Текст книги "Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник)"

Вниз по склону, шатаясь, шел спешенный французский рыцарь с оторванным забралом, в кровоточащей руке он сжимал сломанный меч, а в другой держал остатки расколотого пополам щита. Рыцарь упал на колени, и его стошнило. Чей-то конь без всадника с болтающимися стременами и вытаращенными глазами скакал наперерез атаке, волоча по траве разорванную попону. Дерн здесь был утыкан стрелами с белым оперением, и поле боя напоминало заросший цветами луг.

– Вперед! Вперед! Вперед! – орал мессир Гийом на своих солдат, но знал, что кричит на себя.

Раньше он никогда бы не послал их на поле боя такими словами, а крикнул бы: «За мной!», и поэтому он ругал себя и выискивал жертву для своего копья, заодно поглядывая на ямы. Он старался не обращать внимания на сечу рядом. Мессир Гийом хотел расширить зону рукопашной, пробуравив английский строй там, где с ним еще не было серьезного столкновения. Погибни героем, сказал он себе, донеси свое копье на холм, и пусть никто не упрекнет мессира Гийома д’Эвека в трусости.

Тут справа раздался торжествующий крик, и он осмелился взглянуть туда, отведя глаза от ям. Он увидел, как знамя принца Уэльского опрокинулось в гуще битвы. Французы ликовали, и угрюмость мессира Гийома как по волшебству пропала, поскольку впереди, там, где раньше был флаг принца Уэльского, реяло французское знамя. Но тут он узнал это знамя. И уставился на него. Он увидел йейла с чашей и, шенкелями повернув коня, крикнул своим людям, чтобы те следовали за ним.

– В бой! – проревел он.

Убивать. И больше в нем не осталось ни вялости, ни сомнений. Мессир Гийом нашел своего врага.

Король видел, как вражеские рыцари с белыми крестами на щитах ворвались в строй его сына, а потом знамя принца упало. Он не находил черных доспехов сына. Но на его лице ничего не отражалось.

– Пустите меня! – попросил епископ Даремский.

Король согнал слепня с шеи кобылы и сказал епископу:

– Помолитесь за него.

– Черт побери, что толку в молитве! – сказал епископ и поднял палицу. – Пустите меня, сир!

– Вы нужны мне здесь, – мягко проговорил король, – а мальчик должен учиться, как учился я.

«У меня есть другие сыновья, – говорил себе Эдуард Английский, – хотя ни один не похож на этого. Этот сын когда-нибудь станет великим королем, королем-воином, грозой наших врагов. Если останется жив. И он должен научиться выживать в хаосе и ужасе битвы».

– Вы останетесь здесь, – твердо сказал он епископу и подозвал герольда. – Этот знак, – спросил он, указывая на красный флаг с йейлом, – чей он?

Герольд долго смотрел, потом наморщил лоб, пытаясь что-то припомнить.

– Ну? – поторопил его король.

– Я не видел его шестнадцать лет, – ответил герольд с сомнением в голосе, – но, кажется, это герб семейства Вексиев, сир.

– Вексиев? – переспросил король.

– Вексиев?! – проревел епископ. – Вексии! Проклятые предатели! Они бежали из Франции в царствование вашего прадеда, сир, и он дал им земли в Чешире. А потом они приняли сторону Мортимера.

– А! – с полуулыбкой сказал король.

Значит, Вексии поддержали его мать и ее любовника Мортимера, которые вместе пытались не допустить его до трона. Неудивительно, что они хорошо сражаются – мстят за утрату своих чеширских владений.

– Старший сын никогда не покидал Англию, – сообщил епископ, глядя вниз, на растекающийся по склону бой. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть звон стали. – Он был странный тип. Стал священником! Поверите ли? Старший сын! Он заявлял, что не такой, как отец, но мы все же упрятали его под замок.

– По моему указанию? – спросил король.

– Вы были слишком молоды, сир, и один из ваших советников позаботился, чтобы священник Вексий не мог причинить бед. Он упек его в монастырь, а там бил и мучил голодом, пока не убедился, что тот святой. После этого Вексий стал безвреден, и его послали гнить в один деревенский приход. А теперь, наверное, он уже умер.

Епископ нахмурился: он увидел, как английский строй под натиском рыцарей Вексия выгнулся назад.

– Пустите меня, сир, – взмолился он, – молю вас, дайте мне с моими людьми вступить в бой!

– Я просил вас молить Бога, а не меня.

