Текст книги "Курорт"

12

Гриль-бар оказался немного не таким, как они ожидали.

Лоуэлл шагал за официанткой в мини-юбке к столику у дальней стены. Рейчел и дети не отставали. В отличие от тихого и опрятного «Кактусового зала» вчерашним вечером, здесь атмосфера царила шумная и разгульная. В дневное время он мог на первый взгляд сойти за обычную бургерную или пивную, пусть и побогаче обставленную. Несмотря на замечание Тэмми, что по пятницам и субботам здесь бывало немного громче обычного, Турманы не думали, что в закусочной могло быть настолько шумно.

Они ошиблись.

– Я уже в г…о! – выкрикнул пьяный мужчина, и его поддержали яростным хохотом.

Самое странное заключалось в том, что собравшиеся в гриль-баре люди вряд ли могли позволить себе отдых в Реате – даже при условии сниженных на лето цен. Лоуэлл точно не мог видеть их возле бассейна, в вестибюле или среди прочих отдыхающих. Местными они тоже быть не могли. Здесь просто не было местных. Возможно, это кто-то из обслуживающего персонала… Хотя и это казалось маловероятным.

Турман понятия не имел, откуда взялись эти люди.

И это его беспокоило.

Перед барной стойкой собралось несколько девиц, похожих на секретарш. Они явно решили весело провести выходные и хорошенько набраться. На них поглядывали человек пять или шесть байкеров, сидевших за двумя сдвинутыми вместе столиками. В дальнем углу щуплый мужичок с усиками, как у Джеки Глисона, лапал девушку в топике и с внешностью Анны Николь Смит[8]8
  Джеки Глисон (1916–1987) – актер, музыкант и комедиант плотного телосложения, обычно выступавший в амплуа «простачка». Анна Николь Смит (1967–2007) – актриса, ведущая, супермодель, секс-символ 1990-х годов.


[Закрыть].

Лоуэлл заметил неодобрительный взгляд в глазах Рейчел и прочел неподдельный восторг на лицах мальчишек. Но они уже пришли, а время было позднее, и если им не хотелось остаться без ужина, выбора у них не было. Просто им придется делать вид, что все хорошо и они сидят в нормальной закусочной. Официантка раздала меню и перегнулась через стол, выставив на всеобщее обозрение шикарную грудь.

– Ну, с чего начнем? Может, всем по «Маргарите»? – предложила она.

– Мне охлажденный чай, – ответил Лоуэлл.

– Просто воды, – кратко сказала Рейчел.

– Колу, – заявили мальчишки, вытаращив глаза.

Официантка ухмыльнулась:

– Будет сделано. Щас мигом принесу. Если чего понадобится, просто крикните. Меня зовут Бэмби.

Она развернулась и, соблазнительно покачивая бедрами, отправилась выполнять заказ.

– Ух! – вырвалось у Кёртиса.

– Смотри, глаза вывалятся, – заметил с улыбкой его отец.

– Тебя вообще тут быть не должно, – добавила Рейчел и покачала головой. – Вот если б еще где-нибудь поесть можно было… С чего бы вообще тут взяться такому заведению?

– Не знаю, – признался Лоуэлл.

Оуэн и Кёртис скалились, но Райан казался подавленным и чем-то обеспокоенным.

Пока они изучали меню, на другом конце зала начался переполох. Мужчины и женщины вскакивали из-за столов и собирались перед небольшой сценой, установленной слева от бара. С потолка опустился экран, кто-то схватился за микрофон.

– Проверка, – раздался голос из нескольких колонок. – Раз, два, три…

Вернулась Бэмби с напитками.

– Выбрали уже что-нибудь? – спросила она, передавая мальчишкам стаканы с колой.

Близнецам даже в меню заглядывать не пришлось – они всегда заказывали чизбургеры без овощей. Райан, как обычно, попросил поджаренный сырный сэндвич. Рейчел заказала гамбургер с шампиньонами. Лоуэлл единственный еще не определился. Он быстро просмотрел меню и остановил свой выбор на мексиканской пицце.

