Текст книги "Возвращение"

Бентли Литтл
Возвращение

Bentley Little

The Return

© Bentley Little, 2002. All rights reserved

© Гольдберг Ю. Я., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

***

Бентли Литтл заставит вас трястись от страха.

Стивен Кинг

Блестящие, динамичные, современные триллеры с абсолютно правдоподобными персонажами и неожиданно умным сюжетом.

Дин Кунц

Если и есть ныне в жанре хоррор писатель лучше Бентли Литтла… мы не знаем, но это может быть.

Los Angeles Times

Кошмарно восхитительно.

Publishers Weekly

Пролог

Зейн Грей проснулся с ощущением, будто ему свернули шею. Спина болела. Застонав, он выбрался из кровати и поковылял к окну. Его взгляд скользнул между деревьями поверх зеленого склона с загонами для лошадей к желто-коричневой стене откоса Тонто Рим.

У него опять бессонница. Снаружи домика доносился какой-то шум: хруст веток и грохот камней, которые никак нельзя было приписать животным или ветру. Особенно громкими звуки казались в темноте безлунной ночи. Он также слышал загадочный вой откуда-то сверху – странный низкий звук, не похожий на звуки, издаваемые человеком или зверем. Именно этот вой больше всего действовал ему на нервы.

Робким человеком его не назовешь. Грей охотился на медведя в Колорадо, не прибегая к услугам проводника. В одиночку рыбачил на весельной лодке в шторм у побережья Орегона. Он полжизни прожил среди дикой природы, от которой его защищали лишь чепрак и нож. Но звуки, которые издавало это существо или демон – что бы там ни жило наверху, – вызвали у него желание собрать вещи и поспешить назад, к цивилизации.

Демон?

Он был несуеверным. Хотя и не настолько ограниченным, чтобы отвергать возможность существования в этом мире вещей, которых он, Зейн Грей, не понимает. Ведь в Библии упоминалось о демонах. А кто он такой, чтобы спорить со Священным Писанием?

Грей замер у окна, опираясь руками о подоконник, чтобы разгрузить спину. На лугу одна из лошадей заржала и игриво поскакала к изгороди.

В городе говорили, что даже индейцы старались держаться подальше от вершины гребня, хотя обычно предпочитали селиться на плато, защищаясь от вражеских набегов, – геологические формации представляли собой нечто вроде естественной крепости. Отмахиваться от этого не следовало. Грей не любил краснокожих, но признавал, что они знают местность, знают, как, где и почему строить свои деревни, умеют выживать в этой суровой стране.

Он выпрямился и застонал от боли – в пояснице что-то щелкнуло. Выходить наружу почему-то не хотелось, хотя солнце уже встало и тьма рассеялась. Но Зейн тут же запретил себе бояться – он же не какая-нибудь экзальтированная старуха! Потирая ноющую шею, мужчина пошел в кабинку туалета рядом с домом, потом принес воды из колодца и поставил чайник на плиту. Угли еще тлели, и Грей положил сверху еще одно полено и связку растопки, затем с помощью мехов раздул огонь.

День здесь, в домике, всегда начинался с яичницы с ломтем бекона и кофе. После завтрака Зейн снова вышел наружу и исследовал землю вокруг дома в поисках человеческих следов, отпечатков копыт или отметин от когтей. Сделав три круга, он, как и раньше, не нашел никаких признаков того, что тут кто-то был – кроме него.

Жаркое солнце Аризоны уже припекало голову, и на лбу, у самой кромки волос, собрались капельки пота. День будет знойным – летом других здесь не бывает, – и Грей пошел на луг, чтобы выпустить лошадей на пастбище, прежде чем станет жарко. Он спускался по узкой, заросшей сорняками тропинке, и под ногами у него хрустели мертвые жуки, сухие сосновые иглы и известняковая крошка. Многие в городе отговаривали его от покупки этого участка, но Грей всегда полагался только на себя, и в таких делах, как покупка недвижимости, не собирался прислушиваться к мнению местных мужланов.

