Текст книги "Осколки судеб"

– Да, после Израиля нам стало нечего сказать друг другу. Ему от меня мало пользы, да и мне от него тоже.

– Его имя приобретает общенациональную известность, – вставил Билл. – Если вся Их братия ограничится речами и призывами, то вреда от этого не будет, может, что-то даже изменится к лучшему. Я и сам сторонник свободы слова, чем больше свободы тем лучше. Но мне совсем не нравится, когда они прибегают к насильственным действиям. Все обязаны соблюдать законы. Мне не нравятся столкновения молодежи с полицией.

Пол снова подумал о сыне доктора Штерна, своем внуке. Говорил ли Штерн, в каком университете учится сын? Может, в том самом, где преподает Тим? Но как бы там ни было, а Пол надеялся, что мальчик не попадет под влияние Тима и ему подобных, не даст сбить себя с толку. В конце концов, в университетах огромное число преподавателей и студентов с самыми разными убеждениями и взглядами. Неизвестно, чье влияние перевесит. Ничего нельзя предсказать заранее. И все же мальчик не выходил у него из головы. «Он доставляет нам массу беспокойства», – сказал Штерн.

Значит, у Айрис далеко не безоблачная жизнь, приходится волноваться из-за сына и из-за самого Штерна.

Билл с Лией продолжали болтать о пустяках, а Пол, сидевший на заднем сиденье, некоторое время предавался своим мыслям, а потом задремал. Его разбудил голос Билла.

– Я не знаю, что это. Не могу точно определить, почему, но Виктор Джордан не вписывался в нашу компанию, а ты как считаешь, Пол?

– Да, мне тоже так показалось, – пробормотал проснувшийся Пол.

Позднее ему суждено вспомнить этот обмен репликами.

7

Сидевший в последнем ряду амфитеатра в лекционном зале Стив посмотрел вниз на сотни неподвижных голов. Все они, как и его собственная, повернуты в сторону человека на кафедре.

Это был молодой, лет тридцати—тридцати пяти, мужчина с румяными щеками и густой копной светлых волос. У него продолговатое, линкольновского типа, лицо, которое, увидев однажды, уже не забудешь. До сегодняшнего первого дня нового семестра, Стив видел профессора Пауэрса всего два или три раза, да и то мельком. Но он запомнил его, и вдобавок, он столько о нем слышал, что при первой же возможности записался на один из его Курсов.

Сочный приятный голос Пауэрса разносился по всей аудитории, в которой сегодня царила мертвая тишина, не нарушаемая обычным покашливанием, скрипом стульев, шелестом страниц.

– Два месяца назад я ездил в Ханой и, уверяю вас, моральный дух тамошнего населения невероятно высок. Простые люди, особенно молодежь, проявляют чудеса мужества. В сравнении с ними я почувствовал себя ничтожным. Посмотрите на свои руки, – внезапно с пафосом воскликнул Пауэрс, – да, поверните их ладонями вверх и посмотрите на них!

Озадаченные, ничего не понимающие студенты тем не менее послушно посмотрели на свои руки.

– Будущее Вьетнама да и всего мира находится в таких вот молодых руках. – Пауэрс наклонился вперед, словно хотел обратиться или даже прикоснуться к каждому в отдельности. – Ну и что же, скажете вы, – продолжал он со страстью, – я молод, я полон энергии, я понимаю, что совершается величайшая несправедливость, но что конкретно я могу сделать? Джонсон принял решение подвергнуть Северный Вьетнам бомбардировкам, жертвами которых станут миллионы невинных крестьян, но как я могу помешать этому? Единственное, что в моих силах – это выразить свой протест против происходящего. Но если люди будут открыто выступать с протестами, если они пересмотрят свой взгляд на мир и перестанут ставить во главу угла личные интересы, то и этого будет достаточно для того, чтобы в конце концов изменился мировой порядок. Не сомневайтесь, так оно и будет. Верьте в это!

