Текст книги "Властелин Севера. Песнь меча (сборник)"

– Это все, что у меня есть, господин, – смиренно проговорил Болти.

– Все, что у тебя есть? Я в этом сомневаюсь, Болти Эриксон, – сказал Свен, – но если это правда, я оставлю тебе ухо одной из твоих дочерей. Только одно ухо – на память. Что скажешь, Гелгилл?

Имя Гелгилл звучало странно, и я заподозрил, что товарищ Свена явился из-за моря, потому что большинство самых доходных невольничьих рынков находилось или в Дифлине, или во Франкии. Гелгилл что-то сказал, но слишком тихо, чтобы я мог его расслышать, и Свен кивнул.

– Приведите сюда девчонок, – велел он своим людям, и Болти содрогнулся.

Торговец снова посмотрел на меня, как будто ожидал, что я остановлю Свена, что бы тот ни задумал. Но я ничего не предпринял, когда двое стражников пошли к нашей застывшей в ожидании группе.

Свен непринужденно болтал о видах на урожай, а стражники тем временем приказали Хильде и дочерям Болти спешиться. Люди, нанятые торговцем, даже не попытались этому помешать. Жена Болти протестующе завопила, потом залилась истерическими слезами, глядя, как ее дочерей и Хильду ведут к столу. Свен приветствовал их с преувеличенной вежливостью, а Гелгилл встал и обследовал всех троих. Он тщательно их ощупал, как будто покупал лошадей. Я увидел, как Хильда задрожала, когда он стянул вниз платье, чтобы осмотреть ее груди, но работорговца больше интересовали девочки помоложе.

– Сотню шиллингов за каждую, – сказал он, закончив осмотр. – A за эту, – он показал на Хильду, – пятьдесят.

Гелгилл говорил со странным акцентом.

– Но она хорошенькая, – возразил Свен. – A две другие похожи на поросят.

– Они близняшки, – ответил Гелгилл. – Я смогу выручить за них много денег. A высокая девушка слишком стара. Ей, должно быть, уже девятнадцать или двадцать.

– Девственность ценится очень дорого, – обратился Свен к Болти. – Ты согласен?

Бедняга дрожал.

– Я заплачу тебе сотню шиллингов за каждую из моих дочерей, – отчаянно сказал он.

– О нет, – ответил Свен. – Их уже согласен забрать Гелгилл. И я тоже должен получить какую-то прибыль. Ты можешь оставить себе всех троих, Болти, если заплатишь мне шесть сотен шиллингов.

То была непомерная цена. Так и было задумано, но Болти не стал артачиться.

– Только две из них – мои, господин, – проскулил он. – Третья женщина – его! – Он указал на меня.

– Твоя?

Свен посмотрел на меня.

– У тебя есть женщина, прокаженный? Выходит, эта часть твоего тела еще не отвалилась?

Он счел это смешным, и двое его людей, которые привели женщин, рассмеялись вместе с ним.

– Ну же, прокаженный, – спросил Свен, – сколько ты заплатишь мне за свою женщину?

– Нисколько, – ответил я.

Свен почесал зад. Его люди ухмылялись. Они привыкли к вызывающему поведению пленников и знали, что все равно справятся с ними, а потому наслаждались, глядя, как Свен обирает путешественников.

Свен налил себе еще эля.

– У тебя есть несколько прекрасных браслетов, прокаженный, – сказал он, – и, думаю, если ты погибнешь, от этого шлема тебе будет мало пользы. Поэтому в обмен за женщину я возьму твои браслеты и шлем, а потом ты сможешь отправиться своей дорогой.

Я не шевельнулся, не заговорил, но осторожно сжал ногами бока Витнера и почувствовал, как конь задрожал. Он был боевым животным и хотел поучаствовать в битве. Возможно, Свен ощутил, как напрягся Витнер. Все, что он мог видеть, – это мой зловещий шлем с темными прорезями для глаз и гребнем в виде волчьей головы. И тут Свен начал беспокоиться. Он легкомысленно пошел на риск, но теперь не мог дать задний ход, не поступившись своим достоинством. Обратного пути не было.

– Ты что, внезапно лишился языка? – глумливо спросил он.

