Текст книги "Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой"

“Еврейский национальный дом”

В письме Густаву Валленбергу Фройнд писал, что Рауль, кажется, уже вполне обжился в Палестине и у него, Фройнда, такое впечатление, что “его очень интересует эта страна со всеми ее разнообразными проблемами”.

В пансионе, где жил Рауль, он общался с прибывшими евреями, которых он описывал как “очень приятных людей с большим чувством юмора”. В какой-то момент одна девушка рассказала Раулю, что ее брата убили нацисты. Об этом случае она упомянула, как пишет Рауль, “мимоходом”. “Вообще-то здесь очень мало говорят о прошлом, но почти исключительно – о будущем Палестины, в которое все твердо верят. И было бы жаль, если бы не верили, потому что Палестина – их дом и исполнение давней мечты”, – сообщал Рауль деду, который в письме внуку еще раньше выразил восхищение энергией еврейских переселенцев. Рауль продолжал:

Здесь все время своего рода бум, сам себя вызывающий. Он выражается в том, что новые иммигранты все время привозят с собой растущие потребности, а для их удовлетворения необходимо постоянное возникновение и расширение фирм и компаний. До тех пор пока народ смотрит вперед с оптимизмом и верит в будущее страны, она стремительно разрастается, привлекая денежные потоки. Но, думаю, стоит только вере на мгновение ослабнуть, здесь разразится кризис, и он будет ужасен. Надежда Палестины в том, чтобы стать промышленным центром Ближнего Востока. И многие отрасли у них уже есть, но они служат в основном тому, чтобы всеми возможными способами удовлетворять спрос на внутреннем рынке, а экспорт еще не начался. Правда, они всегда могут рассчитывать на экспорт фруктов. Экономика покоится на довольно шатких основаниях, но евреи твердо убеждены, что все будет хорошо. Они ведь привыкли к страданиям куда худшим, чем экономический кризис, так что не заботятся и не думают о рисках, а к тому же у них нет выбора – селиться здесь или где-либо еще. Я никогда не знал, что так много евреев настолько глубоко и фанатично религиозны, как многие здесь. Палестина для них – нечто гораздо большее, чем просто убежище, она для них Земля обетованная, указанная Богом страна. Ведется колоссальная работа, чтобы сделать страну пригодной для земледелия, потому что воды слишком мало, а камня слишком много. До того как они пришли сюда, здесь было всего 800 тыс. арабов, а может, и того меньше, а они хотят довести здешнее еврейское население до 4 млн. Когда иностранец удивляется, как эта страна сможет прокормить такое количество народу, они рассказывают красивую притчу. Они говорят, что Палестина похожа на шкуру антилопы. Если шкуру снять с животного, она съеживается, уменьшается в размере, и удивляешься, как антилопа могла в ней помещаться. С Палестиной дело обстоит точно так же: пока Палестина заключает в себе еврейское население, она течет молоком и медом и может вмещать много народу, но, когда евреев в ней нет, ее ценность резко уменьшается, и даже малое арабское население с его малыми запросами не в состоянии в этой стране просуществовать.

Свои знания об экономических реалиях Палестины Рауль мог почерпнуть не только за обеденным столом в пансионе, но также и во время поездок по стране. Он посетил The Levant Fair в Тель-Авиве – международную торговую ярмарку, проходившую уже в четвертый раз начиная с 1929 года. Выставка “так, ничего особенного, но город приятный, архитектура получше, чем в Хайфе, а некоторые улицы обсажены деревьями”, – сообщал он деду. Раулю очень хотелось съездить и в Иерусалим, но он откладывал поездку насколько возможно, так как интересные для него районы города были закрыты из-за беспорядков. К тому же в городе после семи вечера действовал комендантский час, который “должно быть, делает жизнь жутко скучной для всех, особенно для молодых, которые работают до семи и потом вынуждены идти домой и сидеть в своей комнате, не имея возможности сходить в кино или прогуляться. Своего рода трехмесячное пребывание в исправительном доме. Бедные евреи!” Когда Рауль наконец собрался поехать, повсюду на дороге из Тель-Авива он встречал военных, а такси мчалось с сумасшедшей скоростью – “видимо, для того, чтобы уменьшить риск попасть под обстрел”. “Это было замечательно, – подытожил Рауль свои впечатления от Иерусалима, – но из-за плохой ситуации почти ничего не увидел”.

