Текст книги "Похищение"

7
Прошлое

Я так глубоко задумалась, что не замечала никого у своего столика, пока передо мной не поставили тарелку. Я посмотрела на черничный маффин, подняла взгляд на официантку: надо сказать ей, что это не мой заказ. Но это была не официантка, а та плакавшая женщина, которую я проводила до дома.

– Можно? – спросила она, указывая на пустой стул напротив.

Я кивнула. Мне было неловко из-за этого маффина и причин, по которым она мне его купила.

– Подумала, может быть, ты голодная, – сказала незнакомка, увидев мой вопросительный взгляд.

– Спасибо. – Я не видела смысла притворяться, что это не так.

– Тогда давай ешь.

Я старалась не слишком торопливо запихивать маффин в рот.

– Живешь где-то поблизости? – спросила она, пока я жевала.

Я кивнула.

– В квартире?

– В хостеле для молодежи, – соврала я.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – отозвалась я, добавив себе год.

– А где твои родные?

– Умерли. – Увидев выражение ее лица, я поспешно объяснила: – Отец умер от рака в прошлом году, а мама – когда я была совсем маленькой.

– Мне так жаль, – сказала она, быстро коснувшись моей руки.

– Спасибо.

– Чем ты занимаешься? – спросила незнакомка, сделав глоток кофе.

– В основном работаю на кухне. Но меня уволили. – Я пожала плечами. – Клиентов мало.

– Какую работу ищешь?

– Да любую. Хочу накопить на колледж.

Она кивнула.

– Домашнее хозяйство вести можешь?

– Да, – ответила я. – Когда отец заболел, все по дому делала я.

Незнакомка внимательно посмотрела на меня, затем приподняла брови.

– Ты шла за мной до дома на прошлой неделе.

– Не для того, чтобы разнюхать, где вы живете, ничего такого! – выпалила я, вдруг она решила, будто я задумала ее ограбить. – Я видела, как вы расстроены, и хотела убедиться, что все в порядке.

Женщина грустно улыбнулась.

– Очень мило с твоей стороны. Думаю, нам лучше познакомиться. Меня зовут Кэролайн Блейкли, и мой муж только что бросил меня ради девушки помоложе. На самом деле это забавно: мне всего тридцать три, и я никогда не чувствовала себя старой, пока он не сказал, что ей двадцать пять. – Она порылась в сумке, достала помаду в серебристом тюбике и принялась водить по губам, пока те не стали красными, как ее ногти. – Я очень занята в своем в пиар-агентстве, у меня собственный бизнес, так что готовил в основном муж, и это было замечательно. И большинством покупок тоже он занимался. Ну и уборкой чуть-чуть. Выходит, по сути, я ищу того, кто будет делать то же самое, но без нытья.

– Уж я-то ныть не буду точно, – ответила я, и она засмеялась.

– Возможно, работать придется допоздна, потому что я хочу, чтобы меня ждал ужин, как бы поздно я ни вернулась, а это может быть и в десять вечера. Зато, когда закончишь с покупками, уборкой и приготовлением ужина, остаток дня – твой.

– Правда? – Я не верила своей удаче. – И все?

Кэролайн улыбнулась.

– Похоже, да. Как тебя зовут?

– Амели. Амели Ламон.

– Красивое имя. Французское?

– Отец был французом, – ответила я.

– Может, для начала обговорим жалованье?

Я сложила обертку от черничного маффина в крошечный треугольник и кивнула.

– Предлагаю сто пятьдесят фунтов в неделю. Устроит?

Так и знала: для правды это слишком хорошо. У меня все подсчитано, но жить в хостеле вечно нельзя. Комната обойдется примерно в сто двадцать фунтов в неделю, значит, на еду, проезд и все необходимое останется только тридцать. Но отказываться я не хотела. Возможно, я найду вторую работу. Или так вылижу квартиру Кэролайн и буду готовить так вкусно, что она повысит мне зарплату.

– Да, было бы замечательно, – сказала я. – Спасибо, вы не пожалеете, обещаю.

– Отлично! Тогда, может быть, прогуляешься со мной и я покажу тебе твою комнату? Лучше взглянуть на нее до переезда, вдруг не понравится.