Стив почувствовал, что его охватывает необычайное волнение. Кто бы мог подумать, что курс «Проблемы современности в американской литературе» окажется таким живым и интересным. Да, одно дело слушать отзывы знакомых о профессоре Пауэрсе и совсем другое – услышать его самого. Теперь понятно, почему он пользуется такой популярностью и симпатией, почему все стремятся попасть на его лекции. В нем были убежденность, энергия, энтузиазм. Они чувствовались в каждом слове, произнесенном им сегодня утром. Чем-то он напоминал Джона Кеннеди, хотя это поверхностное сходство, потому что Кеннеди по сути своей был политиком, а этот человек – просветителем. Даже не будь профессор Пауэрс так известен, размышлял Стив, любой с первого взгляда распознал бы в нем благородную натуру. В облике каждого человека есть какие-то не поддающиеся определению черты, которые помогают понять, что он из себя представляет, еще до того, как тот заговорит. А этот человек… этот человек был настоящим.

– Во Вьетнаме происходит народная революция, – говорил тем временем профессор, – к которой противоборство великих держав не должно иметь отношения. Если бы мы оставили вьетнамцев в покое, предоставив им самим решать свою судьбу, они бы установили справедливый экономический и общественный порядок и…

Прозвенел звонок. Пауэрс взглянул на часы и улыбнулся.

– Как всегда, не уложился во время. Я хотел рассказать вам о своих семинарах, но времени уже нет, поэтому скажу в двух словах. По вторникам я буду проводить дополнительные часовые семинары, своего рода углубленные дискуссии для студентов, желающих расширить круг программного чтения. Они не имеют никакого отношения к обязательным занятиям, студенты вольны посещать или не посещать их, исходя лишь из собственных интересов. Захотите получить подробную информацию, заходите ко мне в кабинет.

Пробравшись через галдящую в коридоре толпу, Стив вышел на улицу и, улизнув от друзей, с которыми он обычно шел на следующее занятие, кружным путем отправился в одиночку к корпусу естественных наук. Зима Среднего Запада, поразившая его своими свирепыми морозами, в начале января решила устроить себе передышку, и сегодня на улице была оттепель. Огромные капли дрожали на концах свисающих с крыш длинных сосулек, солнце пригревало поднятое кверху лицо. Стив целеустремленно шагал по расчищенной среди высоких голубовато-белых сугробов дорожке, хотя и полностью ушел в свои мысли.

А мысли у него в голове вертелись самые разные. На душе было хорошо. Последнее время он вообще радовался жизни, а за прошедший час это чувство переросло в эйфорию. Он чувствовал себя счастливым в колледже; студенческий городок стал для него домом. Стив быстро нашел себе друзей как среди молодых людей, так и среди девушек. Все они жили в одном корпусе и на одном этаже, так что когда ему хотелось поговорить с кем-нибудь, достаточно было пройти по коридору и разговаривать сколько душе угодно на самые заумные темы. Если же возникало желание заняться сексом, то и для этого всегда можно кого-то найти. Здесь он чувствовал себя свободным, как никогда раньше. Конечно, если когда-нибудь, как говорили вокруг и о чем, кстати, упомянул профессор Пауэрс, университеты обретут подлинную свободу, а политические системы в мире изменятся, то тогда…

Хорошо бы поговорить с ним, сказал Стив самому себе. Не часто встретишь таких людей, особенно в моем родном городе и в моей бывшей школе. Да даже и здесь, среди всех этих интеллектуалов, таких, как он, немного.

Профессор Пауэрс сидел один в своем кабинете, когда, предварительно постучавшись, Стив открыл дверь. Он приветливо обратился к юноше:

– Входи, садись. Я тебя знаю? Лицо вроде незнакомое, но я мог и забыть, есть за мной такой грех.

– Сегодня я впервые был на вашей лекции. Современная американская литература. Я и в прошлом семестре хотел записаться на этот курс, но он был уже укомплектован.

От возбуждения Стив слегка запинался. Затем он протянул руку.

– Меня зовут Стив Штерн.

– Рад познакомиться, Стив.

Испытывая непреодолимое желание высказать свое восхищение, Стив застенчиво проговорил:

– Я и колледж этот выбрал потому, что услышал, вы здесь преподаете.

