Текст книги "Львиное Сердце"

Глава 9

Цепочка кудрявых облаков плыла над рекой Уай. Воздух был прохладным и чистым, откуда-то свысока доносилась трель жаворонка. Деревья на дальнем берегу одевались молодой листвой. В близлежащем загоне, зеленом от весеннем травы, блеяли ягнята, им отвечали матери-овцы. Ведомая твердой рукой упряжка из четырех волов тащила плуг по соседнему полю. Ристалище было покрыто грязью, но это не останавливало Хьюго, Реджинальда и меня. Из-за суровой зимы – снежный покров не сходил месяцами – приходилось упражняться только во внутреннем дворе замка. Теперь мы могли наконец наскакивать по очереди друг на друга и практиковаться со столбом.

Прошло почти три года со времени визита герцога Ричарда в Стригуил. К моему великому счастью, гибель Фиц-Варина списали на несчастный случай. Вскоре после этого Роберт Фиц-Алдельм и большинство его дружков уехали и Бого вместе с ними; жизнь моя стала гораздо приятнее. Да, мне пришлось терпеть наказание за самовольную отлучку в Аск, но всего несколько месяцев. Впечатленная моей покорностью придирчивому майордому и, как я подозревал, уступив просьбам Изабеллы, Ифа одним махом сняла все ограничения. Опасаясь снова лишиться свободы, я с тех пор старался не встревать в истории.

А еще упражнялся, как никогда прежде. Мне больше не приходилось брать лошадь взаймы. На боевого скакуна средств не было, но серебряных пенни Ричарда хватило на обычную лошадку, годную и для верховой езды, и для сельской работы. Не будучи знатоком по части лошадей, я прибег при покупке к помощи Хьюго. То был горячий жеребец с мощной, мускулистой грудью и сильными задними ногами. Я нарек его Лиат-Маха – в честь серого коня из колесницы Кухулина, лучшего друга моего тезки Фердии. Господь и все его святые, как я любил эту лошадь! О более преданной скотинке не стоило и мечтать.

В подаренном герцогом кошеле осталось еще достаточно денег на гамбезон, круглый шлем и щит, а также на собственный меч. На последние монеты я разжился туникой, сапогами и кинжалом для Риса. Эта последняя покупка принесла мне почти столько же радости, как приобретение Лиат-Маха. С глазами, полными слез, сжимая клинок так, словно он был из чистого золота, Рис поклялся состоять при мне до конца дней. Уже впечатленный к тому времени его непоколебимой преданностью и готовностью выполнять любую порученную работу, я торжественно принял эту клятву. Немного вытянувшийся, не такой тощий, как прежде, Рис повсюду следовал за мной. И теперь, как обычно, стоял у столба.

Хьюго и Реджинальд почти закончили выполнять последнее упражнение. Впереди шли Хьюго и Реджинальд, причем Хьюго – с небольшим отрывом. Я был последним, но успехи мои множились, пусть и со скоростью улитки. Несмотря на все это, я наслаждался каждой минутой. Ничто не сравнится с ощущением, когда ты мчишься галопом на боевом коне. Даже от нанизанного тростникового кольца сердце начинало лихорадочно биться; мне предстояло убедиться, что при атаке на настоящего врага оно и подавно готово выпрыгнуть, трепеща, из груди.

Каждый из нас подошел к последнему туру. Хьюго, с двумя очками в запасе, держался все более уверенно: он гордо восседал на лошади, не сомневаясь в победе. Реджинальд, главная надежда которого заключалась в том, чтобы стать вторым вместе со мной, хмурился, как туча.

Мне не составляло труда свистнуть Рису. Парнишка мог «случайно» упасть, когда конь Хьюго приблизится к перекрестью и кольцу. Рис был мастер изображать травмы. Пожелай я выиграть, он охотно ковылял бы несколько дней на одной ноге, чтобы увенчать обман.

Но нет, решил я. Лучше проиграть, чем победить путем обмана.

Колебания плохо сказываются на внутреннем состоянии. Опустив копье, я прицелился и погнал Лиат-Маха к столбу. Мы помчались по ристалищу, конь и человек, слившиеся в единое целое. Я нанизал кольцо так чисто, точно оно было размером с большое блюдо. Подъехав к друзьям, я потряс им перед Хьюго.

