Текст книги "Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник)"

– Два к одному! – страстно восклицал Карл, граф Алансонский и младший брат короля.

Как и у остальных всадников, его плащ промок, и герб на нем плохо читался. С краев шлема бусинами свешивались дождевые капли.

– Мы должны перебить их сейчас же! – настаивал граф.

Но инстинкт говорил Филиппу Валуа, что нужно подождать. Будет мудро, думал он, собрать все войско, должным образом провести рекогносцировку и атаковать утром. Он также знал, что его товарищи, особенно брат, считают его слишком осторожным, и более того – робким, поскольку раньше он избегал сражения с англичанами. Даже его предложение подождать всего лишь день заставило многих подумать, что у него не хватает духу для высшего призвания короля. Он по-прежнему отклонял предложение немедленно атаковать, считая, что победа будет более полной, если отложить ее всего лишь на день.

– Но если вы будете ждать, – запальчиво проговорил граф Алансонский, – Эдуард ночью улизнет и завтра мы увидим пустой холм.

– Они замерзли, промокли, голодны и подготовлены к тому, чтобы их перерезали, – настаивал герцог Лорренский.

– А если не уйдут, сир, – предостерег граф Фландрский, – у них будет больше времени, чтобы вырыть траншеи и ямы.

– И знамения хороши, – добавил Иоанн Эноский, приближенный короля и властитель Бомона.

– Знамения? – спросил король.

По знаку Иоанна вперед вышел человек в черном плаще и с длинной белой бородой.

– Солнце, сир, – проговорил он, низко поклонившись, – сочетается с Меркурием и противостоит Сатурну. А что лучше всего, сир, Марс находится в созвездии Девы. Это означает победу, и положение звезд не может быть более благоприятным.

«Интересно, сколько золота заплатили этому астрологу за такое пророчество?» – подумал Филипп, и все же оно его соблазнило. Он считал неразумным предпринимать что-либо без составления гороскопа и гадал, куда делся его личный астролог. Вероятно, еще двигался по Аббевильской дороге.

– Идем сейчас! – подталкивал брата граф Алансонский.

В толпу вокруг короля двинул коня Ги Вексий, граф Астаракский. Увидев арбалетчика в красно-зеленом камзоле, очевидно командира генуэзцев, он заговорил с ним по-итальянски:

– Дождь повлиял на тетивы?

– Ужасно, – признал Карло Гримальди, начальник генуэзцев.

Снять тетивы с арбалетов было не так легко, как с луков, из-за слишком сильного натяжения, и потому стрелки постарались просто укрыть свое оружие чем попало.

– Нужно подождать до утра, – настаивал Гримальди. – Мы не можем наступать без щитов.

– Что он говорит? – спросил граф Алансонский.

Ги Вексий перевел его величеству, и король, бледный и с вытянувшимся лицом, нахмурился, услышав, что длинные щиты, защищавшие арбалетчиков от вражеских стрел, пока те перезаряжали свое неуклюжее оружие, пока не прибыли.

– Сколько еще их ждать? – тоскливо спросил он.

Но никто не знал.

– Почему щиты не следуют вместе со стрелками? – снова спросил он.

И снова никто не ответил.

– Кто ты такой? – обратился король к Вексию.

– Граф Астаракский, сир, – ответил Ги Вексий.

– Ах да.

Было ясно, что король не имеет представления об Астараке и он не узнал щит Вексиев с простым крестом, но дорогой конь и доспехи Арлекина убедили Филиппа в праве их владельца давать советы.

– Так ты говоришь, что арбалеты не натянутся?

– Конечно натянутся! – вмешался граф Алансонский. – Просто этот чертов генуэзец не хочет сражаться. Ублюдок. – Он сплюнул и добавил: – Английские луки тоже промокли.

– Арбалеты ослабнут, сир, – осторожно объяснил Вексий, не обращая внимания на враждебность младшего брата короля. – Они натянутся, но не будут иметь полной силы и дальности стрельбы.

– Так лучше подождать? – спросил король.

– Будет мудро подождать, сир, – ответил Вексий, – и особенно мудро будет дождаться щитов.

