отчаянно колотить когтями по стеклу и визжать. Этот номер получается у него просто блестяще. Некоторым гостям приходит в голову, что из леса выскочило чудовище и намеревается сожрать беднягу.

Глаза Руби не отрывались от собачьей морды.

– Хороший песик, – повторила она еще более заискивающе.

Присцилла же, казалось, вовсе не замечала суеты Рипа. Ее глаза не отрывались от меня.

– С тобой все в порядке, Хаскелл? У тебя хмурый вид. Ты случайно не заболел?

По счастью, ее мать не дала мне ответить.

– Наверное, во всем виновато ваше лицо, – встряла Руби.

Я посмотрел на нее, не осмеливаясь спросить, что именно она имеет в виду. Разумеется, я далеко не красавец, но собственное лицо казалось мне вполне здоровым и симпатичным.

– Вас, наверное, беспокоит царапина? – продолжала Руби.

Я снова промолчал, но Руби, видимо, подтверждение не требовалось. Она обратила на меня свою вечную улыбку.

– Как замечательно вы сегодня поступили, Хаскелл! Рисковали своей жизнью.

Честное слово, непросто оставаться скромным в присутствии Руби. С тех пор как Присс поведала матери о сегодняшних событиях, старушка вела себя так, словно собиралась представить меня к правительственной награде.

– Ну… – промямлил я, – особого риска не было.

Преувеличивать свои заслуги можно было перед Верджилом, но не в присутствии Присс. Она-то прекрасно знала, что я всего лишь сбил ее с ног.

Но Руби отмахнулась от моих слов.

– Не надо скромничать! – с жаром возразила она. – Съешьте-ка еще картофельного пюре! Вы такой храбрец! Такой храбрец!

Я покосился на Присс, чувствуя, как мои щеки начинают багроветь.

– Ну… не знаю, стоит ли называть меня храбрецом. Скорее это просто рефлекс…

Улыбка Руби стала еще шире.

– Возьмите кукурузную лепешку! Посмотрите, какая румяная и поджаристая!

Видимо, Руби полагала, что благодарность измеряется калориями. Пока ее чувство признательности равнялось где-то трем тысячам калорий, но продолжало неуклонно расти.

Я с улыбкой покачал головой.

– Спасибо, Руби, я уже сыт. Честное слово. Больше не могу.

– Но для моего яблочного пирога вы ведь местечко оставили, правда?

Моя улыбка поблекла. Господи! Понадобится подъемник, чтобы оторвать меня от стула. Как бы половчее отказаться и при этом ее не обидеть? Еды, которую мать Присциллы захватила с собой, хватило бы, чтобы накормить футбольную команду. Она без устали подкладывала мне то горошек, то картошку, то гренки, а теперь отправилась на кухню за десертом! Я вдруг осознал, что не могу дышать. Если так будет продолжаться, еще до полуночи окажусь в реанимации.

Меня спас Рип.

Когда Руби вышла из кухни с торжествующей улыбкой на лице и пирогом в руках, глупый пес впал в истерику и принялся оглушительно лаять. Должно быть, вид яблочного пирога окончательно лишил его душевного равновесия. Руби споткнулась и едва не уронила свое творение на плюшевый ковер. С полминуты она балансировала на одной ноге, а я, как завороженный, следил за пирогом, молясь про себя, чтобы он упал. Но не тут-то было. Руби изловчилась, встала на обе ноги, и пирог в ее руках перестал подпрыгивать, лишь пара крошек отлетела в сторону.

– О боже! – вскрикнула Руби и кинулась подбирать крошки.

Она выглядела искренне расстроенной. Словно несколько отколупнувшихся крошек могли испортить внешний вид пирога.

Рип не стал дожидаться, пока на него наорут за лай в доме, и рванул к входной двери, недовольно тявкая себе под нос. Вот тогда-то я и понял, что Рип лаял вовсе не из-за пирога и не по причине извращенного собачьего юмора, а потому, что за дверью кто-то был.