Он открыл ворота пастбища и направился к амбару, где хранил овес и ячмень. Ночные кошмары уже начали отступать – так бывало каждое утро. Дневной свет как будто рассеивал мучительный страх, и ночные мысли теперь казались нелепыми и смешными. Но остатки тревоги не исчезали. Прошлая ночь была самой тяжелой из всех, и избавиться от мысли, что в этой части Тонто обитает что-то злое и сверхъестественное, оказалось не так-то легко.

Лошади подошли к нему, выпрашивая угощение, и он ласково похлопал их по бокам – сначала Вирджила, потом Тенни, – направил их в сторону лизунца и отпустил. «Голодными не останетесь, – усмехнулся Грей. – Не волнуйтесь». Потом пошел через пастбище, следя за тем, чтобы ненароком не наступить на змею.

В амбаре он увидел жеребенка.

Ему там неоткуда было взяться. Лошадей у Грея было всего две – жеребцы. Больше никто на его земле не жил – ни люди, ни домашние животные.

Но вовсе не это заставило его замереть на месте. И вызвало почти непреодолимое желание убежать.

Морда животного. Раздувшиеся, окровавленные ноздри, безумные выпученные глаза, всклокоченная грива, широко раскрытый рот с оскаленными зубами, словно растянутый в злобной ухмылке.

Лошади не умеют улыбаться, и это чисто человеческое выражение на морде бессловесного существа казалось не только неуместным, но и в высшей степени неестественным.

Его реакция была инстинктивной. Не задумываясь ни на секунду, Зейн сорвал заряженное ружье с крюка в стене и выстрелил жеребенку в голову. Животное упало. Но даже в смерти оно не утратило своей странной дикости; все в мертвом жеребенке выглядело ненормальным.

И Грея не покидало ощущение, что… в амбаре еще кто-то есть. Он не мог ни описать, ни объяснить это чувство, но оно никуда не исчезало.

Не выпуская из рук ружья, Зейн выскочил из амбара – на яркий и безопасный солнечный свет. Ему хотелось уйти как можно дальше от мрачного дощатого строения с мертвым безумным жеребенком.

Возможно, слухи были обоснованными. Возможно, индейцы действительно всегда избегали этого места, считая его проклятым. Но ему не казалось, что это предъявляет свои права нечто древнее. Нет, зло было новым, только зарождающимся. Грей не понимал, откуда ему это известно, – просто чувствовал.

Он сделал глубокий вдох и оглянулся на амбар, крепко сжимая ружье. Нужно избавиться от тела животного. Видеть жеребенка, прикасаться к нему совсем не хотелось, но он подумал, что мертвый жеребенок всю ночь будет лежать у стойла, с этим своим жутким оскалом, а из окна в комнату будут проникать странные звуки и вой с гор… Нет, так еще хуже!

Вирджил и Тенни подошли к нему и стали тыкаться мордами, думая, что хозяин принес им еды. Присутствие лошадей вернуло Зейну мужество, и он обрадовался, что рядом есть живые существа. «Пошли, парни, – Грей похлопал их по бокам. – Поищем вам что-нибудь поесть». Он подвел животных к открытой двери амбара, втайне надеясь, что теперь все будет нормально, что ему это пригрезилось или, по меньшей мере, морда жеребенка уже не будет такой пугающе странной. Но ничего не изменилось, а Вирджил и Тенни замерли, едва переступив порог, и Грей решил, что ему тоже лучше не входить внутрь. По крайней мере, какое-то время.

– Думаю, сегодня утром вам придется обойтись сеном, – сказал он лошадям.

На пастбище было полно травы, и Зейн отнес две половинки кипы сена к дальнему краю ограды, чтобы жеребцы не голодали. Потом подвел животных к сену, убедился, что они начали есть, и пошел назад, к домику. Возможно, потом, когда он немного выпьет для храбрости, а солнце поднимется повыше, еще больше отдалив ночь, он вернется и решит, что делать с телом жеребенка. Но пока лучше держаться как можно дальше от этой мерзости.

