Текст книги "Без+Дна"

5. Все смешалось. Све смшелаось

Саша смотрит в телевизор, на дворе среда, реклама, какая-то фигня, снова реклама.

Саша щелкает каналы, на одном из них мелькает то самое пиво с лаймом. Пробегается по всем каналам, снова первый, там идет сериал о школе, о нем много говорят, критикуют и хвалят. Саша его не видел, но если все вокруг говорят, интересно же, о чем он? Показывают школьников, их ненормальных родителей, школу, учителей, первые знакомства детишек-зверенышей с драками, алкоголем, наркотиками.

– Можно сделать заказ?

На другом конце провода у девушки обволакивающий голос, очень нежный, а у Александра как раз царственное настроение.

– Да, что вас интересует?

В базе 911 уже сохранены телефоны заказчиков, прошедших отбор, так же хранится информация о том, какие услуги уже предоставлялись. Без этого клиент рискует два раза получить одно и то же, или не то, что хотел, и прочие тонкости. Если клиент позвонит с другого номера, и его нет в базе, ему откажут.

– Хочу шестерку Короны, три лайма и стройную брюнетку, хорошо бы учительницу.

– Предпочтения по брюнетке?

– Я же сказал, учительницу… и побыстрей.

– Еще пожелания?

– Отсутствуют… слушай, только давай уже побыстрей.

– Адрес тот же?

– Наверное, – вальяжно и недовольно говорит Александр, смотря в телевизор на училку у доски. – Пусть она сразу звонит в дверь, не надо всех этих предварительных звонков и тому подобного.

– Хорошо, как скажете. Еще что-то?

Саша продолжает смотреть сериал, там одновременно показывают любовный треугольник четырнадцатилетней школьницы и двух партнеров по парте, их беременную одноклассницу, проблемы любви физрука к историчке, которую еще горячо хочет историк, и то, как пара ребят перепила, отравилась и очнулась в отделении милиции, и скоро за ними приедут их разгневанные родители.

«Маша, записывай адрес…»

Маша записывает адрес, как попасть к клиенту, что нужно купить, чем интересуется покупатель… Оператор ей все объясняет, желает удачи и прощается.

«И где мне купить это чертово пиво?» – думает Маша про себя, побывав уже в двух магазинах, в третьем ей тоже не везет, а в четвертом она находит то, что нужно.

Увидев, так и говорит, задрав одну бровь: «То, что нужно!»

Звонок в дверь, на пороге стоит невысокая худенькая брюнетка, слегка загорелая, со средней тяжестью макияжа, на ней черное, довольно строгое платье, не предполагающее никакой эротики, хотя, это кому как… кому-то и горнолыжный костюм кажется откровенным. А в руках у нее пакет. Она улыбается, стесняется.

– Привет, я Маша, – Саша отходит от двери, пуская ее в квартиру.

Она проходит, застенчиво улыбается, протягивает ему тяжелый пакет. В нем шесть бутылок пива и два лайма.

– Я Александр, проходи, чувствуй себя, как дома.

– Спасибо, я этого пива просто обыскалась, что в нем такого?

– Оно хорошее, а главное, продается в картонной коробке с ручкой, там ровно шесть бутылок, все очень удобно и красиво.

Маша понимает, что сделала что-то не так, бутылки громыхают в пакете.

– Прости, просто я думала надо просто купить, просто шесть бутылок, я же не знала, что к ним еще какая-то коробка идет в придачу…

– Да забей, кому нужна коробка, на вкус она не влияет, – Саша на кухне кладет все в холодильник и возвращается в коридор.

Маша разулась, Саша вернулся с кухни, они стоят в коридоре, она на него глупо смотрит. А он смотрит на нее совсем не глупо, на груди его руки сложены крестом, и он на нее смотрит, как на хорошую машину, с интересом и странными дотошными вопросами, вопросами в голове, держа их в уме, делая вид заинтересованного покупателя.

Но все молчат…

Машенька смотрит по сторонам, не знает, что сказать, с чего начать… Не часто она попадает в такое, на самом деле, видимо, конкретно в такое впервые.

