Текст книги "Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963"

Занавески и покрывала стирались и менялись каждую весну, а постельное белье немногим чаще: в теории, в начале каждого месяца. После смерти месье Рашу мадам наняла привратника месье Дюпре, который иногда прохаживался по отелю с явным намерением убраться в комнатах и заправить постели. Его частенько сопровождала стайка ребятишек, и он, как и мадам, всегда выбирал самое неурочное время, чтобы войти в комнату. Некоторые стены были очень тонкими, чуть толще картона, и звуки могли путешествовать самым причудливым образом, иногда с громким ревом вырываясь из сливной трубы в раковине.

Входная дверь никогда не закрывалась, и за ней никто никогда не следил, но у мадам Рашу было какое-то сверхъестественное, почти провидческое знание всего того, что творится как в отеле, так и на улице рядом с ним. Она могла «услышать» беду – странные шаги, необычный скрип – и появлялась в дверях, чтобы защитить своих постояльцев от кредиторов, мошенников или случайных гостей из полиции. В любое время ночи она появлялась с каменным лицом в своем белом халате: «Monsieur? Que voulez-vous?»[14]14
  «Monsieur? Que voulez-vous?» – «Господа, что вам угодно?» (фр.).


[Закрыть]. Мадам Рашу ничто не могло остановить, даже полиция. В 1962 г., во время алжирского кризиса, веснушчатый молодой flic (полицейский. – Прим. пер.) нес дежурство на противоположной стороне улицы, наблюдая за домом бывшего главы полиции, который находился в списке смертников OAS[15]15
  OAS (The Organisation de l’armée secrète… – Секретная вооруженная организация. Военная праворадикальная нелегальная организация, существовавшая в Алжире и во Франции в 60-х гг. XX в. Основана во время национально-освободительной войны алжирского народа (1954–1962) с целью недопущения предоставления Алжиру независимости.


[Закрыть] и в него в любую минуту могли кинуть бомбу или броситься с ножом убийца. Полицейский увидел, как привлекательная молодая американка вошла в отель, он проследил за ней до ее комнаты, и тут появилась мадам Рашу и с ругательствами выпроводила его из отеля, размахивая крошечными руками, а ее волосы, крашенные синим оттеночным шампунем, мерцали в тускло освещенном коридоре.

Правда, контролировать визиты иммиграционной инспекции она не могла. «Полиция по иностранцам – иммиграционная полиция – время от времени устраивала проверку паспортов. Приходили они, как правило, в восемь утра и частенько забирали с собой тех постояльцев, чьи бумаги были не в порядке. Задержанный возвращался обратно через пару часов, заплатив немного – просто налог, и становился претендентом на carte de séjour[16]16
  Carte de séjour – вид на жительство (фр.).


[Закрыть], хотя редко кому хватало времени и терпения, чтобы до конца пройти все бюрократические препоны для получения требуемого документа», – писал Уильям Берроуз. Большинство, в том числе и он сам, прибегали к следующей уловке: каждые три месяца они совершали короткие поездки в Брюссель или Амстердам, так что с каждого нового возвращения во Францию они снова могли официально жить там три месяца без регистрации.

Сама культурная традиция богемы – очень французская. Кстати, Анри Мюрже, автор «Scènes de la Vie de Bohème»[17]17
  «Scènes de la Vie de Bohème» («Сцены из жизни богемы») – роман французского писателя Анри Мюрже, написанный в 1848 г., в котором беззаботная жизнь музыкантов, художников и поэтов из Латинского квартала в Париже уподоблялась жизни кочующих цыган. На сюжет этого произведения композитором Дж. Пуччини написана опера «Богема».


[Закрыть], утверждал, что настоящая богема может существовать только в Париже. Британия была менее терпима к неортодоксальному поведению. В Лондоне появлялись эксцентрики и эстеты, но не существовало традиции богемной бедноты. В XIX в. Байрон и Шелли находили жизнь на континенте более свободной. Выйдя из Редингтонской тюрьмы, Оскар Уайльд приехал в Париж, чтобы прожить здесь остаток своих дней.