Потом сделал знак двум своим людям, что привели женщин.

– Эгил! Атсур! Заберите у прокаженного шлем!

Свен, должно быть, решил, что это ему ничем не грозит. В деревне у него было не меньше людей, чем матросов на корабле, а я был один. Так стоило ли опасаться сопротивления с моей стороны? У одного из его людей имелось копье, а второй как раз вытаскивал меч, но меч этот не успел и наполовину покинуть ножны, как у меня в руке уже очутился Вздох Змея, а Витнер пришел в движение. Конь отчаянно рвался в бой и теперь прыгнул с быстротой восьминогого Слейпнира – знаменитого скакуна Одина.

Сперва я свалил человека, стоявшего справа, он так и не успел достать меч из ножен: Вздох Змея обрушился на него с небес, как молния Тора. Конец клинка прошел сквозь шлем, будто тот был сделан из пергамента, а Витнер, повинуясь нажатию моих колен, уже поворачивался к Свену, в то время как копейщик сделал движение в мою сторону. Ему следовало бы вонзить копье в грудь или шею Витнера, но вместо этого он попытался ткнуть копьем мне под ребра. Витнер развернулся вправо и клацнул огромными зубами, метя в лицо незадачливого копейщика. Тот, спотыкаясь, попятился, – как раз вовремя, чтобы избежать укуса, но потерял равновесие и растянулся на траве.

Я повернул жеребца влево, уже вытащив правую ногу из стремени. A потом соскочил с седла и обрушился на Свена, который только-только начал подниматься со скамьи. Я опрокинул его на землю так, что он с трудом дышал.

Потом я встал, и Вздох Змея оказался у горла Свена.

– Эгил! – позвал Свен копейщика, которого отогнал Витнер.

Но Эгил не осмелился на меня напасть, ведь я держал меч у горла его хозяина.

Болти заскулил. И обмочился.

Я чуял запах мочи, слышал, как она капает. Гелгилл стоял очень тихо, не двигаясь, и наблюдал за мной; его узкое лицо ничего не выражало.

Хильда улыбалась.

Полдюжины людей Свена стояли ко мне лицом, но ни один из них не осмелился шевельнуться, потому что кончик Вздоха Змея, испачканный кровью, упирался в горло их хозяина.

Витнер стоял рядом со мной, ощерив зубы, роя землю передним копытом и размахивая им рядом с головой Свена.

Тот смотрел на меня снизу вверх одним глазом, полным ненависти и страха, и внезапно я сделал шаг назад.

– На колени, – велел я.

– Эгил! – снова умоляюще произнес Свен.

Чернобородый Эгил, которому только что отрубили нос, нацелил на меня копье.

– Он умрет, если ты нападешь, – сказал я Эгилу, коснувшись Свена кончиком меча.

Эгил благоразумно шагнул назад, и я полоснул Вздохом Змея по лицу Свена, пустив кровь.

– На колени! – снова приказал я.

И когда Свен встал на колени, я наклонился и вынул из ножен два его меча.

Положив их на стол рядом со шлемом моего отца, я окликнул Хильду:

– Хочешь убить этого работорговца? – Я показал ей на мечи.

– Нет, – ответила она.

– Исеулт убила бы его, – сказал я.

Покойная Исеулт была моей прежней любовницей и подругой Хильды.

– «Не убий», – возразила Хильда.

То была христианская заповедь, и я считал ее столь же бесполезной, как приказ солнцу двинуться вспять.

– Болти, – теперь я заговорил по-датски, – убей работорговца.

Я не хотел поворачиваться так, чтобы Гелгилл оказался за моей спиной.

Болти не двинулся. Он был слишком испуган, чтобы повиноваться, но, к моему удивлению, обе его дочери подошли и забрали мечи Свена. Гелгилл повернулся, чтобы броситься наутек, но путь ему преграждал стол, и одна из девочек как-то дико замахнулась и полоснула по его голове. Гелгилл упал на бок. Потом близняшки прирезали его. Я не смотрел на это, потому что сторожил Свена, но слышал крики рабовладельца и удивленный вздох Хильды и видел пораженные лица людей, стоявших передо мной.