– Каков гороскоп на завтра? – спросил астролога Иоанн Эноский.

Тот покачал головой:

– Нептун приближается к повороту, сир. Это неблагоприятное сочетание.

– Выступим сейчас! Они промокли, устали и проголодались, – настаивал граф Алансонский. – Пришло время проявить решительность!

Король все еще сомневался, а большинство военачальников самоуверенно атаковали его своими аргументами. Англичане в ловушке, и задержка даже на день даст им шанс ускользнуть. Возможно, в Ле-Кротуа прибудет их флот. «Выступим сейчас же, – настаивали они, – пусть даже день уже близится к концу. Пойдем и перебьем их. Пойдем и победим! Покажем христианскому миру, что Бог на стороне французов. Просто пойдем сейчас же». И король, поскольку был слаб, а хотел показаться сильным, поддался их призывам.

Орифламму вынули из кожаного футляра и установили на почетное место перед латниками. Никакому другому флагу не дозволялось двигаться впереди алого знамени, развевавшегося на крестовине и охраняемого тридцатью отборными рыцарями с красной повязкой на правой руке. Всадникам дали длинные копья, и конрои сплотились так, что закованные в железо рыцари ехали колено к колену. Барабанщики сняли покрывала, защищавшие их инструменты от дождя. Гримальди, начальнику генуэзцев, не допускающим возражений тоном было велено идти вперед и убивать английских лучников. Король перекрестился, а двадцать священников упали на колени в сырую траву и начали молитву.

Владыки Франции верхом направились на гребень холма, где их ждали всадники в доспехах. К наступлению ночи их мечи станут мокрыми от крови, пленникам будет тесно, а Англия будет сломлена навсегда.

Потому что впереди развевается орифламма.

– Чертовы ублюдки! – потрясенно воскликнул Уилл Скит, вставая на ноги. – Они пошли вперед!

Его удивление было оправданно, поскольку день уже клонился к вечеру, был час, когда работники собираются с полей домой.

Лучники встали и посмотрели вперед. Враг еще не наступал, но по долине растянулись арбалетчики, а на склоне над ними французские рыцари и латники брали в руки копья.

Томас подумал, что это ложная атака. Через три-четыре часа стемнеет, но, возможно, французы были уверены, что быстро справятся с делом. Арбалетчики наконец двинулись вперед. Томас снял шлем, чтобы достать тетиву, накинул петлю на рог и согнул цевье, чтобы закрепить другой конец на зарубке. С третьей попытки ему удалось на ощупь натянуть тетиву на оружие. «Боже милостивый, – подумал он, – да они действительно идут! Успокойся, – сказал он себе, – успокойся». Но он продолжал нервничать, как в тот раз, когда стоял на склоне над Хуктоном и впервые решился убить человека. Томас распустил шнурок на мешке со стрелами.

С французской стороны долины донесся барабанный бой и громкий крик воодушевления. Этой радости не нашлось объяснения; латники не двигались, а арбалетчики были еще далеко. С мельницы, где находился король с резервом, на барабанный бой чистым красивым звуком откликнулись английские трубы. Лучники на холме разминались и топали ногами. Четыре тысячи английских луков были натянуты и приведены в готовность, но на них надвигалось в полтора раза больше арбалетчиков. А за шестью тысячами генуэзцев были тысячи закованных в доспехи всадников.

– Без щитов! – крикнул Уилл Скит. – И их тетивы, должно быть, отсырели.

– Их стрелы не долетят до нас.

Сбоку от Томаса снова появился отец Хобб.

Томас кивнул, во рту у него пересохло, и он ничего не сказал. Арбалет в хороших руках – а не было рук более умелых, чем у генуэзцев, – стрелял дальше, чем обычный лук. Если тетива его была сухой. Дальность стрельбы не являлась большим преимуществом, поскольку требовалось много времени на новое натяжение. Лучник пользовался этим, выпуская шесть-семь стрел, пока арбалетчик заряжал вторую. Однако, даже понимая все это, Томас нервничал. Врагов казалось так много, а французские барабаны – огромные котлы с натянутой на них толстой шкурой – громыхали в долине, как стук сердца самого дьявола. Вражеские всадники двинулись вперед, им не терпелось погнать своих коней на английский строй. Английские латники зашевелились, сплачивая ряды в одну сплошную массу щитов и стали. Гремели и звенели доспехи.

