Текст книги "Без+Дна"

Белый Кит
Без+Дна

Пролог

Жизнь обычного человека сводится к решению проблем: нужно есть, платить за электричество, если нет электричества, то его проводить, нужно растить детей, следить, чтобы старики не сдохли, и еще много чего нужно… Но что делать, если таких проблем нет? Или они решены? Или, во всяком случае, в вашей голове таких проблем нет?

Так появилось общество, которое не хочет решать внешние задачи, а хочет решать только внутренние.

Если перевести то, что написано в предыдущей строке, и подобрать пример, то получится следующее. Раньше вы хотели купить автомобиль, который будет мощнее, быстрее, больше и лучше предыдущего, потому что нужно иметь крутой автомобиль для статуса, утешения собственного эго, подражания соседу, привлечения девочек, соответствия рекламе, образу и подобию других богатых обезьян.

Теперь время эмоций. Плевать, какой будет новый автомобиль, пусть он будет маленький, медленный, убогий, прыгающий и будет ли вообще…?

Главное – это ваши эмоции, уровень веселья и переживаний, который он вам дает.

Главное – это ваши собственные эмоции и чувства, плевать, что подумает сосед, плевать, что машина не соответствует вашему статусу, плевать, что она смешная или не такая, какой ее хотела бы видеть ваша мама или подружка из клуба. В общем-то, еще раз плюнув на условности, рамки общества, собственный статус, разговоры за спиной, вы делает то, что вам хочется для реализации собственных чувств, ощущений и эмоций.

Вам, дорогой мой, уже не нужно реализовывать то, что вам навязывают, то, что от вас ждут, то, что от вас хотят, и то, что, по идее, делать как бы всем и надо…

И тут возникает парочка главных проблем. Понять, что ты купил крутую тачку, очень легко – это скажет тебе сосед. Произнесите следующие одиннадцать слов, вскрикивая на повышенном от впечатления тоне: «Привет, это твоя? Какая крутая!!! Мать ее, она просто шикарная! Сколько отдал?» Хорошо, успокоились, с этим все понятно… а вот понять, что ты чувствуешь, и что за чувства ты купил, получил и ощутил гораздо, гораздо сложнее. И внимание, автомобиль будет крутым еще пару тройку лет – это точно, так скажет вам любой продавец в автосалоне, а ощущения завтра притупятся и остынут, и понадобятся чувства и ощущения острее и сильнее.

А предела чувствам и ощущениям нет – это шаг в бездну…

Это рождает новый мир, мир тех, кто чувствует.

Книга основана на реальных событиях. Грязные языки героев сохранены и почти не очищены. Случившееся описано таким, каким было или близким к реальности настолько, насколько позволяет цензура и моя совесть.

Так что местами получилась та еще чернуха.

Все имена заменены, некоторые образы являются собирательными, все совпадения – это не больше, чем совпадения.

Без+Дна

1. Скучное начало

Маша выходит из ванной, ей четыре, она живет в двухкомнатной квартире в холодном панельном доме. И она уже такая молодец – сама идет спать.

Мама и папа на кухне, оттуда слышно ругань, мат, оскорбления и много взрослых слов, которые еще не понятны Маше.

В кровати она закрывает глаза, она устала за день, ее футболят, как мяч. Во всем она виновата: в том, что она родилась, в том, что ее надо кормить, в том, что ее нужно одевать, в садик водить.

Она засыпает, ее мозг отфильтровывает слова и голоса за стенкой, а за стеной мать орет на отца, пощечина, он стоит злой и дает пощечину ей в ответ. Она падает на пол, в угол, ревет и продолжает, но уже тише, говорить проклятия… он разворачивается, уходит.

А девочка спит и видит сны.

Завтра утром мама будет ее собирать в садик и, не затыкаясь, ворчать. А отец будет ходить молча, стараясь не пересекаться на пешеходных линях с ней.

Мама поправляет на Машеньке хлопковое платьице и застегивает сандаль.

«Зачем я только тебя родила?»

А вправду, зачем?

Ее родители скоро разведутся, и она станет для всех очень важной… на полгода, пока идет суд. Развод, дележка имущества, ей семь, они делят пять домашних тапок и увлечены разделом конечностей детей… Ее будут таскать по судам, задавать неприятные вопросы…

– Ты с кем хочешь остаться? С мамой или папой?

