Текст книги "Пророчество о пчелах"

28

– Мелисса! Почему на тебе темные очки ночью? – удивляется отец, впуская дочь в квартиру.

Он видит на ее щеках дорожки туши, смешанной со слезами. Она задыхается. Сначала она отказывается снять очки, но потом уступает. Под глазами у нее «фонари», неумело замазанные крем-пудрой.

– Кто это сделал?

Мелисса закрывает дверь, но остается стоять на пороге.

– Он не виноват. Просто иногда, когда выпьет, теряет самоконтроль.

– «Он» – это кто? Бруно? Я его убью! – ревет Александр.

Он тянется к вешалке за курткой. Дочь виснет на его руке.

– Нет, папа, подожди…

– Никто не смеет поднимать руку на мою дочь! Никто!

– Он такой. На него иногда находит, но он быстро остывает. Просто в этот раз получилось немного… неожиданно.

– Что? Такое уже бывало?

– Потом он просит прощения, и все становится хорошо. Это как гроза: погремит и пройдет. Не думай, это бывает не часто, только когда он перепьет. Пьяный он становится сам не свой. А потом умоляет его простить, валяется у меня в ногах, искренне раскаивается.

Синдром доктора Джекила и мистера Хайда, думает Рене, слышащий из гостиной весь диалог.

– Это не причина, чтобы… Господи!

Александр сжимает кулаки, Мелисса не пускает его к двери.

– Он уже состоит в «Анонимных алкоголиках», но иногда срывается.

– Все равно я его уволю!

– Только не это! Будет еще хуже. Люди поймут, что произошло. Я не хочу, чтобы кто-то узнал…

– Что? Что ты – его жертва?

Мелисса заливается слезами.

– Услышь меня, папа! Хотя бы раз сделай так, как я прошу, если ты меня любишь. Я не хочу, чтобы это просочилось. Иначе я больше никогда ничего тебе не расскажу.

Александр готов взорваться, но усилием воли немного успокаивается. Мелисса прижимается к нему.

– Пожалуйста, папа… Если ты меня любишь, сделай так, как я говорю.

– Он же тебя…

– Не хочу, чтобы меня увидели такой, не хочу, чтобы догадались! Пожалуйста, папа! Я пришла к тебе за помощью, а не для того, чтобы ты все усложнил. Можно у тебя переночевать?

– Ты…

– Наши с ним отношения – это мое дело. Никто, кроме нас двоих, не должен знать, что произошло, слышишь?

Александр старается взять себя в руки и, с трудом сдерживая волнение, бормочет:

– Прости меня, доченька.

Он крепко ее обнимает, гладит по длинным каштановым волосам с рыжей прядью. Она такая миниатюрная, что тонет в его объятиях.

– Ты не представляешь, сколько отваги мне понадобилось, чтобы сюда прийти…

– Но это же…

– Умоляю, папа, помолчи. Я пробуду здесь несколько пасхальных дней. Пусть поволнуется, пусть поймет, что так не может продолжаться. Я забрала все свои вещи.

– Но он же…

– Наплюй на него. Алкоголизм – это болезнь. Он достоин жалости, а не осуждения.

Отец и дочь нежно обнимаются.

Это хуже всего: жертвам стыдно, они чувствуют себя виноватыми в происшедшем, думает Рене, застрявший в гостиной. Он кладет ногу на ногу, от этого движения под ним скрипит паркетина.

Мелисса замечает его только сейчас и быстро надевает очки, чтобы спрятать следы побоев. Рене встает, подходит к ней и здоровается.

– Добрый вечер, Мелисса. Простите, я должен был обозначить свое присутствие, просто не успел и не захотел вам мешать.

Мелисса вздыхает и, не отвечая, нервно закуривает сигарету и опускается в кресло.

Рене забирает свою куртку и собирается ретироваться.

– Лучше останься, Рене, – говорит она, выдыхая мутное облачко дыма.