На столе лежала неоконченная рукопись его новой книги, «Под сенью Тонто Рим», и он начал листать страницы, презрительно разглядывая слова. Романтический вздор, описание Запада, существовавшего только в его воображении… Грей подумал о звуках прошлой ночи, о жеребенке в амбаре. Нужно написать книгу о том, какова реальная жизнь под сенью Тонто Рим.

Но ни один читатель в это не поверит – можно и не сомневаться.

Даже в художественный вымысел.

Глава 1

I

Его первые воспоминания связаны с делавэрским пуншем.

Эти воспоминания были яркими и насыщенными: ощущение холода на языке и сладкий вкус. В памяти всплывала хибара в какой-то глуши на пыльной дороге, где мать купила ему бутылку с напитком. Тогда он не знал, чем зарабатывал на жизнь его отец – это выяснилось через много лет, – но мать доставляла газеты на дом, а поскольку няня ей была не по карману, она каждый день брала с собой сына, который сидел на заднем сиденье машины, пока она, босая, гоняла по разбитым дорогам на стареньком «Рамблере» со стопкой сложенных газет на переднем сиденье. Ему казалось, что хибара – универсальный магазин – находился точно посередине их маршрута, и каждый день после обеда они ехали в безлюдную местность и бросали газеты на подъездные дорожки ранчо, затем сворачивали к магазину, останавливались и покупали напитки, после чего на обратной дороге в город доставляли остальные газеты.

Только вот он не знал, можно ли доверять своим воспоминаниям, потому что в его воображении этот магазин имел крыльцо из некрашеных досок с обветшалым навесом и металлическими холодильниками с напитками рядом с дверью – картинка, которую он видел недавно в рекламном ролике. Это его настоящие воспоминания или просто ему нравится так думать? Невозможно определить, где картины в его памяти соответствуют действительности, а где провалы и пробелы заполняют воображение и сторонние образы.

Тем не менее он до сих пор помнил вкус делавэрского пунша. Эта часть воспоминаний была настоящей, и именно по этой причине он предпочитал доверять и остальным.

II

Объективно анализируя свою жизнь, Глен понял, что скорее всего переживает кризис среднего возраста. Однако он не чувствовал никакого кризиса и совсем не был уверен, что его поведение попадает в эту удобную категорию.

Он вышел с работы в пятницу вечером, твердо намереваясь поехать в Аризону, выставить землю на продажу и вернуться, чтобы успеть на видеоконференцию с программистами из их офиса в Сан-Франциско, назначенную на вечер воскресенья. Глен выключил компьютер, запер ящик письменного стола, попрощался с Джиллиан, Куонгом и Биллом и поехал домой собирать вещи. Он собирался взять с собой купчую и все бумаги матери, найти в Кингмане местного агента по торговле недвижимостью, чтобы тот занялся продажей участка, и сразу же вернуться в Южную Калифорнию.

Но еще не добравшись до подъездной дорожки к своему дому, Глен понял, что ничего этого не будет. Решение пришло неожиданно, когда он остановился на светофоре и смотрел, как блондинка в красном «Мустанге» сворачивает на заправку на противоположной стороне: он больше не вернется на работу в «Аутомейтед интерфейс». Нажимая кнопку пульта управления автоматическими воротами и въезжая в гараж, Глен испытывал необыкновенное чувство свободы, почти эйфорию.

Он может делать все, что пожелает. Ничто его здесь не держит; и у него нет никакой причины продолжать эту скучную, не приносящую удовольствия жизнь. У него нет ни жены, ни родственников, ни подруги, а теперь, после смерти матери, не осталось никого, перед кем нужно было бы притворяться, оправдывая свой образ жизни. Он где-то читал, что смерть последнего из родителей дает возможность человеку наконец стать взрослым, освобождая от роли ребенка и позволяя делать то, что ему хочется, безо всяких ограничений извне. Именно так он себя и чувствовал. Разумеется, смерть матери потрясла Глена, и за эту неделю он пролил больше слез, чем за предыдущие двадцать лет. Но следовало признать, что в глубине души он испытывал некоторое облегчение, словно после стольких лет движения по кругу наконец начал жить.