До древнейших памятников еврейской культуры Рауль добраться не смог, но зато получил возможность ознакомиться с новейшими достижениями еврейских поселенцев в Палестине. Во время пасхальной поездки на Кинерет он с товарищами посетил “одну из новых социалистических еврейских колоний, расположенную там, где Иордан вытекает из озера” – кибуц. Во время турецкого владычества земледелие в Палестине неуклонно приходило в упадок, и большие земледельческие районы оказались заброшены. Эти земли скупали евреи, которых приезжали в Палестину по религиозным убеждениям или потому что надеялись превратить Ешув в идеальное социалистическое общество. Важным элементом такого общества были сельскохозяйственные объединения, в которых все работники получали одинаковое вознаграждение независимо от вклада в общий труд. Первый такой кибуц был создан в 1909 году. Одно из подобных социалистических хозяйств, на берегу Иордана, и посетил Рауль. То, что он увидел, произвело на него впечатление:

Это заслуживает настоящего восхищения. Арабы редко продают свою необработанную и плохо возделанную землю евреям и, если уж такое случается, дерут с них как можно больше. Поэтому евреи прилагают все усилия, чтобы как можно эффективнее использовать хозяйство, чтобы урожаи были как можно лучше. Форма организации, как я уже сказал, – социалистическое, коллективное хозяйство. В основном там живет молодежь, они трудятся с неслыханной энергией в самых отвратительных климатических условиях, сотни жизней погубила малярия. Всевозможные фрукты и овощи растут хорошо, но с зерновыми, конечно, получается так себе.

Проблемы евреев были обусловлены далеко не только экономическими причинами. Переселение евреев в Палестину с самого начала натолкнулось на сильное противодействие с арабской стороны. “Здешние евреи боятся арабов, которые начинают просыпаться и мечтать об империи, – отмечал Рауль. – Бедные, им, видимо, надо навсегда смириться с положением меньшинства, куда бы они ни поехали”. На самом деле пребывание Рауля в Палестине совпало с первым крупным арабским восстанием, возглавляемым настроенным резко антиеврейски Амином аль-Хусейни, великим муфтием Иерусалима и председателем Верховного арабского комитета. Восстание вспыхнуло в начале апреля 1936 года и было направлено как против британской власти, так и против еврейского населения. С 19 по 22 апреля в Яффе и Тель-Авиве было убито 16 евреев и 5 арабов.

Согласно письму Фройнда, восстание вскоре должно было закончиться, но из хорошо осведомленных источников Густаву Валленебргу стало известно, что “ситуация более рискованная, чем это представляется из газет, и можно опасаться взрыва”. Уезжать ли Раулю из Палестины или нет, он, однако, оставляет на усмотрение внука. “Если ты чувствуешь, что будущее чревато риском, мой совет – уезжать. Но решай сам, естественно, принимая во внимание, какую ты теряешь выгоду от своего там пребывания”. Если Рауль пожелал бы покинуть Палестину, важно, чтобы это не выглядело так, будто он “испугался и хочет покинуть поле боя”.

План сообразуется с обстоятельствами

Рауль отвечает деду, сидя в кафе в Хайфе, в которой все еще “довольно мирно”. (“Время от времени слышались взрывы, по крайней мере их слышали мои еврейские друзья – думаю, у них, бедных, нервы никуда не годятся”, – вспоминал он об этом времени через пару лет). Однако, если избегать арабских кварталов, ходить по улицам не опасно: “Было несколько попыток бросить бомбу, но результат ничтожный. Обычно бомбы взрываются слишком рано, убивая того, кто пытался совершить покушение”. Поскольку между строк дедушкиного письма он заметил беспокойство, он заверяет, что, как только восстание началось, принял решение немедленно уезжать “если того потребует ситуация, то есть не спрашивая предварительного разрешения”.

Оттенок строптивости в интонации второй части предложения – “то есть не спрашивая предварительного разрешения” – отражал растущее сопротивление авторитету Густава Валленберга, проявляемому Раулем за последний год. Различия во мнениях, приведшие к “вспышке” со стороны Рауля во время его приезда в Ниццу в феврале, еще более резко проявились в июне – июле. Рауль недоволен планом обучения, составленным дедом, находя его чересчур негибким. Ему надоело работать практикантом без жалованья, он хочет найти настоящую работу.