На улице лето, жара, в большом городе кипит асфальт, как всегда, пыль, духота.

– Можно я схожу в душ?

– Да, да, прямо за мной дверь, пользуйся любыми полотенцами, халатами, гелями, шампунями, правда, шампунь по-моему у меня только мужской, от перхоти…

Маша идет в ванну мимо Саши и, улыбаясь, продолжает беседу: «Зато перхоти не будет, и от всех женских мыслей избавлюсь». Она проходит мимо, хихикает, нежно незаметно проводит по его плечу и руке своей кистью и исчезает за закрытой дверью ванной.

Саша идет в комнату, еще немного там сидит, маясь от скуки, берет и открывает похолодевшую бутылку, отрезает восьмую часть лайма и кидает ее туда.

Включив в комнате громко рок шестидесятых с тягучим перебором соло электрогитары, он открывает запертую дверь в ванную, оставляя саму дверь открытой после себя. Под такую музыку только раздеваться, танцевать пластичный медленный стриптиз или умирать в падающем вертолете во Вьетнаме.

Хотите все прочувствовать сами? Тогда сейчас вам нужна музыка для того, чтобы медленно, не спеша красиво раздеться… сейчас тянитесь к кнопке «Плей», хотя бы в уме.

В ванной стоит стиральная машинка, напротив нее находится сама ванная, за прозрачным запотевшим пластиком моется она.

Саша садится на стиралку, стараясь не испугать и сказать…

– Ты, – она вскрикивает от страха при первых звуках, терять уже нечего.

Саша продолжает: «Только не пугайся!»

– Ладно, ничего, – отвечает Маша, думает же Маша: «Я чуть не сдохла от страха».

– Хотел тебя спросит…

– Спрашивай… – как-то неудобно она себя чувствует, напугал ее, она тут стоит голая, еще и что-то узнать хочет, на секунду паникует, но услышала музыку, музыка сосредоточила ее на себе, становясь для нее громче… и в этом сразу же уже что-то есть.

– Ты правда учительница? – коротко говорит он, а она отвечает тягуче и медленно, будто она тянет вместе с музыкой ноты соло.

– Да, я учитель начальных классов, у меня педагогическое образование, так что, я настоящая учительница.

– И ты прямо ходишь в школу, стоишь у доски и возишься с детьми?

– Если честно, сейчас нет, я поработала, надоело и теперь я… в свободном плавании. Да и учительница я еще не совсем до конца, мне еще до конца институт закончить надо.

– Понятно… – Саша отпивает из бутылки, разглядывая расплывчатый образ женщины за узором стекла.

– Тогда у меня тоже есть вопрос, если позволишь…

– Конечно…

– А почему в таком приличном доме стиральная машинка стоит посередине ванной, прямо как у меня дома?

Саша, сидящий на стиралке, опускает на нее глаза: «Никогда об этом не думал».

– Если быть честным, квартиру я снимаю, в ней нет места для машинки, хозяева дома, видимо, думают, что человек, который здесь живет, должен все грязное нести в прачечную. Так что, я ее купил, поставил, подключил и теперь сам себе прачечная… Так, а как ты превратилась из учительницы в проститутку?

Девушка замолкла и взяла паузу.

– Это не совсем проституция, скорее приятные знакомства, иногда неприятные. Я весело провожу время и еще за это получаю деньги, – быстро отбивается Мария, чуть пристыдясь: «Зачем ему все это я сказала? Он же по большому счету первый клиент и первым клиентом станет».

Саша спрашивает, останется ли она до субботы, на среду, четверг и пятницу с ним, она соглашается, неловко называя сумму. Саша не торгуется и ничего не спрашивает о том, чем вызвана такая большая цена, относительно тех сумм, что были ранее. И сразу соглашается, ему хочется показаться перед ней богатым и важным, и уж совсем не жмотом. А она просто не знала, сколько должно быть нулей по правилам жанра.