Никакой конкретной мечты или плана у него не было – только неопределенное желание путешествовать, видеть новые места, новых людей. Глен остро осознавал, что жизнь у него одна и почти половина ее уже пройдена. Казалось, только вчера он окончил школу, а вот ему уже тридцать пять, и двадцатилетие выпуска уже не за горами. Что он сделал со своей жизнью, куда он пришел?

Ничего.

Никуда.

Смерть матери заставила его почувствовать, как быстро бежит время. И теперь он хотел компенсировать упущенные возможности, занявшись тем, что ему хочется, а не тем, что должен. Глен собирался побаловать себя всем, в чем отказывал себе из страха или из неверно понятого чувства ответственности.

Он все бросал. Работу. Дом. Друзей. Всю свою жизнь. Захватил кое-что из одежды, туалетные принадлежности, запер квартиру в кондоминиуме, заскочил в офис «Американской автомобильной ассоциации», чтобы взять карты и путеводители для всех штатов, и отправился в путь.

Глен родился и вырос в Финиксе, но уже больше пяти лет не был в Аризоне – с тех пор, как умер отец. Мать продала дом и переехала в Калифорнию, поближе к нему; каждый раз, когда Глен брал отпуск, она заводила речь о том, чтобы вернуться и повидать друзей, пыталась уговорить его на поездку, но он каждый раз уклонялся. Глен был эгоистом. Ему не хотелось тратить свой короткий отпуск на то, чтобы возить ее к старым перечницам, и теперь он об этом жалел. Ведь ничего не стоило выполнить просьбу матери и сделать ее счастливой.

Ночь Глен провел в Лас-Вегасе. Из-за пробки, которую в пятницу вечером создали жители Южной Калифорнии на федеральной автостраде № 15, он добрался до города только в двенадцатом часу, но тут никто и не думал спать – толпы на тротуарах, улицы в разноцветных огнях и вывесках…

Как это ни удивительно, он ни разу в жизни не был в Лас-Вегасе и теперь испытал огромное разочарование. Роскошные отели и пансионаты, которые в телевизоре выглядели такими эффектными и привлекательными, на деле оказались дешевыми и жалкими, притиснутыми вплотную друг к другу. В конечном итоге Глен снял номер на пятнадцатом этаже многоэтажного отеля, пропахший сигаретным дымом; перед отъездом он потратил двадцать долларов в казино отеля, но никакого удовольствия не получил.

Утром он отправился в Кингман и почти час колесил по безымянным дорогам в окрестностях города, пытаясь отыскать принадлежавшую родителям землю. Прежде чем обращаться к кому-то, он хотел посмотреть участок, чтобы оценить его, но отцовская карта безнадежно устарела. Наконец Глен сдался и поехал в агентство недвижимости. Чрезвычайно внимательный риелтор, единственный в конторе, был занят – он ждал супружескую пару, чтобы закрыть, по всей видимости, выгодную сделку. Поэтому он вручил Глену карту окрестностей города, красным маркером указал дорогу к его участку и сообщил, что через час с ним встретится другой агент.

Глен направился на север от города по широкой грунтовой дороге – уверенный, что уже проезжал по ней, – затем свернул на разбитую дорогу, проходившую по плоской, уродливой пустоши. На выцветшем и облупившемся указателе еще можно было прочесть название: СОЛНЕЧНЫЙ ПОСЕЛОК. Родители купили здесь участок после того, как отец вышел на пенсию, когда Глен уже давно жил отдельно. Если память ему не изменяла, это была просто инвестиция, и родители, похоже, ни разу сюда не приезжали после того, как их уговорили на покупку. На такие аферы попадались многие, но Глен удивился, что среди них был и его отец. Подозрительный и циничный от природы, старик любил высмеивать людей, покупающих вещи, не видя их, по каталогам или поддавшись на телевизионную рекламу, и всегда предупреждал сына о двуличности и ненадежности продавцов.