– В самом деле?

– Да. Я еще в школе учился, когда впервые прочитал про вас в газетах – все тогда набросились на вас за ваше заявление о том, что вы желаете победы Вьетконгу. Я знаю, многих ваши слова шокировали, а я подумал, что вы правы.

– Это доказывает, что ты мыслишь более здраво, чем многие.

Стив вспыхнул от удовольствия.

– Мне нравится изучать историю, это заставляет думать. – Ему так хотелось сказать что-нибудь неординарное. – О будущем. То, о чем вы говорили в вашей сегодняшней лекции… я тоже об этом думал, и я пришел сказать, что мне бы хотелось посещать ваш семинар, больше читать и все такое.

– Правда? Это замечательно!

Чудесные ярко-синие глаза профессора засияли от удовольствия.

– Хорошо, тогда расскажи мне о себе, Стив Штерн. Откуда ты, Стив?

– Вестчестер. Это недалеко от Нью-Йорка.

– Я знаю это место.

Понимая, что необходимо еще что-то сказать, Стив добавил:

– Тогда вы знаете, что оно из себя представляет. Типичный пригород.

– Что ты имеешь в виду?

– О, вы понимаете.

– Я-то понимаю, но мне хочется услышать, что ты об этом думаешь.

Он хочет услышать, что думает Стив! Ободренный Стив заговорил более свободно и естественно.

– Ну, например, в свой последний приезд домой я ходил на похороны дедушки. Само присутствие на похоронах, наблюдение за людьми помогло мне кое-что для себя уяснить. Сделать определенные выводы. Можно было подумать, что это не похороны, а демонстрация автомобилей. Вдоль дороги выстроился длиннющий ряд «мерседесов», «кадиллаков» и так далее. Понаехало полно ярых республиканцев, мыслящих категориями типа: «Разбомбите-ка этот Вьетнам к чертовой матери». Меня такая тоска взяла, пока я там слушал их разговоры. Приехали выразить соболезнования, а сами, не закрывая ртов, разглагольствовали о своих домах и акциях. Пригород! Делай деньги, трать деньги – вот к чему сводится вся их жизнь. Я с такой радостью вернулся в колледж! – Стив улыбнулся, заметив, что его слова восприняты с пониманием.

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Я и сам вырос в подобном окружении. Мой отец собственными силами сколотил миллионы и никому не позволял об этом забыть.

– Ну, мой дед не был миллионером, хотя на своем уровне он вполне преуспел.

А в чем, собственно, преуспел? Его интересовали-то всего две вещи – делать деньги и соблюдать свои устаревшие религиозные обряды. Других мыслей у него в голове, наверное, и не было. Мама, должно быть, это понимала. С ее умом не могла не понимать. Однако… ее слезы. Не для вида, какими часто бывают слезы на похоронах, а настоящие – горькие безутешные слезы. Видимо, она очень его любила. «Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь Бог твой, чтобы продлились дни твои». Стив улыбнулся про себя. Он столько зубрил перед бар-мицвой, что вся эта тарабарщина останется, видно, у него в голове до конца жизни. Профессор Пауэрс отрывисто спросил:

– Ты еврей, да?

– Да, – признал Стив. Он не любил ярлыков. Ярлыки будут не нужны в том новом мире с новым образом жизни, который неизбежно придет на смену старому.

– Я мог и ошибиться, но люди с фамилией Штерн чаще всего евреи. Я был в Израиле, – добавил Пауэрс.

– Мне кажется, вы везде побывали.

– Какое там – везде.

– Я читал, что вы были в южных штатах. Когда проводилась кампания за свободу голосования.

– А, это было давно. Ты тогда, наверное, учился в начальной школе. Да, нас тогда много собралось, все из северных штатов. Я жил в негритянской семье, и это привело в ярость все белое население города. Они прокололи мне шины и подложили в мотор гравий. Однажды, когда я выехал из города, меня стала преследовать целая вереница машин; я ехал со скоростью девяносто миль, и они едва не столкнули меня с дороги. Ну и, вдобавок, в меня стреляли. Да, страшное было дело. Кровопролитное. Я бы сказал, это был Вьетнам в миниатюре.