Девочка смотрит в зале суда на обоих родителей и не знает, что ответить. Понимаете, господа, ребенку, который не так давно научился говорить и только начал ходить в школу, сложно сделать такой выбор. Машеньке нужны и мама, и папа, как правый и левый носок, но в итоге она остается в одном левом, дырявом на пятке.

Скоро все уляжется, и с папой она будет видеться раз в два-три месяца, а то и в полгода, мама будет остаток жизни проклинать все, на чем свет стоит, в особенности весь мужской род.

К ее пятнадцати годам мама ударяется в религию, но еще не безвозвратно – это случится позже, она скоро бросит работу и начнет постоянно молиться, превращая себя в плохой монастырь. Думая о том, что женщины святые, а мужчины появились от Сатаны, и все в таком духе. Но уже сейчас мама еще сильнее отдаляется от дочери, она плохо учится.

Как такое случилось?

А все случилось очень просто и банально.

Сначала родители любили друг друга, а потом через год – нет. И все начали винить и видеть проблему в ком угодно, но не в себе. А в квартире из трех человек, в которой даже кошки нет, выбора, кого винить, попросту нет.

Так жаль, что часто отец – это не больше, чем донор спермы, а мать – такая суррогатная мать.

Хм-м-м… вы спросите, что ей и ему надо было делать и как дальше жить? Трудно сказать, у меня нет их головы, у них – моей, но уж точно не винить ребенка и бывшего мужа/жену во всех бедах. Ну и как минимум, если бы хоть кто-то из них действительно любил своего ребенка и заботился о нем, то в итоге ребенок смог бы компенсировать своей любовью, успехами, работой, карьерой все пропуски и упущения в жизни.

Яркий пример: дети алкашей. Если они хоть самую малость пытаются помочь своему ребенку, то их дети просто невероятно любят их. Хотя любить не много там есть за что, поверьте…

А когда Маша звала свою маму и плакала в своих снах в колыбели, доставшейся ей от троюродного брата, то мать уже тогда приходила, лениво ворча на отца. А когда дочь подросла и звала ее, чтобы та ее поддержала, помогла, то все, что она получала, – это в лучшем случае оскорбления в адрес отца за его отсутствие: «Он должен был это делать!..», а в худшем случае – крики и ругань в ее адрес, что она такая же, как он, папашка-козел.

После такого желание обращаться вновь не появится. И ребенок предоставлен сам себе, и на любые попытки вторгнуться в его мир говорит, хотя бы про себя: «Иди в задницу, старая мразь!»

Семья Маши была среднего достатка, у родителей было высшее образование, но это их не спасло. Как и презервативы той ночью. Да и социальный статус тут не важен, богатые отмахиваются деньгами от детей, мама Маши – проклятиями в сторону отца, что он во всем виноват, а тот, кто победней и уже скатился с дороги в канаву, может смело отмахиваться от детей и зеленых чертей и мух пустой бутылкой, испускающей дух.

И девочка вырастает еще той шалуньей… к ее шестнадцати годам она уже вовсю пьет, курит и знает, как можно любить большим количеством способов, чем я сейчас.

Маша запомнит на всю жизнь то, как жили ее родители: они копили деньги, работали, ругались и ждали лучших времен, откладывая все на потом. А главное, в чем убеждена Маша, – это в том, что ей не нужны дети, все мужики – козлы, а мать и ее подруги еще хуже, чем они.

«Вот бы я оказалась бесплодна. Без детей, но и без геморроя, и трахаться нормально можно», – как-то сказала она между бутербродами и чаем своей подруге в семнадцать.

Где-то остановился большой черный джип и забирает ее. Она не сделала уроки и будет дома поздно очень. Она спит с ним не ради денег, просто ей нравятся мужчины сильно старше, которые дают ей почувствовать себя свободной, уверенной и могут выполнить ее желания. Ну и что-то там наполняют и восполняют за родителей.

Так все началось, Машенька? Еще кокаинчику?

Маша была неглупой девочкой, она хорошо закончила школу, поступила в педагогический и продолжила отдыхать по-своему.