Я уставилась на нее, сомневаясь, что правильно поняла.

– Так это работа с проживанием?

– Да. Надеюсь, это не проблема?

– Нет-нет, конечно, нет.

– Как насчет испытательного срока в месяц? Когда сможешь начать?

Мои глаза налились слезами.

– Сейчас, – отозвалась я, смаргивая их. – Могу прямо сейчас.

8
Настоящее

Сколько я тут торчу? Я потеряла чувство времени и не знаю, ночь сейчас или день. Затаив дыхание, прислушиваюсь, ловя малейший звук. Вокруг тишина, и от мысли, что обо мне забыли, сердце бешено колотится.

Заставляю себя оставаться спокойной. Мне принесли еду, предоставили туалет, зачем так хлопотать, если они собирались бросить меня умирать? При мысли о еде вспоминаю вкус овсянки. Это был завтрак?

Перед глазами проносится калейдоскоп образов. Вот мне семь лет, я на кладбище в Париже. Гроб матери медленно опускают в землю, сняв с него убранство из лилий и роз. Вот я только что приехала в Англию с отцом, мне девять, я вхожу в дом с коричневой дверью, через две улицы от дома, где живет моя английская бабушка. Вот спустя два года я на ее похоронах, а вот три года назад – на папиных. Есть и другие воспоминания, о других любимых и утраченных, но я прогоняю их, чтобы не заплакать. Они слишком свежи, и горе слишком велико. Если начну о них думать, сломаюсь. А этого нельзя допустить, не здесь, не сейчас.

Ворочаюсь на матрасе, ложусь лицом к стене. Кто-нибудь уже обратил внимание, что Нед пропал? Карл наверняка заметил, если, конечно, сам не приложил к этому руку. Каждое утро в восемь часов он докладывает Неду. Если Карл не найдет хозяина, то поймет: что-то не так. Но если он замешан в похищении, если он один из тех, кто держит нас здесь, никто и не догадается, что мы пропали уже несколько часов назад, а может, и больше.

Я слышу свой вздох. Дело не во мне, дело в Неде, в том, кто он такой. Нед Хоторп – сын миллионера-филантропа Джетро Хоторпа, основателя Фонда Хоторпа. А я никто. Не знаю, почему меня сразу не убили. Моя смерть могла послужить подтверждением, что намерения у преступников серьезные: я мертва, Нед исчез. Но если это похищение, а не убийство из мести, возможно, они думают, что за двоих дадут больше денег. Откуда им знать, что Джетро Хоторп не заплатит и пенни за мое возвращение. Никто не заплатит.

Впервые я рада, что родителей нет в живых. Я бы не хотела, чтобы они переживали за меня, сходили с ума, не зная, где я. При мысли об этом сжимается горло. Три недели назад у меня была идеальная жизнь. Квартира, работа, подруги. Подруги… Слезы льются потоком, я задыхаюсь. Пытаюсь остановить слезы, прерывисто дышу. Если я хочу выжить, последние несколько дней нужно забыть. Нужно найти то, что заставит держаться на плаву, а не рыдать, лежа на матрасе. Кэролайн. У меня еще осталась Кэролайн.

Поднимаю руку, веду пальцами по стене. До сих пор не могу понять, почему она не пришла домой к Неду после интервью и не потребовала встречи со мной. Я была уверена, что она придет. Уверена, что подруга поняла, в какую передрягу я попала. «Я тебе не верю!» – кричала Кэролайн, показывая на свой телефон. Кто знает, может, она передумала, поверила в россказни Неда.

Вот еще одна причина, почему мне нужно отсюда выбраться, и я обязательно сбегу. Я должна объяснить Кэролайн, почему так поступила. На то, чтобы принять решение, у меня была всего секунда. Если бы я могла повернуть время вспять, я бы это сделала. Потому что тогда ничего не случилось бы.

Слышу скрежет ключа в замке, и сердце пускается вскачь. Я лежу очень тихо. Похититель подходит ко мне, ставит что-то на пол и уходит, не произнеся ни слова.