Я с облегчением вскочил. Перерыв даст мне возможность немного прийти в себя, прежде чем Руби затолкает мне в глотку изрядный ломоть.

Даже не будь я так сыт, все равно лишился бы аппетита, обнаружив, кто ко мне пришел. Переминаясь с ноги на ногу, на веранде стоял Верджил, как обычно мрачнее тучи.

Присцилла кинулась к двери следом за мной, и по ее лицу я понял, что она думает о том же, о чем и я. Верджил, несомненно, явился, чтобы арестовать Руби.

Лицо Присс посерело.

Однако она не могла не испытать облегчения, когда из-за спины Верджила выглянула Белинда Ренфроу. Эта женщина была в своем привычном одеянии: драных джинсах и обшарпанных мокасинах, но, видимо, сочла уместным приодеться к официальному визиту– на шее у нее болталось ожерелье из желудей.

– Хаскелл, – буркнул Верджил и кивнул мне.

– Верджил, – отозвался я и кивнул ему. Покончив с формальностями, шериф прочистил горло.

– Мне позвонила Белинда. – Казалось, на его загорелом лице проступило еще несколько морщин. Он грустно моргнул и добавил: – Это по поводу твоей собаки.

Рип, разумеется, нашел этот момент самым подходящим, чтобы обнюхать ботинки Верджила, продолжая при этом приглушенно тявкать себе под нос. Полное впечатление, будто пытается лаять с набитым ртом.

Верджила это, конечно же, ничуть не позабавило. Он посмотрел сначала на Рипа, а потом на меня.

– Рип, прекрати! – сказал я.

Рип, видимо, воспринял мои слова так, что следует прекратить обнюхивать ботинки Верджила, и потому взялся за обувь Белинды. Надо думать, мокасины Белинды были просто пиршеством запахов, поскольку глупый пес от восторга начал извиваться всем своим нескладным туловищем.

– Эй! – взвизгнула Белинда, отскакивая в сторону и явно вознамерившись дать Рипу пинка.

– Эй! – крикнул я, оттаскивая Рипа за ошейник.

Рипу явно не понравился маневр Белинды, но мой прием ему понравился еще меньше. Он заскулил.

– Верджил, как хорошо, что ты заглянул! Это, конечно же, была Руби. Покончив с крошками, она выскочила из столовой, вытирая руки о фартук с анютиными глазками.

– Боже, ты самый приятный человек, которого я когда-либо знала! Ты снова зашел проведать, как у нас дела?

Верджил виновато посмотрел на нее.

– М-м… Э-э…

После сей пространной речи он с минуту стоял, открывая и закрывая рот, словно это был сложный прибор и управлялся каким-то таймером. Я решил, что с женщинами у Верджила дела обстоят даже лучше, чем у меня.

Шериф определенно произвел сильнейшее впечатление на Белинду.

– Хорошо, хорошо, – сказала она, теребя желуди на шее, – довольно обмениваться любезностями. Какого черта вы меня сбиваете? Я хочу, чтобы эту чертову собаку посадили в окружную тюрьму!

Верджил тяжко вздохнул:

– Полагаю, ты знаешь, Хаскелл, что Белинда подала официальную жалобу?

– Ну да, я жалуюсь! – решила уточнить Белинда. – Этот чертов пес убил четырех моих уток. И я видела его собственными глазами.

Я ошеломленно уставился на нее. Уже четырех? Сегодня утром было две. Список трупов растет не по дням, а по часам.

Белинда заметила мой взгляд и подбоченилась.

– Именно четырех. Сегодня днем ваш зверь убил еще двух. Я чуть не прикончила негодяя. Если бы я успела схватить ружье, а не пистолет, мы бы с вами здесь сейчас не стояли. – Она бросила на Рипа злобный взгляд. – Все мои трудности были бы решены.