На Жи-ле-Кер всегда были свои богемные обитатели. В 1930 г. в доме номер один жила Дороти Уайльд, пугливая племянница Уайльда, а лорд Жерард Вернон Вэллоп Люмингтон, девятый граф Портсмут, иногда жил под самой крышей этого же здания и там в конце 1920-х время от времени иногда курил опий с Каресс и Гарри Кросби. В 1930-х Брайон Гайсин проживал в прекрасной квартире на углу набережной, даже не представляя себе, что вернется на ту же самую улицу два десятилетия спустя.

Улица Жи-ле-Кер стала также местом знаменитого ареста э. э. каммингса. В июле 1923 г., в три часа утра, Джон Дос Пассос, Гилберт Селдс и каммингс выступили предводителями акции «Место любителей кальвадоса – Жи-ле-Кер». Когда каммингс остановился, чтобы помочиться у стены, материализовалась «целая фаланга жандармов». Его арестовали и отвели в полицейский участок на набережной Великих Августинцев, где его зарегистрировали как «un Américan qui pisse» («писающего американца». – Прим. пер.) и велели прийти на следующее утро для предъявления обвинения. Селдс позвонил своему другу-писателю Полю Моранду, работавшему в Министерстве иностранных дел, Ministre des Affaires Etrangères, и тот посодействовал снятию обвинений. каммингс об этом ничего не знал и на следующее утро вернулся в полицейский участок. Его отпустили, и когда он выходил из здания, увидел толпу приятелей с плакатами «Reprieve le Pisseur Américain!» («Помиловать писающего американца!». – Прим. пер.). каммингс был глубоко тронут их солидарностью, однако впоследствии узнал, что этот протест – просто тщательно продуманная шутка.

Рашу продолжали богемную традицию квартала. В одной из чердачных комнат жили фотограф, который за два года не сказал никому ни слова, и художник, наполнивший свою комнату соломой. Среди шлюх, джазовых музыкантов и натурщиков попадались совсем эксцентричные личности, например, мужчина из французской Гвианы такого гигантского сложения, что едва протискивался в узеньких коридорчиках, и надменная индокитайская дама, всегда ходившая в шелковых платьях, а на двери у нее висела бамбуковая занавеска. Первый из так называемых битников приехал в 1956 г., это был художник-швейцарец, которого все звали Иисусом Христом. У него были длинные, густые темные волосы почти до пояса, запущенные борода и усы. Он носил длинные грязные хлопковые одежды и ходил в сандалиях на босу ногу даже в самые сильные парижские холода. У него не было денег на холсты, и он рисовал на стенах, а потом очередь дошла до потолка и пола его номера на третьем этаже. Месье Рашу относился к этому безразлично, он надеялся, что запах краски отпугнет клопов.

В отличие от всех остальных обветшавших отелей Парижа, удовлетворявших только самые насущные потребности, Бит Отель отличался тем, что мадам Рашу прилагала все усилия, чтоб художники хотели оставаться здесь, и предоставляла своим постояльцам свободу жить как им нравится. Ты мог привести кого угодно в свою комнату – юношу, девушку, целую компанию, только им надо было записаться в fiche, книге регистрации гостей, если они оставались на ночь. На этом настаивала полиция. Во всем остальном он был таким же неопрятным и грязным, как и его соседи. Здесь были крысы и мыши, грязные комнаты и лестницы, вонючие туалеты, по коридорам вечно плыл запах готовки. Художник Жан-Жак Лебель жил неподалеку на улице, на которой находился отель «Колбе», и часто приходил в гости к американским битникам. «Там зачастую очень плохо пахло, – вспоминал он, – потому что много людей готовили в своих комнатах; там был Дикси Ниммо, парень с Ямайки, который использовал в готовке огромное количество лука и чеснока и прованивал все помещение. А еще были старики-французы, казалось, жившие там уже целую вечность, они готовили с большим количеством жира, которым пропахла вся их комната… Крысы водились на первом этаже, на верхних их не было, и только когда уровень воды в Сене поднимался, они вылезали из своих нор и ползали по наркоманам. Отвратительное зрелище, подобная атмосфера описана в “Голом ланче”».