Близняшки рубили с надсадными звуками, но Гелгилл умер не сразу, и ни один из людей Свена не попытался спасти его или своего хозяина. Все они были при оружии, и если бы хоть один из них обладал здравым смыслом и отвагой, то понял бы, что я не осмелюсь убить Свена, потому что моя собственная жизнь зависит от жизни Одноглазого.

Если бы я его прикончил, люди Свена разом обрушились бы на меня с мечами… Но они боялись того, что сотворит с ними Кьяртан, если его сын погибнет, а потому бездействовали. Я прижал клинок к горлу Свена еще крепче, и тот издал полузадушенный вопль страха.

За моей спиной Гелгилла наконец зарубили насмерть. Я рискнул бросить туда взгляд и увидел, как ухмыляются перепачканные в крови близняшки.

– Они дочери Хель, – сказал я воинам, наблюдавшим за происходящим.

Я гордился этой внезапной выдумкой, потому что Хель была богиней мертвых, разложившейся и ужасной, которая правила теми умершими, что погибли не в битве.

– A я Торкильд! – продолжал я. – И я наполнил царство Одина мертвецами!

Свен трясся рядом со мной. Его люди, казалось, затаили дыхание, и внезапно моя история обрела крылья, и я заговорил как можно более гулким голосом.

– Я Торкильд Прокаженный! – громко заявил я. – И я погиб уже давно, но Один прислал меня на землю, чтобы забрать нечестивые души Кьяртана и его сына!

И люди поверили мне. Я видел, как они прикасаются к своим амулетам. Один копейщик даже упал на колени.

Мне хотелось немедленно убить Свена. Возможно, мне и впрямь следовало бы так поступить, но я побоялся разорвать паутину волшебной чепухи, которую сплел для этих людей. И в тот миг мне требовалась вовсе не душа Свена, следовало обеспечить безопасность нашего отряда, поэтому я обменял одно на другое.

– Я позволю уползти этому червю, – сказал я, – дабы он мог сообщить страшную весть своему отцу, но вы должны уйти отсюда первыми. Вы все! Покиньте деревню, и я отпущу Свена. Но его пленников вы оставите здесь.

Они просто таращились на меня, и я крутанул клинком так, что Свен снова коротко вскрикнул.

– Ступайте! – велел я.

И они повиновались. Охваченные ужасом, они быстро пошли прочь. Болти с благоговейным страхом смотрел на своих любимых дочерей.

Я сказал обеим девочкам, что они хорошо справились и теперь могут взять по пригоршне монет со стола. A потом они вернулись к матери, сжимая серебро и окровавленные мечи.

– Твои дочери просто молодчины, – сказал я Болти.

Тот ничего не ответил, но поспешил следом за ними.

– Я, вообще-то, могла бы его убить, – заявила Хильда. Она как будто стыдилась своей щепетильности.

– Не важно, – ответил я.

Я продолжал держать меч у горла Свена до тех пор, пока не убедился, что все его люди удалились на порядочное расстояние, отправившись на восток. Несчастные, которых захватили в плен, по большей части совсем еще юные мальчики и девочки, остались в деревне, но никто из пленников не осмелился ко мне приблизиться.

У меня было искушение сказать Свену правду, дать ему знать, что его унизил старый враг, но история про Торкильда Прокаженного была слишком хороша, чтобы вот так от нее отказаться. Еще мне очень хотелось спросить про Тайру, сестру Рагнара, но я боялся, что, если она жива и я выдам свой интерес к этой девушке, жизнь ее не продлится долго. Поэтому я не упомянул о ней. Вместо этого я схватил Свена за волосы и оттянул его голову назад так, что тот уставился на меня снизу вверх.

– Я пришел из-под земли, из самых глубин ада, чтобы убить тебя и твоего отца, – сказал я. – Я найду тебя снова, Свен Кьяртансон, и в следующий раз убью. Я Торкильд, я хожу по ночам, и меня нельзя убить, потому что я уже труп. Поэтому передай мои приветствия своему отцу и расскажи ему, что за ним послали мертвого воина с мечом и что мы все трое скоро поплывем в «Скидбландире» обратно в Нифльхейм.

Нифльхейм был ужасной ямой, куда попадали погибшие бесславной смертью, а «Скидбландир» – кораблем богов, способным складываться так, что его можно было спрятать в маленький кошель.