Я сажусь, шарю вокруг рукой, нахожу поднос. Ощупываю его и натыкаюсь на… Вроде бы это булка и яблоко. Это новый поднос – я провожу рукой по полу, – старый, с миской из-под каши, исчез. Должно быть, я слышала, когда тюремщик его забирал. Улавливаю запах помидоров и замираю. Помидоры я люблю, но есть сэндвич, не зная, что внутри, все же не хочется. Я подумываю его разобрать, чтобы попытаться это выяснить, но тут меня озаряет: если отнести поднос в ванную, я смогу все увидеть при свете.

Сползаю с матраса и, передвигаясь на четвереньках, толкаю поднос перед собой. Открываю дверь туалета, вползаю внутрь. Встаю и поворачиваюсь к двери лицом. Здесь так тесно, что едва хватает места для моих ног и подноса. Закрываю дверь на задвижку, включается свет. Неуклюже присев, беру булочку, которая лежит на обрывке белого бумажного полотенца. Ржаной хлеб, сыр и помидор, все выглядит свежим. Яблоко зеленое, а еще есть пластиковый стаканчик. И с краю – маленькая плитка шоколада.

При виде шоколада у меня поднимается настроение. Похоже на добрый поступок, попытку порадовать меня. Но это может быть и ловушкой, хитростью, чтобы завоевать мое доверие. Я буду тверда. Меня похитили, я пленница, и шоколад ничего не изменит.

9
Настоящее

Снова приносят еду – тот же тюремщик или другой. Сказать трудно, ведь я его не вижу.

– Спасибо, – говорю я. Но он не отвечает.

Не знаю, считался сэндвич с сыром и помидорами обедом или ужином. Кончилось тем, что я дотолкала поднос обратно в свой угол и съела все, сидя на матрасе, решив, что лучше есть в темноте, чем на унитазе. Потом я быстро уснула, а когда проснулась, мне показалось, что прошло много времени. Возможно, я проспала всю ночь.

Подтащив поднос к себе, ощупываю его. На нем миска. Подношу ее к носу – пахнет овсянкой. Окунаю палец – точно, каша. Если они не решили кормить меня этим и на завтрак, и на ужин, значит, пошел второй день. Надо как-то вести счет. Нас с Недом забрали под утро в субботу, семнадцатого августа, значит, сегодня восемнадцатое, воскресенье.

Я задумываюсь – может, дотолкать поднос до туалета и проверить, что мне принесли? Но каша есть каша. Еще раз обшариваю поднос и нахожу банан; неужели вчера я его не заметила? Поискав еще немного, обнаруживаю бумажный пакетик в пару дюймов длиной с крошечными кристаллами внутри. Сахар? Надрываю верхушку, вытряхиваю содержимое на ладонь. Касаюсь пальцем и подношу ко рту. Сахар; судя по величине крупинок и вкусу – будто бы коричневый. Его я тоже вчера пропустила? Нахожу миску, бросаю в нее сахар, нащупываю ложку и размешиваю.

Съедаю овсянку, несу стаканчик в туалет и пью воду, радуясь, что можно сменить обстановку, побыть где-то еще, кроме удушающе темной комнаты.

Снимаю пижаму, намыливаю руки, мою тело, потом, смочив уголок полотенца, оттираю грязь с кожи, а оставшейся сухой тканью – вытираюсь. Чувствую себя чистой и освежившейся; снова надеваю пижаму, жалея, что ее никак не постирать. От ползания по полу она испачкалась. Но мне не во что переодеться. Расчесываю пальцами волосы, радуясь, что они теперь короткие, всего по плечи, потом чищу зубы, опускаю сиденье унитаза и сажусь.

Снова хочется окунуться в мысли о прошлом, но я пытаюсь отвлечься, рассматривая руки, изучая, как гнутся и растягиваются пальцы. Внезапно крошечное помещение погружается в темноту. Сердце колотится, я мгновенно вскакиваю и с ужасом жду, что дальше. Но не слышу, что открывается вторая дверь. Или стук в эту.

Трясущимися руками нащупываю задвижку и отпираю. Ничего. Медленно вставляю ее на место, и спустя несколько мгновений свет зажигается. Прислоняюсь лбом к двери, жадно хватая воздух. Наверное, у них стоит таймер. Очередной способ отнять у меня те крупицы контроля, что еще остались.