В то время, как ее подруги работали, учились, брали ипотеку, рожали детей, скоротечно разводились, снова женились и прятались от пьяных мужей, она меняла кавалеров. Они дарили ей дорогие подарки, а когда кавалер уходил, или она его бросала, то иногда, чтобы заплатить за учебу, она продавала их подарочки: золотые побрякушки, красивые телефоны и прочую кухонную утварь.

У нее были мужчины, которые могли ее содержать до конца жизни, и она уже хорошо умела делать то, что надо уметь делать для этого.

Она могла пару раз выйти замуж, родить карапузов, но ей это было просто скучно, у нее были хорошие карманные деньги, ее возили на отдых, оплачивали любые «сюсечки-мусечки», но все в какой-то момент становилось слишком скучно… и она все бросала, и это ее доводило порой до лапши из пластикового стакана.

Жизнь так быстро приедается и уже совсем не бодрит.

Что же делать, Маша?

2. Тот день

Я точно помню тот день. Я стоял рядом с Болотной площадью в Москве и пил чай из прозрачного стаканчика после тяжелой ночи в соседнем доме. А на площади собралось тридцать, а может быть пятьдесят тысяч человек. Это большая толпа. Они все выступали за свержение власти, за новый строй и чтобы вообще жить, наконец, стало получше и повеселей.

Ко мне подошел студент-ПТУшник и попросил на пиво, тем утром я был добрым, еще бы с похмелья, и дал ему немного рублей на пару банок хмельного зелья. Потом я увидел его снова – он шел мимо меня уже из магазина, и я его подозвал, махнув рукой. Он обратил на меня внимание…

Я крикнул: «Ну как митинг?» – А он мне ответил, как сейчас помню: «Ахрененно, мы с пацанами отлично угараем и проводим время!»

И я подумал: «Как странно… А как же: Мы победим! Свергнем власть!? Голосуй за мою бабушку… И все в таком духе?» Я подошел к нему и стоящим вокруг, их было человек пятнадцать, не меньше, в маленьком кругу, затесавшемся в огромной толпе таких же кругов. Среди них были как солидно выглядящие мужчины, так и школьники. Каждый из них, отвечая на все мои вопросы, говорил больше о своих эмоциях, чем о политике… говорили они все вместе взятые. Конечно, среди этих тридцати или пятидесяти тысяч человек были и те, кого волновали политические дела, – они и раздали нужные флаги и транспаранты в массы. Я как-то подуныл. Особенно я упал духом, когда на верхушку фонтана залез пьяный ПТУшник и начал орать: «Уху…! Нет, чтобы скандировать что-то о политике… Зачем ты сюда только пришел? И все остальные? Вот уже омоновцы его с фонтана лезут снимать…

Я допил чай и поехал на работу.

А Саша тем временем кричал на свою жену. Он – генеральный директор компании, она – совладелец и по совместительству главный бухгалтер. Вместе они уже лет семь, а может пять, и еще буквально детьми организовали бизнес и неплохо заработали на нем.

Все больше детей, зарабатывающих больше, чем взрослые.

В субботу я стоял с его женой в клубе, столкнулись на концерте, ей тридцать или около того.

Она – женщина еще того, старого общества, общества потребления вещей. И у нее сейчас такой вид, будто два года у нее не было мужчины в постели, но при том он как бы есть, и она любит того, с кем «поженилась». А он вечно занят чем-то другим. Интересно, чем…

Вокруг долбит музыка, а она смотрит на меня грустными глазами, опустившимися в орбитах от усталости, и спрашивает: «Как дела?» Что я могу ответить женщине, которая всего добилась, и единственное, в чем промахнулась – это в семейной жизни. Я ей отвечаю: «Нормально». – Смотря на нее и думая, что все ни разу не нормально.

Она умирает от одиночества и отсутствия семьи и детей и работает круглыми сутками, лишь бы было занятие, и рот был закрыт, и не вырвалось все, что она думает. А думает она много и вполне ясно: «Мне тридцать, у меня нет детей, у меня нет семьи, я уже старая и никому ненужная». Вполне понятные мысли.