Потом я отпустил Свена и напоследок крепко пнул его в спину, так что тот растянулся вниз лицом. Он мог бы отползти в сторону, но не осмеливался шевельнуться. Теперь Свен напоминал побитую собаку, и, хотя мне все еще хотелось его убить, я рассудил, что будет лучше позволить ему рассказать мою жуткую историю отцу. Кьяртан, без сомнения, узнает, что Утреда Беббанбургского видели в Эофервике, но он также услышит, что мертвый воин явился, чтобы его убить, и я хотел, чтобы сны его были полны кошмаров.

Свен все еще не двигался, когда я нагнулся и снял с его пояса тяжелый кошель. Потом я сорвал с него семь серебряных ручных браслетов. Хильда отрезала кусок одежды Гелгилла и использовала ткань как мешок, чтобы собрать монеты с подноса рабовладельца. Я отдал ей отцовский шлем, после чего снова сел в седло и похлопал Витнера по шее. Конь высоко вскинул голову, словно понимал, что сегодня показал себя великолепным боевым скакуном.

Я уже собирался ехать, когда в этот и без того странный день произошло нечто еще более странное. Некоторые из пленников, как будто поняв, что они свободны, двинулись к мосту. Но остальные оказались настолько сбиты с толку, напуганы или пали духом, что последовали за вооруженными людьми на восток.

И тут внезапно раздались монашеские песнопения, и из одной из низких хижин с крышей из дерна появилась кучка монахов и священников. Их было семеро, и сегодня им невероятно повезло, потому что, как выяснилось, Кьяртан Жестокий в самом деле ненавидел христиан и убивал всех церковников, которых брал в плен.

Теперь эти семеро были спасены. С ними шел молодой человек в тяжелых цепях раба. Высокий, хорошо сложенный, очень красивый, примерно моего возраста, он был одет в тряпье. Его длинные вьющиеся волосы были такими золотистыми, что выглядели почти белыми, а светлые ресницы, очень голубые глаза и загорелая кожа казались безупречными. Лицо юноши было словно вырезано из камня: удивительно четкие скулы, нос и челюсти, однако резкие черты лица смягчало его жизнерадостное выражение. Судя по всему, жизнь этого человека была полна невероятных сюрпризов и представлялась ему сплошным весельем. Увидев Свена, съежившегося под копытами моего коня, он оставил распевающих псалмы священников и побежал к нам, остановившись только для того, чтобы подобрать меч того человека, которого я убил.

Юноша держал меч неуклюже, потому что у него были скованы руки, но приставил оружие к горлу Свена.

– Нет, – сказал я. – Не надо.

– Но почему?

Молодой человек улыбнулся мне, и я невольно почувствовал к нему симпатию. Лицо незнакомца было открытым и бесхитростным.

– Я пообещал оставить Свену жизнь, – объяснил я.

Молодой человек одно биение сердца размышлял над этим.

– Так это ты пообещал, – сказал он. – A я – нет.

Он говорил по-датски.

– Но если ты заберешь его жизнь, – ответил я, – мне придется забрать твою.

Юноша обдумал эту возможность, продолжая улыбаться.

– Почему? – спросил он без малейшей тревоги, но так, как будто его очень интересовал ответ.

– Потому что таков закон, – пояснил я.

– Но Свен Кьяртансон не признает законов, – заметил юноша.

– Таков мой закон. И еще я хочу, чтобы он доставил послание своему отцу.

– Какое послание?

– Он должен передать Кьяртану, что мертвый воин пришел за ним.

Молодой человек задумчиво склонил голову набок, словно оценивая это послание, и в конце концов одобрил его, потому что сунул меч под мышку. Потом неуклюже развязал веревочный пояс своих штанов.

– От меня ты тоже можешь передать послание, – обратился он к Свену. – Вот оно.

И он помочился на Свена.

– Я крещу тебя, – сказал молодой человек, – во имя Тора, и Одина, и Локи.

Семеро церковников – три монаха и четыре священника – серьезно наблюдали за «обрядом крещения», но ни один не запротестовал против столь явного богохульства и не попытался остановить юношу.