Отпираю дверь, распахиваю и быстро выхожу в комнату. Темнота, может, и та же, но пространство другое.

Я ненадолго замираю, чтобы унялось сердцебиение. Пока что удавалось держаться более или менее спокойно. Мне не причинили вреда – но могут. При мысли об этом живот сводит. Нужно сбежать. Однако следует набраться терпения и улучить момент, когда похитители ошибутся. Потому что этот момент обязательно наступит, и я буду готова. Больше я в ловушку не попадусь.

Направляюсь в угол, где лежит мой матрас, затем иду вперед, держась рукой за стену, и считаю на ходу. Думаю, до следующего угла десять шагов. Но теперь я чувствую себе в темноте более уверенно, шаги становятся длиннее, и я врезаюсь в стену после семи. Разворачиваюсь и иду в другую сторону, мимо входной двери. До угла – семь шагов. Разворачиваюсь и продолжаю, пальцы натыкаются на доску, которой заколотили окно. До следующего угла тоже семь шагов. Поворачиваю и иду мимо туалета к матрасу. Семь шагов. Комната представляет собой идеальный квадрат. Начинаю обходить ее по кругу, ведя рукой по стенам и считая шаги. На пяти сотнях останавливаюсь, в голове плывет. Я опускаюсь на четвереньки и ползу в свой угол.

Я почти у цели, когда вдруг снова слышу едва различимый звук. Голос. Затаив дыхание, жду, что он раздастся снова. Но ничего не происходит, и я быстро разворачиваюсь и ползу через всю комнату к входу. Встаю на колени, прижимаю ухо к двери. Но за ней тишина, в коридоре ни звука. Кто бы там ни разговаривал, он уже ушел.

Я на полпути к своему углу, и вдруг звук раздается снова. Кажется, он идет снизу. Ложусь на пол, прижимаюсь ухом и вслушиваюсь. До меня доносится невнятный голос. Продвигаюсь немного вперед, слушаю, снова ползу, ища лучшее место. Кажется, звук идет с левой стороны комнаты, от матраса. По-прежнему на животе подбираюсь к матрасу и убираю его с дороги. Голос становится громче, теперь он доносится из угла. Ощупав все вокруг, нахожу круглое отверстие в стыке стен. Придвигаюсь как можно ближе к нему и слышу враждебный голос Неда, он с кем-то спорит.

Сначала не могу ничего разобрать. Непонятно, разговаривает он сам с собой или там кто-то есть. Потом хлопок – может, пощечина? – и Нед начинает говорить. Я вычленяю слова: имя, Нед Хоторп, пленник, договоримся, копы, убьют. Представляю его – он держит экземпляр сегодняшней газеты и выпученными от страха глазами таращится в камеру. Нед не из храбрецов.

Внизу хлопает дверь.

– Эй, подожди! – кричит Нед. Но в ответ только тишина.

Меня омывает волна грусти. Будь мы другими, я бы придвинулась ближе к этой дырке, тихо позвала его, дала бы знать, что я рядом, что мы найдем способ сбежать. Но мы не такая пара. Если я сбегу, то сбегу не только от похитителей, но и от него.

10
Прошлое

– Амели, у меня для тебя сюрприз!

Я улыбнулась, радуясь возвращению Кэролайн. Я работала на нее уже пять месяцев, и она ни разу не дала мне почувствовать себя прислугой, скорее гостьей, которую балуют. Меня поселили в прекрасной комнате с отдельной ванной, и, если я успевала навести порядок и приготовить к приходу Кэролайн ужин, у меня оставалось время на отдых.

Я наконец призналась Кэролайн, что, когда мы познакомились, мне еще не было восемнадцати. Но к тому времени, когда я ей об этом сказала, восемнадцать мне уже исполнилось, и официально я считалась взрослой. Когда я вдобавок сказала, что истратила тогда последние десять фунтов и мне пришлось ночевать на улице, она была потрясена.

– Не знаю, что бы со мной стало, если бы ты не предложила мне работу, – сказала я ей. – Ты спасла мне жизнь.