Первым из постояльцев Рашу, который получил известность, стал писатель-афроамериканец Честер Хаймс. Его первый рассказ «To What Red Hell» опубликовал Esquire в 1934 г., тогда Хаймс отбывал восьмилетний срок в государственном исправительном заведении штата Огайо за вооруженное нападение. Первый роман «Если заорет, отпустим» вышел в 1945 г. и был на ура принят критикой, но в последовавшем за ним «Одиноком походе» слишком уж достоверно были изображены условия, в которых живут в США люди с черной кожей, и он был принят уже не так хорошо. Он приезжал в Европу в 1953 г. и жил за рубежом, по большей части в Испании, до своей смерти в 1984 г. Марсель Дюкам, переводивший его книги на французский, предположил, что он попытался попробовать себя в жанре полицейского романа, очень популярного в то время во Франции. Он выдумал пару детективов афроамериканцев из Гарлема, гробовщика Джонса и могильщика Эдда Джонсона, их приключения в восьми романах сделали Хаймса французской звездой, хотя в своей родной стране он по-прежнему был неизвестен. И так продолжалось до 1970 г., когда продюсер Оззи Дэвис поставил по книге Хаймса «Хлопок приходит в Гарлем», написанной в 1965 г., удачный фильм, принесший Хаймсу большой успех в Америке.

Впервые Хаймс испытал на собственной шкуре последствия расизма, когда пытался найти пристанище в Париже. В своей автобиографии он описал охоту за жильем так: «Одеон – любимое пристанище молодых белых американцев, презрел обычные правила отельного гостеприимства, и это стало примером для других. Они сказали, что не сдадут номер noirs, потому что их клиентам это может не понравиться. В первых девяти отелях нам отказали, потому что я был черным. Большинство хозяев так или иначе, но отказывали именно по этой причине». Многие американцы левого берега привезли с собой свои предубеждения и ждали, что и в отелях они будут, как в США, посещать бары, разные для белых и черных. К счастью, Хаймс догадался послать в отель, который заявлял, что у них нет свободных номеров, свою молодую подругу. Ей дали комнату, и они поселились там. Он путешествовал по Франции и Европе, а по возвращении в Париж весной 1956 г. ему повезло, и он встретил мадам Рашу. Хаймс поселился в отеле вместе со своей молоденькой подругой-немкой Марлен Бехренс. Это был один из тех немногих отелей, где черному человеку разрешалось жить с белой женщиной значительно моложе его и это не было чем-то постыдным.

Они жили в комнате на третьем этаже, окна которой выходили на улицу сразу над хозяевами, там был туалетный столик с мраморной крышкой, который служил одновременно и кухонным, и обеденным столом, на нем стояла газовая горелка. Почти все место в номере занимала кровать, но гигантский рассохшийся шкаф для одежды с зеркальными створками в полный рост создавал видимость пространства. Именно здесь Хаймс работал над «Мами Масон», тут же он написал «Площадь пяти углов», которую закончил 18 января 1957 г. 3 мая того же года он завершил «Ревнивому человеку не победить». Он работал быстро. После смерти месье Рашу Марлен долго успокаивала мадам Рашу, сидела с ней в баре, с сочувствием слушала ее истории о старых деньках. Во время войны она была ребенком, и истории мадам о днях немецкой оккупации Парижа стали для нее откровением. В октябре 1957 г., за несколько недель до того, как первые писатели-битники въехали в отель, Хаймс и Марлен уехали в Пальму-де-Майорку.