Мы поговорили не больше трех минуты, и я сбежал… Она была слишком одичавшая и печальная, как те люди, что накладывают на себя руки не ради внимания друзей, а по-серьезному… Я не выдержал.

А Александр тем же чудесным субботним вечером несется ночью по встречке Садового кольца. БМВ идет сто пятьдесят, обгоняя скучающих. На душе слишком тесно.

Около клуба «Пропаганда» он встречается с девушкой – это его новая сотрудница. Он с ней спит, все это знают. Рядом с ней ее друзья, рейверы, любители музыки техно. А она высокая крашеная блонда, ярко накрашена, ее узкие бедра обтягивают сильно облегающие узкие джинсы цвета варенки, короткая майка, сумка, слегка накаченные губки. Она приехала на метро.

– Привет, киса, – целует ее Саша, говорит свое имя ее друзьям и жмет им руки.

Они, улыбаясь, косо смотрят на него: на нем майка, брюки, туфли, хорошо хоть пиджак в машине оставил… Для этого клуба он, мягко говоря, выглядит серенько.

– Ну что, вперед?

– Да, пойдем.

Они заходят вовнутрь, там долбит музыка, которая уже около входа не дает нормально говорить. Танцпол размером с поле для мини футбола полностью укомплектован. Шесты, девочки гоу-гоу две длинные барные стойки, по три бармена за каждой. Киловатты света, звука. А по бокам чуть возвышаются сидячие места для самых обеспеченных.

– Ты что будешь? – обращается Саша к кисе.

– «Мохито», и купи пачку тонких сигарет, можно «Вок».

– А вы? – обращается он к ее друзьям.

– Нам по пиву, да? – ее друзья переглянулись. – Да, давай по пиву, – и принялись считать смятые деньги.

Саша смотрит на перебирающих пятидесяти рублевые купюры голодранцев.

– Не парьтесь, я угощаю…

Бармены скачут, как кузнечики, по разным углам, обслуживая хаотично столпившихся людей, и тут главное – схватить кузнечика и поглубже ему сразу всунуть куда надо деньги.

– Мне три пива, «Мохито», тонкие сигареты «Вок», – говорит Саша бармену.

Пару часов они пьют, он танцует с кисой, в перерывах рассказывают друг другу какие-то истории. Бармен предлагает им фирменный коктейль заведения, он называется «Пьяная собака», этот коктейль сильно дает молотком по голове.

Выпив по «Пьяной собаке» и шлифуя все это дело Лагером, они стоят вчетвером в уголке барной стойки, уже слегка помятые и вспотевшие, и где-то между: «Да я теща расскажу…», «Да у меня был…», «Так все и было…», «У меня знакомый…» – Саша морщится, гримасничает и, пошатываясь, изрекает короткое: «Скучно». Один из друзей достает одну таблетку и на раскрытой ладони протягает.

– Вот, не скучай…

– А что это? – Саша смотрит на красную таблетку с выдавленной эмблемой Тойоты.

– Это таблетка, знакомься, «Красная Тойота», взбодришься…

Саша скептически, с недоверием на нее смотрит, берет и выпивает.

Они продолжают разговор, еще около часа танцуют, он говорит кисе, что пора ехать домой, и что танцы затянулись.

Они выходят на улицу, он садится за руль, чувствуя себя довольно бодро для четырех утра. Быстро едут к нему домой, практически молча. Лифт, ключи, входная железная дверь, он быстро снимает ботинки один о другой. И идет к холодильнику. Берет холодную бутылку пива и зовет кису, уверено двигаясь в гостиную.

Откручивает пробку, отпивает и не ставит бутылку на стол. Продолжая ее держать в руке, Саша смотрит с пятнадцатого этажа в окна в французском стиле от пола до потолка. Он видит, как летом в пять начинает светлеть небо, и появляется край красного диска солнца. Город не спит, как и солнце, он скрывается за ширмами и стенами, стоная и плача.

Она кладет руку ему на плечо, целует, он обнимает уже голое тело. Она гладкая, у нее все те же узкие бедра, длинные ноги, полная, еще высокая грудь, выраженная талия. Все это – часы работы в спортзале и косметолога.

Расстегивает его рубашку, она целует его в шею, плечи, грудь.