К тому времени, как Бэмби отправилась выполнять заказ, на сцену выскочила одна из «секретарш» и начала фальшивить под приготовленную заранее запись. Подружки ее подбадривали. Турман решил, что сегодня ночь караоке. Хотя, как он догадывался, здесь каждая ночь была посвящена этому развлечению. Он не мог видеть со своего места слов на экране, но попытался понять слова песни.

– Я люблю мертвецов! – тянула девушка в микрофон.

Слова были знакомые. Эту песню пел в свое время Элис Купер. Старший брат слушал его, когда Лоуэлл был еще ребенком.

– Круто здесь, – проговорил Кёртис с ухмылкой.

– А мне нисколько не нравится, – решительно заявила Рейчел. – Так что давайте быстренько поедим и вернемся в номер.

Но еду все не приносили, и им пришлось слушать, как мужчина с козлиной бородкой и в майке начитывает «Убийцу фараона» рэпера Айс-Ти. Затем пышногрудая, раскрашенная девица исполнила «Антихрист-суперзвезда» Мэрилина Мэнсона. А толпа перед сценой все росла, шум становился громче, а люди – пьянели.

Выбор песен показался Лоуэллу странным. И почему-то ему становилось от этого выбора не по себе. Но потом принесли их заказ, и вся семья принялась за еду. Пока ели, все пятеро болтали, обсуждали произошедшее за день и планы на завтра. На сцене один певец сменял другого, и когда старший Турман прислушивался к какой-нибудь из песен, все они оказывались незнакомыми.

Он огляделся в поисках официантки, чтобы ему долили чая. У него наконец появилась возможность прислушаться к словам, которые выкрикивал на сцене грузный мужчина.

– Обдерите моего папашу! – орал он под ревущую музыку. – Сорвите с него скальп! Поимей мою мамашу в ж…! Ей так больше по душе!

Бэмби подошла с кувшином и наполнила его стакан, но Лоуэлл этого даже не заметил. Все его внимание было приковано к мужчине на сцене и его ужасной песне.

– Холокост был полной лажей! – пел тот все громче. – Еще не все евреи сдохли!

Неужели эти слова появлялись на экране?

Рейчел тоже слушала.

– Идемте отсюда, – сказала она.

– Мисс! – позвал ее муж, чтобы получить счет. – Бэмби!

Но официантка уже отошла и не могла его слышать сквозь оглушительную музыку.

Песня закончилась, и толпа дико взвыла. На сцену выскочила вызывающей внешности девушка, и безумие продолжилось. Теперь в замешательство приводили не только слова. Сама музыка – ее ритм, мелодия – сбивала с толку. И это заставило Лоуэлла самому разыскать официантку у барной стойки и потребовать счет. Он записал номер комнаты и еще какие-то нужные сведения, после чего расписался и получил копию счета.

Казалось, гриль-бар обезумел в одночасье. Гипнотизирующая музыка отдавалась в черепе. Грязные, неприглядные мужчины молотили кулаками по столу в такт и выкрикивали слова, которые Лоуэлл едва мог разобрать. «Джеки Глисон» и «Анна Николь» в дальнем углу оказались уже полураздетыми и мазали друг друга кетчупом.

Одна из «секретарш» выскочила на сцену, под одобрительные крики сорвала с себя топик и затрясла объемистой грудью в такт музыке.

Лоуэлл подошел к своему столику.

– Мы уходим сейчас же, – сказала Рейчел и поджала губы.