– И я очень этому рада, – заявила Кэролайн, обнимая меня. – Вообще-то это ты спасла мою жизнь. Когда бывший меня бросил, я была в такой депрессии, что порой целыми днями не вставала с постели. Не могла ни на чем сосредоточиться, начала страдать работа, я почти сдалась. Но потом я увидела тебя в кафе и не смогла выбросить из головы. Ты была такая юная, такая голодная, я все гадала, кто ты и почему пошла за мной до дома. Ты удивительная, Амели, потрясающе стойкая. Когда я думаю обо всем, через что ты прошла, – я тобой восхищаюсь.

С тех пор мы подружились. Она стала мне сестрой, которой у меня никогда не было, я бы сделала для нее что угодно.

Отряхнув муку с ладоней, я вышла в коридор.

– Ужин почти готов, – начала я, но осеклась: Кэролайн была не одна.

С ней пришли Лина Мелькуте – красивая литовка, которую я видела в тот самый день в кафе с Кэролайн, потом мы встречались несколько раз – и еще одна женщина, стоявшая ко мне спиной. Они повернулись на мой голос, Лина подошла и расцеловала меня в щеки.

– Амели, это Жюстин Элан, она работает со мной в «Эксклюзиве».

Жюстин улыбнулась, и я сразу ощутила в ней родственную душу.

– Лина мне о тебе рассказывала! – воскликнула я, направляясь к ней. – Ты тоже наполовину француженка, как я.

– Да, моя мать из Франции, – ответила Жюстин, обнимая меня. – Et maintenant, nous allons pouvoir parler français ensemble[1]1
  И теперь мы можем говорить по-французски (фр.).


[Закрыть].

– Ça me manque de ne plus parler français[2]2
  Я скучаю по французскому языку (фр.).


[Закрыть], – призналась я, потому что ни слова не сказала на французском с тех пор, как умер папа.

– Да, Лина об этом упоминала, – ответила Жюстин по-английски. – Не переживай. Если хочешь, будем встречаться каждую неделю и болтать.

– И сможете говорить такое, чего мы с Кэролайн не поймем! – засмеялась Лина, ткнув меня в бок.

– Я пригласила Лину и Жюстин на ужин. Если еды не хватит, можем заказать доставку, – ловя мой взгляд, предложила Кэролайн и повесила их пальто на крючки у двери.

– Еды навалом, я приготовила говядину по-бургундски.

– Идеально! – захлопала в ладони Жюстин и достала из сумки бутылку. – Я как раз захватила вино. Выпьешь с нами, Амели? Это бордо, с моей родины.

Пришлось извиниться.

– Боюсь, я не пью. – Я чувствовала себя ужасно неискушенной, но из-за папиного пристрастия к виски относилась к алкоголю настороженно.

– Займусь напитками, – сказала Кэролайн и исчезла в кухне, бросив через плечо: – Заодно проверю ужин. Пахнет чудесно!

– Я принесу штопор и бокалы, – предложила Лина.

Я последовала за француженкой в гостиную и уселась в кресло. Так трогательно, что Лина познакомила меня с Жюстин после того, как я пожаловалась, будто скучаю по разговорам на французском. Я бросила на нее взгляд: темные длинные волосы, темные глаза, матовая кожа – она была немного похожа на меня.

– Итак, Амели, расскажи о себе, – попросила Жюстин, устраиваясь напротив. – Лина и Кэролайн говорили, что ты приехала в Лондон после смерти отца и теперь работаешь у Кэролайн. А что еще?

– Я учусь. Хочу поступить в колледж, изучать право.

– Так ты поэтому приехала? А дома учиться не могла?

– Нет. После того как умер папа, мне пришлось уехать. Дом мы просто снимали. Остаться было нельзя, вот я и поехала в Лондон.

– А почему ты сразу не поступила? – поинтересовалась вошедшая в гостиную Лина со штопором и четырьмя бокалами. Она поставила бокалы на столик и уселась на большой угловой диван.

Я покраснела.

– У меня не было денег. Папа болел… – Я отвела взгляд. На миг повеяло запахом нашего старого дома, смесью табака и виски. – Для него это было непросто.

– Как и для тебя, – мягко заметила Жюстин.

Я кивнула, она потянулась ко мне и сжала мою руку.

– Давай лучше о чем-нибудь другом. Твоя очередь спрашивать.