Тем не менее отец приехал в эту глушь и купил бесполезный кусок земли.

За прошедшие годы в поселке не построили ни одного дома. Хотя участки были давным-давно обозначены и Глен без труда нашел тот, который принадлежал родителям.

Земли оказалось больше, чем он предполагал. Забор из колючей проволоки тянулся вдоль дороги на расстояние, равное городскому кварталу: от маленькой таблички с номером, обозначавшей восточную границу участка, до неровной ограды, защищавшей от скота, по западному краю. Глен заехал на территорию, остановился и вышел из машины. Он понятия не имел, что рассчитывал узнать, приехав сюда один, и что ему теперь делать. Измерить площадь шагами? Попробовать землю на ощупь? Переписать растения? Он ограничился тем, что окинул взглядом плоскую, пустынную местность. Потом сел в машину, включил магнитофон и стал ждать агента из бюро недвижимости.

Минут через двадцать подъехал белый «Блейзер». Сначала Глен увидел облако пыли, которое двигалось по дороге и наконец остановилось у ограды. Агент, вылезший из внедорожника, оказался женщиной; в руке она держала пухлую папку для документов. Высокая, худая, белокурая, с большими глазами, спрятанными за модными солнцезащитными очками.

– Должно быть, вы Глен! – Она подошла к нему и с милой улыбкой протянула руку.

Ему вспомнилась Сэнди, хотя он не видел ее уже много лет, с тех пор как они окончили школу.

– Да, – Глен ответил на рукопожатие, стесняясь своей расслабленной потной ладони, сжавшей ее на удивление прохладную и сухую руку.

– Привет, – сказала женщина. – Меня зовут Сэнди.

Этого не может быть.

Глен пристально посмотрел на нее, пытаясь не выдать себя. Возраст примерно тот, и внешность похожая… так что вполне возможно. Даже голос… наверное. Однако она не сказала, что они знакомы, и он не заметил никаких признаков того, что женщина его узнала. Риелтор, с которым Глен разговаривал в конторе, явно сообщил ей его имя, и если б это была его Сэнди, она обязательно спросила бы, не жил ли он на Траск-авеню в Финиксе.

Глен и сам мог ее спросить.

Но не стал.

Причем сам не понимал почему. Его мучило любопытство, но в глубине души, наверное, ему не хотелось знать. Он очень давно не вспоминал о Сэнди. А теперь, вспомнив, желал ей лучшей доли, чем работа агента во второразрядном агентстве недвижимости в городе Кингман, штат Аризона.

Порывшись в бумагах, женщина начала рассказывать о недавно проданных участках в этом районе и о спросе на участки, примыкавшие к земле, принадлежавшей его родителям, но Глен лишь притворялся, что слушает. Он думал о Сэнди. Он был влюблен в нее почти десять лет, хотя никому и не признавался, и в первую очередь самой девушке. Он даже помнил, когда в первый раз понял это. Они пришли на «Львиную ярмарку», вульгарный и жутко дорогой карнавал, организованный самыми гнусными старикашками города якобы для сбора пожертвований в пользу детей-калек. Их семьи вместе ходили сюда каждый год, и в парке дети и взрослые разделялись. Они с Сэнди бродили по парку, покупали карамель, играли в какие-то игры. В тот раз она объявила, что хочет в туалет. Они направились к ряду передвижных туалетов на краю крошечного парка аттракционов, и Сэнди попросила его посторожить снаружи, потому что кабинки не запирались, и она не хотела, чтобы кто-то ворвался к ней. Со своего поста Глен услышал, как звякнула пряжка ее ремня, и вдруг понял, что за этой пластиковой дверью она сняла трусики – и что он может открыть дверь и увидеть ее.

Разумеется, Глен этого не сделал, но с того момента остро чувствовал, что он – мальчик, а она – девочка. Его поведение изменилось настолько, что они отдалились друг от друга и в конечном счете перестали дружить, но Глен еще долго был влюблен в нее. В старших классах он поссорился со своим лучшим другом Аланом, потому что Алан начал с ней встречаться, а Глен ревновал, хотя и не признавался себе в этом.