Рене замечает, что в домашней обстановке, в отцовской квартире, она обратилась к нему на «ты». Александр пожимает плечами и делает жест – мол, присядь.

– Ты, наверное, голодна, – говорит он дочери. – Пойду приготовлю что-нибудь перекусить для нас троих.

Александр быстро готовит еду, и они усаживаются за стол в кухне. Еда успокаивает бедняжку. Она понемногу приходит в себя. Александр приносит десерт – тирамису. Глядя на дочь, он ласково говорит:

– Ты – любительница этимологии. Знаешь происхождение слова «тирамису»? Оно восходит к итальянскому выражению «подними мне настроение».

Дочь смеется сквозь слезы и жестом показывает, какой молодец ее отец.

Вот она, сила слов! Их объединяет общая страсть к этимологии.

Мелисса выпивает большой стакан воды и обращается к Рене дрожащим голосом:

– Ну, как, Рене, ты нашел книгу средневековых пророчеств, которую искал?

Александр отвечает вместо него:

– Рене только что расстался со своей подругой.

– Она пьянствовала и колотила тебя? – иронизирует Мелисса с улыбкой, смахивая слезу.

Рене, застигнутый врасплох ее шуткой, не знает, что ответить.

– Шучу, – говорит Мелисса. – То есть пытаюсь шутить на эту тему, чтобы к ней привыкнуть. Как царь Митридат, глотавший по утрам немного мышьяка, чтобы стать нечувствительным к этой отраве. Не надо мышьяка, папа, а вино у тебя найдется? Я тоже буду бороться с ядом при помощи яда.

Александр приносит бутылку бордо и наполняет бокалы. Мелисса, подняв свой, говорит:

– Выпьем за царя Митридата!

Они молча пригубливают вино. Рене чувствует себя не в своей тарелке.

– Чем вы занимались перед моим приходом? – интересуется Мелисса.

Александр, помявшись, сознается:

– Мы проживали свою «средневековую молодость» при помощи регрессивного гипноза.

– Опять прежние жизни, о которых ты говорил мне сегодня утром?

– Теперь я в них поверил, – говорит ей отец.

– У меня впечатление, что у тебя богатое воображение, не хуже, чем у Рене.

– Представь, у меня получилось! Хочешь тоже попробовать? Ты ничего не теряешь.

Мелисса качает головой.

– Мне дороги остатки собственного достоинства. А вы, по-моему, совершенно распрощались с вашим рацио. А еще профессора… Эзотерические практики – вот чем вы здесь занимаетесь. Это настоящее…

Уж не колдовство ли?

– … сумасшествие! Держите язык за зубами, а то Министерство высшего образования, не ровен час, прознает, что президент Сорбонны в компании одного из своих лекторов предается странноватым сеансам…

Рене удивлен ее непримиримостью.

В своем незавидном положении она еще находит силы на отпор! Хотя для нее это – способ укрепиться в своих убеждениях. Не зря мой отец говаривал: «Непонятное ты подвергаешь осуждению и воображаешь, что торжествуешь над этим».

– Откуда столько сомнений? – спрашивает у дочери Александр.

– По-моему, все это – заурядное бегство от реальности.

Эти слова дочери задевают Александра. Он встает, подходит к окну кухни и смотрит в темноту. Раскурив трубку, он нервно ею попыхивает.

– Почему бы туда не отправиться? – выпаливает он.

– Куда? – спрашивает Рене.

– В Святую землю, по следам наших прежних жизней. Проверить, возникнет ли у нас там чувство дежавю.

Рене и Мелисса так поражены, что проглотили языки.

– Я серьезно. Завтра начинаются пасхальные каникулы, так? У нас впереди целых шестнадцать свободных дней. Воспользуемся этой возможностью! Предлагаю немедля лететь втроем в Израиль.

Я не ослышался?

– Ты, Мелисса, все равно не посмеешь отсюда высунуться из страха предъявить знакомым свое лицо. А ты, Рене, сказал, что от тебя ушла подруга и что твою баржу вот-вот возьмут в осаду судебные исполнители. Это знаки судьбы. Пора сняться с места!