Молодой человек мочился долго, целясь так, чтобы струя основательно промочила волосы Свена, а когда наконец закончил, снова завязал пояс и в очередной раз ослепительно улыбнулся мне.

– Ты и есть мертвый воин?

– Да.

– Перестань скулить, – обратился молодой человек к Свену, потом снова улыбнулся мне. – Тогда, может, окажешь честь и согласишься служить мне?

– Служить тебе? – переспросил я.

Пришел мой черед веселиться.

– Я Гутред, – сказал он, как будто это все объясняло.

– Я слышал только о Гутруме, – ответил я. – И я знаю также Гутверда, а еще встречал пару человек по имени Гутлак, но сроду не слышал ни про какого Гутреда.

– Я Гутред, сын Хардакнута, – пояснил юноша.

Это имя по-прежнему ничего мне не говорило.

– И почему, интересно, я должен служить Гутреду, сыну Хардакнута? – поинтересовался я.

– Да потому, что, пока ты не явился сюда, я был рабом, – ответил молодой человек, – но теперь благодаря тебе я король!

Он говорил с таким пылом, что не всегда легко было разобрать слова.

Я улыбнулся под льняным шарфом.

– Ты король? Но король чего?

– Нортумбрии, конечно, – жизнерадостно заявил он.

– Он король, господин, он и вправду король, – серьезно подтвердил один из священников.

Вот так мертвый воин встретил короля, а Свен Одноглазый в ужасе уполз к своему отцу, и в странной земле Нортумбрии все стало в тот день еще более странным.

Глава вторая

Порой в море, когда уводишь корабль слишком далеко от берега, и начинается ветер, и прилив поднимается со злобной силой, и волны разбиваются в белую пену над колышками, на которые в хорошую погоду вешают вдоль бортов щиты, тебе остается лишь плыть туда, куда влечет тебя воля богов. Парус приходится свернуть, пока он не порвался, а налегать на длинные весла бесполезно, поэтому ты привязываешь их и вычерпываешь воду из корабля, и молишься, и наблюдаешь за темнеющим небом, и слушаешь вой ветра, и терпишь обжигающие удары дождевых струй. И надеешься, что прилив, волны и ветер не пригонят твое судно на скалы.

Вот так я и чувствовал себя, оказавшись в Нортумбрии. Я спасся от безумия Хротверда и покинул Эофервик только для того, чтобы унизить Свена, который хотел теперь лишь одного: убить меня… Если только полагал, что мертвого воина можно убить.

Так или иначе, но мне не следовало оставаться в центральной части Нортумбрии, поскольку здесь мои враги были слишком многочисленны. Но я не мог отправиться и дальше на север, потому что тогда очутился бы на землях Беббанбурга, на своих собственных, по праву принадлежащих мне землях, где мой дядя ежедневно молился, чтобы я умер, оставив его законным владельцем того, что он так бессовестно украл. A я не желал, чтобы его молитвы с легкостью воплотились в жизнь. Поэтому ветра ненависти и мести Кьяртана, Свена и моего родного дяди погнали меня на запад, в глушь Камбреленда.

Мы следовали вдоль римской стены, тянувшейся через холмы. Это удивительное сооружение пересекало здесь всю сушу, от моря до моря. Стена была сделана из камня и поднималась и опадала вместе с изгибами холмов и долин, нигде не прерываясь, неизменно безжалостная и жестокая. Однажды мы встретили пастуха овец, который ничего не слышал о римлянах; он сказал, что стену эту якобы построили великаны в стародавние времена. Он заявил, что, когда настанет конец света, дикари с далекого севера хлынут через это укрепление, словно потоп, сея повсюду смерть и ужас.

Я вспомнил об этом пророчестве в полдень, когда наблюдал за волчицей, которая, высунув язык, бежала по верху стены. Она взглянула на нас, спрыгнула на землю позади наших лошадей и помчалась на юг.

Теперь кладка стены уже осы́палась, между камней распускались цветы, толстый дерн лежал на широком верху укреплений, но все равно стена казалась мне настоящим чудом. Саксы умели строить каменные церкви и монастыри, и мне довелось видеть несколько больших залов из камня, но вряд ли кто-нибудь из моих современников сумел бы возвести такое сооружение.