– С нами Бог! – крикнул священник.

– Не тратьте стрелы зря, – предостерег Уилл Скит. – Цельтесь наверняка, ребята, наверняка. Их надолго не хватит. – Он повторил свое наставление, пройдя вдоль строя. – Том, у тебя такой вид, будто ты увидел призрака.

– Десять тысяч призраков, – ответил тот.

– Ублюдков больше десяти тысяч, – сказал Уилл Скит и оглянулся на холм. – Всадников, может быть, тысяч двенадцать. – Он осклабился. – Значит, парень, нужно двенадцать тысяч стрел.

У французов было шесть тысяч арбалетчиков и вдвое больше конных латников, в подкрепление которым на обоих флангах французского войска появилось пешее ополчение. Томас сомневался, что ополченцы сыграют роль в сражении. Если только оно, конечно, не превратится в беспорядочное бегство. Он понимал, что арбалетчики, вероятно, отойдут назад, поскольку шли без щитов, а их тетивы отсырели. Но чтобы отогнать генуэзцев, потребуются стрелы, много стрел, и, значит, меньше останется на всадников, чьи поднятые вверх раскрашенные копья частоколом вздымались на вершине холма.

– Нам понадобится больше стрел, – сказал он Скиту.

– Обойдешься теми, что есть, – ответил тот. – Мы победим. Не желай того, чего все равно не получишь.

Арбалетчики замешкались у подножия холма и, выстроившись в цепь, вложили стрелы в пазы. Прежде чем выпустить первую стрелу, Томас суеверно поцеловал ее наконечник, представлявший собой клин из чуть заржавевшей стали с двумя крутыми зазубринами. Он положил стрелу на левую кисть и пристроил выемку на тупом конце к середине тетивы, защищенной от истирания пеньковой оплеткой. Потом натянул лук и ощутил успокоение от сопротивления тиса. Стрела лежала с внутренней стороны цевья, слева от сжимавшей его руки. Он ослабил натяжение, прижал стрелу левым большим пальцем и согнул пальцы правой руки.

От неожиданного звука трубы Томас подскочил. Теперь все французские барабанщики и трубачи взялись за дело, создав полную какофонию, и генуэзцы снова двинулись вперед. Они поднимались по английскому склону, их лица казались пятнами в обрамлении серых шлемов. Французские всадники спускались с холма, но медленно, словно смакуя приказ к атаке.

– С нами Бог! – крикнул отец Хобб.

Он стоял в позе лучника, вытянув левую руку вперед, и Томас увидел, что его ноги босы.

– Что случилось с вашими сапогами, святой отец?

– Одному бедному мальчику они были нужны больше, чем мне. А я добуду себе пару французских.

Томас пригладил оперение на первой стреле.

– Погодите! – крикнул Уилл Скит. – Погодите!

Из английского строя выбежал пес, и его владелец звал его обратно, а через мгновение уже все лучники выкрикивали собачье имя:

– Кусака! Кусака! Сюда, негодяй! Кусака!

– Тихо! – проревел Уилл Скит, а пес в полном замешательстве убежал в сторону неприятеля.

Справа от Томаса, за строем, пушкари с дымящимися фитилями присели у телег. Лучники поднялись на повозки, слегка натянув луки. Графу Нортгемптонскому пришлось подойти и встать среди стрелков.

– Вам не следует быть здесь, милорд, – сказал Уилл Скит.

– Едва король произвел его в рыцари, он сразу возомнил, что может мне приказывать! – проворчал граф.

Стрелки усмехнулись.

– Не убивай всех латников, Уилл, – продолжал граф. – Оставь несколько для наших неуклюжих мечей.

– У вас еще будет возможность повоевать, – мрачно проговорил Уилл Скит. – Погодите! – снова крикнул он лучникам. – Погодите!