Турман понятия не имел, каким образом разобрал ее слова посреди этого шума и хаоса, но он все-таки услышал их и кивнул. Он потянул за собой близнецов, а Рейчел взяла Райана за руку, и они двинулись к выходу. Близнецы, без сомнения, с радостью остались бы и посмотрели, чем все это закончится. Их отец когда-то тоже был подростком и понимал, что у сыновей на уме. Но в настроении толпы угадывалось что-то омерзительное и просто опасное. Поэтому, когда уже с улицы он услышал, как девушка завизжала в микрофон: «Возьмите меня кто-нибудь!», то страшно обрадовался, что они ушли оттуда.

Ночь стояла теплая, но после духоты гриль-бара свежая и приятная. Кёртис с Оуэном попросились к Дэвиду и его родителям, которые плавали в большом бассейне. Но просились робко и с сомнением в голосе, словно уже знали ответ и заранее с ним смирились. Рассерженная Рейчел сказала, что остаток вечера они проведут в номере и она не допустит, чтобы мальчики пересекались с этим отребьем из бара, которому наверняка скоро надоест караоке и это безобразие переместится к бассейну.

Лоуэлл согласился с ней и сказал, что они могут посмотреть вместо этого телевизор. И они в полном молчании двинулись по дорожке к своему номеру.

Позже, в постели, когда дети уже уснули, миссис Турман нависла над мужем, грубо стянула с него трусы и одной рукой обхватила его член, а второй стиснула яйца. Против его собственной воли она добилась от мужа эрекции, оседлала его и ввела в себя.

– Трахни меня! – прошептала она ему на ухо. – Отымей как следует!

– Дети… – начал Лоуэлл.

– Отымей меня! – приказала Рейчел.

Он понятия не имел, что на нее нашло. В обычное время подобное поведение его возбудило бы, но сегодня это его встревожило.

Возьмите меня кто-нибудь!

И он сосредоточил все силы, чтобы поддержать возбуждение, а жена похотливо прижалась к нему, стараясь вобрать его еще глубже.

13

Патрик проснулся посреди ночи. Обычно он спал как убитый. С той минуты, когда голова его касалась подушки, и до самого утра ничто не могло разбудить его. Однако грохот в соседней комнате потревожил даже его крепкий сон. Журналист открыл глаза и спросонья поискал синий циферблат будильника на ночном столике, прежде чем осознал, что находится не у себя дома, а в отеле. Он смутно припоминал, что где-то в номере висели часы, но не мог вспомнить, где именно. Завертев головой, он попытался что-нибудь разглядеть в кромешной тьме, но безуспешно.

Шлегель ничего не видел, зато слышал все превосходно. Звук шел такой, словно в соседней комнате веселилась группа рок-звезд. Через стену доносился звон стекла, рев музыки и хриплый смех, который едва не заглушал громкие разговоры. Залаяла собака – большая, вроде лабрадора или сенбернара. Она лаяла не переставая, и этот утробный лай пробивался сквозь стены – точно картонные.

Патрик сел на кровати, пошарил по стене в поисках ночника и включил его. При свете шум из соседней комнаты показался ему еще громче. Публицист взял телефон и набрал стойку регистрации:

– Здравствуйте, это Патрик Шлегель, комната двести пятнадцать. Люди в соседнем номере устроили разгульную вечеринку, да так, что я даже уснуть не могу. Может, есть какой-нибудь способ угомонить их?

Девушке на том конце провода, казалось, не было до этого никакого дела.

– Назовите, пожалуйста, номер их комнаты, – попросила она.

– Соседняя.

– Мне нужен номер.

– Я не знаю номера! – ответил Патрик сердито. Лай за стеной усилился. – Хотите, чтобы я оделся, вышел и посмотрел? Уверен, вы и сами разбираетесь в этих номерах. Даже если не разбираетесь, вам не легче будет взять какую-нибудь из карт и посмотреть?

В голосе служащей послышалось раздражение:

– Шум идет из комнаты справа или слева?

– Справа.

– Двести семнадцать, – сказала она кратко.

– Чудно. Может, скажете им, чтоб они там потише? Время-то, – Шлегель отыскал часы, – третий час.