Она делает ему минет, он отпил из бутылки и смотрит бездумно в окно с отстраненным видом, на лице его нет мыслей или чувств, его как бы и в комнате уже нет.

– Как это, когда любишь?

Она отрывается, дорого улыбается, медленно поднимает глаза и смотрит вверх, она не услышала полностью его бездумные бормотания, ей это не нужно. А услышала она только то, что ей хотелось бы слышать, и так, как ей хотелось бы это услышать…

– Что ты говоришь, дорогой? – возвращается она к делу, а он опомнился и меняется в лице, уже вполне осознанно улыбаясь и стараясь мило в ответ сказать.

– Нет, нет… Ничего… Киса.

Она раздвигает ноги, лежа на спине, чувствуя, как сдавливают ее грудь. Одна нога на спинке дивана лежит не так удачно, как это бывает обычно, ей неудобно, но она не дергается, чтобы не отвлекать, и продолжает стонать.

Днем утра воскресения, уходя встретиться с подругами, она спрашивает, приезжать ли вечером, и, услышав «Да», приезжает.

А в понедельник они едут на работу, паркуются, и рядом паркуется Лена. Саша, увидев ее, делает удивленный вид и радостно восклицает: «Лена привет! Как настроение?»

За несколько лет совместной жизни Лена научилась определять все стадии помятости, отходняка и похмелья, ее можно не обманывать, что тут происходит.

Она сдержано отвечает, и все трое поднимаются в офис. Лена зовет Сашу в переговорку. И доступно просит уволить эту суку и перестать ее позорить, объяснение занимает много слов, сил, блондинка все слышит.

Лена успокоится, закроет рот, начнет дальше себя топить в работе. А Саша и киса разойдутся чуть попозже.

Днем они уедут на обед и еще немного помнут белые простыни.

Лена терпи, терпи, ты связана с ним веревкой, сплетенной из денег и обязательств. Без денег нет жизни, а обязательства нужно выполнять… это не все, что ее держит, но уже фактически все.

А киса уже понимает, что тут ловить нечего и пора валить. Она одна из тех, чья цель – это деньги, выйти замуж и перестать все это делать, вернее, продолжить, но только с одним мужчиной. У нее есть максимум лет десять, чтобы найти обеспеченного мужчину и женить его на себе, время идет, секундомер стрелкой стучит.

И ей не понять здесь никого кроме нее, понимает страдания Лены.

Она – вымирающий вид охотницы за деньгами, который до конца никогда не вымрет.

Раньше деньги были краеугольным камнем всего. Деньги – это власть, Бог и смысл жизни. Их боготворили, им поклонялись, ради них убивали сотнями тысяч. И чем больше денег, тем было лучше, ведь их нужно все больше, больше, БОЛЬШЕ! Нам нужны еще более крутые дома, еще более огромные яхты, гигантские лимузины.

Так и вижу этот диалог в семье из двух человек в конце девяностых и в эпоху нулевых.

– Дорогой, смотри! Вышел новый кухонный комбайн, теперь мы можем готовить сто семьдесят блюд на ужин одновременно вместо каких-то ста пятидесяти, как в нашем, который мы купили всего месяц назад, этот стал лучше блестеть, стал красивее, удобнее, в два раза больше! И еще раз посмотри, как блестит… Пойдем купим?

И дорогой отвечает…

– Конечно, пойдем! Купим! Нам срочно нужно приготовить все это дерьмо на ужин… все сто семьдесят блюд! А затем будем жрать, работать, копить, вкладывать, чтобы купить дом с тридцатью пятью спальнями и десятью, а лучше двадцатью туалетами, пятнадцатью машиноместами! Будем там жить одни!

Это ли не бред? А все мечтали, чтобы было именно так. А самое смешное, что почти все так и мечтают об этом…

Но теперь у нас новый Бог, простите, деньги, сменились приоритеты, ничего личного. Теперь денег должно быть «достаточно», как туалетной бумаги. Выходите много в туалет? У вас недержание? Тогда вам туалетной бумаги нужно просто больше, чем другим. Вы ходите мало и только по малому? Вам туалетки нужно значительно меньше… Денег должно быть столько, чтобы позволить чувствовать себя комфортно, чисто и сухо. А главное, чтобы не сильно думать о них, заходя в очередной туалет для денежного слива.