Генуэзцы наступали с воинственным криком, хотя их голоса почти заглушал громкий барабанный бой и неистовые звуки трубы. Кусака несся назад к англичанам, и, когда пес наконец укрылся за строем, раздались веселые возгласы.

– Не тратьте понапрасну чертовы стрелы, – напоминал Уилл Скит. – Цельтесь хорошенько, как вас учила мама.

Генуэзцы подошли на расстояние выстрела, но ни одной стрелы пока не вылетело. Арбалетчики в красно-зеленых камзолах все приближались, чуть пригнувшись на подъеме. Они шли не прямо на англичан, а немного под углом, и это означало, что правый фланг английского строя, где стоял Томас, попадет под удар первым. К тому же в этом месте склон был самым пологим, и Томас с замиранием сердца понял, что, похоже, окажется в гуще сражения. Тут генуэзцы остановились, выровняли линию и издали боевой клич.

– Слишком рано, – пробормотал граф.

Арбалетчики встали в позицию для стрельбы. Они направили арбалеты вверх, намереваясь обрушить на английский строй смертоносный дождь.

– Натянуть! – скомандовал Скит, и у Томаса заколотилось сердце, когда он оттянул до правого уха шероховатую тетиву.

Он выбрал человека во вражеском строю, расположил конец стрелы прямо между ним и своим правым глазом, отвел лук чуть вправо, чтобы компенсировать отклонение, потом поднял левую руку и вновь отодвинул его, учитывая направление ветра. Ему не приходилось думать о прицеливании, все делалось инстинктивно, и все же он нервничал, и на правой ноге подрагивала мышца. Из английского строя не доносилось ни звука, а арбалетчики кричали, и барабанный бой оглушал. Генуэзцы напоминали красно-зеленые статуи.

– Стреляйте, ублюдки, – пробормотал кто-то, и генуэзцы повиновались.

В небо взлетели шесть тысяч коротких арбалетных стрел.

– Пора, – удивительно тихо проговорил Уилл.

И полетели английские стрелы.

Элеонора скрючилась у повозки с пожитками лучников. Тут было три-четыре десятка других женщин, многие с детьми, и все вздрагивали при звуке труб, барабанного боя и отдаленных криков. Почти все женщины были француженки или бретонки, но никто из них не жаждал победы французов, потому что на зеленом холме стояли их английские мужчины.

Элеонора молилась за Томаса, Уилла Скита и своего отца. Обоз стоял под гребнем холма, и она не могла видеть, что делается на поле боя, но слышала глубокий, резкий свист английских тетив, а потом шелест оперения, звук тысяч летящих стрел, и ее охватила дрожь. Привязанная к повозке собака, одна из множества бездомных, нашедших приют у лучников, заскулила. Элеонора погладила ее и сказала:

– Ночью будет мясо.

Прошел слух, что сегодня в войско прибудет захваченный в Ле-Кротуа скот. Если от войска останется хоть кто-то, чтобы поесть. Луки запели снова, не так согласованно. По-прежнему визжали трубы, несмолкаемо бил барабан. Элеонора посмотрела на гребень холма, ожидая увидеть в небе стрелы, но там были лишь серые облака, на фоне которых вырисовывались десятки всадников. Это была часть небольшого королевского резерва, и Элеонора знала, что если они поскачут вперед, то, значит, главная линия обороны прорвана. На верхушке мельницы ветерок легкомысленно развевал королевский штандарт, демонстрируя его золотой, малиновый и голубой цвета.

Огромный обоз охраняли всего два десятка больных и раненых, которые не продержатся и мгновения, если французы сломают английский строй. К королевскому имуществу на трех выкрашенных белым повозках была приставлена дюжина латников, но, кроме них, здесь находились лишь множество женщин и детей да горстка пажей с короткими мечами. А еще тысячи войсковых коней. Их привязали поближе к лесу, и за ними присматривали несколько калек. Элеонора заметила, что большинство коней оседлано, словно латники и лучники оставили их наготове на случай бегства.