– А ну-ка побей, приятель, – сказал я, светясь от удовольствия.

К моей радости, ему это не удалось.

Реджинальд ударил хорошо, что позволило ему почти нагнать Хьюго, но победа была за мной.

Друзья поздравляли меня, а я улыбался так, что стало больно щекам. Все прекрасно в этом мире, думал я. Наконец-то мне покорилась верховая езда с копьем. Еще я умел сражаться в доспехах, пешим или сидя на Лиат-Маха, и чаще побеждал, чем проигрывал. Хьюго и Реджинальд стали моими надежными друзьями, за которых не жалко пролить кровь. Рис, верный, как пес, был дорог мне, как семья.

Семья.

Меня ужалила тоска, а вслед за ней – чувство вины.

Я подумал о матери и отце, о братьях: три года я не видел их и не получал от них вестей.

И, как порой бывает, Господь подшутил надо мной. А быть может, это забавлялся Люцифер.

– Корабль!

Возглас дозорного заставил меня обернуться в сторону Уая.

Парус, раскрашенный в цвета де Клеров, показался вдали, медленно приближаясь к той самой пристани, на которую некогда сошел я. Сам по себе корабль был непримечательным. Такие приходили по нескольку раз в месяц, доставляя товары и вести из замков графини на побережье. И лишь изредка приплывали суда из Ирландии. Больше интересуясь вином, которым я пообещал угостить друзей, и тарелкой жареного мяса, готовившегося в моей любимой таверне, я выбросил корабль из головы.

Вернувшись в замковый двор, мы расседлали и напоили коней, потом хорошенько вычистили их. Хьюго и Реджинальд занялись скакунами своих хозяев, тогда как я, по-прежнему не состоявший ни при ком, привалился к стене конюшни и глядел на них. Обычно я отпускал едкие замечания насчет их работы, они же грубо намекали, что лучше не зубоскалить попусту, а помочь. Беседа наша была шумной и почти похабной. Так уж заведено среди молодых парней, а зачастую и мужчин намного старше их, когда они собираются в кучу.

– Мама говорит, что употреблять такие слова – дурная манера.

Я повернулся и увидел, что к нам подходит Изабелла, одетая в платье из синей шерсти, на ногах – кожаные сапожки тонкой работы. Одной рукой она поддерживала недавно заведенного черно-белого котенка, совсем крошечного.

– Графиня права, – пролепетал я, изрядно смутившись и надеясь, что она не услышала самых резких выражений. – Простите меня, госпожа.

Она лукаво усмехнулась.

– Мне приходилось слышать кое-что похуже. У кузнеца поганый язык, и у лесничего тоже.

Я хмыкнул – она была права.

– Вашей матушке известно о том, что вы знаете подобные выражения?

Испепеляющий взгляд.

– Разумеется, нет.

– Вы еще не придумали имя для котенка? – спросил я, чтобы переменить тему.

– Брат хочет назвать его Гилбертом. – Она помедлила и возмущенно добавила: – В свою честь.

Я улыбнулся – это имя часто выбирали для котов.

– А вы не хотите.

– Нет! Он мой, а не брата. – Девочка с любовью погладила котенка, и тот замурлыкал, на удивление громко для такого крохотного существа. – Не могу решить: то ли Крошка Мяу, то ли Крошка Лапка.

– Если он мяукает так же, как мурчит, лучше назвать его Большой Мяу, – предложил я.

– Нет.

За годы, минувшие со времен нашей первой встречи, самоуверенность Изабеллы окрепла еще больше.

– Как скажете, госпожа. Котенок ваш, и называть его вам, – сказал я и протянул руку, чтобы пощекотать малыша под шейкой. – Уверен, какое бы имя вы ни выбрали, оно отлично подойдет.

– Где майордом?

Вопрос прозвучал резко, голос был мне незнаком.

Мы обернулись.

В главные ворота вошел черноволосый мужчина приятной внешности, в подбитом мехом темно-зеленом плаще, из-под которого выглядывала облегающая малиновая туника. На ногах у него были длинные штаны, на поясе висели меч и кинжал. Я дал бы ему около тридцати лет. Гордая осанка выдавала рыцаря – как и дородный оруженосец, семенивший в паре шагов позади господина. Я прежде не видел этого человека, но что-то в нем показалось мне знакомым. Правда, я не мог уловить, что именно.