Он снова посмотрел на риелтора, называвшую размеры участка и сумму, которую надеялась за него выручить. Нет, сказал он себе, это не его Сэнди. Его Сэнди живет в Пьюджет-Саунд и работает менеджером в первоклассной софтверной компании. А может, осталась в Аризоне – успешный бизнесмен, замужем за таким же успешным бизнесменом, и живут они в Скоттсдейле в доме с шестью спальнями и гаражом на четыре машины…

– Итак, – сказала агент, – вы твердо решили выставить этот участок на продажу?

– Ну… да, – кивнул Глен.

– Я спрашиваю потому, что вы, возможно, захотите подождать. Я знаю, что после смерти родителей люди обычно избавляются от всех вещей и активов. Конечно, так проще. Но иногда инвестиции родителей лучше сохранить. Думаю, это как раз тот случай. Район развивается, особенно в связи с застройкой вдоль реки Колорадо. Здесь еще нет воды, канализации и электричества, но это вопрос времени. Вы еще молоды, и если вам не очень нужны деньги, я предложила бы не избавляться от земли. Очевидно, ваши родители видели потенциал этого места – иначе зачем бы им покупать его. Если вы сохраните участок до выхода на пенсию, то я могу гарантировать, что вы выручите за него сумму в четыре раза большую, чем теперь. – Она улыбнулась. – Я знаю, что странно слышать такое от риелтора, но вы должны помнить, что в этом случае я лишаю себя приличных комиссионных. Мне выгоднее, чтобы вы продали участок.

Ничего она себя не лишала. Просто намекала ему, что почти невозможно найти таких же недотеп, как его родители, и что она сомневается, что сможет кому-нибудь всучить эту землю – а если и сможет, то игра не стоит свеч.

Глен не надеялся разбогатеть, продав этот участок, но рассчитывал на небольшой дополнительный доход. Хотя погоды сумма все равно не сделает. Деньги ему не нужны. По крайней мере, пока. А если он собирается изменить свою жизнь, то должен ее менять, а не рассчитывать на остатки от прошлого.

– Я не хочу делать ставку на инвестиции, – сказал Глен. – И поскольку с этим местом меня не связывают сентиментальные чувства…

Внезапно она сменила тон на деловой; дружелюбные, участливые манеры уступили место бесстрастной и серьезной краткости.

Нет, снова сказал себе он. Это не его Сэнди.

Глен сказал женщине, чтобы она выставляла участок на продажу. И уехал.

III

Спрингервилл был маленьким городком у границы Нью-Мексико, в дальнем конце откоса Моголлон Рим, где мощное плато превращалось в гряду холмов, все больше напоминавших пустыню. Спустившись с откоса, Глен увидел редкие деревья и огромный желто-коричневый купол, выглядевший чужеродным телом среди плоских домов и вывесок ресторанов быстрого питания.

Приближалось время обеда, и Глен проголодался. Предыдущую ночь он провел в городе Рандалл, в маленьком мотеле, где обещали континентальный завтрак, но подали только один жалкий маффин и миниатюрный картонный стаканчик разбавленного апельсинового сока.

Он совсем не собирался останавливаться в Рандалле, даже не знал о его существовании. Покинув Кингман, Глен просто ехал куда глаза глядят: пообедал в Флагстаффе, где зашел в громадный букинистический магазин. Потом поехал по Лейк-Мэри-роуд в Строберри, Пайн и Пейсон, просто потому что ему понравилась эта местность. Сумерки застали его в Рандалле, и он решил там переночевать.

По-своему это было здорово – такое удовольствие ничего не планировать, а останавливаться там, где застанет ночь!