Звучат тягучие ноты, стекающие по ней, как вода. Она знает эту песню. Женщины чувствуют музыку, как себя. И музыка может, и музыка может быстро изменить все… Каждая, еще живая кошка под такую мелодию захочет быть львицей.

Голая вылезает из ванной сквозь пар, прикрываясь, качая бедрами, доходит до полотенца, висящим рядом с Сашей.

– Можно я возьму это?

– Конечно…

Поворачивается к Саше попой, заворачивается в полотенце.

– Чем ты обычно занимаешься в среду?

– Среда – это обычный рабочий день, так что ничем, по сути…

– А чем бы ты хотел заняться в среду? – она оборачивается и облокачивается на стиральную машинку. Смотрит, разделяя его на детали картины, прикусывая левый край нижней губы. Ох уж эти привычки.

– Не знаю, а чем обычно люди занимаются?

И Маша медленно, по нотам и в ритм, как ведьма, говорит свое заклинание: «Когда люди встречаются на свидании, – Маша проводит пальцем по его плечу, медленно спускаясь пальчиками по его ручке, – они ходят в кино, ужинают в кафе, ходят по паркам под ручку, там катаются на лодках и катамаранах и зовут смотреть на луну, потом соблазняя своих жертв, насилуют их по ночам в тихих парках, – она поднимает на него глаза. – Но в парке я не согласна. – Маша спустилась своим пальцем уже в самый низ его руки, и убирает ее».

– Я бы по парку прогулялся…

Прогулка в парке. Они говорят, им нравится общаться, видимо, знаки зодиака совпали или что-то в таком духе.

Вечером – в ресторане, играет музыка, они делают заказ, Маша переживает, что не выглядит достаточно красиво и тем более не одета для ресторана… Она сконфуженно сидит и смотрит в меню.

– Приятная музыка… – говорит Маша. – А что это за стиль такой? – не зная с чего начать разговор, она ляпнула какую-то глупость. Запомните, не зная, о чем говорить, говорите о музыке, музыку любят все.

В ресторане играет живая скрипка, ударник мягко стучит, а мужчина на синтезаторе играет басовую линию электронным жужжащим басом.

Саша шутит: «Сейчас все смешалось, так что, я думаю, что это какой-то электронный пост-металл-фолк-рок».

Смеются, Маша очень застенчива и зажата, это видно.

– Ты переживаешь по поводу своего вида?

– Немного…

– Смотри, вон женщина сидит, – Саша показывает пальцем. – На ней рокерская кожаная куртка с клепками, белая рубашка, юбка, кеды на платформе и розоватые лосины под юбкой – вот это старушка, – он переводит взгляд с нее на Марию. – Я думаю, что ты выглядишь нормально, может скромненько, но уж лучше так, чем кроссовки на платформе и каблуке.

Наливают шампанское, несут еду, Маша слегка расслабилась.

Приносят еду: маленькие порции на больших тарелках, выглядит все, как горочки, цилиндры, квадратики. Повар, видимо, впал в детство и до сих пор по формочкам лепит куличики. Затем официант приносит чудо молекулярной кухни, уже похожее не на еду, а скорее на порошочек, разведенный водой, с названием «нью-винегрет».

«Нью-винигрет» с запредельной стоимостью…

Они потихоньку втягиваются в происходящий процесс: Маша начинает рассказывать Саше о своих подругах, которых он никогда не видел. А он говорит о том, как встречался с деловым партнером, обсуждая выход на ИПО.

Оба они, по сути, хвастаются новыми туфлями, совершенно не понимая друг друга, но уже делая вид внимательного слушателя, молча кивая, пусть он/она – говорит…

Они идут домой, он держит ее за талию или чуть ниже, в лифте они целуются, продолжая в коридоре, скидывая обувь. Расстегнутое платье сползает по ногам вниз и падает на пол. Она его переступает, как черную черту на полу. Он ведет ее в комнату в нижнем белье, они целуются в ней… с ней… она прерывает его и толкает на диван, он падает на него и не то лежит, не то сидит. Она садится верхом, театрально рычит, целует, привстает и стягивает синие джины, стягивает с него.