Денег должно быть, как туалетной бумаги, просто достаточно. Вам же не нужно каждый день покупать доверху забитый самолетный ангар рулонов туалетной бумаги? Не все же у вас так с желудочком плохо? И головой?

Многие, сами не думая, все это поняли. Это уже новая мысль на подкорке молодого сознания. Нет смысла всю жизнь тратить на зарабатывание многомиллиардных счетов, которые никогда не потратишь, нет смысла тратить всю жизнь на покупку дома с тридцатью комнатами, в которых все равно не будешь жить.

Нас теперь не обмануть…. Денег должно быть, как туалетной бумаги, достаточно.

3. Возвращаясь назад

Лена расстроилась в тот день, да я бы и сам расстроился на ее месте, позвонила подруга, и Лена ей все рассказала. А подруга, выслушав, предложила встретиться небольшой компанией бывших студентов.

Стоит отметить, что диплом Лена получила позже своих однокурсников, они были ее моложе на три-четыре года. Так уж получилось, виной тому были работа, проблемы в семье и неурядицы молодой жизни.

Они встретятся втроем: она, ее подруга и друг.

Подруга работала офисным планктоном в огромном океане страстей, а друг, решив после института отдохнуть и почувствовать молодость, до сих пор продолжает ее чувствовать, оставаясь никем. Он высокий, под два метра, тощий натуральный блондин с арийской внешностью. А она кудрявая брюнетка евреечка, коротышка с очень пышными волосами и пышным бюстом.

Они договорились встретиться и для начала пойти посидеть в суши.

Они сидят в ресторане, уже сделав заказ, скоро принесут напитки, а рыбных шариков еще надо подождать.

– Ну что, рассказывай Лен, что случилось? – говорит подруга.

– А что тут рассказывать, я устала от измен, устала быть одна, короче просто устала.

Сокурсник сидит напротив. Он в майке, а на руке плетеные цветные хиппарские феньки. Он сидит с задумчивым видом философа, и, дождавшись, зло выпаливает… долго же он терпел: «А я же говорил! Говорил, что он козел, и не надо выходить за него!»

Боясь, что слова заденут Лену, ее подруга возмущается.

– Мить, ну что ты говоришь?

– Да ладно, ничего… – понимая и соглашаясь, останавливает свою подругу Лена. Старается не падать духом, продолжает разговор. – Он прав, как у вас-то дела? Так давно вас не видела…

Приносят пару коктейлей и одно пиво. Митя рассказывает о том, что сидит почти все время без работы и даже пробовал пойти работать в Макдональдс, но социолог с высшим образованием обжегся фритюром и испугался его. А подружка что-то рассказывает о своем последнем кавалере…

Коктейль, второй коктейль, и они ударяются в воспоминания…

– А помнишь, как Митька за тобой ухаживал, ухаживал, весь третий курс! Цветы приносил, песни пел…  встречал и провожал…

– Да… это было ужасно!

Подружки вместе смеются, а Митька говорит, возмущенно и недовольно: «Ничего не было, у меня просто было помутнение рассудка».

Митя так серьезен, что все становится еще смешнее. И Лена, хохоча, на волне добавляет: «Я думаю, уже можно сказать, что Митя все это время нравился Оле?»

Оля наигранно сразу становится напыщенна и серьезна. Оля уже не смеется, остальные смеются, и теперь все смотрят на Лену.

Возмущенная, с ребяческим добрым азартом, Оля говорит.

– Ах так? – она смотрит, прищурив глаза, на Лену. – Тогда хочу сказать, что мы как-то вместе с Леной напились и на спор целовались в засос с языком по секундомеру десять минут, на спор!

– Ну, с кем не бывает… – пожимает плечами Лена, совсем не расстроенная словами Оли.

Они вспоминают студенческую жизнь, кто кого любил, кто в итоге кем стал, и что сейчас у всех происходит в жизни.

Еще по коктейлю, и они выходят и думают взять еще по бутылочке и зайти посидеть на кухне у Оли.