– Почему ты уехала из Франции?

– Потому что Британия – часть меня, я хотела пожить здесь хотя бы год. Но после устроилась работать в журнал «Эксклюзив», и мне так понравилось, что я не представляю, как вернуться во Францию. – Она драматично помахала рукой в воздухе. – Лондон полон соблазнов.

Я засмеялась.

– Ты тоже бухгалтер, как Лина?

Лина и Жюстин переглянулись и расхохотались.

– Извини, – с улыбкой сказала Жюстин. – Мы не над твоим вопросом смеемся. Просто у меня с математикой туго. Мы с Линой в прошлом году жили вместе, и я даже не могла разделить наши счета! Я редактор отдела, беру интервью у знаменитостей. Все веселье в том, чтобы убедить их дать это интервью.

– Наверное, интересно.

– Да, мне нравится.

– Уж на Неда Хоторпа работать определенно интересно, – заявила Лина.

Нас прервала Кэролайн, которая принесла тарелки и столовые приборы.

– Дай мне, – подскочила я. – Это же мои обязанности!

– Нет, сиди. Сегодня я тебя обслужу.

Мы переместились за стол, и Кэролайн настояла, что сама вернется на кухню за приготовленным мной ужином.

– Кэролайн! – воскликнула Жюстин, когда та снова вошла в гостиную. – Я предложила Амели встречаться раз в неделю вдвоем, чтобы разговаривать по-французски. Как насчет четверга, когда я заканчиваю работу?

– Тебе подходит? – уточнила я.

– Конечно. – Кэролайн отбросила с лица темные волосы. – Идея отличная.

Жюстин склонилась ко мне и обняла, а я подумала, что моя жизнь уже лучше и быть не может.

11
Настоящее

Я открываю глаза, быстро моргаю – все не могу привыкнуть, что нет никакой разницы, открыты они или закрыты. Потом слышу его: щелчок ключа в замке.

Входит тюремщик, я поворачиваюсь на звук. Позади него тьма другая: не совсем черная, скорее густо-серая. Ищу взглядом малейший проблеск света, но ничего не вижу.

По тому, как он входит в комнату, по его запаху – похожему на аромат свежей травы, но с примесью чего-то еще, может, цитруса – я думаю, что это тот же мужчина, который приходил вчера. Слышу, как он ставит поднос рядом со мной на пол, и приподнимаюсь на локтях.

– Можно мне одеяло, пожалуйста?

Ответа нет. Только шорох, когда он забирает вчерашний поднос.

– Пожалуйста… Я мерзну.

Ни звука, только дверь закрывается и щелкает замок.

Снова опускаюсь на матрас. Тюремщику не догадаться, зачем мне одеяло, тут ведь не холодно. Но я заледенела внутри; так хочется утешения, закутаться во что-то теплое. Почему он не произносит ни слова, почему они все еще держат меня в кромешной тьме и безмолвии? Разочарование давит, хочется вопить и кричать.

– Спокойно, – шепчу я.

Вытягиваю левую руку, ищу поднос. Нахожу миску, окунаю в нее палец, облизываю. Овсянка. Начался день третий. Понедельник, девятнадцатое августа.

Снизу доносится шум. Отодвигаю поднос в сторону, а матрас – от стены и припадаю головой к углу, чтобы послушать. Орет Нед – что-то насчет туалета. Раздается резкий ответ, а потом вскрик Хоторпа. Возможно, у него там нет туалета, как у меня, только ведро.

Он что-то бормочет, но я не хочу слушать и снова задвигаю матрас в угол, отгораживаясь от звуков. Начинаю есть, механически отправляя кашу, ложку за ложкой, в рот, затем вспоминаю о найденном вчера пакетике сахара. Ощупываю поднос, нахожу его и добавляю в миску. Еще есть банан.

Продолжаю есть овсянку и думаю о родителях Неда. Каково им будет узнать, что он пропал, похищен? Появится ли во всех заголовках новость об исчезновении их сына? Станет ли красоваться его привлекательная надменная физиономия на экранах по всему миру? Или Джетро Хоторп держит все в тайне от полиции – по крайней мере, пока?