При королевском имуществе находился и священник, но, когда зазвучали луки, он поспешил на гребень холма, и Элеонору подмывало последовать за ним. Лучше видеть, что происходит, чем ждать здесь, у леса, в страхе перед тем, что может случиться. Потрепав по спине собаку, она встала, чтобы пойти на холм, но тут увидела женщину, приходившую к Томасу той сырой ночью в лесу близ Креси. Графиня Арморика, в красивом красном платье, с волосами, убранными под серебряную сеточку, разъезжала на маленькой белой кобылке вдоль повозок принца. Она то и дело останавливалась и посматривала на холм, а потом в сторону леса Креси-Гранж на западе.

Внезапный грохот заставил Элеонору вздрогнуть и обернуться. Никакими словами не передать этот ужасный шум, похожий на жуткий раскат грома. Но ни молнии, ни дождя не последовало. Мельница стояла не шелохнувшись. Затем густой серый дым просочился сквозь свернутые мельничные паруса, и Элеонора поняла, что это выстрелили пушки. Она вспомнила, что их звали «сквернословами», и представила, как заржавленные железные стрелы хлещут с откоса.

Элеонора оглянулась на графиню, но той уже не было. Она скакала к лесу, прихватив с собой свои драгоценности. Элеонора заметила, как мелькает среди деревьев красное платье. Потом все исчезло. Значит, графиня сбежала, опасаясь последствий поражения. Элеонора подумала, что женщина принца лучше осведомлена о том, что ждет англичан, и бросила взгляд на холм. Она не могла больше выносить муки ожидания и бросилась на гребень холма. Если ее любимый погиб, она хочет быть рядом с ним.

Другие женщины последовали за ней. Без слов. Они просто стояли на холме и смотрели.

И гордились своими мужчинами.

Вторая стрела Томаса уже летела, когда первая достигла пика высоты и начала падать. Потянувшись за третьей, он понял, что вторую выпустил в панике. Поэтому помедлил и посмотрел на облачное небо, густо испещренное мелькающими черными стрелами, летевшими плотнее, чем скворцы, и несущими смерть безжалостней, чем ястребы. Не увидев ни одной арбалетной стрелы, он положил на левую кисть третью стрелу и выбрал в генуэзском строю новую цель. Раздался странный звук, и Томас увидел, как град генуэзских стрел поразил дерн вокруг ям для коней.

А через мгновение первая английская стрела попала в цель. Десятки арбалетчиков отпрянули назад, включая выбранного Томасом на третий выстрел, и он, сменив цель, оттянул тетиву до уха и отпустил.

– Недолет! – злорадно закричал граф Нортгемптонский.

Несколько лучников выругались, подумав, что он имеет в виду их стрелы. Нет, это генуэзские арбалеты ослабели от дождя, и ни одна их стрела не долетела до англичан, которые радостно завопили и пробежали несколько шагов вниз по склону.

– Бей их! – закричал Уилл Скит.

И они стали бить. Огромные луки натягивались снова и снова, и оперенные белым стрелы с шумом летели вниз по склону, пробивая кольчуги и ткань и превратив подножие холма в долину смерти. Раненые арбалетчики захромали прочь, некоторые поползли, а уцелевшие попятились, не перезаряжая своего оружия.

– Хорошенько цельтесь! – кричал граф.

– Не тратьте стрелы попусту! – напоминал Уилл Скит.

Томас снова выстрелил, вытащил из мешка новую стрелу и выбрал новую цель. Его предыдущая стрела устремилась вниз и поразила врага в бедро. Трава у линии генуэзцев была утыкана не попавшими в цель стрелами, но многие попали. Генуэзский строй поредел, и значительно, и теперь стало тихо, если не считать криков и стонов раненых. Лучники снова продвинулись вперед, к самому краю ям, и вниз по склону полетел новый шквал стрел.

И арбалетчики побежали.

Только что они представляли собой неровную линию, все еще многочисленную, где стрелки укрывались за телами павших товарищей, и вдруг превратились в бегущую толпу, спешащую спастись от разящих стрел.

– Прекратить стрельбу! – проревел Уилл Скит. – Прекратить!