Новые постояльцы так никогда и не узнали, на что был похож отель при солидном месье Рашу или того, что у мадам Рашу было разбито сердце. Она продолжала жить, просто теперь она рассматривала своих постояльцев скорее как компаньонов, они стали для нее своеобразной семьей. Вечерами, до 10:30, когда закрывала бар и опускала железные шторы, она часами беседовала со своими жильцами за чашкой водянистого эспрессо, и Мирто – гостиничный кот – лежал, свернувшись калачиком, у нее на коленях.

После приезда битников в октябре для отеля начались новые времена, и в течение последующих шести лет он стал домом для мощного всплеска творческой активности, ничуть не меньшего, чем в Сан-Франциско. Присутствие Аллена Гинзберга и Джека Керуака служило катализатором для поэтов: возникло то, что стало известно под названием Поэтический ренессанс Сан-Франциско – свободное объединение поэтов, куда входили Гэри Снайдер, Майкл Макклюр, Лоуренс Ферлингетти, Филип Уолен, Ричард Бротиган и другие. (Возможно, название появилось после Ренессанса Гарлема, потому что до этого в Сан-Франциско не было никакого литературного течения.) Серия поэтических чтений, открывшаяся легендарным чтением в Шестой галерее 7 октября 1955 г., когда Гинзберг в первый раз прочел «Вопль», привела к тому, что поэтами из Сан-Франциско заинтересовался Ричард Эберхард, который написал сыгравшую важную роль статью для The New York Times. Это, как и случайная конфискация экземпляров гинзберговской книги «Вопль и другие стихотворения» по обвинению в непристойности, привело к тому, что на поэтов Города залива обратила внимание широкая общественность. Были организованы и другие чтения, в кофейнях стали устраивать живые поэтические вечера. Поэты выступали вместе с джазовыми музыкантами в ночных клубах. Внезапно вокруг магазина Ферлингетти City Lights, издателя пользующейся успехом и уважением серии карманных книг, образовалось подвижное, активное литературное сообщество, а его центром был признан гинзберговский «Вопль».

Однако Гинзберг не стал купаться в лучах собственной славы. Он вернулся в Нью-Йорк, а оттуда отправился в Танжер, чтобы помочь Уильяму Берроузу с рукописью, которая в конечном итоге превратилась в «Голый ланч». Как только «Вопль» стал популярен в средствах массовой информации, Гинзберг вместе с Питером Орловски и Грегори Корсо отправились в Париж, чтобы забронировать несколько номеров в Бит Отеле. Дешевая аренда и раскованная обстановка способствовали возникновению атмосферы свободы и творчества, которой не касались финансовые трудности. Они не говорили по-французски и поэтому не имели точек соприкосновения с французской культурой и актуальными темами, еще они не были ограничены правилами, по которым жили французы, хотя бы потому, что плевали на них. Жан-Жак Лебель писал об этом так: «Они жили на островке, одни в этом замкнутом маленьком рае, полном крыс и плохих запахов. Но он был подобен раю потому, что они могли жить так, как им заблагорассудится, не вступая в противоречие с Америкой». В Бит Отеле ты мог лениться или же, наоборот, усердно работать, коротать день в кафе или разговаривать ночами напролет. Это было место, где идеи могли развиваться в сообществе, свободном от условностей морали, оно было похоже на первое поселение богемы – знаменитый Тупик Декана, Impasse du Doyenné.