Все начиналось, начиналось так весело… история про…

Сверху, снизу, внизу она и он все делают хорошо, но ей скучно, ее этим не удивить., сейчас она смотрит на него сверху вниз, не останавливаясь, думает: «Как же он прост»… Он смотрит на ее грудь, волною непрерывно изгибающееся на месте тело. И ему уже достаточно…

Она не проститутка, не учительница, не его любовница и не обычная распутная девка с пьяной дискотеки, так? Так кто же она??

Да, проблема идентификации стоит остро… в ней все смешалось. Она продолжает стараться, а в голове у нее играет надоедливая музыка классической скрипки, джазовых ударных и тяжелого электронного баса.

Она думает его удивить. Встает, и она и ее рука ползут и движутся, ниже… касаясь тела его.

Чуть сопротивлялся, как смущенный юнец, палец погружен и делает внутри движения. Палец… движения, палец… движения, будто она им подзывает к себе. Стимулирует простату, целует его ниже и ниже.

Вы знаете, чем все это закончится? Я знаю…

Кричит, дергается, не зная такого раньше, он держит ее за голову, волосы, стараясь остановить, но липкие губы продолжают движения то вверх, то вниз.

А музыка в ее голове продолжает играть… так кто она, и что это за такой музыкальный стиль?

Все дело в том, что мы живем во время синтетики, стиль сам по себе не может появиться теперь, как раньше… как рок, джаз, классика, гранж, рейв… их смешивают, получая новые и новые синтетические стили, добавляя еще одно слово к названию. Раньше был стиль музыки, которую слушало целое поколение и на ней росло… теперь все слушают одновременно все подряд: панк, классику, рейв, джаз…

Даже такое понятие, как мода, пропало и устарело. Вы можете одеться сегодня по восьмидесятым, завтра по девяностым или шикануть в стиле тридцатых, пятидесятых годов в субботу вечерком… мода теперь вне времени, теперь все модно.

Или просто вас смешать? Но не болтать?

Маша, отлипая от Саши своими мокрыми склизкими губами, не закрывая открытый рот, поднимает голову и смотрит чуть устало на него, вкушая глазами результат эксперимента.

Он так и не знает, кто «она и он», учительница, проститутка или просто запутавшаяся девчонка, развлекающаяся со скуки.

Нет черного и белого, есть только серое. Все смешалось.

Все смешало…

Утром Саша уходит на работу, а Маша еще долго спит, оставаясь одна.

Проснувшись, она оглядывается вокруг: «Какой бардак». Она умывается, убирается, моет посуду, загружает в стирку грязные вещи, думает, что приготовить на вечер. Цыпленка-табака! Делая все то, что делает по дому домработница, жена или мама с тещей. Иногда хочется побыть женой, поухаживать за кем-то, побыть женщиной, но обычно ее так хватает на пару дней, как раз на пару дней.

Александр с восторгом думает о вечере и ночи, рассказывая друзьям новые ощущения, эксперименты… А для Машеньки не было ничего такого, все это для нее уже не больше, чем детские шалости и скучная обыденность, она и не такое делала.

Так проходят три дня. Они погуляли, сходили в кино, посмотрели на звезды, и ходят под ручку, давая друг другу чувство полноценности. Машенька чувствует себя женщиной, выполняя женскую работу. А Саша, открывая перед ней двери, оплачивая счета, таская сумки и мусоря в квартире, исполняет мужскую часть работы. Она каждый вечер делает все тот же старый трюк, для него это еще ново, а она уже на второй день скучает, однообразие и сплошная посредственность….

Он платит ей в субботу, предлагая встретиться еще. Она берет деньги, говоря, что будут те же цены. Ей за три дня все порядком надоело: щи, женские обязанности и женский ночной рабский труд, да и сам Александр уже надоел с его неудачными шуточками, видела она мужчин, с которыми было и повеселей… Но она улыбается застенчиво, смотрит в пол, краснеет, берет деньги.

Это игра, не более чем хороший сервис, не верь.