– Стоять! – крикнул Джон Армстронг, чьи стрелки располагались слева от отряда Уилла Скита.

– Хорошо справились! – похвалил граф Нортгемптонский.

– Назад, ребята, назад! – сдерживал лучников Уилл Скит. – Сэм! Дэвид! Идите подберите сколько-нибудь стрел, быстро! – Он указал вниз по склону, где среди умирающих и уже мертвых генуэзцев в дерне торчали стрелы с белым оперением. – Поспешите, парни. Джон! Питер! Помогите им. Давайте!

Стрелки бросились вырывать из травы стрелы. Оставшиеся на месте издали предостерегающий крик.

– Назад! Назад! – закричал Уилл Скит.

Приближались всадники.

Мессир Гийом д’Эвек возглавлял конрой из двенадцати человек на дальнем левом краю второй линии французской конницы. Впереди него построилась масса всадников первого эшелона, слева виднелось пешее ополчение. Вооруженные крестьяне сидели на траве, а за ними по лугам близ леса извивалась небольшая речка. Справа был лишь плотный строй всадников, дожидавшихся, когда арбалетчики ослабят вражескую линию.

Английский строй казался жалким по своей численности, поскольку латники были пешие и занимали меньше места, чем конные рыцари, и все же мессир Гийом неохотно признал, что английский король хорошо выбрал позицию. Французские рыцари не могли атаковать ни с какого фланга, поскольку оба прикрывала деревня. Они не могли обойти англичан справа, так как почва у реки была вязкая, а обход Эдуарда слева сулил долгий путь вокруг Вадикура. Когда французские силы снова покажутся на глаза англичанам, лучники наверняка перегруппируются и встретят их, потерявших ровность строя после долгого обхода. Похоже, что быструю победу может принести только лобовая атака, а такая атака означала, что им нужно скакать прямо на вражеские стрелы.

– Опустить голову, поднять щиты и держаться плотнее! – скомандовал мессир Гийом своим солдатам и с лязгом опустил забрало. Потом, поняв, что атака еще на какое-то время задержится, снова поднял его.

Его латники подтянули своих коней, пока все не встали колено к колену. Даже ветер не должен был пройти между копьями идущего в атаку конроя.

– Еще немного, – предупредил солдат мессир Гийом.

Убегающие арбалетчики взбирались на склон занятого французами холма. Недавно мессир Гийом наблюдал за их наступлением и про себя молился, чтобы Бог оказался на стороне генуэзцев. «Убейте этих чертовых лучников, – молился он, – но сохраните Томаса». Барабанщики лупили в свои огромные котлы, колотя палками так, словно собирались разбить англичан одним шумом. Мессир Гийом, поглощенный моментом, уперся тупым концом копья в землю и привстал на стременах, чтобы посмотреть через головы стоящих впереди всадников. Он наблюдал, как генуэзцы выпустили стрелы, видел, как быстрой дымкой те взмыли в небо, а потом начали стрелять англичане. Их стрелы казались темным пятном на фоне зеленого склона и серых облаков, и мессир Гийом ощутил, как генуэзцы дрогнули. Он надеялся увидеть падающих английских стрелков, но вместо этого они пошли вперед, по-прежнему пуская стрелы, а потом оба фланга малочисленного английского строя заволокло грязно-белым дымом – это пушки добавили свой вклад к граду стрел, летевших вниз по склону. Его конь дернулся, когда по долине прокатился грохот, и мессир Гийом, упав в седло, цокнул языком. Он не мог потрепать коня по шее, так как правую руку занимало копье, а левую – щит с тремя желтыми ястребами на синем поле.

Генуэзцы побежали. Сначала мессир Гийом не поверил, полагая, что их командир хочет заманить англичан, чтобы те бросились в неорганизованное преследование, и встретить их у подножия холма, где арбалетчики остановятся. Но англичане не двинулись, а дрогнувшие генуэзцы не остановились. Они бежали, оставив за собой множество убитых и умирающих, и теперь в панике взбирались на холм, где стояли французские всадники.

В рядах французских латников послышалось ворчание. Они злились, и ворчание перешло в злобные оскорбления.