При этих словах живое воображение Стива нарисовало ему яркую картину: среди бескрайних равнин юга по плавящемуся от жары шоссе несется машина. Ее то и дело бросает из стороны в сторону. Машину преследуют вооруженные люди. Выстрелом водителю разносит голову, и наружу вываливаются серые влажные мозги. В кино подобные сцены всегда приводили его в ужас, и он закрывал глаза. Он вздрогнул.

– Насилие! В Миссисипи или во Вьетнаме оно одинаково отвратительно.

– Да, но иногда оно необходимо, – возразил Пауэрс.

– Наверное, я реагирую так обостренно потому, что очень много слышал о концентрационных лагерях. Мой отец родом из Вены.

– Понимаю. Но не забывай, для того, чтобы освободить узников этих лагерей, тоже потребовалось насилие.

– Да, это так.

– У тебя большая семья? – мягко спросил Пауэрс.

– Сестра, которая в этом году пошла в среднюю школу, маленький брат и еще один брат, на одиннадцать месяцев моложе меня. На будущий год он собирается поступать в этот же университет, потому что я здесь учусь. Только на медицинский факультет. Он хочет стать врачом. В моей семье политика никого не интересует.

Кроме мамы, подумал он. Мама была либералкой, и от этого с ней труднее, чем с отцом. С тем ты, по крайней мере, всегда знал, чего ждать. С мамой было иначе. Беда в том, что она хотела как лучше; она вроде бы с пониманием выслушивала твое мнение, но потом вдруг шла на попятный. Над ней довлели классовые предрассудки, хотя сама она этого и не сознавала и никогда бы с этим не согласилась. Люди, подобные ей, ставят себе в заслугу то, что способны непредвзято судить обо всем, но, в конечном счете, они всегда приходят к защите личных интересов.

– Ох уж эти семьи, – сказал он вслух.

– Понимаю, что ты имеешь в виду. У меня есть брат, который служит в Госдепе. Сейчас он работает в нашем посольстве в Сайгоне. Кстати, рьяный сторонник политики с позиции силы. Мой отец в свое время был бутлегером и таким образом сколотил капитал, позволивший ему впоследствии стать респектабельным членом общества. Он бы поддержал моего брата. А вот меня он не любил и мою сестру Агнес тоже: она художница и лесбиянка. Еще у меня есть сестры-близнецы, парочка куколок, помешанных на тряпках. Они были любимицами отца. Забавно, не правда ли?

Стив был тронут неожиданной откровенностью профессора. К нему отнеслись как к равному, как к взрослому, может, даже выделили его из всех. Не со всяким ведь разговаривают подобным образом. Для этого нужно испытывать к собеседнику какую-то тягу, чувствовать в нем единомышленника.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, профессор Пауэрс. Хотя и не могу сказать, что мои родители меня не любят. По-своему они даже слишком меня любят. Но мы говорим на разных языках. И я не считаю, что они меня многому научили.

– Что ж, в этом нет ничего необычного. На меня, например, самое большое влияние оказал один учитель в летней школе. Мне было тогда четырнадцать. За одно лето я узнал от него о жизни больше, чем от всех остальных, включая и родителей, вместе взятых. Кстати, я предпочитаю, чтобы меня называли просто Тим. На моих занятиях все должно быть запросто, никакой иерархии. Да, хороший учитель – вот что тебе нужно. Возможно, ты уже познакомился с очень толковыми преподавателями. Ты какие курсы посещаешь?

Стив перечислил:

– Мистер Ходжес – социология, миссис Маккарти – химия, Лафарж – французский. Они все прекрасные преподаватели. Затем Ремингтон – история Древнего мира. Он, – смело закончил Стив, не испытывая больше ни малейшего смущения, – далеко не блестящий педагог.

Пауэрс рассмеялся, отчего лицо его словно осветилось изнутри.