И ведь это была не просто стена. Вдоль нее тянулся широкий ров, а вдоль рва шла каменная дорога, и каждую милю или две попадалась сторожевая башня. Дважды в день мы проезжали мимо каменных крепостей, где некогда жили римские воины. Крыши давно исчезли, а сами здания превратились в логова лисиц и гнезда воронов, но в одном из таких фортов мы обнаружили голого человека с волосами до пояса. Очень старого. Он заявил, что ему семьдесят лет. Его седая борода была такой же длинной, как и спутанные белые волосы. Старик был, на мой взгляд, жалким созданием – сплошные кожа, кости да грязь, но Виллибальд и те семеро церковников, которых я освободил, опустились перед ним на колени, потому что, оказывается, это был знаменитый отшельник.

– Он бывший епископ, – благоговейно сказал мне Виллибальд после того, как мы получили благословение тощего старика. – Он был богатым и уважаемым человеком, имел жену и слуг, но оставил все это, чтобы в уединении поклоняться Богу. Это великий святой.

– Или просто безумец, – предположил я. – A может, его жена была злобной шлюхой и выгнала его из дома.

– Он дитя Бога, – с упреком возразил Виллибальд. – И со временем его объявят святым.

Хильда спешилась и вопросительно посмотрела на меня, словно спрашивая моего дозволения приблизиться к отшельнику. Она явно хотела, чтобы тот ее благословил, а потому безмолвно взывала ко мне. Но я считал, что это ее личное дело, поэтому только пожал плечами, и Хильда опустилась на колени перед чумазым вонючим стариком. Он злобно уставился на молодую женщину, почесал в промежности, а потом нарисовал знак креста на обеих ее грудях, крепко нажимая когтистыми пальцами, чтобы почувствовать ее соски, и все это время притворяясь, будто благословляет ее. Мне захотелось хорошенько пнуть старого ублюдка, чтобы он немедленно стал мучеником. Но Хильда плакала от избытка чувств, когда он скреб ее волосы, а затем, пуская слюни, проблеял какую-то молитву. Видно было, что она благодарна ему до глубины души.

Отшельник зло посмотрел на меня и протянул грязную лапу, словно ожидал, что я дам ему денег, но вместо этого я показал ему молот Тора, и он сквозь два желтых зуба прошипел в мою сторону проклятие.

A потом мы оставили старца торфяникам, небу и его молитвам.

Вскоре я распрощался с Болти. К северу от стены он был более или менее в безопасности, ибо то были земли Беббанбурга и их патрулировали всадники Эльфрика и датчан, живших в моих владениях.

Мы отправились вдоль стены на запад. Теперь я возглавлял отряд, состоящий из отца Виллибальда, Хильды, короля Гутреда и семи освобожденных священников. Я сумел разбить оковы Гутреда, и на запястьях короля-раба, ехавшего теперь на лошади Виллибальда, красовались два железных браслета, с которых свисало несколько заржавленных звеньев цепи. Он без умолку болтал со мной.

– Что мы сделаем, – сказал он на второй день нашего путешествия, – так это поднимем армию в Камбреленде, а потом перевалим через холмы и захватим Эофервик.

– A дальше что? – сухо спросил я.

– Пойдем на север! – воскликнул он с энтузиазмом. – На север! Сначала возьмем Дунхолм, а потом захватим Беббанбург. Как тебе такая перспектива, а?

Я сообщил Гутреду свое настоящее имя и признался, что я законный лорд Беббанбурга. Однако, на мой взгляд, взять Беббанбург было просто невозможно.

– Неприступная крепость, да? – отозвался Гутред. – Вроде Дунхолма? Ничего, мы что-нибудь придумаем. Но, конечно, сперва нам придется разделаться с Иваром.

Он сказал это таким тоном, словно Ивар вовсе не был самым могущественным датчанином в Нортумбрии и расправиться с ним было парой пустяков.

– Итак, мы покончим с Иваром, – продолжил Гутред, и тут лицо его внезапно просветлело. – Или, может, Ивар признает меня королем? У него есть сын, а у меня есть сестра, которая уже достигла брачного возраста. Они ведь смогут вступить в брак?