Но там что-то пошло не так…

Саша сидит на деловой встрече с Семен Семенычем, достает телефон, звонит Лена, он сбрасывает: «Ну не сейчас, я занят».

Опять звонит, опять сбрасывает, опять звонит, поднимает трубку.

Сначала Саша злился, что она из-за какой-то ерунды ему трезвонит, а тут такое.

– Але, Саша?

Саша напрягся. По телефону Лены сейчас говорит ее подруга Оля, но ее Саша слышит первый раз, как и ее голос.

– Да это я, кто это?

– Это не важно, долго буду объясняться, – мнется неуверенная в себе Оля, она не знает, как это все лучше сказать, поэтому говорит сразу и резво, как есть, что нужно делать. – Можешь забрать Лену?

– Что с ней?

И Оля отвечает, мямля, а Саша становится с каждым ответом все более резкий, серьезный, уже все понимая. Семен Семеныч делает, щурясь, глоток чая, и, подкручивая, поправляет усы, смотря на Александра вперед, уже догадываясь, что впереди произойдет.

– Ну-у-у-у… ей нехорошо, она перебрала…

– Где она сейчас?

– Капитанов строителей, дом сто двадцать пять, адрес я тебе пришлю, ты приедешь?

– Да, сейчас буду.

Саша объясняет Семен Семенычу ситуацию, и Семен Семеныч, помня еще их свадьбу, и то, как он на ней смешно пьяный отплясывал, едет с ним.

Белая БМВ и два черных джипа едут через всю Москву по пробкам.

Снова звонок, снова Лена….

– Ну ты там где? – недовольно интересуется Оля, видимо делая ему одолжение, как будто желает только избавиться от лишних проблем в доме. Тон ее голоса сейчас напоминает то, как госпожа свысока обращается к нерадивой грязной должнице – рабыне.

Саша сдерживается, чтобы по телефону ее не убить, и говорит: «Скоро буду, пять минут».

Она потом еще три раза звонит с похожими вопросами: «Ну, долго еще?», «Ну где ты там уже?», «Долго тебя еще ждать?» А Саша и так торопится, как может, стараясь быстрее пересечь поперек сплошных всю Москву по встречке и пытаясь быть спокойным, и ей отвечает: «Скоро буду, еще буквально секундочку… секундочку».

Они останавливаются у подъезда, парковочных мест нет, джипы заезжают на травку детской площадки, а Бэха встает криво-косо на бордюр. Саша уже около подъезда, а Семен Семеныч только выходит из джипа.

Без описания Семен Семеныча книга потеряет всякий смысл. Семену сорок пять лет, его не зовут Семен, а отчество его не Семенович, но все его называют именно так. Это единственный персонаж, чье имя в книге не изменилось.

До начала своей «карьеры» он работал в милиции и увлекался боксом, в нем два с небольшим метра роста и за сто двадцать килограмм чуть обрюзгшей массы. Он пережил девяностые и пережил бы их еще несколько раз. Его голова больше напоминает грецкий орех или голову неандертальца, огромные кулаки, усы, а от волосатости его рук и груди веет теплом даже зимой и становится неудобно, когда стоишь рядом, за свой низкий тестостерон.

Сейчас он в черной кожаной куртке, черной, заправленной футболке, черных брюках, черных носках и в бежевых стариковских ортопедических сандалях, как из СССР, с торчащими из больших прорезей носками.

Что, что, что? Смешные стариковские сандали на таком персонаже? Да, и такое было…

Из соседнего джипа следом за ним выходят два раскаченных помощника из свиты (читайте «охранника»). Они в костюмах, при параде, и смотрятся, как дети, по сравнению с брутальным Семен Семенычем, если конечно не смотреть на недоразумение, надетое на его ноги.

Семен подходит к подъезду Саша смотрит на него, то есть чуть ниже, и молча думает: «Да ладно? Нелепые сандали, как из советского союза?» И улыбается, пялясь на них.

– Это сандали?

Для Семена это видно не первый такой вопрос за день… и он злится. И отмахивается от вопроса, как от назойливых мух, и как бы оправдывается. Эх… Семен Семенович…

– Да, жена купила, натуральная кожа, удобные, ноги не потеют…

Четыре здоровых мужика заходят в тесный лифт, прижимаясь к друг другу, Саша стоит напротив Семена и смотрит вниз, на сандали.