Она идет домой, Александр остается один, начинается суббота. По пути домой она думает, что делать с деньгами: надо заплатить долги за три месяца за квартиру, за институт, купить еще новый телефон, а то этот старый, а свой новый вместе с кошельком она недавно опять потеряла…

Эх, Маша-растеряша.

Сейчас не может появиться новый стиль вроде рока или джаза, динозавры умерли, и из костей и останков собирают мутантов, пытаясь приделать чужие ноги к чьей-то чужой голове. Иногда Франкенштейны получаются красивыми, иногда не очень.

То же самое происходит и в моде. Вы можете одеться, как одевались в девяностые, восьмидесятые, шестидесятые… но одеться в стиле две тысячи десятого? Это глупость, так как примерно с того десятилетия и дальше мода – это просто смесь, мясное ассорти из старых динозавров.

То же самое происходит и с людьми. Вы практически не найдете в современном обществе невинную чистую красавицу старой веры, ориентированную сугубо на брак и варку борщей. Вы не найдете такую, чтобы выйти замуж, если уж о такой вы мечтаете.

Принцессы вымерли, потому что вымерли принцы и короли.

Теперь во всех женщинах смешались бизнес-леди, проституция, клубные чики, домашние девочки, домработницы и тому подобное дальше по списку… всего по чуть-чуть в разных пропорциях…

Эх, жаль, что вымерли принцы и короли, а то может быть так и пара принцесс осталась бы, и мне перепало.

Самый простой пример того, что нас дальше ждет.

Появление рома, виски, граппы, водки, коньяка, кальвадоса, мартини уже невозможно. Все это появилось очень давно, и представить появления нечто того достаточно сложно. Еще век или два назад появлялись новые напитки, но уже очень и очень редко…. Так редко, что это было почти незаметно. Сейчас уже хорошего нового ничего не появляется, все только смешивают существующие, меняя их пропорции, не парятся.

Коктейли…

Немного этого и вот этого, чуточку того, еще пару капель из той красивой бутылки, бухнем лайма, меда, взбитые сливки? Потом еще перца, сиропа от кашля… Бармен придумывает новый коктейль, новый собирательный образ, стиль, набирает стиля полный рот… и получилось… черт знает что получилось, выплевывает все в раковину, родился новый урод.

Все смешалось… Све смшелаось.

6. Дети

Возвращаясь домой, Маша спускалась по ступенькам метро, упал мужчина, из сумки выпали два батона хлеба. И зрителей полон зал, идущих слева. Вестибюль, среди них Маша, она смотрит, там драма… кажется, это жизнь наша.

Хлеб из старой нейлоновой сумки в клетку падает вниз, мужчина в возрасте бедный – все катится вниз. Он почти уже нищий, судьба всех посчитала, он для нее оказался тут лишний. Он ударился коленом об угол каменной лестницы, там под штаниной уже идет кровь, зубы его крепко, в тиски. Сквозь зажатые зубы вырываются от криков только лишь писки.

Уезжают вагоны, десять секунд тишины.

Слышите?

Поднимаясь, он вскрикнул. Это колено, в нем нерв, как между дверей, прищемило, штанина намокла от крови. Прихрамывая, с лицом боли, за хлебом спускаясь, хромая, с лицом, будто поел он сейчас соли.

Хлеб укатился вниз, он спускается скорее к нему…

Он нагибается, с болью сгибая колено, правую ногу, хватает одну булку, кладет ее в сумку и тянется за второй.

Идет женщина, слушает плеер. И наступает на хлеб грязным ботинком, совершенно не зная о горе чужом.

Он дотянулся и его уже держал, и уже потянул второй белый хлеб на себя… к себе… хлеб уже не бел. Не успел… А она, и ее грязный ботинок… теперь стоят на нем, от подошвы останется след.

Смотрит на старика, он молчит, а в его глазах и на лице столько мыслей похожих на: «Нет!».

Женщина смотрит на то, на что наступила, и на мужчину, держащего хлеб, и с испуга отпрыгивает от него, как от жабы, оперевшись левой ногой на хрустящую корку, оставляя на память след от подошвы, памяти след. И быстро идет дальше… ступая дальше своей крепкой правой ногой.