Вы едва ли могли не обратить внимание на некоторые опасения, высказывавшиеся в моих письмах в течение этого года и обоснованные тем, что, хотя я полагал, что теперешний план моего обучения, полностью разработанный Вами, действительно умело и логично ведет к той цели, которую Вы поставили, к заграничному банку, он при этом недостаточно служит цели дать мне возможность в скором будущем зарабатывать деньги. Работа в течение нескольких лет в в торговом агентстве и банковских филиалах за границей действительно дает полезный навык, отвечающий поставленной Вами цели, но не обеспечивает соответствующих квалификаций для того, чтобы сразу же занять хорошо оплачиваемый пост.

Из-за постоянных жалоб Рауля на недостаточную гибкость плана Густав Валленберг идет на частичные уступки. Он, правда, полагает, что лучше было бы “остаться за границей” и после прохождения военных сборов. Но, если Рауль решит перебраться в Швецию, дед поможет ему завязать контакты с высококвалифицированными людьми. Однако это, уточняет он, еще не “окончательная программа”, и, если у Рауля есть лучшее предложение, дед открыт для него. Одновременно он поясняет: если Рауль выберет Швецию, Густав считает свою “миссию” в отношении его образования оконченной, если же Рауль останется за границей, дед будет продолжать оплачивать его расходы.

Рауль со своими друзьями в Хайфе.

Сознавая, что Рауль уже не готов слепо следовать его инструкциям и более всего хочет навсегда вернуться в Швецию, Густав Валленберг имел на вооружении лишь один последний аргумент: девушки и проблемы, связанные с ними.

Единственное, чего я боюсь в связи с твоим приездом домой, – это девушки, не девушки на улице, а девушки в салонах. Связывать себя неразумно. […] Ничто так не связывает молодого человека по рукам и ногам, как работа, пока он беден. Нужно прежде всего обрести независимое положение, годовой доход в 20 тыс. и возможность содержать двух служанок. Иначе тебе нечего будет предложить своей супруге, кроме как самой превратиться в служанку, а это в конце концов неудовлетворительно.

Желание Густава Валленберга “сообразовывать план с обстоятельствами” обрадовало Рауля. Он объявляет, что на этих условиях “готов сотрудничать” и пойти навстречу пожеланиям дедушки в большей степени, чем собирался. “Не хочу скрывать, – пишет он, – в последние месяцы я стал думать, что ради того, чтобы меня услышали, нужно кричать “волки!” громче, чем вынуждают реальные волки”. Что касается беспокойства дедушки по поводу желания Рауля найти оплачиваемую работу “лишь для того, чтобы была возможность тут же” жениться, он сообщает, что прежде всего им движет сильное желание заработать деньги, “желательно много денег”: “Супругу, конечно, я тоже хочу, но, думаю, пока на первое место я ставлю деньги”.

Не нахожу в себе особой склонности к банку

Рауль прежде всего хотел оплачиваемой работы на длительный срок, а не “лишь ради получения знаний”. Кроме того, к этому моменту он пришел к мысли, что работа в банке, по всей видимости, не его конек. После Хайфы он увидел банк как “своего рода идеализированный ломбард”, требующий механической рутинной работы. В банке не требуется такого ума или самостоятельности мышления, как в архитектурной фирме или торговом агентстве. Склонность Рауля к архитектуре, которая интересовала его всю жизнь, была очевидна, но вполне возможно, что он “вовсе не так уж и подходит для банковской деятельности”, признавался он деду. Как по образованию, так и по характеру он сильно отличается от своих родственников:

Сказать по правде, я не нахожу в себе особой склонности к работе в банке. В директоре банка должно быть что-то от судьи, какая-то невозмутимость, и к тому же он должен быть холодным и циничным. Типичные примеры – Фройнд и Якоб В[алленберг], а я чувствую, что до такой степени не похож на них, что дальше некуда. Думаю, по характеру я более склонен действовать позитивно, чем сидеть за столом и отказывать людям.

Домой!

После пяти с половиной месяцев в Хайфе Рауль собрался домой, в Швецию. “Моя мать уже много раз писала мне, что жаждет видеть меня дома”, – сообщал он деду. И далее:

Я склоняюсь к тому, чтобы оставаться за границей до тех пор, пока так определенно лучше и пока это в самом деле дает мне дополнительные знания, которые невозможно приобрести дома, то есть пока это способствует реализации наших планов. Но я настаиваю, что мне нужно больше знать о том, что происходит дома. С другой стороны, я признаю, что Вы правы: хорошо, что скрываешь свои ошибки и недостатки за границей. Но скрытыми остаются и потенциальные способности, и, когда человек наконец приедет домой, его могут встретить скептически.