– Кто это? – спросила Изабелла.

– Понятия не имею, госпожа, – ответил я. Но тут меня осенило. – К молу только что причалил корабль. Возможно, он приплыл на нем.

– Похоже, он страшно спешит.

Поскольку майордома нигде не наблюдалось, взгляд новоприбывшего упал на Хьюго. Подозвав его к себе, рыцарь произнес несколько фраз и указал на большой зал. Навострив уши, я разобрал слово «графиня».

Не глянув ни на меня, ни на Реджинальда, Хьюго побежал по ступенькам.

– Я хочу посмотреть, что будет, – заявила Изабелла и пошла следом.

Мне не было смысла спешить за ней: какие бы новости ни доставил рыцарь, они предназначались исключительно для графини и майордома. Поэтому я обуздал свое любопытство до того времени, когда вернется Хьюго и что-нибудь расскажет. Пока же я исподволь поглядывал на рыцаря, нетерпеливо расхаживавшего взад-вперед и постоянно смотревшего в сторону зала. Наконец я понял, что́ привлекло мое внимание: плоская голова. Вглядываясь более пристально, я стал узнавать другие черты: черные как смоль волосы, острые скулы. Родич Фиц-Алдельма, решил я. Кузен или, что более вероятно, старший брат. И, судя по манере держаться, такой же задавака.

Хьюго вернулся быстро. Он сказал что-то рыцарю, и тот побежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Оруженосец несся за ним.

Хьюго подошел к нам с Реджинальдом.

– Он к графине. Какие-то вести из Ирландии, похоже.

Мне все еще хотелось выяснить, кто это такой.

– Он из Фиц-Алдельмов?

Хьюго кивнул:

– Брат твоего приятеля. Его зовут Гай.

У меня не было причин опасаться брата Сапоги-Кулаки, однако по коже у меня пошли мурашки.

– Должно быть, случилось что-то важное, раз он так спешно стремится попасть к ней.

– Я ничего не слышал, – сказал мой друг. – Графиня сразу отпустила меня. Я объявил гостя и собирался задержаться у дверей, но тут подоспел майордом. Пришлось выйти.

Хьюго выглядел слегка подавленным.

– Если это что-то важное, мы узнаем. А если нет? – Реджинальд пожал плечами. – Признаться, выпивка волнует меня куда больше.

– Тогда нам стоит покормить лошадей, – сказал Хьюго, берясь за вилы. – Приступим.

Я присоединился к друзьям, потому как Лиат-Маха тоже ждал своей порции сена. За работой приятели перешучивались, но у меня в голове мысли вертелись, как мельничное колесо. Новости из Ирландии я получал по большей части от членов корабельных команд, редко сообщавших что-нибудь действительно стоящее. Все сведения они брали из разговоров в тавернах: слухи о сражениях от Мюнстера до Коннахта и Лейнстера, приукрашенная молва о происках английских лордов и ирландских королей. Я давно пришел к выводу, что эти россказни запутаны и перевраны из-за многочисленных пересказов и в них невозможно отделить правду от вымысла.

Доставленные братом Фиц-Алдельма сведения были, надо полагать, совершенно иного толка.

Это не имеет никакого отношения ко мне, говорил я себе. Нет на этой Божьей земле никаких оснований считать иначе, и все же плохое предчувствие не давало мне покоя, как не дает покоя собаке кость с мясом.

Я услышал, как Изабелла зовет меня. В голосе ее угадывалась тревожная нотка, девочка словно готова была расплакаться. Решив, что она потеряла котенка или случилось что-нибудь еще в этом роде, я воткнул вилы и вышел из конюшни, готовый помочь ей.

Она неслась вниз по лестнице с пугающей скоростью.

– Фердия!

Я поспешил к ней.

– Где Крошка Мяу, миледи?

Она нахмурилась.

– Я оставила его с Гилбертом.

– А! – воскликнул я, чувствуя себя немного неуютно. – К чему тогда спешка?

– Был мятеж. И большая битва. Погибли люди.

Страх мой всколыхнулся, нависнув надо мной, как большой крылатый зверь.