– Попробую что-нибудь сделать.

– И у них там собака еще. Им разрешали держать в номере собаку?

– Нет, животных в номере держать запрещено, – ответила девушка. – Мы сразу предупреждаем об этом клиентов. Но в случае, если кто-то не может оставить питомцев дома, мы предоставляем вольер.

– Что ж, собака лает вот прямо сейчас. Слышите?

Патрик вытянул трубку к стене. Лай отчетливо слышался на фоне общего шума.

– Нет, не слышу. Но, как я уже сказала, сделаю, что могу.

Связь оборвалась. Раздались гудки, и журналист повесил трубку. Он посидел некоторое время, прислушиваясь к гомону, а потом прижался ухом к стене в надежде разобрать что-нибудь из разговора. И нахмурился. То, что он принял вначале за веселые голоса, теперь походило скорее на ритуальное пение. Низкий голос тихо, нараспев повторял одно и то же непонятное слово, и два женских голоса через равные промежутки времени прерывали его вскриками. Патрик не мог точно определить, что они произносили, но одна из женщин, кажется, выкрикивала «Яблоки!». Хотя до конца уверен он не был. Несколько мужских голосов, чуть тоньше первого, говорили громко и в унисон, словно декламировали стих. Собака лаяла беспорядочно.

Шлегель оторвался от стены, и все снова стало походить на разгульную вечеринку. Слышались крики и смех.

Он подождал еще немного – десять минут, если верить часам. И когда стало ясно, что никто из персонала не собирается утихомирить соседей, снова набрал регистрацию. В этот раз оказалось занято.

Вечеринка становилась все разгульнее.

Патрик врезал кулаком по стене, но шум ни на миг не прекратился. Публицист засомневался, что его вообще услышали посреди такого гомона.

– Эй, тише там! – крикнул он и забарабанил по стене кулаками.

В ответ раздался оглушительный грохот, словно ружейный выстрел, и Патрик отскочил от стены. Из соседнего номера снова донесся смех. Затем залаяли несколько собак.

Тогда Шлегель оделся и сам отправился к стойке регистрации. Он двинулся по безлюдной дорожке, миновал бассейн, прошел к патио и вошел в вестибюль, готовый притащить кого-нибудь к двери двести семнадцатой комнаты, если никто ему не поверит. Даже когда он проходил мимо номера, оттуда доносились крики, смех, громкие разговоры и нескончаемый лай. Удивительно, что никто, кроме него, еще не пожаловался. В коридоре стояла тишина, окружающий мир погрузился во мрак, и в ночном безмолвии шумная комната привлекала к себе все внимание, чего в иное время не случилось бы.

«Сияние».

В холле никого не было, чего и следовало ожидать в такой час. Но за стойкой стояла бодрая девица, чья внешность и поведение никак не вязались с голосом по телефону.

– Простите, – сказал Патрик, приближаясь. – Я из номера двести пятнадцать, звонил вам только что, жаловался на шум в соседнем номере.

– Да, мистер Шлегель! – девушка широко улыбнулась. – Чем я могу вам помочь?

Журналист уставился на девушку, пораженный ее тупостью.

– Не могли бы вы сказать людям в соседнем номере – двести семнадцатом, кстати, – чтобы они угомонились, потому что другим хочется спать? Или, еще лучше, не могли бы вы переселить меня в другой номер, чтобы мне не пришлось больше терпеть какой-либо шум?

Служащая что-то напечатала на компьютере и нахмурилась:

– Из какого, вы говорите, номера доносится шум?

– Из соседнего. Справа. Двести семнадцать.

– Номер двести семнадцать закрыт на ремонт. Там никого нет. И не было с прошлой осени.

– С ума сойти!

– Но это так.

– Говорю вам, я их слышал.

– Очень жаль, сэр, но это просто невозможно.

– Что ж, ладно, предположим, я все это выдумал. Проснулся себе посреди ночи, оделся и пришел сюда, только чтобы разыграть вас? Так?