Польское судно “Полония” покинуло Хайфу 18 августа и через пять дней вошло в гавань Стамбула. В течение полусуток, которые Рауль провел с дедом, дискуссии о его будущем продолжались в том же духе, что и прежде. К этому моменту Густав Валленберг смирился с мыслью, что после своей военной переподготовки Рауль хочет остаться в Швеции, и его пожелание теперь сводилось к тому, что Раулю не следует рассматривать работу в Хайфе как окончательно завершенную. “Пусть это, – считал Густав Валленберг, – будет резервным вариантом, к которому можно вернуться в случае, если будущие попытки немедленно найти место окажутся неудачными”. Продолжение практики в банке у Фройнда, таким образом, переставало быть частью плана, становясь “резервным планом”, дорогой к бегству, если в Швеции дела Рауля пойдут плохо.

Вечером того же дня, 23 августа, “Полония” с Раулем на борту вышла в путь вдоль побережья Черного моря в направлении румынского порта Констанца. Оттуда Рауль поехал дальше на “ужасно переполненном иммигрантами поезде” через Львов в Варшаву. Польша произвела на него смешанное впечатление. Страна выглядит “изобильной и красивой”, но из окна купе видно, что в ней “очень мало дорог или других доказательств прогресса и богатства в провинции”. После Варшавы был Берлин. Во время остановки там Рауль использовал момент, чтобы заехать к “любимой кузине” Май Ниссер, годом раньше вышедшей замуж за графа Энцо фон Плауэна и жившей в замке Визенбург, в 80 км от столицы. Поездка по Германии происходила через несколько недель после летней Олимпиады в Берлине. Увиденное произвело на Рауля впечатление: “Сама по себе нацистская Германия тоже произвела хорошее впечатление, и те, с кем довелось поговорить, кроме евреев, утверждали, что вполне довольны”.

Конец эпохи

Рауль прибыл в Стокгольм в первых числах сентября. Он не был дома около года, и встреча была радостной. Мать за это время купила машину и научилась водить, поскольку родители собирались переезжать во вновь построенную виллу, а с транспортом там было плохо. Ги и Нина так выросли, что по росту почти догнали его самого[10]10
  Рост Рауля составлял 176 см.


[Закрыть].

Через неделю после возвращения Рауль выехал на 25-дневные военные сборы в составе королевской лейб-гвардии. Он был в распоряжении командира роты, что, как он предполагал, было “неплохо, поскольку, наверное, менее тяжело, чем в войсках”. Сборы закончились 6 октября. Как писала мать Рауля, служба ему нравилась, и отзывы о нем были прекрасные.

Решение Рауля не возвращаться в Хайфу была санкционировано Густавом Валленбергом как раз в день отъезда внука на сборы, 10 сентября. Политические волнения в Палестине “внесли корректировку” в его точку зрения, и он уже не “испытывал горячего желания” отправить Рауля обратно.

Теперь Рауль был озабочен тем, чтобы как можно скорее начать новую жизнь. В первую же неделю в Стокгольме, еще до сборов, он успел повидаться с “большинством членов семейства” Валленбергов, и они оказались “очень любезными”. Из родственников чаще всех в письмах дедушке он упоминает “дядю Кнута”, который “спросил без обиняков”, нет ли у него “намерения прийти работать в банк”. Как подчеркивал Рауль, вопрос был поднят не им самим, и, когда он отвечал уклончиво, Кнут Валленберг дал понять, что Рауль со временем займет место “на самом верху”.

Густав Валленберг горячо советовал Раулю посетить в Стокгольме еще одного родственника, Фредрика. Его покойная жена Ингеборг была сестрой Густава. Фредрик Валленберг большую часть жизни провел за границей, в том числе как журналист лондонской газеты “Дейли Мейл”, и теперь, по возвращении в Швецию, служил для Густава Валленберга главным источником информации о жизни семейства. Хотя Фредрик почти ослеп, он был отлично информирован и писал длинные и подробные – но никогда не злые – отчеты об обстоятельствах того или иного члена семьи. Он человек “одаренный, в высшей степени знающий и с удовольствием обо всем расскажет”, писал дед, и поэтому для Рауля “должна быть особенно привлекательна возможность встречи с ним”.