Неподалеку от того места, где сейчас стоят пирамиды Лувра, в углу площади Карузель, в тупике, когда-то стояла группа ветхих строений, где в полуразрушенном доме Декана в 1830-х и обитала маленькая самодостаточная колония богемы; несколько арок и колонн сохранились там до сих пор. Здесь, окруженные готической мебелью, в комнатах, обитых гобеленами и коврами, доставшихся им со времен мародерства во время Революции, жили и работали Теофиль Готье, Жерар де Нерваль, Арсен Оссе, Эдуард Урлиак и многие другие художники и писатели, а эти гобелены и теперь можно дешево купить в антикварных магазинах. Нерваль называл поселение la Bohème galante («Галантная богема». – Прим. пер.) и написал книгу об их жизни, которую так и назвал. Здесь Урлиак работал над «Сюзанной», сделавшей его известным, Готье написал «Мадемуазель де Мопан», Оссе – «Грешницу», а Рожье проиллюстрировал сказки Гофмана.

В этих работах было много эротики, это и отличало работы Готье и его приятелей от других писателей и художников, творивших в то время: в Тупике Декана веселые пирушки были обычным развлечением. Эти сборища и дали тему для работы Готье «Молодая Франция», в которой рассказывалось о группе молодых людей, которые собрались и решили устроить огромный фестиваль. Известен случай, когда Готье и его друзья упали на колени перед женщиной и в полной темноте пили пунш из человеческих черепов. Когда они устроили шуточный костюмированный бал в 1835 г., Камиль Коро нарисовал два больших провансальских пейзажа на стенах комнаты Нерваля. La Bohème galantе интересовала многих известных посетителей, желавших быть в курсе современной жизни, например Эжена Делакруа, Александра Дюма и Петруса Бореля. Жи-ле-Кер продолжила эту традицию, и, как и Тупик Декана, несколько лет Бит Отель был центром литературного авангарда.

Но хоть жизнь в Отеле стоила дешево, а доллар был стабильной валютой, студентам и писателям, которые жили здесь, надо было откуда-то доставать деньги. Одним из способов свести концы с концами для небогатых американцев, живущих на левом берегу, было написание порнографии для «Олимпии Пресс» Мориса Жиродиаса, англоязычного издательского дома, выпускавшего книги, которые объявили бы вне закона, если бы их опубликовали в Соединенных Штатах или Британии.

Приблизительно треть серии книг для путешественников в «Олимпии» составляли те, которые были запрещены в Британии и Америке: «Телени» Оскара Уайльда, «Имбирный человечек» Джи Пи Донливи, «Лолита» Владимира Набокова, «Дневник вора» Жана Жене, «Черная книга» Лоренса Даррелла, «Сексус», «Плексус» и «Мир секса» Генри Миллера, «Постельные фантазии», «120 дней Содома», «История Джульетты» и «История Жюстины» маркиза де Сада, «История О» Доминик Ори (известна также под именем Полин Реаж), «Кама-Сутра» и «Фанни Хилл» Джона Клиланда. Еще было несколько книг, названия которых вообще никак не намекали на секс, вроде «Зази в метро» Раймона Кено или «Моллой» и «Уотт» Сэмюэля Беккета. Но для путешествующих британцев и американских туристов бросающиеся в глаза зеленые обложки серии для путешественников олицетворяли собой «порнографию», и вполне литературные творения расхватывались без разбору и прятались на дно чемоданов вместе с другими книгами, выпущенными «Олимпией», вроде «Греха за завтраком», «Пока она кричит» или «С открытым ртом».

Жиродиас называл их НК, или непристойными книгами, и частенько упоминал еще не изданные книги. Если книгой начинали интересоваться, он поручал одному из писателей, работавших на него, написать ее. В 1950-х – начале 1960-х «Олимпия» выпустила больше сотни НК, в действительности все они были написаны под псевдонимами американцами, многие из которых так или иначе были связаны с Бит Отелем.

Когда туристы уставали от высокохудожественных произведений и им хотелось читать другие НК, Жиродиас изобретательно печатал новые тиражи, называя серии «Библиотека Атлантики», «Книги Отелло», «Офелия Пресс» или «Книги Офира»; во всех этих сериях выходили книги, совершенно не запятнанные литературными достоинствами. Самым крупным среди них было издательство «Офелия», оно издавало такие книги, как «Искушение рода», «Грех», «Английская гувернантка», «Под розгой», «Вожделение», «Без стыда», «Общества хлыста», «С хлыстом», названия которых не оставляли у читателя сомнения по поводу тематики самих произведений. Дюжины писателей постоянно писали новые НК на все вкусы.