– А, патриарх? Он из старой-престарой семьи. Но последние пять поколений этой семьи не произвели на свет ни одной новой идеи. Смотри, не попади под его влияние.

Стив тоже рассмеялся.

– Ни за что, Тим.

– Он ярый сторонник подготовки резервистов. Боже мой, мы должны прекратить набор на военную службу в нашем кампусе. Это бесстыдство. Бизнес и промышленность. Черт возьми, война стала питательной средой для промышленности.

Разговор продолжался, и прошел еще час, прежде чем Стив спохватился и, взглянув на часы, встал.

– Боже, я отнял у вас столько времени. Извините.

– Чепуха! Я получил удовольствие от нашего разговора. Не знаю, как у тебя, а у меня такое ощущение, что нас с тобой свел счастливый случай. Я бы хотел еще с тобой встретиться. Ты зайдешь?

– Обязательно, – ответил благодарный Стив. – И спасибо. Спасибо огромное.

– Я могу познакомить тебя с самыми блестящими умами нашего университета, людьми, у которых ты многое сможешь почерпнуть. Большинство из них уже аспиранты, люди с большим опытом. Одна девушка, например – она специализируется по социологии – только что вернулась после годичной стажировки в Советском Союзе. Они подскажут тебе, как лучше использовать свои способности. Я ведь чувствую, что ты стремишься к конкретным действиям. Ты не хочешь довольствоваться разговорами, а хочешь стать организатором, лидером.

– О да!

Зимнее солнце уже клонилось к горизонту, и его бледные отсветы окрашивали серое небо в розоватые тона, когда Стив вышел от профессора Пауэрса и направился к своему корпусу. На минуту он остановился полюбоваться красотой вечернего неба.

– Прекрасный мир! – воскликнул он.

Его переполняло чувство радости. Он, Стив, был нужен этому замечательному, блестящему профессору, этому наставнику молодежи. Профессор отнесся к нему как к равному. И он так просто, без утайки, рассказал о себе самом. Да, это человек нового типа, честный, свободный от предрассудков, способный выйти за рамки ограниченного мировоззрения среднего класса. С таким человеком можно поделиться самыми сокровенными мыслями, не опасаясь, что он тебя оттолкнет.

Да, все складывалось великолепно.

Стив ходил взад и вперед по комнате, то и дело поглядывая на будильник. Из окна ему видна площадь и памятник участникам Гражданской войны – пригнувшийся солдат в высокой фуражке со штыком наготове – у основания которого сидели студенты. Была пятница, вторая половина дня, и все уже расслабились в предвкушении отдыха, что заметно по позам сидевших.

Он затянулся сигаретой «Лаки страйк». У сигареты был вкус сена, у нее вообще не было вкуса, но он не собирался курить травку в своей спальне. Тимоти предупредил их, чтобы они не вздумали вляпаться в неприятности, так что кайф придется отложить до того момента, когда все соберутся у Лидии, жившей за пределами кампуса. У нее или в другом месте. Рука Стива дрожала.

Напротив его комнаты открылась дверь, и в коридор ворвались звуки музыки. Боб Дилан пел «Как Роллинг Стоунз». Вот прозвучали заключительные слова, и певец сразу же запел другую песню – «Накануне краха». Это была горькая песня, наполнявшая печалью, гневом и решимостью не сидеть сложа руки.

Стрелки на будильнике перешли назначенный час. В любую минуту здесь будут его друзья, его единомышленники, те, с кем предстоит сегодня провести важную акцию в интересах дела, за которое они борются. Стив подумал о священнослужителях братьях Берриган, активных борцах против войны во Вьетнаме. Посадить таких людей в федеральную тюрьму! Три года за решеткой при строгом режиме. И ведь, совершая налет на призывной пункт, они знали, какому риску себя подвергают. Знали и все-таки пошли на это. Мужественные люди. Руки у Стива дрожали уже так сильно, что он был вынужден погасить сигарету. Он по-прежнему не отрывал глаз от памятника внизу: оттуда кто-то из их группы подаст сигнал готовности.