Мотель был не так уж плох – по крайней мере, с кабельным телевидением, – и утром, взяв микроскопический маффин и жалкий стаканчик апельсинового сока, Глен стал перебирать почтовые открытки в фойе. По большей части это были старые отретушированные фотографии. На одной было изображено странное существо, помесь зайца и антилопы, «зайцелоп», а на другой – рыбак, вытаскивающий из прицепа для перевозки лодок форель величиной с кита. Два поддельных снимка изображали один и тот же объект: похожее на снежного человека существо, Монстра Моголлона, которое якобы обитало на лесистом плато над городом. Сначала Глен хотел отправить почтовую открытку Джиллиан, Куонгу и Биллу в офис, но затем решил, что лучше резко порвать с прошлым и просто исчезнуть. Выписавшись из мотеля, он передумал и купил открытку с Монстром Моголлона, но она до сих пор лежала на сиденье рядом с ним, поскольку Глен понятия не имел, что писать и как.

Он медленно ехал по двухполосному шоссе, которое одновременно служило главной улицей Спрингервилла. Как оказалось, купол венчал здание средней школы, хотя было совершенно непонятно, какой смысл в этом непропорционально большом сооружении. После россыпи бензоколонок и стандартных ресторанчиков с фастфудом начиналась центральная часть города, состоявшая из старомодного кинотеатра с одним залом, в котором показывали на удивление новый фильм, и маленьких магазинчиков, а также из квартала построенных вплотную зданий в стиле американского Запада. Единственная фреска в городе, на боковой стене старого мотеля, изображала Джона Уэйна в роли из фильма «Железная хватка», одноглазого, с перекошенным лицом.

Спрингервилл показался Глену довольно милым. Тротуары были пустыми, а на дороге он заметил только два пыльных пикапа и потрепанный джип, что лишь усиливало сельское очарование.

Воскресенье, подумал Глен. Все закрыто, потому что сегодня воскресенье и все пошли в церковь.

Это тоже было здорово. Город, где люди действительно ходят в церковь, а воскресенье все еще отличается от остальных дней недели.

Он остановился у «Лос дос Молинос», ярко раскрашенного мексиканского ресторана прямо на выезде из города, где готовили самые острые блюда из всех, которые ему только приходилось пробовать. Народу было полно – Глен выбрал это место именно из-за количества машин на парковке, рассудив, что местные знают, где самая приличная еда. Он сел за шаткий столик в центре зала. Официантка принесла меню, а затем поставила на стол корзинку с тортильями, крошечную чашечку с соусом сальса и громадный кувшин с водой. Глен рассеянно взял кукурузную лепешку, зачерпнул ею немного сальсы и отправил в рот.

Горло мгновенно обожгло огнем. Он втянул в себя воздух – инстинктивная реакция, результатом которой стал неожиданно громкий звук, что заставило его смутиться, но не принесло облегчения. Глен лихорадочно искал стакан, но никак не мог найти из-за застилающих глаза слез. Он залпом проглотил воду с кубиками льда, затем налил второй стакан из кувшина и снова выпил.

Ему еще не приходилось пробовать такое острое блюдо, и пришлось несколько минут сосать лед, чтобы унять жжение во рту.

Глен окинул взглядом ресторан. Похоже, его окружали семьи. За соседним столиком сидела мать с двумя маленькими сыновьями. Один из мальчиков, похоже, тоже обжег язык сальсой – он лихорадочно хватал ртом воздух и махал ладошкой перед ртом между глотками воды, а его брат звонко смеялся. За спиной Глена расположились мужчина и женщина приблизительно его возраста, а у их столика стояла детская прогулочная коляска, в которой в неудобной позе мирно спал маленький ребенок в чепчике с лентами. В глубине ресторана мужчина в полицейской форме что-то серьезно объяснял явно скучающей девочке-подростку, скорее всего, дочери.

Глен подумал, что в окружении семей он будет чувствовать себя одиноко, стесняться, что у него нет ни жены, ни детей, но почему-то этого не произошло. Наоборот, он был полон надежды и оптимизма. Перед ним был открыт весь мир, и казалось, что ничего невозможного нет.