Первым местом сбыта этих книг на левом берегу был магазин англоязычной литературы Librairie Anglaise на улице Сены, 42. Хозяйка была миниатюрной и очень красивой француженкой, звали ее Гаи Фроже, она любила американскую литературу и американцев-писателей. Родом она была из Бретани и очень верно говорила по-английски. Крошечный магазин был почти правильным треугольником, он находился в горбатом строении XVI в. между улицами Сены и Эшод. Почти все пространство в комнате занимал огромный стол, так что обойти магазин кругом было непростой задачей. На нем громоздились пыльные кучи самиздатовских поэтических сборников и небольших литературных журналов – настоящая находка для охотников за редкими книгами.

Гаи специализировалась на книгах издательства «Олимпия», они становились бестселлерами в ее магазине, но на полках стояла лишь небольшая их часть, только чтобы посетители знали, что они у нее есть. Никогда, даже ночью, она не запирала дверь на замок, и это несмотря на то, что маленькие книги в зеленой обложке из серии для путешественников и другая порнография «Офелии Пресс» стоили сравнительно дорого и были, без сомнения, притягательной мишенью для воров. Бо́льшую их часть она держала в шкафчике рядом с кассой, откуда их было легко достать по требованию. В честь выхода наиболее высокохудожественных книг «Олимпии», например, Уильяма Берроуза, написанных им в те годы, когда он жил в Бит Отеле, в магазине частенько устраивались вечеринки, они проводились в небольшом cave, средневековом подвале магазинчика, похожем на бочку с влажными стенами, свечи стояли на винных бочках. Жиродиас платил за вино и пригласительные билеты. Когда в июне 1960 г. «Олимпия» издала «Молодые и злые» Чарльза Генри Форда и Паркера Тайлера (хотя, справедливости ради, надо заметить, что первый раз книга была выпущена в Париже в 1933 г. отцом Жиродиаса), Гаи сделала выставку фотографий автора, а в витрине выставила несколько экземпляров книги.

В тесном магазинчике было всегда полно народу, книги лежали на других книгах, выставочные афиши висели на двери и окне, пустые стаканы из-под вина балансировали на шатких кучах дешевых американских триллеров в мягких обложках, выпуски Encounter двухгодичной давности соседствовали с последними тонкими сборничками какого-нибудь местного поэта. Гаи жила над магазином, и посетители частенько находили кассу пустой, а в магазине стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом пружин наверху. После переезда Берроуза в 1958 г. в Париж Гаи стала одной из его самых больших почитательниц. Когда в 1960 г. «Два города», издательство «Уходящих минут», не смогло оплатить счет из типографии на 300 долларов, она взяла проект под свой контроль, оплатила счет и устроила вернисаж книги у себя в магазине. Она также выпустила ставший известным во всем мире альбом «Я – Берроуз», спродюсированный Иэном Соммервилем, в нем Билл читал отрывки из «Голого ланча» и другие, написанные позже тексты, и запись происходила в ее cave.