– Подробнее, госпожа. Где?

– В Ирландии. В Лейнстере.

– Лейнстер – большое королевство, госпожа, – произнес я наигранно спокойно.

– Руфус! – раздался оклик сверху лестницы.

Я поднял глаза. На меня смотрел майордом, лицо его было суровым. Само по себе это ничего не означало, ибо душа его была воистину из камня, но вкупе с нетерпением Гая Фиц-Алдельма и тревогой Изабеллы могло говорить о многом.

– Северный Лейнстер, – прошептала Изабелла. – Кайрлинн.

Кровь отхлынула у меня от лица.

– Кайрлинн? – Я посмотрел на нее.

Она кивнула и, благослови ее Господь, пожала мне руку.

– Руфус!

Вымученно улыбнувшись Изабелле, я направился к лестнице. Глаза мои застила пелена. Помню скрип ступеней, когда я поднимался, и шершавый поручень под ладонью. Вздернутый подбородок майордома, приказавшего следовать за ним, и отказ отвечать на мои вопросы.

В дальнем конце зала я разглядел Фиц-Алдельма. Он стоял перед графиней, сидевшей в своем большом кресле. Пока мы шли к ним, наши сапоги ворошили подстилку на полу, и ноздри мои наполнил аромат свежескошенной травы. Странно, не правда ли, как сохраняются в памяти мелкие, незначительные детали во время таких потрясений?

Свирепый взгляд Фиц-Алдельма напомнил мне аланскую собаку[12]12
  Аланская собака (алан) – вымершая порода собак, считающаяся предком овчарок.


[Закрыть], готовую вцепиться мертвой хваткой в дикого кабана. В этом он очень схож со своим братом, подумал я. Лицо Ифы, обычно открытое и любезное, теперь было хмурым и непроницаемым. Внутри меня все сжалось. Эта встреча не предвещала ничего хорошего.

– Я привел вам Руфуса, госпожа, – сказал майордом и отошел в сторону, оставив меня стоять под пристальными взорами Ифы и Фиц-Алдельма.

Я поклонился, желая оказаться где угодно, только не здесь. Осознав несбыточность своего желания, я распрямился и постарался не выказывать страха.

– Дурные вести пришли из Ирландии, – сказала Ифа по-французски.

Если бы она говорила по-ирландски, Фиц-Алдельм не понял бы ее, подумалось мне, но не это было главной причиной. Выбор языка говорил о недовольстве мной.

– Какие вести, госпожа?

– Твой отец и братья подняли мятеж против короны, – заявил Фиц-Алдельм, глядя на меня так, словно я был куском собачьего дерьма, приставшим к его подошве.

Помня слова отца, я не мог поверить в то, что слышал. Засады и удары исподтишка – это да. Но не мятеж. Я посмотрел на Фиц-Алдельма.

– Странные новости. Когда это случилось, сэр? – спросил я, едва не поперхнувшись при последнем слове.

– В прошлом месяце. Собрали силы и напали на крепость своего господина. А еще сожгли несколько деревень. Погибли два рыцаря, один из них был моим добрым другом.

– Это сделал мой отец? – огрызнулся я.

– Да, – отрезал Фиц-Алдельм. В глазах его появился блеск, очень мне не понравившийся.

– Я тебе не верю.

– Похоже, мой брат был прав. Ты меня лжецом решил назвать, мальчишка?

Ифа хмуро смотрела на меня. Мне следовало держаться осторожнее. Помедлив немного, я сказал:

– Мой отец был побит однажды, сэр. Затем он дал клятву верности и отправил меня сюда как заложника в знак своей преданности. Ему нет смысла восставать. Мятеж подавят, а моя жизнь будет под угрозой.

– И тем не менее, – с ухмылкой заявил Фиц-Алдельм, – он заделался мятежником и твои братья вместе с ним. Бунт продолжался около месяца. Много солдат и преданных английскому делу ирландцев расстались с жизнью. Мир был восстановлен, только когда из Дублина выслали войско.

Я покачал головой.

– А мой отец? Мои братья?

Злая усмешка.

– Твои братья умерли первыми.

Потрясение было сильным, как от удара в лицо. Обычно знатных воинов брали в плен, а не убивали.

– Первыми?