– Завязывай уже.

– Не… че? Реально клевые сандали…

– Я же не мог не надеть их, понимаешь, жена бы обиделась!

Саша, соглашаясь, кивает головой, поднимая зажатые губы: «Конечно, это бесспорно…»

Они стоят около входной двери.

Семен жмет на звонок большим пальцем, размером с него.

За дверью голос: «Кто там?»

– Это Саша, я приехал за Леной.

– А это кто с тобой?

Саша, коротко оглядев бывших костоломов, произносит: «Друзья»… А в ответ затишье, и добавляет: «Давай, открывай уже, задолбался я сюда ехать, я что, приехал тут стоять?»

Дверь тихо и нерешительно отпирается и медленно, медленно открывается. Саша решительно ее толкает, девочка чуть отбегает и замирает, видя, как заходит в квартиру гораздо больше незнакомых людей, чем она ожидала.

– Куда идти? – спрашивает Саша, а Оля уже на ходу отвечает, чуть заикаясь, видя как, пригибаясь, заходит в квартиру Семен, который в два раза выше нее: «Пп-п-пойдем…»

А Семен, оказавшись уже в коридоре, говорит вслед басом: «Саша, я зайду на кухню попить водички, запарился уже». И поправляет черный кожан.

– Иди, иди…

Саша идет по коридору, заходит в комнату, там около стенного шкафа стоит высокий блондин, а напротив, рядом с окном, на полу лежит тело – Лена. Вернее видно только ее ноги и попу, но их он ни с чем не спутает. Остальная часть тела скрыта за креслом или под ним, толком понять нельзя, если смотреть от двери. Но складывается такое ощущение, что она хотела забраться под него, но до конца не поместилась и заснула на полпути.

– Что с ней?

Парень с феньками веселый, вялый и жизнерадостный довольным голосом отвечает (да, и стоит отметить, что там конкретно воняло травой): «Мы пили одно и то же, а ее как развезло…»

Саша злится на все и особенно на расслабленного упыря…

– А что она на полу делает в такой позе? Что, уложить не могли? – Саша поднимает Лену с пола, ее голова лежала рядом с батареей, а на голове уже вскочила шишка, она почти без сознания, вся ее кофта в блевотине… Лена белая и холодная, она дрожит, ее глаза закатываются. С трудом бессвязно проговаривает, как Золушка, которую спасли: «Саша, ты приехал за мной?» – А напуганная евреечка, в отличие от укурка-друга, поумнее и добавляет, понимая всю опасность и проблематику: «Мы не знали, что делать и позвонили тебе…»

В комнату заходят два амбала-имбицила, и за ними Семен Семеныч, он с порога командует: «Берите, кладите ее на задний диван джипа, сейчас мы подойдем, и смотрите, чтобы она не задохнулась. Если что – сразу в больничку, семьдесят первая – тут, в соседнем доме, знаете? Если что, мы сразу подъедем…»

Они хором: «Хорошо», – как дети в школе.

– Ну все, идите, – добавляет Семен.

Один из мужчин из свиты поворачивается к бывшим студентам спиной, достает Макаров и дает Семену. Семен морщится, примерно так же, как неделю назад, когда ему жена подарила сандали и заставила идти в них на работу. «Ну Люб, ну зачем? Ребята будут смеяться…» А жена в ответ: «Ничего, зато ноги здоровые будут, это же натуральная кожа!» Возвращаемся к Макарову… Семен отвечает: «Зачем? Тут одни дети, они что, меня убьют?» Охранник жмет плечами, типа: «Все может быть…» – И Семен Семеныч неохотно засовывает малюсенький по сравнению с ним Макаров за пояс.

Охранники аккуратно уносят Лену.

Укурок видит сандали Семена, а тот слышит его короткий смешок.

– Ха, сандали… – нервный смешок.

А Семен Семеныч – серьезный мужчина, его кулак размером с два моих. И он бьет им в голову, сносит тощего мальца силой, а тот бьется плашмя, как тряпка о стену. А Семен Семеныч, тыкая в него пальцем, доведено орет.