Он вспомнил, как в детстве смотрел телевизионную передачу под названием «Потом пришел Бронсон». Глен понятия не имел, сколько сезонов продержалось это шоу, пользовалось ли популярностью или было мишенью критики. В чем он не сомневался, так это в том, что оно произвело на него огромное впечатление. В нем рассказывалось о молодом человеке, который разъезжал по Америке на мотоцикле, помогал разным людям, а потом ехал дальше – это казалось ему, тогда еще совсем мальчишке, самой крутой вещью на свете.

Вот кем себя теперь чувствовал Глен: Бронсоном. Он мог ехать куда захочет, оставаться там, пока не надоест, встречаться… да с кем угодно! Впервые его посетила мысль, что жизнь чертовски хороша. Он не имел ни малейшего представления, что готовит ему будущее, но в данный момент был счастлив.

Кризис среднего возраста.

Снова вспомнив это выражение, Глен предположил, что так оно и есть – вот почему он не подумал о продаже своей квартиры и вещей, вот почему его по-прежнему ждут в Калифорнии. Но теперь он твердо решил двигаться дальше, начать все сначала, вести себя так, словно окончательно порвал с прежней жизнью и не вернется назад.

Официантка принесла заказ. Глен приготовился к тому, что еда будет острой, и прежде чем осторожно откусить маленький кусочек, придвинул к себе воду и чай со льдом. Либо его вкусовые рецепторы потеряли чувствительность, либо блюдо было не таким острым, как сальса, но Глен обнаружил, что может есть, не хватая ртом воздух.

За его спиной пара с ребенком обсуждала какие-то местные индейские достопримечательности, которые они недавно посетили.

– Мне понравилось, что там разрешают спуститься в киву, – сказал мужчина. – В замке Монтесумы и в других местах можно только смотреть снаружи и ходить вокруг. Здорово было попасть внутрь!

– А мне было страшно, – возразила женщина.

– Когда Брианна подрастет, я буду прививать ей любовь к приключениям, как у меня.

– Только через мой труп!

Подслушивать Глен не хотел, но, сидя в одиночестве, он невольно слышал все, что происходило вокруг.

Его внимание переключилось на лекцию, которую коп тихим голосом читал дочери, хотя слух улавливал только отрывочные слова и фразы.

– …надеюсь… проявишь ответственность… действия… эта девочка, Джанет… хорошо, что я…

За другим столиком, ближе к кухне, три парня, похожие на ковбоев, обсуждали достоинства разных пикапов – «Доджа», «Форда» и «Шевроле».

У кассового аппарата двое стариков, которые только что вошли, спорили, влияет ли полнолуние на поведение собак.

Расправившись с энчиладой, Глен принялся за рис. Он собирался просто ехать по стране, без всякой цели, сворачивая на дороги, которые покажутся ему интересными, чтобы проверить, куда они ведут. Но теперь подумал, что стоит задержаться в Спрингервилле. Хотя бы на несколько дней. Город ему сразу же понравился, а подслушанные разговоры лишь укрепили желание побыть тут еще немного.

Он представил, что живет в подобном месте, работает на какой-нибудь низкооплачиваемой работе, арендует домик на ранчо, который ремонтирует в свободное время. Возможно, он познакомится с хорошенькой вдовой из местных или одинокой молодой матерью, и они понравятся друг другу, а потом начнут встречаться…

Нет, нельзя смотреть так много фильмов.

Официантка принесла счет. Глен расплатился, оставил чаевые и вышел на улицу. Воздух был горячим, неподвижным и очень сухим – как в детстве, когда они жили в Финиксе. Машина стояла прямо перед рестораном, на маленькой парковке, но ему не хотелось садиться за руль, и он решил прогуляться, потратить часть калорий, которые только что потребил.

Глен пошел в центр по узкой тропинке через заросшие сорняками участки вдоль дороги. Он еще из машины заметил, что все лавки закрыты – воскресенье, но теперь мог заглядывать внутрь через витрины. Комиссионный магазин детской одежды, адвокатская контора, букинистическая лавка, магазин сантехники.