Когда я задавал этот вопрос, голос мой дрожал.

– Да, в бою, где разбили отряд твоего отца. Он отступил с остатками сил в свою крепость. Карлинн – так, кажется? – Фиц-Алдельм намеренно исказил название, как я заметил, а потом ехидно добавил: – Он и твоя мать сгинули, когда поселение сгорело дотла. – Рыцарь улыбнулся, показав волчий оскал, и прошептал так, чтобы слышал один я: – Я сам бросил факел в солому.

У меня закружилась голова. В ушах зашумело.

– Они все мертвы?

– Предатели не заслуживают иного. Теперь ты – единственный из твоей семьи, кто остался в живых.

В словах Фиц-Алдельма прозвучала неприкрытая угроза.

Я разевал рот, как рыба. Совершенно выбитый из колеи, я даже не думал о своем собственном положении. Взгляд мой обратился на Ифу.

– Я не совершил никаких преступлений, госпожа.

Как и мой отец, как и мои братья, хотелось мне крикнуть. Только что-нибудь очень серьезное могло побудить их к мятежу. Что-то случилось.

– Не совершил, – строгим тоном сказала графиня. – Но в твоих жилах течет кровь изменников.

– Собираетесь казнить меня, госпожа? – огрызнулся я, не думая о собственной судьбе. – Ясно как день, что ему этого хочется.

Я презрительно мотнул головой в сторону Фиц-Алдельма.

Ифа встретилась со мной взглядом. Никто не произнес ни слова.

Ей хватит духу отдать этот приказ, подумал я с холодком в груди.

– Это верно, что Фиц-Алдельму хотелось бы увидеть твою голову отделенной от туловища, и чем скорее, тем лучше. – Ифа помедлила, потом продолжила: – Однако графиня Стригуила – я. И мне решать, как быть с тобой.

Мрачное видение темницы под залом нависло надо мной, и, вопреки моим стараниям, я дрогнул.

– Меня отправят в заточение еще раз, госпожа?

Я выделил три последних слова, напоминая о неподобающем обращении, которому я подвергся со стороны другого Фиц-Алдельма, Роберта, он же Сапоги-Кулаки.

– Не вижу в этом необходимости, – несколько смягчила тон Ифа.

– Госпожа… – начал Фиц-Алдельм.

Графина жестом оборвала его.

– Ранее Фердия поклялся не уходить без разрешения и сдержал слово. Все его родичи мертвы, время проявить милосердие.

– Хорошо, госпожа.

Отвесив графине надменный поклон, Фиц-Алдельм бросил на меня взгляд, полный ненависти.

– Можешь идти, Руфус, – сказала Ифа. – Разрешаю тебе посетить приорат, если хочешь.

Горе алым пламенем застило мне взор. Слезы текли по щекам. Не в силах говорить, я поклонился графине и удалился, храня остатки достоинства. Всю дорогу до двери спину мою сверлил тяжелый взгляд Фиц-Алдельма.

Глава 10

В последующие дни мне некогда было предаваться горю, разве что по ночам, закутавшись в одеяло, или при посещении церкви, где я опускался на колени. Все остальное время занимала борьба. Слух об измене моей семьи распространялся со скоростью заразы. Почти все в Стригуиле стали относиться ко мне с подозрением, за мной постоянно наблюдали и следили, если я выходил из замка. Еще мне приходилось иметь дело с Фиц-Алдельмом. Поначалу он взял за правило слоняться поблизости от того места, где я работал. Громкие, обидные насмешки так и сыпались на меня и моих друзей. Если Рису случалось подойти к нему слишком близко, он получал пинка. Когда Фиц-Алдельм прознал, что у меня нет собственного рыцаря, он быстренько назначил меня своим вторым оруженосцем. Первый оруженосец, пухлый, губастый юноша, которого я видел в день их прибытия, с радостью переложил на меня львиную долю своих забот.