Тимоти должен достать машину. У него везде друзья. В общем, это целая подпольная сеть. Стив был поражен, узнав, сколько так называемых респектабельных граждан – врачей, профессоров, адвокатов, являющихся становым хребтом среднего класса, вовлечены в антивоенную деятельность, готовы в любой момент предоставить убежище и деньги, прекрасно понимая, чем они рискуют. У Тимоти были связи по всей стране. Да что там говорить, у него свои люди в Ханое, Палестине и на Кубе, куда он возил группы молодежи, которая вместе с членами «Венсеремос» работала там в сельской местности, знакомясь одновременно с условиями жизни в новом обществе. На следующее лето Стив тоже поедет обязательно.

Он увидел Лидию, огибающую угол корпуса естественных наук. Даже с такого расстояния без труда узнал копну ее темных вьющихся волос. Волосы веером развевались вокруг ее худого лица, отчего оно казалось еще меньше. Стив схватил теплую куртку, в который раз с сожалением подумав о том, что не может назвать Лидию своей. Господи, когда же он избавится от подобных мыслей. Здесь никто никому не принадлежит, не уставала напоминать ему Лидия даже в минуты близости; кстати, она была прекрасной любовницей. Никто в этом мире не обязан принадлежать другому человеку. Секс должен быть открытым, свободным, спонтанным. Его не нужно стесняться, это такая же потребность, как потребность в пище. Сама Лидия была близка и с Бенджи, и с Марком, а возможно, и с Лео тоже, и Стив счел своим долгом вести себя так же. В прошлом семестре он стал любовником Дженнифер и Лори; видимо, придется переспать и с Эллен, хотя ему совсем этого не хотелось, потому что ее отвислые, как у старухи, груди и следы оспы на лице вызывали у него отвращение. Она же наоборот всем своим видом показывала, что только об этом и мечтает. Может, его отталкивало и столь откровенное желание. Но, конечно же, он неправ, он вел себя как типичный буржуа, позволяя судить о человеке по его внешности. Стив вспомнил подслушанные телефонные разговоры своей сестры Лауры с подругами. До чего же пустые разговоры – кто как выглядит, кто как одет. Сбегая вниз по лестнице, он принял решение удовлетворить желание Эллен. Они же товарищи, у них все должно быть общим. В конце концов, кто он такой, чтобы презирать другого человека за то, что тот некрасив.

– Поспеши, – сказала Лидия, – они за углом. У Тима пикап, так что мы все уместимся.

Их было семеро, и Лидия – среди них единственная девушка. Ее взяли в качестве запасного водителя на случай, если придется сменить Тима, ну, и еще потому, что она вместе с Тимом планировала эту конкретную акцию.

Они почти не разговаривали. Чувствовалось, что все напряжены. Машина выехала за пределы кампуса, промчалась через окраинные районы, миновала квартал, называемый Черчилль Серкус и район новостроек Кенсингтон Девелопмент. Жалкая англофобия, подумал Стив. Нелепо. Им оставалось проехать двадцать пять миль. Свернули на шоссе, проходившее через следующие один за другим небольшие фабричные поселки, серые, унылые, похожие друг на друга как две капли воды: разбросанные в беспорядке убогие домики, давно нуждающиеся в покраске, цепочка магазинов вокруг промышленного центра – фабричных корпусов, напоминающих составленные в куну цементные коробки. Солнце, казавшееся бледным пятном за серыми тучами, скрылось совсем. На теневой стороне улиц еще лежали последние грязные сугробы, а в мглистом воздухе уже носилась пыль да поднятые ветром обрывки бумаги. От внезапного порыва ветра закачались вывески над дверями магазинов, и консервная банка закружилась в каком-то диком танце и покатилась под колеса автомобиля. Заморосил дождь. Картина была унылой до невыносимости.

– Мы почти приехали, – внезапно сказал Тим.

Он свернул с шоссе и остановился на пустынной улице. Стив увидел церковь, кладбище и здание какого-то склада с окнами, заколоченными досками. Вокруг не было ни души.