И после этого Белинда называет хладнокровным убийцей Рипа?

Глаза Верджила стали грустнее некуда.

– Знаешь, Хаскелл, если твой пес убивает домашнюю птицу…

Я не дал ему закончить:

– Рип никого не убивает! Вы только взгляните на него, Верджил, разве эта собака похожа на убийцу?

Вероятно, я выбрал очень неподходящий момент для этого вопроса. На самом деле я хотел, чтобы Верджил проверил, нет ли на Рипе следов крови, утиных перьев или чего-то в этом роде – чего-то такого, что могло бы подтвердить гипотезу Белинды. Однако Верджил даже не шагнул к Рипу, возможно, потому, что Рип продолжал извиваться всем телом, хотя я по-прежнему держал его за ошейник. Не знаю, то ли Рипу вскружило голову всеобщее внимание – присутствующие дружно пялились на него, то ли мокасины Белинды издавали чересчур пьянящий запах. Как бы то ни было, создавалось впечатление, что пес спятил. Перемежая приглушенный лай с рычанием, Рип то и дело бросался вперед и извивался как самый настоящий безумец. Он падал, вставал и снова падал.

Верджил посмотрел на Рипа, потом на меня. В глазах его читалась жалость.

Я оглядел всю компанию. Судя по лицам Белинды, Руби, Присс и Верджила, собрание тремя голосами против одного признало бы Рипа виновным. Единственный голос в пользу бедного пса подала бы Присцилла, да и в ее взгляде сейчас сквозило сомнение. Ничего удивительного – Рип вел себя не просто как полоумный, а как опасно полоумный.

– Говорю вам, этот пес никогда не спускается с крыльца.

Соотношение голосов не изменилось. Так что пришлось продемонстрировать.

Это было унизительно. Я затащил поскуливающего и извивающегося Рипа в столовую, взял с блюда кусочек куриной грудки (разумеется, без костей) и сунул ему под нос. Рип облизнулся и попытался ухватить курятину, но не тут-то было. Своими бешеными прыжками Рип производил впечатление собаки-неандертальца.

Однако стоило нам выйти на веранду, как все изменилось. Я положил мясо на четвертую сверху ступеньку. Пес подобрался к краю веранды и сел, с тоской глядя вниз. Его карие глаза стали почти такими же скорбными, как у Верджила. Через секунду-другую Рип встал и осторожно вытянул морду, пытаясь достать лакомство и сохранить при этом равновесие. Морда вытягивалась все дальше и дальше, но тело Рипа оставалось на веранде.

Я с нежностью смотрел на дуралея. Хороший песик, Рип. Хороший мальчик, мой дурачок.

Публика высыпала на веранду, чтобы лично убедиться в полном идиотизме собаки. Руби позади меня восторженно выдохнула: – Вот так щука!

Жители Пиджин-Форка часто произносят эту фразу. Она означает: «Вот так штука». Ума не приложу, при чем здесь щуки.

Но на Белинду все это не произвело никакого впечатления.

– Может, чертов пес попросту не любит курятины? – Она с торжеством взглянула на Верджила. – Может, он любит только утятину, а?

Я вздохнул. Похоже, придется устроить еще одно показательное выступление.

Спустившись с крыльца, я свистнул, чувствуя себя не меньшим идиотом, чем мой пес. Потом крикнул:

– Сюда, Рип! Сюда, мальчик. Ко мне, Рип!

Это продолжалось минут пять. Я орал, свистел и щелкал пальцами, а Рип сидел на веранде и не думал спускаться. Склонив голову сначала на один бок, затем на другой, он смотрел на меня так, словно я рехнулся.

Белинда презрительно фыркнула.

– Значит, эта чертова собака просто не откликается на свое имя, только и всего! Ну и что с того?

Выхода нет, остается прибегнуть к крайнему средству. Рип, конечно, обидится, но что делать. Все это безобразие творится исключительно ради его собственного блага.