Я мог бы обратиться к майордому или графине, но мне доводилось работать на многих рыцарей; к тому же положение мое стало гораздо более ненадежным, чем когда-либо прежде, и молчание было самым разумным выбором. Если бы Фиц-Алдельм бил меня без причины, у меня появилось бы основание пожаловаться графине, но он был слишком хитер. Вместо этого мерзавец донимал меня язвительными замечаниями насчет моей семьи и выискивал огрехи во всем, что я делал. Он мог опрокинуть на стол кубок, стоило мне поднести к нему кувшин с вином, или спрятать нож, положенный мной рядом с подносом, чтобы ославить меня перед своими друзьями как ирландского недоумка, которому нельзя поручить самую простую работу. Да, это был тот еще лис. Время от времени в присутствии множества людей он возносил мне хвалу – мол, не всякий человек похож на свою предательскую родню.

Я ненавидел его все сильнее, придя к выводу, что он хуже брата. Всякую ночь я засыпал с мыслью об убийстве, но к утру желание мое охлаждалось стремлением побольше разузнать о своей семье, а также осознанием того, что стоит мне хоть пальцем его тронуть – и жестокой расправы не избежать. Я жаловался на несправедливость Хьюго и Реджинальду, говоря им, что мой отец никогда не восстал бы без серьезного повода и что Фиц-Алдельм в чем-то лжет. Друзья благоразумно убеждали, что без доказательств я ничего не добьюсь.

Стиснув зубы, я молился Богу. И все же Стригуил, еще недавно бывший таким приятным местом, превратился для меня в чистилище. Все мое существование сводилось к службе у Фиц-Алдельма, принятого Ифой ко двору. Если только кто-нибудь из нас – он или я – не умрет либо не покинет замок, мне предстоят долгие годы мучений. Не удавалось ничего выяснить и о судьбе моих родителей.

Мне сдается, что, если бы не Рис, я покончил бы с собой в эту годину тяжких испытаний. По ночам я стоял на стене, вспоминал Фиц-Варина и хотел отправиться следом за ним. Но я чувствовал ответственность за мальчишку, понимая, что без меня он вернется к прежнему жалкому существованию. И тогда я делал шаг назад, говоря себе, что смогу выдержать.

Хьюго и Реджинальд давали немало утешения. Они не могли помешать Фиц-Алдельму измываться надо мной, но зловредный рыцарь не всегда находился среди нас. Двое друзей выполняли многие взваленные на меня дневные труды, принося мне не только физическое, но и душевное облегчение. Они настаивали, чтобы я ходил с ними на ристалище, и велели во время учебных схваток видеть в каждом из них Фиц-Алдельма. В таверне мне никогда не приходилось развязывать мошну. Короче, они относились ко мне как к брату, вот почему совесть до сих пор гложет меня, когда я вспоминаю о том, как мы расстались.

Дни складывались в недели, недели – в месяц. Каждое утро пение птиц наполняло воздух. Приходили и уходили дожди. На улице становилось теплее. На лугах резвились ягнята, телята с довольным видом дремали на солнышке. Приплывали корабли из Ирландии, но новостей из Лейнстера было мало. Насколько я понимал, на землях, принадлежавших некогда моему роду, установился «мир». Изъятые именем графини, они перешли под прямое правление англичан.

Я часто грезил, как возвращаюсь, сколачиваю войско и забираю свое назад, но то были несбыточные мечты. Воины моего отца в большинстве своем погибли, остальные рассеялись. Да, некоторые области Ирландии оставались свободными, но почти все короли присягнули на верность Генриху. За их столами меня не ждет радушный прием, никто не предложит людей и оружие. Хотя король Ольстера не встал на колено перед Генрихом, его тогдашний отказ помочь отцу не оставлял сомнений том, что мне, сироте с единственным спутником – валлийским мальчишкой, рассчитывать не на что.

Горькая правда заключалась в том, что в Ирландии для меня не осталось ничего, кроме семейных могил да бесславной участи – разыскивать последних живых родичей по материнской линии, обитавших в Мите. Даже если они примут меня, в чем нет никакой уверенности, я буду влачить существование «очагового рыцаря» – так называли младших сыновей, не имевших земли или наследства, вынужденных оставаться дома и работать ради пропитания.

Из двух зол выбирают меньшее, гласит пословица, и это правда. Стригуил стал мне домом. Фиц-Алдельм из кожи вон лез, стараясь превратить мою жизнь в ад, но я, подобно волу, впряженному в ярмо жестоким хозяином, несмотря ни на что, шел дальше. Меня поддерживали сила воли и жажда мести. Со мной были Рис, Хьюго, Реджинальд и еще – Изабелла. Дородный повар, которому я напоминал сына, по-прежнему помогал мне. Нашлись и другие, те, кто забыл о предательстве моего отца или кого не интересовали новости из Ирландии.