– Все знают, что делать? Повторять не нужно? Никто не ответил. Они репетировали много раз, и каждый наизусть знал план действий, но все же, когда настало время действовать, в душе закопошился страх, что в решающий момент все инструкции вылетят из головы. Должно быть, Тимоти ощутил это. Он заговорил медленно, уверенным тоном:

– В машине для каждого из вас есть кейс. В каждом кейсе – по четыре бутылки утиной крови. – Он помолчал, усмехнувшись. – Моя приходящая прислуга умеет готовить польские колбаски. Я заплатил ей, попросив сделать для меня этих колбасок, и она запасает все необходимые ингредиенты и хранит их у меня на кухне. Впечатление, что она собирается наготовить этих колбасок на десяток семей. Ну да ладно, это так, к слову. Значит, вы входите и просите показать вам ваши призывные документы. По закону вы имеете на это право. Смотрите, не назовите случайно свое настоящее имя. Пока будут искать документы, вы вытаскиваете бутылки с кровью и обливаете как можно больше досье. Служащие наверняка попытаются помешать вам, и в связи с этим я еще раз повторяю – об этом ни в коем случае нельзя забывать – не прибегайте к насилию. Нам не нужны пострадавшие. Лучше позволить им отобрать у вас досье, чем слишком рьяно сопротивляться и ненароком нанести кому-нибудь телесные повреждения. Надеюсь, это ясно. Я жду снаружи в машине. Мотор выключать не буду. Выходите побыстрее, потому что в ту же секунду, как увижу охрану, я уеду. Кто не успеет сесть в машину, тот останется. Это все. Нужно постараться, чтобы никто не попался. Вопросы есть? Замечания?

– Знаете, – сказал Стив, – я все думаю о Берриганах, о том, как они, уничтожив досье, не пытались скрыться, а остались на месте и ждали, пока не приехали сотрудники ФБР и не арестовали их. Это такой мужественный, такой убедительный способ продемонстрировать уверенность в собственной моральной правоте.

– Да, но… – начал Тимоти, но его перебила Лидия:

– Убедительный, охренительный. Ну и доигрались они до тюрьмы с этой своей демонстрацией. Какая от тебя будет польза, если ты попадешь за решетку? Не будь дураком, Стив, – закончила она резко, – побереги себя для дальнейшей работы.

Стив принял упрек.

– Хорошо, хорошо, я с вами, – воскликнул он, вложив в свои слова побольше энтузиазма.

Тим завел мотор, и они поехали в центр городка. Дождь тем временем разошелся не на шутку, и улицы были пустынными.

– Ну вот мы и у цели, – сказал Тим. – Отдел регистрации призывников находится в самом дальнем крыле здания муниципалитета. Это крыло недавно пристроили, и у него отдельный вход. Для нас очень удобно.

Молодые люди по одному вышли из машины. Тим дотронулся до руки Стива.

– Удачи тебе. Все будет хорошо.

Стив почувствовал новый прилив мужества и, догнав Марка, первым вошел в просторный с высокими потолками и зелеными стенами коридор с запахом официального учреждения. Сердце его учащенно билось, а в горле пересохло.

Откашлявшись, он опять же первым открыл дверь нужного кабинета и произнес заранее приготовленную фразу:

– Мы бы хотели посмотреть наши призывные документы.

Служащая, усталая женщина с седыми завитыми волосами, заволновалась.

– А для чего вам?.. – начала она, и тут рядом со Стивом оказался Марк.

– Видите ли, у нас у всех проблемы со здоровьем. Мы учимся в университете и хотели бы точно знать, к какой категории относимся, чтобы соответственно строить свои планы на будущее.

Он говорил спокойно и убедительно, вежливо улыбаясь при этом. Стук машинок смолк, и немногочисленные служащие, спешившие, видимо, закончить свои дела, поскольку время шло к окончанию рабочего дня, с любопытством подняли головы.

Первая служащая все еще сомневалась.

– Я не знаю… – снова начала она.

У Стива мелькнула мысль, что все они, за исключением гладко выбритого Марка, должно быть, вызывают у нее антипатию. Женщины такого сорта наверняка ненавидят бороды.

– Это ваши друзья? – обратилась она к Марку.