Под пристальным взглядом четырех свидетелей я вновь поднялся по лестнице, крепко ухватил Рипа за ошейник и попытался стащить его вниз.

Рип издал потрясенный вопль и вцепился в пол веранды. Казалось, каждый его коготь вонзился в доски. Пригнув голову и выпятив зад, Рип напряг все силы и зажмурил глаза. Словно не хотел видеть, как я потащу его тушу по ступеням.

Хотя, может, Рип закрыл глаза просто потому, что решил получше сосредоточиться на своем вое, и это ему удалось. Со стороны можно было подумать, будто я сдираю с него шкуру живьем.

Руби заткнула уши.

После того как я отпустил ошейник, Рип еще пару раз взвыл и опрометью бросился подальше от ступенек. Я гордо оглядел зрителей.

Верджил смотрел на Рипа так, словно только что осознал: этому псу требуется смирительная рубашка. Почесывая изрядно облысевшую голову, шериф протянул:

– Боже ж мой!

Белинда хмыкнула.

– Ничего не «Боже ж мой»! Хаскелл просто обучил своего чертова пса этому чертову трюку. Я видела эту зверюгу собственными глазами! Видела, как она разодрала моих бедных крошек на мелкие кусочки. Пес перегрыз им горло и потащил через сад. Разбрызгивая всюду кровь!

Вот это стиль! Да этой женщине следует писать романы ужасов.

Белинда театральным жестом показала на Pипa и с придыханием возвестила:

– Этот пес – убийца!

О господи, на что только не пойдешь, чтобы доказать, что твоя собака чокнутая! Я вновь вышел на веранду, осторожно подкрался с тыла и попытался спихнуть Рипа с лестницы. Я хотел, чтобы он просто скатился с веранды, но у меня ничего не вышло. Когда, казалось, бедному псу уже некуда было деваться, он вдруг извернулся, взвился в воздух и в фантастическом прыжке перепрыгнул через мои руки. Я с трудом устоял на ногах, а Рип прижался к стене, жалобно подвывая.

Броски и прыжки мы проделали три раза. Три унизительных раунда. В последний раз мне показалось, что Рип, отскочив в сторону, насмешливо хихикнул.

Когда я в конце концов сдался и мы всей толпой прошли в гостиную, Рип чихнул в мою сторону и прошествовал мимо, опустив голову и не глядя на меня. Видимо, он решил, что я вздумал публично над ним посмеяться.

Рядом с моей кушеткой стоит кленовый столик. Рип подошел к столику и забрался под него. Лишь хвост остался торчать снаружи. И этот хвост не вилял.

Так и есть. Рип обиделся.

Но на Белинду представление не произвело ни малейшего впечатления.

– Говорю вам, шериф, это тот самый пес! Мне все равно, каким фокусам обучил его Хаскелл…

Верджил смотрел на Pипa, точнее, на оскорбленный хвост, неподвижно торчащий из-под стола.

– Такая большая собака должна любить побегать…

Шериф явно не знал Рипа, иначе не стал бы делать столь категоричных заявлений. Каким образом, по мнению Верджила, Рип отрастил такое брюхо? Носясь как оглашенный по окрестностям?

Но если Верджил и испытывал какие-то сомнения, то Белинда нет.

– Я видела, как эта собака растерзала моих уток! Это убийца! Шериф, если вы не собираетесь ни черта делать, то я обращусь к адвокату. – Она решительно шагнула к двери, но на пороге остановилась и оглянулась на Рипа. Вернее, на его каменный хвост. – Хаскелл, вам лучше держать подальше от меня эту чертову собаку, а не то придется накормить ее свинцом. Вместо уток!

Белинда щелкнула пальцами по желудям и выскочила за дверь.

Может, Роберт Фрост был прав. Хорошие соседи бывают там, где есть хорошие заборы. Высокие крепкие заборы с колючей проволокой наверху. А в каждом углу по часовому с ружьем.