Как ни странно, мне самому хотелось быть поближе к Фиц-Алдельму. Только от него я мог узнать, что именно произошло в Кайрлинне в тот ужасный день, когда погибли мои родители. Если я сбегу из Стригуила, наши пути никогда не пересекутся. Если же останусь, то есть надежда, пусть и призрачная, когда-нибудь узнать правду.

Все изменилось в один прекрасный вечер с прибытием гонца; дело было в конце апреля. Он привез очередное требование герцога Ричарда – прислать пополнение в его войско, как рыцарей, так и солдат. Земли за Узким морем сулили богатую добычу и щедрые награды на турнирах, поэтому неудивительно, что Фиц-Алдельм оказался среди тех, кто обратился к графине за разрешением отправиться туда. Я решил последовать за ним – стоять и смотреть, как убийца моих родителей уезжает прочь, было бы хуже вечного проклятия. По пути к Саутгемптонскому порту, размышлял я, может подвернуться случай застать его врасплох и вырвать признание. А если нет, я поеду за ним за море и подожду другой возможности. Я не задумывался о том, во сколько мне обойдется перевезти себя самого, Риса и Лиат-Маха или на что мы будем жить в чужой стране.

Уход следовало держать в тайне. Знать мог только Рис, так как я брал его с собой. Как ни печально, Хьюго, Реджинальд и Изабелла должны были оставаться в неведении, поскольку они могли ненароком выдать меня. Но, по правде говоря, я молчал из опасения, что они сочтут мой замысел тем, чем он и являлся, – плодом ума человека, совершенно лишившегося рассудка. Другими словами, глупца.

Графиня дала разрешение Гаю Фиц-Алдельму седмицу спустя после приезда гонца от Ричарда. Рыцарь с оруженосцем уехали сразу. Мне не терпелось последовать за ними, но я почел за благо отправиться обычным манером, на следующий день. Мне требовались Лиат-Маха и снаряжение, поэтому я сделал вид, что собираюсь на ристалище. Как правило, меня сопровождали туда Хьюго и Реджинальд; пришлось дожидаться, когда они займутся делами, а у меня их не будет. Узнав, что я не собираюсь им помогать, мои друзья не обрадовались и не преминули напомнить о том, как частенько делали мои задания за меня. Жалея, что не могу сказать им правду, я пообещал поставить выпивку в качестве возмещения, и они ушли.

Мы с Рисом выходили через главные ворота, когда Изабелла окликнула нас с переходного мостика наверху. Ее няньки, как водится, не было видно. Девочка бегала сама по себе: удила рыбу в реке, наблюдала за живностью в полях или, как сейчас, подглядывала за миром с одной из лучших в Стригуиле точек обзора.

Чувство вины захлестнуло меня, когда я приветственно вскинул руку. Вопреки всем павшим на меня подозрениям, Изабелла осталась моим другом. Она даже поверила моим предчувствиям в отношении Фиц-Алдельма и согласилась, пусть и неохотно, что ее мать не внемлет моим жалобам. Уйти, не попрощавшись, было нехорошо само по себе, теперь же мне предстояло еще и солгать, выходя из замка.

– Госпожа?

– Ты на ристалище?

Я кивнул, надеясь, что Рис, выбравший самую нарядную свою одежду, не выдаст нас.

– А где Хьюго и Реджинальд?

– Все еще в трудах, госпожа.

Изабелла нахмурилась.

– Почему ты им не помогаешь?

Ох уж эти женщины! Их способность улавливать малейшую недосказанность всегда изумляла меня.

– Они почти уже управились, госпожа.

– Обычно вы всегда ходите вместе.

– Верно, госпожа, но сегодня я устал их дожидаться.

Чувствуя себя неуютно и опасаясь сболтнуть лишнего, я шагнул к воротам.

– Тогда я пойду с тобой, – заявила девочка, направившись к лестнице.

– Стойте!