– Лететь в Израиль? – Рене пожимает плечами. – Александр, у меня нет денег на авиабилет и на номер в гостинице.

– За все плачу я. Вернее, правительство. Я не только президент университета. Еще у меня статус ученого Национального центра научных исследований, подразумевающий расходы на археологические работы на местности и право взять с собой двух ассистентов.

– Нельзя ехать вот так, без подготовки, – возражает Мелисса.

Александр улыбается.

– Мой израильский друг и коллега – президент Иерусалимского университета Менелик Айяну. Он поможет нам попасть на места раскопок.

Это предложение удивляет Мелиссу так же сильно, как Рене.

– Я люблю действовать стремительно, – говорит Александр. – Если долго рассусоливать, пропадает весь кураж.

Он смотрит в свой смартфон.

– Значит, так: первый доступный рейс завтра в 23:50. Отлично! Полет в аэропорт Бен-Гуриона длится пять часов. Поспим в самолете.

29. Мнемы. Спасенный из воды

После убийства Эхнатона жрецы-еретики продолжили тайно поклоняться Атону. Убежище от преследования они находили у евреев. Их сближало единобожие: жрецы Атона поклонялись солнечному свету, евреи – Богу-дыханию.

Неизвестно, до какой степени слились эти два верования к временам Иосифа, но интересно отметить, что по-древнееврейски «Бог» – «Адонай», корень этого слова – «Адон», что созвучно слову «Атон».

К тому же многие места Библии напоминают гимны Атону. Так, гимн о зверях весьма похож на псалом 104, где тоже говорится о близких человеку животных.

Фараон Эхнатон предоставил племени левитов, жившему в городе Мал-Леви (буквально «город левитов») право отправлять богослужения в храме Атона. После запрета культа Атона левиты лишились этой привилегии. Гонения на жрецов Атона совпали с гонениями на членов еврейской общины, прежде пользовавшейся покровительством фараона.

Согласно предсказанию, данному астрологом новому фараону Сети I, родившемуся у евреев ребенку было суждено устроить небывалый бунт. Сети I отнесся к пророчеству со всей серьезностью и тут же повелел умертвить всех новорожденных еврейских мальчиков.

Тем временем в племени левитов, у некоего Амрама и у его жены Йохевед родился сын. Мать три месяца прятала свое дитя, а потом, чувствуя, что его могут найти, положила его в корзину и пустила по водам Нила. Корзину подобрала дочь фараона Батья. Она усыновила малыша и нарекла его Моше, что значит по-древнеегипетски «спасенный из воды».

30

Рене возвращается на баржу поздно ночью. Он долго не может уснуть, взбудораженный предстоящим путешествием, но когда все-таки засыпает, его покидают все давешние заботы.

Утром Рене будит ощущение, что он не один.

Опал уносит свои последние пожитки, сложенные в три больших чемодана.

Видно, что она полна решимости уйти от меня навсегда.

За рулем машины сидит Маркус. Перед ним возникает Рене, они враждебно смотрят друг на друга сквозь лобовое стекло.

– Я все забрала! – сообщает Опал, тряхнув рыжими волосами.

– Ты уверена в своем выборе? – бубнит сонный Рене.

– Я уверена, что хочу начать жить по-другому, – отвечает она и захлопывает крышку багажника.

Тут появляется судебный исполнитель в сером плаще и в котелке, который приходил к ним три дня назад.

– Здравствуйте, прошу меня извинить, я забыл кое-что замерить. Это займет всего несколько минут.

Рене покорно закрывает глаза. Опал проводит рядом с ним несколько мгновений.

– Не смотри на меня так! – фыркает она. – Того и гляди посыплются упреки. На других не повлияешь, повлиять можно только на самого себя. Задай себе вопрос: что поменять в своем поведении, чтобы быть счастливым?