Она, может быть, испугалась, торопилась, не знала, что делать, но она не стеснялась, наступив еще сильнее, и пошла дальше, ведь ее проблем здесь как бы и нет.

Мужчина остался, болит колено правой ноги, он взял хлеб, оттер грязь рукавом. Поднял авоську и, хромая, поковылял выше по ступенькам. Так больно бывает на старости лет.

Наша героиня замерла и очнулась. Мимо нее проходит старик, внутри что-то надломилось и екнуло, в ушах до сих пор слышно его крик от боли в колене.

Он ее разбудил…

Она огляделась: вокруг бедные, немощные, плохо одетые, голодные и злые люди.

Нет счастливых лиц, нет счастливых, нет.

Дома считает деньги, листает купюры. Чем ты их заработала и как? Если бы она умела считать только до десяти, ей бы пришлось сделать не один круг, ловко листает купюры, гляди! Она считает их, откладывая стопочку на институт, стопочку за квартиру на ерунду еду…

Как-то на душе неприятно, да, Маша?

Картинка в голове повторяется и повторяется… старик с разбитым коленом сбегает вниз по ступенькам за выпавшим хлебом, скатившимся вниз. С болью, и из колена идущую кровью, он наклоняется вниз, а на хлеб наступает нога.

Дома она разложила деньги по стопочкам, убрала в шкаф. Теперь на кухню, заварить крепкий чай, прогонять мысли, найти равновесие и успокоиться.

Все забыть и с новой страницы души поскорее начать.

Все забыть и с новой страницы поскорее завтра начать… каждый думает, кто все это видел.

Каждый тут подумает о своем. А конкретно у нее такое ощущение, что все те люди в вагоне метро знали, что она делала, и каждый, кто на нее смотрел, ее презирал.

«Они все хорошие, а я плохая… им всем плохо, а мне хорошо, почему мне хорошо, а им плохо?» «Успокойся, мне просто чуть больше повезло, чем им, вот и все», – успокаивает она себя. Это еще не совесть, это жалость к неимущим и бедным, к себе, ей всех жалко…

За жалостью она вспомнит вновь их взгляды и почувствует физически их тяжесть и грязь на себе. Совесть проснется потом, спящая в обычной спешке, в погоне за жизнью, она об этом всем не думает, не замечая, как живут и чем занимаются остальные, и чем занималась ночью она.

День Саши проходит скучно: звонки по работе, от друзей, приглашение сходить посмотреть футбол, пройтись поговорить от Лены…

Он звонит Маше, но телефонный робот ему говорит, что номер набран неверно, записал неправильно. Звонит в 911 и просит, чтобы к нему приехала… та, прошлая, как ее?

Проверяют по базе, называют имя «Маша», он говорит что-то вроде: «Точно-точно»…

Маша сидит на маленькой кухне панельного дома, где она выросла, и где ругались ее родители, от этого места на окраине и так мурашки по коже. Кругом бетон, лужи, отстойники, заводы, заборы… так еще и эти мысли в голове.

Что виновата за всех, что она виновата перед тем стариком, что живет лучше, чем он, виновата перед каждым, кто сидел в вагоне метро. А в вагоне проходила девушка и собирала деньги на операцию, и Маша чувствовала, что виновата и в том, что дети болеют раком.

И вот она на кухне, спряталась от стыда в старом доме панельном.

«Я же не проститутка? Я не стою на панели, на автостраде, не обслуживаю грязных дальнобойщиков, мне просто нужны иногда деньги, забота, внимание, немного любви», – вот это уже совесть, и она ее и саму себя дурит.

Она делает глоток крепкого черного чая и продолжает: «И потом жизнь такая короткая и скучная, а так мне весело, новые знакомые…»

Звонок мобильного телефона прерывает ее самооправдание перед совестью. Он лежит на подоконнике, Маша встает, берет его и сразу кладет, перевернув, выключив звук.