Я посмотрел на Риса и увидел на его лице тот же ужас, которым был объят я. Я не мог запретить Изабелле идти со мной, но не отваживался бежать у нее на глазах. Неизвестно, когда представится следующий случай, да и Фиц-Алдельм с каждым днем будет все дальше от меня. Нет, уходить нужно сейчас.

– Леди Изабелла!

Призыв няньки не мог послышаться в более подходящее время.

Изабелла, однако, по своему обычаю не обратила на него внимания и продолжила идти к нам. Я облегченно выдохнул, когда нянька заметила девочку из дверей большого зала и со всех ног устремилась к ней, пронзительно вереща и обещая суровые кары. Признав поражение, Изабелла сделала вид, что хотела только погладить Лиат-Маха.

– Жарковато упражняться со столбом в доспехах, – сказала она, заметив сверток из вощеной кожи, в котором хранилась моя кольчуга. Ее острые глаза увидели, что он приторочен позади седла.

– Мы с Хьюго и Реджинальдом намерены потом сражаться пешими, – сказал я, начав врать напропалую.

– В такой зной?

Она указала на солнце, стоявшее прямо у нас над головой.

– А… Ну да, госпожа.

– Леди Изабелла!

– Будь осторожен, иначе бедный Лиат-Маха получит солнечный удар.

– Я позабочусь, чтобы этого не случилось, госпожа. Не бойтесь.

– Уж будь любезен, иначе я никогда тебя не прощу.

– Да, госпожа.

Я склонил голову, пряча свою печаль, и подумал: «Ты и так никогда меня не простишь».

Прошло полмесяца. Не стану вдаваться во все загибы и повороты этой истории. Достаточно сказать, что для нас с Рисом настали трудные времена. Бегство из Стригуила прошло относительно легко, но потом удача нам изменила. Вынужденные из-за отсутствия монет ехать вдоль эстуария Северна, а не пересекать его на корабле, как Фиц-Алдельм, мы сделали большой крюк. Не лучше дела шли и на второй день, когда Лиат-Маха потерял подкову и пришлось разыскивать кузницу. Чуя мое отчаяние, кузнец запросил за перековку несуразную сумму – один серебряный пенни. Погода переменилась: то и дело налетали ливни, промочив нас до нитки и превратив дорогу в болото. Мы упорно шли, ночуя в лесах, и питались только сыром и ветчиной, которые Рису удалось украсть из замковой кухни. Иногда я раскошеливался на краюху свежего хлеба в какой-нибудь деревне. Овса, запасенного для Лиат-Маха, хватило на несколько дней, потом ему оставалось только щипать траву, встречавшуюся по дороге, потому что кошель мой почти опустел.

Что хуже всего, от Фиц-Алдельма и его оруженосца не поступало никаких вестей. Они слишком оторвались от нас. Шансов нагнать их до Саутгемптона почти не было, но я не поворачивал назад. Пребывание в замке обречет меня на медленную смерть заживо. Назад возврата нет, даже ценой собственной жизни.

Рис, благослови его Господь, никогда не сомневался в моих решениях. Для него это путешествие при всех трудностях казалось большим приключением. Не раз его вера укрепляла мой колеблющийся дух. Большой пройдоха, он не раз доказывал свою ловкость: воровал яйца из курятников, а однажды стянул коптившийся за домом окорок. Самой же ценной его добычей стал свежеиспеченный пирог с говядиной, украденный со стола в пекарне.

Но вынужден признать, что эти успехи были скорее случайностью, чем правилом, и когда мы подъехали наконец к Саутгемптону, то выглядели весьма жалко. С ввалившимися щеками, я – небритый, оба – покрытые грязью, мы напоминали пару бродяг самого скверного толка. У бедного Лиат-Маха на боках выпирали ребра, а шкура утратила лоск, точно он захворал.

Последний лагерь мы разбили на поляне в густом лесу. Ночью, слава богу, не было дождя, и разожженный вечером костер не составило труда снова раздуть, едва мы выбрались из-под одеял. Накануне я уяснил из расспросов, что Саутгемптон находится примерно в десяти милях. Съев на завтрак по сырому яйцу – все, чем Рису удалось разжиться тем утром, – я принялся обдумывать наше положение. Мысль, которая при выезде из Стригуила не приходила в голову, теперь не давала мне покоя.