– Трусы! – крикнул латник рядом с мессиром Гийомом.

На графа Алансонского накатила волна ярости.

– Им заплатили! – прорычал он кому-то из своего окружения. – Ублюдков подкупили!

– Руби их! – со своего места на опушке березовой рощи закричал король. – Руби их!

Его брат услышал призыв и с готовностью повиновался. Граф стоял во второй, а не в первой линии, но пустил коня в просвет между двумя передними конроями и позвал своих людей за собой.

– Руби их! – кричал он. – Руби мерзавцев!

Генуэзцы оказались между всадниками и английским строем, и их участь была решена. Горячие головы из второй колонны смешались с конроями первой линии и образовали беспорядочную путаницу знамен, копий и коней. Им бы следовало спуститься с холма шагом, чтобы сохранить строй, когда придется подниматься на вражеский склон, но вместо этого они пришпорили коней, движимые злобой на своих же союзников, и мчались наперегонки, горя мстительным желанием убить их.

– Оставаться на месте! – крикнул своим людям Ги Вексий, граф Астаракский.

– Стоять! – велел мессир Гийом.

Он счел, что лучше дать первой яростной атаке захлебнуться самой, чем присоединиться к безумию.

Примерно половина французской конницы осталась на холме. Остальные во главе с братом короля понеслись на генуэзцев. Арбалетчики пытались спастись. Они разбежались по долине в попытках добраться до ее северной и южной оконечности, но масса всадников нахлынула на них, и уже ничего нельзя было сделать. Некоторые генуэзцы разумно легли на землю и сжались в комок, другие забились в мелкие канавы, но большинство было убито, ранено и растоптано скачущими всадниками. Копыта огромных жеребцов напоминали молоты, кони были обучены топтать противника. Крики генуэзцев заглушал конский топот и лязг мечей.

Некоторые рыцари кололи арбалетчиков копьями. Используя свой вес и вес коня, закованный в латы всадник легко протыкал свою жертву, но лишался копья, оставив его в искалеченном теле, и тогда приходилось вынимать меч. Какое-то время на дне долины царил хаос, и всадники протаптывали тропы среди бегущих и поверженных арбалетчиков. Потом остались лишь искалеченные останки генуэзских наемников, их красно-зеленые камзолы промокли от крови, а сломанное оружие валялось в грязи.

Одержав эту легкую победу, всадники подбадривали себя криками:

– Монжуа Сен-Дени!

Вперед вынеслись сотни флагов, которые грозили оказаться впереди орифламмы, но один рыцарь с красной лентой на руке, охранявший святую хоругвь, понесся впереди остальных, подхватив воинственный крик, и все густой толпой помчались на англичан, к поднимающемуся склону. У кого остались копья, те взяли их наперевес, и все пришпоривали коней. Более рассудительные, ждавшие следующей атаки, заметили, что не слышно громового топота копыт.

– Земля размокла и превратилась в грязь, – проговорил мессир Гийом.

Попоны и плащи покрылись брызгами грязи из-под копыт, бьющих по размокшей от дождя земле. На какой-то момент показалось, что атака так и завязнет, но тут скачущий впереди всадник вырвался из мокрой долины на более надежный грунт занятого англичанами холма. В конце концов, с французами был Бог, и они снова закричали:

– Монжуа Сен-Дени!

Барабаны забили еще чаще, трубы затрубили еще громче, и кони поскакали наверх к мельнице.

– Болваны, – проговорил Ги Вексий.

– Бедняги, – сказал мессир Гийом.

– В чем дело? – спросил король, не понимая, почему тщательно разработанный им план битвы оказался нарушен еще до того, как началось собственно сражение.

Но никто ему не ответил. Все просто смотрели.

– Иисус, Мария и Иосиф! – пробормотал отец Хобб.

Казалось, на холм несется половина всего конного воинства христианского мира.

– В строй! – закричал Уилл Скит.

– Да пребудет с вами Бог! – крикнул граф Нортгемптонский и отошел назад, к своим латникам.

– Целиться в коней! – велел стрелкам Джон Армстронг.