Верджил в отличие от Белинды не спешил уходить. Поначалу я решил, что причина в райском аромате, который издавал яблочный пирог, вот шериф и подумал, что не стоит торопиться. В общем-то я был рад, что Верджил остался, поскольку все внимание Руби на время переключилось. Она засуетилась, выбирая для шерифа самый большой кусок, а я быстро схватил самый маленький.

Но оказалось, что Верджил задержался вовсе не из-за яблочного пирога. Когда Руби упорхнула на кухню за второй чашкой кофе для него, шериф наклонился к нам с Присциллой и хрипло прошептал:

– Я хотел вам кое-что сказать! – Скорбный взгляд Верджила метнулся к остаткам пирога. – Этот крючкотвор Элтон Габбард рассказал мне, что Джейкоб собирался изменить завещание. И что Руби по новому завещанию получала гораздо меньше.

Верджил заморгал и откашлялся.

– Боюсь, теперь это лишь дело времени. Все указывает на Руби. Мне придется арестовать ее.

Он поднял на меня свои грустные глаза.

Я молчал. Что тут скажешь? Мне не хотелось этого признавать, но я и сам не мог поклясться в невиновности Руби.

Присс закусила губу. Верджил виновато покраснел.

– У меня нет выбора. На меня давят со всех сторон, требуя поскорее раскрыть это преступление. – Он отодвинул тарелку. – Пожалуй, не буду я пить еще одну чашку. Мне… мне пора возвращаться.

И Верджил буквально выбежал из дома.

Даже Руби заметила, что шериф вел себя как-то странно. Как только он ушел, она пристально посмотрела на меня, потом на Присциллу.

– Господи, да что это с ним такое стряслось? Присцилла помолчала, а затем, к моему удивлению, совершенно спокойно произнесла:

– Мама, Верджил считает, что ему придется тебя арестовать.

Глаза Руби округлились.

– Арестовать? За что?!

Я уставился на нее. Неужели она забыла, что вчера убили ее бывшего мужа? Возможно ли, чтобы это прискорбное обстоятельство выпало из памяти Руби?

Присс поспешила напомнить:

– Мама, полиция считает, что это ты убила папу.

Реакция Руби оказалась для меня неожиданной. Абсолютно неожиданной. Она опустилась на стул с таким видом, словно собралась перестать наконец-то улыбаться, потом снова обвела нас взглядом, и в ее синих глазах читалось беспокойство.

– Это потому, что они нашли на записке о похищении мои отпечатки пальцев?

Пару секунд мы с Присс смотрели на Руби так, словно она вдруг заговорила по-китайски. Она терпеливо повторила:

– Так они обнаружили на записках мои отпечатки?

Как говаривал мой отец, я обалдел. Состояние Присс можно было выразить тем же словом.

– Мама, – наконец пробормотала она, – значит, это ты послала эти записки?

Руби испуганно поднесла руку ко рту.

– Так ты не знала?!

Ее вечная улыбка не исчезла совсем, но несколько перекосилась. Руби пару раз моргнула, после чего неожиданно воскликнула, видимо нахватавшись дурных манер у Белинды: – Вот черт! Теперь я думаю, что надо было сразу все рассказать. – В голосе ее слышалось смирение. Она вытерла о фартук пухлые ручки. – Знаешь, я ведь сделала это ради тебя.

Руби виновато улыбнулась и заглянула Присс в глаза, словно боялась, что та начнет ее ругать. Присцилла открыла рот, но прошла не одна секунда, прежде чем ей удалось выговорить:

– Ради меня?

– Ну да! Когда ты сказала, что Джейкоб передает фабрику под управление Р.Л., ты выглядела такой рассерженной и огорченной, что я не могла сидеть сложа руки. А еще я испугалась, что ты совершишь какой-нибудь необдуманный поступок. – Тут Руби взглянула на меня. – Присс – чудесная девушка, но мне всегда казалось, что с ее темпераментом ей больше подошли бы рыжие волосы…

Присцилла решила, что настало время вмешаться:

– Мама, но зачем ты отправила эти дурацкие записки?!