В конце 1950-х – начале 1960-х в Париже жило или останавливалось проездом много американцев и британцев, и книжные магазины, стараясь угодить им, продавали книги на английском языке. Существовал магазин «Сток» на площади Французского театра, магазин «У Брентано» на улице Оперы, пять магазинов сети «Фламмарион», на улице Риволи был магазин, принадлежавший Галиньяни, а через десять домов вниз по улице – строгий и консервативный У. Х. Смита, где подавали английский чай. Но все они продавали по большей части бестселлеры и специализированную литературу для большого сообщества дипломатов и военных, а нужды молодых литераторов и студентов удовлетворяли два магазина, продающих книги на английском языке на левом берегу, одним из которых был Librairie Anglais. Другой магазин – Mistral – располагался в доме номер 37 по улице Бушери, это было еще одно старинное строение, оно находилось напротив Нотр-Дама, на другой стороне Сены, рядом с развалинами церкви Saint-Julien-le-Pauvre. Хозяином и, соответственно, соперником Гаи был Джордж Уитмен, американец, живший во Франции с 1946 г., когда приехал сюда, желая помочь детям, оставшимся после войны без родителей, обрести новые семьи. Он погрузился в книгоиздание и в 1951 г. на деньги, доставшиеся ему по наследству, купил Mistral, он преобразовал то, что раньше было арабской бакалеей, в заведение, бывшее одновременно книжным магазином, гостиницей для молодежи, где можно переночевать, и клубом, в котором можно было обсудить последние события. На верхнем этаже был оборудован читальный зал с кроватями, где путешествующие писатели и поэты могли жить бесплатно в течение недели; как и Librairie Anglais, магазин был местом встреч и местом, где можно было оставить или взять письмо для многих американцев, не живущих в Америке. Между двумя магазинами шла ожесточенная война. Фроже утверждала, что Уитмен работает на ЦРУ («А как же иначе можно объяснить его долгие отлучки из магазина?») и что он говорит всем, будто она употребляет наркотики.

«Английская литература» считалась магазином, специализирующимся на более высокохудожественной литературе, и только там продавались книги «Олимпии Пресс». Несмотря на страстные мольбы Жиродиаса и аргументы, которые выдвигали авторы книг, выходящих в «Олимпия Пресс», Уитмен отказывался продавать книги «Олимпии», быть может, он боялся возможных проблем с полицией. Это было маловероятно, потому что даже Брентано брал на реализацию книги «Олимпии», у них была потайная полка с книгами серии для путешественников, и американцы всегда знали, где она находится. Многие направлялись к ней сразу, как входили в магазин, не обращая ни малейшего внимания на остальные книги.

Mistral был намного больше, чем «Английская литература», и там было больше места для поэтических чтений. Обитатели Бит Отеля ходили в оба магазина, они были приблизительно на одном расстоянии от отеля. Mistral находился в той же стороне, что и «Олимпия Пресс», там ты мог целый день читать книги, не слушая жалоб Джорджа, а Librairie Anglais находился в двух шагах от «Пале» на углу улиц Сены и Жака Калло – главного места работы наркоторговцев в то время. У каждого из походов в ту или иную сторону были свои преимущества.

Многие обитатели Бит Отеля месяцами не удалялись от улицы Жи-ле-Кер больше чем на пару кварталов, ведь прямо под боком у них было все, что надо. Буквально в пяти минутах ходьбы была куча дешевых ресторанчиков, в которых у некоторых обитателей были даже собственные места, потому что они регулярно играли в них на гитарах или развлекали публику другими способами. В районе было полно джазовых и ночных кафе. Женщины, которые жили в отеле и работали натурщицами, должны были пройти всего пару кварталов до Художественного колледжа, а большинство американцев, которые зарабатывали себе на жизнь продажей на улицах выпускаемого в Париже New York Herald Tribune, редко заходили в поисках покупателей дальше бульвара Святого Германа. Как правило, наркотики приносили к номеру в отеле, но их можно было легко достать и в алжирских и марокканских кафе в окрестностях улиц Сены и Пале. До чудного продуктового рынка на улице Бучи идти было пару минут, а на улице Ушет существовали магазины, работавшие допоздна. Там был зеленщик, которого все звали Али-Баба и у которого жители отеля могли купить еду до двух часов ночи, если бы захотели перекусить так поздно. Чтобы фрукты, лежавшие на наружной витрине, не украли, они были привязаны леской. Большинству обитателей район казался настоящим раем.