– Эти гады затоптали своих же стрелков! – в изумлении проговорил Джейк.

– Так убьем же чертовых ублюдков! – мстительно сказал Томас.

Атака приближалась к черте, где под шквалом стрел погибли генуэзцы. Томасу, смотревшему с холма, она казалась хаосом разноцветных конских попон, ярких щитов, раскрашенных копий и развевающихся знамен. Когда кони выбрались на твердую почву, их топот заглушил вражеские барабаны. Земля тряслась, и Томас чувствовал ее дрожь под стоптанными подошвами сапог, некогда подаренных ему мессиром Гийомом. Он стал высматривать трех ястребов, но не увидел их и, перестав думать про мессира Гийома, выставил левую ногу вперед, а правую руку отвел назад. Оперение стрелы было у самых его губ, и он поцеловал перья, а потом прицелился в рыцаря с желто-черным щитом.

– Пора! – крикнул Уилл Скит.

Стрелы с шумом взвились в воздух. Томас наложил на тетиву вторую стрелу, натянул и отпустил. На третий раз он выбрал всадника в шлеме со свиным рылом, украшенном красными лентами. Каждый раз он целился в коня, надеясь пробить стеганую попону и загнать наконечник поглубже в конскую грудь. Четвертая стрела. Он видел, как из-под копыт передней лошади летят клочки травы и комья земли. Первая стрела еще летела, когда он натянул лук в четвертый раз, выискивая новую цель. Взгляд остановился на всаднике без плаща, в блестящих полированных латах. Томас выстрелил, и тут же рыцарь в латах кубарем покатился по земле, а его коня поразила еще чья-то стрела. По всему склону валялись ржущие кони, молотя по воздуху копытами, и упавшие всадники. Английские стрелы поразили цель. По склону покатилось чье-то копье, крики заглушали топот копыт, кони налетали на умирающих и ломали ноги, и всадники нещадно били своих жеребцов коленями, пытаясь объехать павших животных. Пятая стрела, шестая – и латникам позади линии стрелков показалось, что небо скрылось за нескончаемым потоком стрел с белым оперением, темневших на фоне облаков и взлетавших над склоном, чтобы вонзиться в сбившихся в кучу рыцарей.

Десятки коней упали, их всадники оказались беспомощно зажаты в своих высоких седлах, их топтали другие. И все же рыцари прорвались вперед, и наблюдавшие сзади увидели просвет между ними и горой агонизирующих и уже мертвых тел.

– Монжуа Сен-Дени!

Шпоры вонзались в конские бока до крови. Томасу склон казался кошмарным скоплением огромных коней с желтыми зубами и белыми глазами, длинных копий и утыканных стрелами щитов, летящих комьев грязи, развевающихся знамен и серых шлемов с прорезями для глаз и рылом на месте носа. Позади длинного, как лента, красного вымпела развевались знамена. Томас стрелял снова и снова, посылая стрелы в хаос, но на месте каждого упавшего коня появлялся новый, а за ним еще один. Стрелы торчали из попон, из коней, из людей, даже из копий, белые перья дрожали от приближающегося конского топота.

И тут французы достигли ям. Один жеребец сломал ногу, и его отчаянное ржание перекрыло барабанный бой, звуки труб, лязг доспехов и топот копыт. Несколько всадников невредимыми преодолели ямы, но другие упали и увлекли за собой скачущих позади. Французы пытались сдержать коней и повернуть, но атака уже началась, и задние толкали передних в ямы, под стрелы. Лук разогнулся в руке у Томаса, и стрела вошла в горло французского всадника, пробив кольчугу, как холст, и откинув рыцаря так, что его копье взметнулось к небу.

– Назад! – кричал Уилл Скит.

Враг был слишком близко. Слишком, слишком близко.

– Назад! Назад! Назад! Пора! Отходим!

Стрелки бросились в промежутки между латниками, и французы, увидев, что их мучители исчезли, издали громогласный крик:

– Монжуа Сен-Дени!

– Щиты! – приказал граф Нортгемптонский, и английские латники сомкнули щиты и подняли копья, создав частокол из остриев.