«Нет! Нет! Нет!..» – это знакомый ей номер, видимо, пришел новый заказ… а заказы приходят редко, крайне редко, практически никогда… не трудно ей было догадаться, кто ее хочет снова увидеть.

Звонок умолкает, она садится опять, мыслей в голове нет ни о совести, ни о мужчине в метро, остались одни чувства. Все очистил треск телефона. Снова телефон звонит, и так три раза подряд. Все мысли впустую, все звонки вхолостую.

– Простите, мы не смогли до нее дозвониться… Саша молчит.

– Возможно, кто-то еще вас заинтересует?

Саша вздыхает, выдыхает, ему не хочется нового, ему хочется еще того, что еще не надоело.

– Я не тороплюсь, попробуйте еще раз с ней связаться…

Маша сидит на кухне и не поднимается со стула, снова звонит мобильник, снова и снова… Она на него смотрит и злится. Представляя, что его берет и разбивает о стену. Наконец, пять минут тишины, возможно, это конец, нет звонков, они устали звонить.

Гудит городской телефон, она откидывает голову, облокачивая ее о стену.

«О-о-о-о-о… Господи, как они узнали мой городской номер!»

Сразу начинает звонить вдогонку мобильник, она закрывает руками раковины ушей, чтобы не слышать это: треск телефонных аппаратов, симфония ужасающей какофонии со смыслом совести и стыда.

Через минуту они замолкли.

– Простите, мы не смогли до нее дозвониться, она не отвечает ни на один телефон, возможно, она в спортзале, – что-то нелепое соврал оператор. – Возможно, мы сможем вам помочь найти замену? Или временную замену?

Саша недоволен:

– Ладно, на ваш выбор… – и вешает трубку.

А наша девочка сидит, поджав ноги, на стуле на кухне, смотря в окно, на подоконнике лежит телефон. В голове нет мыслей, лишь что-то там крутится далеко в сознании, такое неприятное и едкое, как кислота. Хочется кричать, кричать на всех. Это тьма. Кричать от злобы и беспомощности себя.

А в голове трещат телефоны, продолжаются стоны… продолжая свою ужасную совести пьесу, слава Богу, замолкли, сойдет ведь с ума, не выдержав это.

Как понять, кто ты? Каждый камень многогранен… нет абсолютной плоскости без граней. Всегда есть за что зацепиться, всегда есть грани.

Иногда так сложно понять, кто ты…

Я хочу спросить, если в коктейле мартини, водка, лимонный сок, содовая, десять капель гренадина и вишенка, вы же его не просите у бармена: «Принесите бутылку мартини»?

Так и она состоит из неравных частей: иногда хороших, иногда плохих, в ней есть часть и учительницы, и часть проститутки, и даже сохранились десять капель любящей дочери… И этот коктейль называется «Маша».

К Саше приходит женщина, ее прислали из 911, он на нее сразу скептически смотрит. Она улыбается, говорит, он идет на кухню, наливает себе стакан воды, она идет следом, спрашивает, сама сразу отвечая, не слыша ответа.

Маша плачет, тьма поглотила ее, она вспоминает, как в детстве хотела стать учительницей, вспоминает, как тогда же уже попробовала слишком многое в жизни, первые взрослые друзья, алкоголь, подруги.

«До чего я скатилась?»

«Не то», – в голове у Саши, он берет ее за руку и ведет в комнату, на ней рубашка и юбка, худая талия, широкие бедра, он толкает, бросает ее на диван, она продолжает, лепечет: «Не надо так со мной…»

«Не надо? НАДО!» Он берет края рубашки, ее воротник и рвет, пуговицы, как шрапнель, летят в разные стороны. Мерлин Монро лежит совсем голая.

Я просто проститутка… неуверенно, доведя саму себя, говорит Маша, сквозь текущие сопли и новую волну страстного самозабвенного рева…

А я склонен до сих пор думать, что она не проститутка, а коктейль «Маша», или вы все-таки назвали тот коктейль «просто бутылку мартини для Саши?»

«Принесите мне полстаканчика Маши!»