– Ты ставишь меня в положение, от которого…

Она по-матерински гладит ему подбородок.

– … от которого тебе будет только польза. Уверена, ты найдешь женщину, которую устроит твой характер, как я нашла для себя Маркуса.

Мы с ней тоже переживем доисторическую эротическую сцену в пещере, на звериных шкурах?

Она улыбается.

– Может, и ты обретешь наконец любовь с подходящим для тебя человеком. Кто знает, вдруг ты тоже встретишь родственную душу. От всего сердца желаю тебе этого.

Опал чмокает его в щеку, садится в машину и захлопывает дверцу. Маркус срывается с места.

Молодой судебный исполнитель подходит к Рене.

– У вас тоже проблемы в семье? Мне досталась сложная женщина, все ставящая под сомнение. Она говорит, что проблема у меня. Я пошел к психоаналитику…

Только спокойствие!

– Прошу прощения, но у меня нет никакого желания слушать про вашу жизнь, мсье. Делайте поскорее то, что требуется, и уходите.

– Не сердитесь. Я просто хотел вас успокоить.

Только не убивать!

Рене ждет, пока нудный субъект уберется, и возвращается в гостиную баржи, где любуется масками всех эпох и стран, развешанными на стене. У большинства разинутые рты, как будто они поражены тем, что с ним творится.

Он тоже достает чемодан и складывает в него одежду для поездки. Закончив, он принимает в низком кресле позу «лотос».

Надо понять связь между Сальвеном де Бьенном с его пророчествами и будущим исчезновением пчел. Это покажет, как предотвратить третью мировую войну.

Ключ, без сомнения, спрятан в прошлом. Сейчас я должен отправиться в тот момент своей жизни, где таится ответ.

31

Со времени взятия крестоносцами Иерусалима минул месяц. С тех пор все стихло. Сальвен де Бьенн прогуливается по извилистым улочкам города. Внезапно его внимание привлекает мелькнувший в отдалении силуэт.

Это та самая женщина, пахнущая флердоранжем, благодарившая его за спасение синагоги. Длинные черные волосы струятся по ее спине, на ней длинное черно-желтое платье со сложным искусным шитьем. Он настигает ее, обгоняет, заставляет остановиться.

Молодые люди изучают друг друга. Рене чувствует, что должен что-то сказать, дальше молчать нелепо.

– Узнаешь меня? – спрашивает он по-древнееврейски.

– Ты говоришь на нашем языке? – удивляется она.

– Прежде чем взяться за оружие, я был монахом. Я научился читать на древнееврейском, языке Иисуса.

– А я могу по-вашему, – говорит она по-французски.

Она уже готова продолжить путь, но он опять ее останавливает.

– Меня зовут Сальвен, Сальвен де Бьенн. Я хочу с тобой потолковать, можно?

Она смотрит на него сначала удивленно, потом весело.

– А ты не боишься, что тебя увидят со мной?

– Мне все равно, что подумают мои товарищи. Но я пойму твой отказ, страх перед осуждением твоих соплеменниц.

Она улыбается и говорит:

– Меня зовут Дебора, Дебора Смадиа. Я живу с отцом. Я шла на рынок. Если хочешь, встретимся в таверне напротив, когда я закончу.

Она указывает на дом с надписью на древнееврейском и на латыни: «Таверна Бетесда».

Он заходит туда. В одном углу солдаты играют в кости, в другом напиваются пьяницы. Проститутки осаждают купцов, приведших караван. Сальвен устраивается за отдельным столиком у окна и заказывает кувшин вина, две чаши, две порции растертого нута с блинами. Ему кажется, что ожидание длится не один час. Наконец, в двери появляется молодая женщина, находит его взглядом, подходит, садится напротив.

– Про что ты хочешь со мной толковать?

– Я хочу лучше тебя узнать, Дебора.

– Узнать меня? – повторяет она со смехом. – Откуда у франкского рыцаря интерес к еврейской девушке?