Рауль это охотно сделал, и впечатление, произведенное им на Фредрика Валленберга, было исключительно благоприятным, о чем говорят следующие слова в письме Фредерика Густаву Валленбергу: “В прошлое воскресенье они с матерью приезжали сюда, и неудивительно, что ты доволен своим внуком. Будет очень интересно познакомиться с ним еще ближе, потому что даже от совершенно посторонних людей из Америки и Южной Африки я довольно много слышал о нем…”

Другая родственница, на которую Рауль произвел хорошее впечатление, – Анна Рютцель, внебрачная, но признанная официально дочь Андре Оскара, то есть сводная сестра Густава Валленберга. В письме брату она отметила разницу в характере между Раулем и его родственниками, которую и сам он ясно сознавал, чувствуя себя “до такой степени непохожим на них”:

Рауль сразу же приехал меня навестить. Я и всегда думала, что он очень приятный, веселый и интересный. В противоположность другим Валленбергам, он человек открытый и прямодушный и нисколько не стесняется и не робеет. Он прямо высказывает свое мнение и беседует с необыкновенной легкостью. […] Надеюсь, у меня будет возможность видеться с Раулем как можно чаще. Я немедленно позвонила Май по телефону и сказала ей, что Рауль для меня всегда желанный гость, и на обеде, и на ужине, когда у него есть время. У Рауля сейчас военные сборы, так что пока он крайне занят, но через недельку служба закончится, и тогда посмотрим, чем он займется. Что касается меня, я бы очень желала, чтобы он остался в Стокгольме, и этого ведь очень хочет и Май, что совершенно естественно. Тогда он будет много времени проводить со своими кузенами, а они все приятные люди, и немножко семейной жизни пойдет Раулю на пользу. Думаю, он сам сейчас хочет какое-то время побыть дома.

В ожидании деда

Дедушка Густав должен был приехать в Стокгольм сразу после окончания военной службы Рауля, чтобы, как он выразился, послужить “режиссером” карьеры внука в Стокгольме. Рауль “очень интересуется, когда Вы приедете домой, он звонил и спрашивал об этом много раз”, в середине октября писала Густаву Валленбергу его секретарь в Стокгольме Ханна Вернбергер. Но дед плохо себя чувствовал и вместо того, чтобы ехать в Стокгольм, в конце октября отправился в Ниццу для поправки здоровья.

Рауль жаждал встретиться с дедом, обещавшим помочь завязать контакты с “высококвалифицированными людьми” в Стокгольме. Однако возможный успех зависел целиком и полностью от самого Рауля, Густав Валленберг мог бы лишь “открыть нужные двери”.

До прибытия деда Рауль опасался предпринимать самостоятельные шаги. Правда, он “чуть-чуть” поговорил со своим бывшим шефом Карлом Фрюкбергом, приезжавшим в Стокгольм, – тот хотел его возвращения в Южную Африку. Но первое время после окончания военных сборов он, по его словам, “разгуливал, ничего особо не делая, чтобы не опережать дедушку”. Однако, так как Густав Валленберг все еще находился в Ницце, Рауль был вынужден начать продумывать альтернативную стратегию: “Поскольку мне представляется невозможным висеть на шее у отчима и я не хочу жить за счет своего капитала, а также, в согласии с дедушкиным письмом из Стамбула, принимаю помощь от него только в том случае, если остаюсь за границей, возникает необходимость найти работу”, – писал он 22 октября.

Рауль стал искать работу и получил ряд предложений, но ничего, что бы он счел привлекательным. “С большим нетерпением ожидаю инструкций от Вас и очень надеюсь на Ваше скорейшее выздоровление”, – писал он 10 октября. Но дед чувствовал себя плохо. Он оставался в Ницце и никаких инструкций не слал.

Подходящей работы Рауль не нашел, но в октября состоялся его литературный дебют: в журнале о путешествиях был напечатан его репортаж “Южноафриканские впечатления”. Сначала, когда Туре Феврель предложил Раулю “написать статью о Южной Африке”, тот засомневался. “Не понимаю людей, которые приезжают в какую-то страну и после недельного там пребывания пишут о ней самые удивительные истории, нашпигованные самыми проницательными наблюдениями и выводами, – иронизировал он в письме к тете Карин. – Сесть и наваять “Некоторые впечатления из Южной Африки” – это, мне кажется, вряд ли возможно”. Но оказалось, что возможно, и публикация, надо думать, очень кстати усилила веру Рауля в себя.