Саша смотрит на распластавшуюся полуголую блондинку: завиты крупными кудрями волосы, боится голая женщина, ее белая блузка разодрана, юбка-карандаш чуть ниже пупа тесно облегает бедра, подчеркивая талию, нежно-голубой лифчик под цвет юбки на бледной коже приятно оголяет грудь третьего с половиной размера, а то и больше. Это много для худенькой дамы. И за что ей так? Просто она не Маша, это не то, что он хотел. Он стягивает силой юбку, она не поддается так легко, молния сзади… Он лезет к ней, она отталкивает его, не ожидая такого напора… Вот она, молния.

«Все плохо… как же я так опустилась», – держится она за голову. Вспоминая всех любовников, то, как преподавала в школе, детей, учеников, как лишилась девственности с тем лысым мужчиной. Все это сейчас крутится ураганом, входящей спиралью штопора в ее голову… откуда вечно все это в нас всплывает?

Пастельно-голубые трусики лежат на полу. На ней уже нет белья, Саша расстегивает и приснимает штаны, грубо сжимает и целует ее грудь, шею. Она до сих пор сопротивляется… вот уже почти не сопротивляется… Все, уже сопротивляется только для вида.

Маша собирается и успокаивается, ее руки холодные и влажные, лицо красное и зареванное. Она смотрит в окно, привстает и берет пачку сигарет, закуривает. Мне жаль ее сейчас, думая о том, что ее даже мать не успокоит – мать в монастыре занимается тем, что оправдывает себя. Эх, безнадега.

Саша уже на кухне и уже потерял к ней всякий интерес, а она еще там лежит и испуганно собирает вещи.

Он закуривает, стоя рядом с окном.

– Что мне теперь делать?

– Уходи, деньги на тумбочке…

– Ты же даже не знаешь, сколько денег…

– Плевать, там достаточно.

Он продолжает курить, щурясь от дыма.

Она дает себе обещание больше не ходить по клубам, никаких взрослых мужчин, теперь буду жить скучно, как все, стану учительницей, начну готовить, рожу пару детей, все будет хорошо, я стану такая, как все…

В квартире Саши захлопнулась дверь.

Она вышла, поправила юбку, придерживая порванную местами блузку, висящую на одной оставшейся пуговичке. Она идет вдоль дома, и, дойдя до проезжей части, поймает такси.

Где-то далеко, в том же городе, ребенок ревет, орет, пускает сопли пузырями, у него день рождения, он хотел машинку, красную спортивную, как стояла неделю назад на прилавке в магазине игрушек, когда он показывал на нее пальцем своим родителям. А ему купили паршивый квадратный Минивен. Он ждал этого дня ни один месяц, игрушки тут дарят совсем не каждый день… И на тебе, получи, квадратный уродливый Минивен.

Ребенок плачет, стучит ногами по полу… родители успокаивают его. Возможно, некоторые дети обойдутся и заткнутся, но не этот малыш. Дорогая спрашивает дорогого.

– Почему ты купил эту машинку, он же хотел другую?

– Другой не было… была только эта… – он врет, все там было, просто он забыл.

– Поехал бы в другой магазин… – и матушка продолжает, уже смотря на дите. – Не плачь, купим потом тебе ту, которую ты хотел…

Ага, конечно, купите, знаем мы вас, за вами только глаз до глаз.

Ребенок стерпел, успокоился, но осадок остался. Через неделю машинка превратится в металлолом. Ребенок ее ненавидит за то, что она не та красная машинка, а чертов квадратный уродливый Минивен. Если ребенок не вырастит полным избалованным сопляком, то, возможно, он будет получать то, что хочет в жизни, работая и зарабатывая. А те дети, кто подобное легко стерпят, так и будут терпилами всю жизнь…

Еще правда есть гении, кто сохранят и эту машинку, а потом каким-то чудом еще получат красную, выменяв ее, скажем, на Минивен у друзей, обнеся тайком магазин или захватив целую страну ради красной машинки…

Каждый решает проблемы по-своему. Но это уже скорее детали… детали….

Мы, как дети, все сами.