– Не совсем. Мой адвокат посоветовал мне ознакомиться с моими призывными документами, и когда эти ребята узнали, куда я еду, они попросили меня подвезти и их заодно. Что я и сделал, – закончил он все с той же вежливой улыбкой.

Его манеры, улыбка, отглаженные брюки и упоминание об адвокате произвели на женщину должное впечатление.

– Ну что ж, напишите на бумажке ваши имена, и я схожу за досье. Это займет несколько минут.

Стиву вдруг показалось, что он раздвоился и наблюдает за происходящим со стороны. В любую минуту может появиться охрана, подумал он, и приказать им открыть кейсы. Но они же студенты, естественно, у них есть кейсы. Лидия предусмотрительно подобрала для них разные кейсы – и новые, и потрепанные, а у одного вообще была холщовая сумка с высовывавшимися оттуда учебниками. Все естественно.

Женщина жестом пригласила их следовать за ней. Они вошли в небольшое, плохо освещенное помещение с бетонным полом и зелеными стенами, вдоль которых стояли зеленые шкафы для досье. Служащая стала открывать ящики, называя фамилии.

– Бейли. Б – вот здесь. Тернер и Станкевич – вон в том углу.

На секунду она отошла к двери в первую комнату и с кем-то заговорила, поэтому и не увидела, как молодые люди открыли кейсы и достали бутылки с кровью. Затем, услышав за своей спиной шум, поняла, что происходит, и громко вскрикнула. С сердитыми и в то же время испуганными лицами вбежали другие женщины. Одна схватила Стива за рукав куртки, другая вцепилась в рубашку Дика. Марк все еще открывал ящики и выплескивал на досье содержимое бутылок. Одна бутылка упала на пол, и у нее отбилось горлышко. Кто-то поднял бутылку, но много крови уже вылилось на пол. Кровь была фиолетового цвета и после пребывания на холодном воздухе стала густой и липкой. Стива затошнило. Он вдруг представил утиный клин, летящий по осеннему небу. Женщины побежали к телефону.

– Уходим! – крикнул Марк, и они в свою очередь бросились бежать со всех ног.

Дверцы машины были открыты.

– Залезайте быстрее, черт побери! – торопила их Лидия.

Мотор взревел, и машина свернула за угол. На улице никого не было. Наступили сумерки, и никто, насколько они заметили, не видел машины. Тим свернул еще раз, да так резко, что все попадали друг на друга. Они выехали на шоссе, но через пару-тройку минут сделали еще один поворот.

– Поедем проселочными дорогами, – объяснил Тим.

– Дика нет, – довольно спокойно сообщила Лидия.

– Он остался держать дверь, чтобы они не вышли и не увидели номер машины, – сказал Марк.

– О господи, что же будет? – прошептал кто-то еще.

– Ему дадут срок, – ответил Тим. – За преднамеренную порчу государственного имущества и препятствование призыву.

– Большой, как вы думаете? – спросил Стив.

– Два года. Может, три.

Наступило молчание, затем кто-то сказал:

– Сурово. Годы учебы пошли псу под хвост. Какая потеря!

– Ну, ребята, воюющие во Вьетнаме, теряют больше, – заметил Тим. – Попасть в ловушку нашей системы – тоже куда большая потеря. Он пошел на это с открытыми глазами. Думаю, его взгляды уже не изменятся. Вы все понимали, на что идете, и вы все не сойдете со своих позиций.

Теперь, когда все закончилось, Стив снова обрел уверенность, сидя рядом с друзьями, с которыми он только что делил опасность. И снова радовался жизни, чувствуя себя в безопасности в теплой машине, мчавшейся под проливным дождем по проселочным дорогам среди бескрайних полей. Лишь изредка мелькали ярко освещенные дома. В машине, за рулем которой был Тим. Тиму не впервой участвовать в подобных акциях. Он и впредь будет с ними каждый раз, когда это позволят его другие обязанности. Он их лидер. Работать под его руководством – большая честь. Сердце Стива готово было выпрыгнуть из груди от полноты чувств.