Руби расцвела в довольной улыбке.

– А я подумала, что Джейкоб наймет для тебя охрану и тогда ты не сумеешь наделать глупостей. А еще я считала, что Джейкоб испугается за тебя и наконец поймет, как ты ему нужна…

Присцилла коснулась руки матери.

– Ох, мама…

– Конечно, после того, как убили Джейкоба и ты вернулась домой такая напуганная, я попыталась тебе сказать. Я хотела, чтобы ты знала, что не стоит тревожиться из-за этой глупой записки. Но вы меня совсем не слушали. Хорошо, что я успела послать еще одну записку. Чтобы вы успокоились.

Я слушал рассказ Руби и изо всех сил пытался не выдать своего удивления. По моему глубокому убеждению, доверие к частному детективу падает, если он то и дело выглядит потрясенным. Поэтому я постарался напустить на себя соответствующий вид: «Ну конечно, я знал это с самого начала» – и каждую фразу Руби сопровождал легким кивком, словно подтверждая правильность ее слов. Будто Руби читала сценарий, в который я успел сунуть нос.

Кивая, я думал о том, что записки были прекрасным отвлекающим маневром. Если Руби хотела убить бывшего мужа, она не могла придумать ничего лучше, чем вымышленный похититель. Прекрасная маскировка!

Именно в это мгновение я начал видеть Руби совсем в ином свете. Она, конечно, была рассеянной и немного не от мира сего, но выдумка с ложным похищением говорила о том, что этот божий одуванчик способен на расчетливые и продуманные действия. Может, у этой маленькой седой женщины в голове есть своего рода переключатель? То ее разум ярко вспыхивает, а то едва тлеет.

Но в день убийства Джейкоба ум Руби действовал как никогда четко.

Ее синие глаза задержались на мне. Поймав этот пристальный взгляд, я вдруг осознал одну истину.

– Ведь вы узнали о смерти Джейкоба раньше нас с Присс?

Слегка пожав пухлыми плечами, Руби ответила без запинки:

– Конечно. Джейкоб был уже мертв, когда я вошла в его кабинет.

Так вот почему Инес не слышала голоса Джейкоба, когда в кабинете находилась ее подруга.

– Совсем мертв, – безмятежно повторила Руби. – Честно говоря, именно поэтому я сделала вид, что потеряла ключи. – Она даже хихикнула, явно довольная своим трюком. – Я знала, что Инес никогда не покидает свое место, а мне хотелось сделать так, будто кто угодно мог войти и убить Джейкоба.

Теперь я понял, чего она добивалась.

– Вы хотели, чтобы круг подозреваемых не ограничивался теми, кто находился в здании?

Я попытался сказать эти слова как можно более непринужденно.

Руби кивнула и потупилась.

Не надо быть гением, чтобы догадаться, о чем она подумала. Если Руби говорила правду, то, увидев Джейкоба, она тотчас пришла к выводу, что его убила Присцилла. Что Присс все-таки отомстила за все зло, причиненное ей отцом. И, придя к такому выводу, Руби немедленно бросилась на защиту любимой дочери.

Но тогда… Выходит, если Руби ни при чем, версия о виновности Присс вновь выдвигалась на первый план.

Мать и дочь обменялись долгим взглядом. В этом взгляде читалась взаимная любовь и стремление во что бы то ни стало защитить друг друга. Поймав такой взгляд, невольно задашься вопросом; а не были ли они в сговоре с самого начала? Боже! Может, они все спланировали заранее?

Я посмотрел на Присс, чувствуя себя не в своей тарелке. Чего уж скрывать, Присцилла мне чертовски нравилась, и ничего тут не поделаешь. Неужели я влюбился в женщину, которая накануне прикончила собственного родителя?