Заканчиваю с едой и снова отправляюсь в туалет. На миг между тем, как я запираю дверь и зажигается свет, меня охватывает паника – подсознательный страх, что лампочка не зажжется, дверь не откроется и я застряну в крошечной темной комнатушке. Но свет сначала мигает, потом спокойно загорается, и я успокаиваюсь.

Воспользовавшись унитазом, я снимаю пижаму, моюсь, снова одеваюсь. Выдавливаю пасту на щетку, и вдруг меня озаряет мысль: интересно, чему придет конец раньше – пасте или моей жизни?

Выйдя из туалета, принимаюсь ходить кругами по комнате. Пытаюсь петь колыбельную из детства, но французские слова напоминают обо всем, что я потеряла, поэтому я начинаю считать шаги. На триста седьмом слышу скрежет ключа в замке.

Падаю на колени и с колотящимся сердцем заползаю на матрас. Впервые ко мне приходят среди дня, между двумя трапезами. Дверь открывается как-то резко, мужчина торопливо пересекает комнату и идет ко мне. Уверена, приходит один и тот же человек, его окутывает прежний свежий запах, но что-то изменилось. Что же? Чувствую, как он нависает надо мной, и рефлекторно изо всех сил вжимаюсь в свой угол.

Это не помогает. Меня берут за плечи и ставят на ноги, поворачивают лицом к стене, заводят за спину руки и связывают чем-то эластичным. На голову надевают капюшон, под которым подстерегает другая тьма: удушливая.

Все происходит быстро, очень быстро. Меня охватывает паника, но мне удается с ней совладать. Выходя из комнаты, я стараюсь внимательно следить, куда мы направляемся. Повернув налево, оказываемся в коридоре; я знаю, что этот путь ведет к лестнице в подвал.

Внезапно меня останавливают, и мое тело слегка отклоняется в сторону. Потом снова толкают вперед. Инстинктивно считывая невербальные сигналы, вытягиваю ногу, чувствую пустоту, и опускаю ее вниз, на первую ступеньку.

Двенадцать – я помню, там было двенадцать ступеней, вдвое меньше, чем на лестнице в доме Неда. Я считаю их на ходу и, когда после двенадцатой пол становится ровным, торжествующе ставлю себе жирную галочку. Чувствую кожей рук приток свежего прохладного воздуха, сразу хочется сорвать капюшон и глубоко вдохнуть. Поворот направо, еще ступени, не знаю сколько, я сбилась.

Остановка. Слышу, как отпирают дверь. Тут держат Неда? В груди вспыхивает паника. Я пытаюсь отпрянуть, но ничего не выходит. Толчок вперед, и дверь за мной захлопывается. Меня хватает кто-то другой и тянет вниз. Ноги ударяются о сиденье позади, и я сажусь, прижимаясь спиной к твердой деревянной спинке. Сердце пускается вскачь. Вот и все, конец?

Капюшон ненадолго снимают, яркий свет обжигает глаза, но их быстро закрывают повязкой. Чья-то рука хватает меня за шею и крепко держит, вынуждая смотреть прямо вперед.

– Назови свое имя, – говорит мужской голос сзади. – Скажи, что тебя удерживают вместе с твоим мужем, Недом Хоторпом, и скоро снова выйдут на связь. Если они сделают все, как мы говорим, вас освободят невредимыми. Полицию не привлекать. Если наши требования не будут выполнены, вас обоих убьют. – Хватка сжимается. – Говори.

Делаю вдох и начинаю:

– Меня зовут Амели Ламон…

– Нет, – обрывает он. – Имя по мужу.

– Меня зовут Амели Хоторп, – дрожащим голосом повторяю я. – Меня держат здесь вместе с мужем, Недом Хоторпом. Скоро с вами снова свяжутся. Делайте, как они говорят, и нас вернут невредимыми. Не привлекайте полицию. Если вы не выполните их требования, нас убьют.

Повязку с глаз снимают, и я успеваю учуять кислый запах, прежде чем на голову мне снова опускают капюшон, отсекая вонь. Голова идет кругом. Если это комната, в которой держат Неда, где же он сам. И тут, откуда-то сзади, я слышу его: приглушенный, но полный ненависти голос.

– Сука.