Она снова смотрит ему в глаза, и он уже не знает, что говорить и что делать. Дебора сама нарушает напряжение между ними:

– Налей мне немного вина.

Она подставляет свою чашу. Он торопливо наливает вино, отчего обстановка становится еще более свойской.

– Ты проявил отвагу, схватившись со своими, чтобы нас спасти. Обычно наши жизни ничего не стоят. Так я думала, пока не появился ты и не рискнул собой ради нас. Нас редко кто защищает.

– Настанет день, когда наши народы заживут в мире, – говорит Сальвен. – Предвидя этот день, я должен делать все от меня зависящее, чтобы его подготовить. Вот сейчас я сделал то, что считал необходимым, ради этого прекрасного будущего.

Она улыбается.

– Отец рассказывал мне о людях, предрекающих будущее. Хочешь послушать?

– С радостью.

Дебора изящным жестом отбрасывает с лица длинную черную прядь и начинает:

– Идет человек по дороге, встречается ему Чума. Он спрашивает, куда она направляется. «В Багдад, там я убью десять тысяч человек», – отвечает Чума и продолжает путь. Спустя несколько месяцев тот же человек встречает на той же дороге Чуму, идущую в противоположную сторону. Останавливается она и говорит: «Дело сделано». «Ты мне солгала, – возмущается человек. – Обещала убить десять тысяч, а убила сто тысяч!» «Нет, я убила только десять тысяч, – возражает Чума. – Все остальные умерли от страха, когда ты объявил, что я иду».

Сальвена заинтересовала эта история.

– А что это значит для тебя, Дебора?

– Страх будущего – наш худший враг. У нас давно сообщали о приближении крестоносцев. Но, вместо того чтобы вооружаться, бежать, позаботиться о защите, мы молились и готовились к гибели. Возможно, некоторые из нас и впрямь умерли со страху. Мы – народ по натуре, как бы это сказать, тревожный… То, что совершил месяц назад ты, Сальвен, ради нашего спасения, кое-что поменяло в этих настроениях. У нас все только об этом и говорили. Теперь все знают, что не все вы – бессовестные насильники. Есть среди вас и такие, кто готов рисковать жизнью своих соплеменников, чтобы спасти нас, ничего не получив взамен. Страх немного унялся, стала возвращаться надежда. Ты обладаешь великой силой, рыцарь де Бьенн: ты превращаешь отрицательные чувства в положительные. Мы стали сплачиваться, чтобы обороняться или спасаться, вместо того, чтобы обреченно ждать, когда разразится катастрофа. Вы сделали, что могли: хотя бы немного уняли тревогу моих сородичей. Потому я и приняла твое приглашение.

Сальвену хочется сказать что-то важное, но он ничего не может придумать и только повторяет:

– Я сделал то, что должно было приблизить лучшее будущее.

Дебора запускает пальцы себе в волосы, и Сальвен явственно ощущает аромат флердоранжа.

– Тебя и вправду волнует будущее? – спрашивает она.

– Я прочел книгу такого Лукиана Самосатского[15]15
  Лукиан из Самосаты – древнегреческий писатель. В сатирических сочинениях высмеивает общественные, религиозные и философские предрассудки, а также другие пороки современного ему общества.


[Закрыть], написанную в 160 году нашей эры. Он рассказывает, что однажды люди окажутся на Луне и встретят ее жителей, похожих на огромных пауков.

Она хохочет.

– Пауки на Луне? Признаться, я тоже не прочь узнать, произойдет ли такое в будущем.

Она съедает немного растертого нута и запивает вином.

– Мой отец – лекарь, – сообщает она. – Я ему помогаю. Еще он – каббалист. По его словам, человек способен путешествовать во времени одной силой духа.

Она достает из сумы лист папируса и сильно, до крови кусает себя за кончик пальца.

От нажима укушенным пальцем на папирусе остается сначала одно, потом, в другом углу листа, второе круглое алое пятно. Сложив лист по линии посередине между двумя пятнами, она заставляет их соприкоснуться.