– Если только твоя сестра уже не вышла замуж, – вставил я.

– Не могу себе представить, чтобы хоть кто-нибудь захотел взять ее в жены, – отозвался Гутред. – У нее кобылья морда.

– Кобылья или нет, но не забывай: она дочь Хардакнута. И заключить брак с ней очень выгодно.

– Возможно, и было выгодно раньше, пока был жив мой отец, – с сомнением проговорил Гутред. – Но сейчас?

– Сейчас король – ты, – напомнил я ему.

Откровенно говоря, я сильно в этом сомневался, но Гутред верил в то, что он король, и я ему потакал.

– Это верно! – кивнул он. – Выходит, найдутся желающие жениться на Гизеле, так? Несмотря на ее внешность?

– Твоя сестра и вправду похожа на кобылу?

– У нее сильно вытянутое лицо, – ответил Гутред, скорчив гримасу, – но вообще-то, Гизела не такая уж уродина. И ей пора замуж! Моей сестре, должно быть, исполнилось пятнадцать или шестнадцать! Думаю, мы должны выдать ее за сына Ивара. Таким образом, с Иваром будет заключен союз, и он поможет нам справиться с Кьяртаном, ну а потом мы разберемся со скоттами. И еще, конечно, придется позаботиться о том, чтобы эти негодяи из Страт-Клоты не доставляли нам хлопот, так?

Я согласно кивнул.

– Они убили моего отца, понимаешь? – продолжал Гутред. – И сделали меня рабом! – Он ухмыльнулся.

Хардакнут, отец Гутреда, был датским ярлом, который обосновался в Кайр-Лигвалиде – главном городе Камбреленда. Хардакнут назвал себя королем Нортумбрии, что, на мой взгляд, свидетельствовало о его непомерных амбициях и было просто смешно, но к западу от холмов случаются странные вещи. Там человек, если захочет, вполне может заявить, что он король Луны, потому что никто за пределами Камбреленда даже не заметит этого. Хардакнут не представлял собой никакой угрозы более могущественным правителям, жившим вокруг Эофервика. Честно говоря, он вообще почти ни для кого не представлял угрозы, потому что Камбреленд был местом диким и печальным. На него вечно совершали набеги норвежцы из Ирландии и еще более дикие и ужасные воины из Страт-Клоты, чей повелитель, Эохайд, называл себя королем Шотландии. У Эохайда этот титул оспаривал Аэд, который сейчас сражался с Иваром.

Мой отец обычно говаривал: «Наглость скоттов безгранична». И у него были причины так говорить, потому что скотты заявляли права на бо́льшую часть беббанбургских земель, и, пока не пришли датчане, наша семья вечно сражалась против северян. Еще будучи ребенком, я узнал, что в Шотландии есть много племен, но два племени, обитавшие ближе всего к Нортумбрии, и были, собственно, скоттами, которыми правил Аэд. Дикари же из Страт-Клоты, жившие на западном берегу, никогда не приближались к Беббанбургу. Они совершали набеги на Камбреленд, и Хардакнут решил наказать их. Он повел свою маленькую армию в их холмы, где Эохайд из Страт-Клоты устроил ему засаду, а потом наголову разбил. Гутред участвовал в том походе вместе с отцом и попал в плен, после чего целых два года был рабом.

– Почему тебе сохранили жизнь? – заинтересовался я.

– Эохайд должен был меня убить, – ответил Гутред жизнерадостно, – но сперва он не знал, кто я такой, а к тому времени, как это выяснил, ему уже расхотелось убивать. Поэтому он просто пнул меня несколько раз и объявил, что я буду его рабом. Ему нравилось наблюдать, как я чищу нужники. Я был домашним рабом, понимаешь? И это – еще одно оскорбление.

– Быть домашним рабом – оскорбление?

– Это работа для женщин, – объяснил Гутред, – но зато я постоянно был в обществе девушек. A это, скажу тебе, очень даже неплохо.

– Но в конце концов ты все-таки сбежал от Эохайда?

– Ничего подобного. Меня купил Гелгилл. Он заплатил за меня много денег! – В голосе Гутреда прозвучала гордость.

– И Гелгилл собирался продать тебя Кьяртану? – спросил я.