– Я этого не говорила, сэр.

По ее голосу было слышно, что она готова спорить. Отлично, подумал Патрик. Раз уж эта ночь у него не задалась, то будь он проклят, если сам кому-нибудь не насолит. Поспать ему сегодня вряд ли удастся, и закончится все тем, что он начнет клевать носом во время показа утром. Ему стало не до веселья.

– Что вы сказали? – переспросил он.

– Что там никого…

– Там полно народу.

– Могу вас заверить…

– Как вы можете меня заверять? – стал он допытываться. – Ну? Вы сидите тут всю ночь напролет! А я только что оттуда! Они меня разбудили!

– Этот номер пуст. Там идет перепланировка. Там нет ни мебели, ни света, ничего.

– Может, рабочие устроили там вечеринку. Не знаю. Все, что мне известно, это то, что оттуда слышится собачий лай, крики, молитвы, смех и что-то похожее на выстрелы.

– Молитвы? – девушка побледнела. – Выстрелы?

Он оказался втянут в события, которых не понимал, но которые казались ему ужасно знакомыми. В каком же фильме это было?

– Ну да, – ответил он. – А что?

Служащая покачала головой. Проглянувшие было на ее лице человеческие чувства вновь укрылись под маской сотрудницы.

– Ничего, – ответила она.

Но Патрик не поверил и понял вдруг, почему в этой комнате устроили ремонт, а две соседние остались нетронутыми. Там было совершено убийство, ритуальное убийство. И им пришлось отмывать кровь, разбрызганную по полу, по стенам и потолку.

– А что насчет другого номера? – спросил он. – Можно мне другой номер?

– Сейчас посмотрим, – его собеседница снова что-то набрала на компьютере, подождала немного и покачала головой. – К сожалению, все остальное занято.

– Что ж, можно хотя бы отправить кого-нибудь и просто проверить тот номер? Смотрителя, охранника или кого там еще?

– В этом номере никого нет.

– Я не выдумываю!

– Я и не говорю, что вы выдумываете. Просто сказала, что там никого нет. Но я отправлю кого-нибудь проверить, просто на всякий случай.

– Отлично.

Хотя ничего отличного в этом не было. И пока Шлегель выходил из вестибюля, спускался по мощеной лестнице, на задворках сознания крутилась мысль, даже уверенность: что бы ни случилось, этого можно было избежать, если бы он повел себя по-другому.

Что бы ни случилось?

Он пересмотрел слишком много фильмов.

Но странная мысль не покидала его, и, спускаясь по темной лестнице к освещенному бассейну, он ощутил в душе холод. Возможно, Таунсенд забронировал ему номер в Реате лишь смеха ради, но это действие запустило последовательность событий, которые теперь казались смертельно опасными. Патрик вспомнил маленького мальчика и его отца. Гомик. Подумал о разгуле в соседнем номере. И хотя он не знал пока, чем все это закончится, ему это уже не нравилось. Ему уже стало не по себе.

Он вышел за ограду, окружающую бассейн, и направился к своему номеру. Вдоль дорожки тускло горели садовые фонари. То ли ради экономии, то ли в попытке подчеркнуть романтический образ или уровень курорта, здесь не стали устраивать уличного освещения. В результате пространство по обе стороны от дорожки оказалось погруженным в непроглядную тьму. Шлегель миновал первое здание, и оно загородило свет от бассейна. Дорога впереди стала еще темнее, и единственным источником света служили лишь эти крошечные огоньки.

Журналист пошел быстрее. В тишине одиноко раздавались его шаги, громкие и робкие одновременно. Прибавив скорости, он представил себе, как кто-то или что-то движется позади него, преследует, крадется. Он почувствовал себя героем фильма ужасов, и если бы не животный страх, то наверняка остановился бы, чтобы насладиться этой приятной дрожью.