– По словам отца, это и есть тайна скитания духа во времени, – объясняет она.

Сальвен хмурится.

– Это какое-то ваше еврейское колдовство? – недоверчиво спрашивает он.

– Это нехитрое волшебство, – отвечает она. – Складываешь посередине – и кружочки сходятся.

– Твой отец утверждает, что таким способом можно заглянуть в будущее?

Она утвердительно кивает.

– Он говорит, что это и есть ключ к путешествию во времени.

Они долго, много часов болтают за вином. Он рассказывает ей о нерелигиозных книгах, которые прочел в аббатстве, она ему – о медицине и каббале.

С наступлением темноты они расстаются, договорившись снова встретиться назавтра в этой же таверне «Бетесда» и продолжить разговор. У них нашлось много общего, они много смеются и часто ощущают тесную связь.

Так они встречаются по вечерам целый месяц. Иногда она возвращается к теме двух кружков на сложенном папирусе, но загадка остается. Она всегда завершает этот разговор словами:

– Решение надо найти самому, иначе ничего не выйдет.

Как-то вечером, в который раз нахохотавшись до икоты, они умолкают, глядя друг другу в глаза. Дебора сама протягивает руку, Сальвен сначала мнется, потом накрывает ее руку своей.

– Я еще не знал женщин, – сознается он, не поднимая глаз. – Сначала был монахом, а потом, став рыцарем, не испытывал никакого желания брать женщин силком, как делали другие. Платить за любовь мне тоже не хотелось.

Дебора все смотрит на него, не убирая руку. Другие посетители таверны, что франки, что евреи, неодобрительно на них косятся. Идиллия между такими разными людьми воспринимается враждебно. Дебора и Сальвен улавливают эту неприязнь, но она их не охлаждает, наоборот, создает ощущение, что они одни против всех. Бдительный Сальвен на всякий случай держит руку на рукояти меча, но желающих их разлучить не находится.

В голове у него звучат голоса из детства. Самый громкий – голос отца, графа де Бьенна: «Ничего у тебя не выйдет, ты слишком слаб». Голос матери: «Она чужестранка, это запретные люди». Голос брата: «Для тебя она слишком красива». Голос сестры: «Она зарится на твои деньги». Наконец, голос Годфруа Бульонского: «Нет крепостей, которые нельзя взять».

Сальвен преодолевает робость и решает рискнуть:

– Я тоже знаю одну историю. Путник шагает по узкой улице. Мимо него идет женщина, она кажется ему воплощением Любви. Он спрашивает, куда она направляется, она отвечает: «На рынок. Мы можем встретиться потом». И воплощение Любви уходит. Через несколько часов, вернувшись, она говорит ему: «Вот и я».

– Как же кончается эта история? – весело спрашивает Дебора.

– Они беседуют, лучше узнают и понимают друг друга, невзирая на различия в культуре. И путник завершает свой путь.

Лица Сальвена и Деборы медленно сближаются, он закрывает глаза, их губы соприкасаются. Она не отшатывается, не отворачивается. Вокруг них звонкая враждебная тишина. Все привыкли наблюдать, как проститутки забавляются с солдатами в глубине таверны, но хорошо одетая еврейка, целующаяся с франкским рыцарем, – это скандал. Что до Сальвена, то ему в голову в этот момент закрадывается новая мысль.

Стойко перенеся ссоры с братьями и сестрами, отцовские укоры, годы молитв, трудов, скитаний и боев, он в свои 26 лет спохватывается, что жизнь дана ему не только для страданий, выживания и смертоубийства. В жизни может так случиться, что тебе встретится женщина, которая попросту откроет для тебя неведомое прежде поле возможностей. Эта женщина – она, Дебора Смадиа. Впервые в его жизни появился кто-то, способный не только его понять, но и поделиться с ним неведомыми ему тайнами.

Этот край, который он так мечтал открыть, сдерживает обещание. Недаром он предчувствовал, что именно в этих местах случаются откровения.