– Да нет же! Он хотел продать меня священникам из Кайр-Лигвалида! – Гутред кивнул на семерых церковников, которых я спас вместе с ним. – Видишь ли, они столковались о цене, но потом Гелгилл потребовал еще больше денег, а когда он встретился со Свеном, тот, само собой, не позволил, чтобы сделка состоялась. Он захотел, чтобы я отправился вместе с ним в Дунхолм, а Гелгилл сделал бы все, что угодно, для Свена и его отца… Так что все мы были обречены, и тут появился ты.

Поначалу рассказ Гутреда меня озадачил. Однако, потолковав со священниками и расспросив их об отце Гутреда, я постепенно сложил воедино разрозненные куски истории. Гелгилл, известный по обе стороны границы работорговец, выкупил Гутреда у Эохайда, заплатив громадную сумму не потому, что юноша того стоил, но потому, что священники наняли Гелгилла для совершения этой сделки.

– Две сотни серебряных слитков, восемь волов, два мешка солода и серебряный горн – такова была моя цена, – радостно объявил мне Гутред.

– Неужели Гелгилл заплатил так много? – удивился я.

– Он не платил. Заплатили священники. A Гелгилл только устроил сделку.

– За тебя заплатили священники?

– Должно быть, они вытряхнули все серебро Камбреленда, – гордо заявил Гутред.

– И Эохайд согласился тебя продать?

– За такую-то цену? Конечно согласился! Почему бы и нет?

– Но он же убил твоего отца. И ты наверняка захочешь отомстить Эохайду. Он это знает.

– Эохайд испытывал ко мне расположение, – сказал Гутред.

Я счел это весьма вероятным, потому что Гутред был чертовски обаятелен. Этот юноша так радостно встречал каждый новый день, как будто не ждал от него ничего, кроме счастья, и в его компании жизнь каким-то чудесным образом казалась ярче и привлекательнее.

– И все равно Эохайд заставлял меня чистить нужники, – признался Гутред, продолжая свою историю. – Правда, он перестал пинать меня каждый раз, когда я это делал. И еще ему нравилось со мной разговаривать.

– О чем?

– Да обо всем! О богах, о погоде, о рыбной ловле, о том, как делать хороший сыр, о женщинах, – мало ли интересных тем. И еще он решил, что я не воин… Да я и вправду неважный воин. Но теперь, когда я вновь стал королем, волей-неволей придется быть воином, хотя мне это не очень по нраву. Эохайд заставил меня поклясться, что я никогда не стану воевать против него.

– И ты поклялся?

– Конечно! Он мне нравится. Само собой, я буду угонять его скот и убивать всех людей, которых он станет посылать в Камбреленд, но это же не война, верно?

Значит, вот как было дело. Эохайд взял собранное церковниками серебро, и Гелгилл купил у него Гутреда, чтобы увезти на юг, в Нортумбрию. Но вместо того чтобы отдать юношу священникам, Гелгилл забрал его на восток. Он нарушил условия сделки, рассудив, что сможет получить больше денег, если продаст Гутреда Кьяртану. Священники и монахи последовали за Гелгиллом, умоляя его отпустить Гутреда, и тут повстречались со Свеном, который тоже не захотел упустить свою выгоду. Освобожденный раб оказался сыном Хардакнута, а стало быть, законным наследником земли в Камбреленде, значит за него можно было потребовать выкуп – большой мешок серебра. Свен собирался забрать Гутреда в Дунхолм, где, без сомнения, убил бы всех священников.

И тут появился я, Торкильд Прокаженный, и теперь Гелгилл был мертв, Свен унижен и запуган, а Гутред обрел свободу.

Во всей этой истории я не понимал лишь одного: с какой стати семеро саксонских священников явились из Кайр-Лигвалида, чтобы заплатить целое состояние за выкуп Гутреда, который был не только датчанином, но и язычником. Я спросил об этом самого Гутреда.

– Да ведь я же их король, – ответил он, словно удивляясь, что я не понимаю таких простых вещей, – хотя я, честно говоря, даже и не мечтал стать королем после того, как Эохайд взял меня в плен. Но если этого хочет христианский бог, кто я такой, чтобы спорить?