Патрик не стал останавливаться и быстро миновал второе здание. Его номер находился за следующим комплексом. Он пошел еще быстрее.

Слева раздался шорох.

И справа.

Впереди что-то прошмыгнуло по тропинке.

Публицист уже весь издергался – природа была непривычной для него стихией, и эти звуки лишь усилили его тревогу. Он проклинал Таунсенда за то, что тот забронировал ему номер в этой глуши. Насколько эта ночь могла бы отличаться, будь он сейчас в центре Тусона, посреди оживленной улицы, возле какого-нибудь магазинчика, в квартале от освещенной заправки! А не торчал бы посреди этой чертовой пустыни!..

Но не только пустыня внушала ему тревогу. Нет. Как он ни старался удерживать собственное воображение в рамках реального мира – пугало его вовсе не это.

Он подумал о низком напевном голосе в соседнем номере и подпевающем ему монотонном хоре.

Гомик.

Что-то с этим местом было не так, весь курорт казался сплошной ошибкой. Патрик никак не мог сообразить, какой из фильмов это ему напоминало. Но он понимал: что бы за всем этим ни скрывалось, это не поддавалось логическому и рациональному объяснению.

Впереди что-то шевельнулось, и Шлегель замер на месте, вглядываясь во тьму. В его сторону ползли, извиваясь, несколько гремучих змей. Синхронность их движений приводила в ужас. Если бы Патрик не понимал, что такое физически невозможно, то поклялся бы, что они подчинялись дистанционному управлению, подключенные к какому-то единому центру. Позади них стоял то ли волк, то ли койот. В глазах его зловещим блеском отражался тусклый свет фонарей, а лохматое тело едва различимым контуром очерчивалось во мраке. Животное грозно зарычало, и змеи, словно в ответ, затрещали хвостами.

Что, черт возьми, здесь происходит?! Журналист глянул по сторонам, ожидая увидеть крадущихся рысей. Но пространство по обе стороны от дорожки утопало во мраке, так что он даже предположить не мог, что там скрывалось. Мысленно он уже видел, как волк прыгает на него и разрывает ему горло, а падальщики пируют на его останках. Он понимал, что должен бежать, сойти с пути хищников, но понятия не имел, что поджидало его в темноте. И ужас приковал его к месту.

Впереди вдруг послышался гул электромотора, металлический звон. Тьму взрезал свет фар, и животные разбежались. Волк растворился во мраке, змеи попрятались в тени. Рядом с Патриком остановился гольф-кар. Сбоку, над логотипом Реаты, стояла надпись «Охрана».

Когда гольф-кар остановился, в кабине зажглась лампочка, и Патрик увидел грузного мужчину в коричневой униформе и коротко подстриженного.

– Это вы мистер Шлегель? – спросил тот публициста.

– Да, – ответил Патрик с облегчением. – Слава богу, вы подоспели! Тут волк стоял прямо на тропинке. И гремучие змеи, семь или восемь штук.

– Ну да, – охранника эти слова, кажется, не впечатлили. – Так это вы жаловались на шум в соседнем номере?

Журналист кивнул.

– Ну, я проверил тот номер. Если там кто-то и был, то они уже ушли. Можете быть спокойны.

Лицо охранника было скрыто в тени, но в его самодовольном голосе ясно угадывалась насмешка. «Гомик», – произнес мужчина на самом деле. И наряду со смущением Шлегель почувствовал досаду.

– Я всегда спокоен, – сказал он настойчиво. – Просто не мог уснуть, потому что эти придурки слишком уж шумели.

– Ну да, – уклончиво ответил охранник, включая передачу. – Доброй ночи. И вам, и вашим волкам. И змеям.

Звук мотора не давал что-либо расслышать, но Патрику показалось, что охранник, пока отъезжал, посмеивался себе под нос.

Он поспешил по дорожке к своему номеру. Прошел мимо комнаты двести семнадцать.

Вечеринка там продолжалась.