– У меня молятся два десятка священников, и то же самое делают французы. Мы оглушаем Господа своими молитвами. Пожалуйста, сир, прошу вас!

Король смягчился.

– Идите пешком, – сказал он епископу, – и лишь с одним конроем.

Епископ с торжествующим воплем неуклюже соскользнул с коня.

– Баррат! – крикнул он одному из своих латников. – Приведи своих людей! Давай!

Подняв свою зловещую окованную палицу с острыми шипами, епископ побежал по склону, крича французам, что пришла их смерть.

Герольд пересчитал рыцарей в конрое, бросившемся вслед за епископом.

– Могут ли два десятка иметь значение, сир? – спросил он короля.

– Для моего сына – нет, – ответил тот в надежде, что сын еще жив, – но они имеют значение для епископа. Боюсь, я приобрел бы врага в лице Церкви, если бы не дал выход его страсти.

Он смотрел, как епископ растолкал задние ряды англичан и с диким ревом ринулся в сечу. По-прежнему не было видно ни черных доспехов принца, ни его штандарта.

Герольд отъехал от короля, а тот перекрестился и вынул меч с рубинами, убеждаясь, что дождь накануне не вызвал ржавчины в металлическом горле ножен. Оружие вышло достаточно легко. Эдуард подумал, что оно еще может понадобиться, но пока лишь положил руки в кольчужных перчатках на луку седла и стал смотреть на битву. Он решил, что даст сыну выиграть ее. А иначе потеряет сына.

Герольд украдкой взглянул на своего короля и увидел, что глаза Эдуарда Английского закрыты. Король молился.

Сражение растянулось по холму. Теперь все части английского строя сошлись с противником, хотя во многих местах столкновение было вялым. Стрелы внесли свой вклад, но больше их не осталось, и французские всадники могли атаковать пеших латников. Некоторые французы пытались прорвать строй, но большинство удовлетворялись тем, что выкрикивали оскорбления в надежде выманить горстку пеших англичан из-за стены щитов. Однако англичане соблюдали дисциплину и отвечали на оскорбления оскорблениями, приглашая французов подойти и погибнуть от их мечей. Только там, где развевалось знамя принца Уэльского, бой кипел и на сотню шагов с обеих сторон оба войска перемешались и перепутались. Французы сломали английский строй, но не прорвались сквозь него. Задние ряды все еще обороняли холм, а солдаты передних рядов рассеялись среди врагов и сражались в окружении всадников. Графы Нортгемптонский и Уорвикский пытались восстановить порядок, но сам принц Уэльский сломал построение своим нетерпением перенести бой на территорию противника, и его телохранители спустились по склону к ямам, где валялось множество коней с переломанными ногами. Там-то Ги Вексий и сразил копьем знаменосца принца, а кони его конроя растоптали железными подковами огромный флаг с лилиями, леопардами и золотой бахромой.

Томас находился в двадцати ярдах оттуда, забившись под окровавленное брюхо мертвой лошади и вздрагивая каждый раз, когда рядом ступал другой конь. Шум оглушил его, но сквозь крики и удары послышались английские голоса, и, подняв голову, Томас увидел Уилла Скита, отца Хобба, горстку стрелков и двух латников, отбивающихся от французских всадников. Ему хотелось остаться в своем пропахшем кровью убежище, но он заставил себя выбраться и подбежать к Скиту. По его шлему скользнул французский меч, и Томас отскочил от конского крупа и нырнул в маленькую группу.

– Еще жив, парень? – спросил Скит.

– Божьей милостью! – воскликнул Томас.

– Он нами не интересуется. Давай, скотина! Иди сюда! – позвал Скит француза, но тот предпочел направить уцелевшее копье к сече, разгоревшейся вокруг упавшего штандарта. – Они все прибывают, – с удивлением проговорил Уилл. – Этим чертовым ублюдкам нет конца!

Один лучник в бело-зеленом камзоле, без шлема и с глубокой кровоточащей раной в плече метнулся в сторону отряда Скита. Какой-то француз увидел его и, повернув коня, мимоходом зарубил боевым топором.

– Скотина! – выругался Сэм и, прежде чем Скит успел остановить его, бросился вперед и вскочил на круп французского коня.

Он обхватил всадника за шею и просто повалился назад, увлекая рыцаря из седла за собой. Два вражеских латника попытались вмешаться, но им заслонил путь конь жертвы.

– Прикроем его! – крикнул Скит и повел свой отряд на подмогу Сэму, который колотил кулаками по доспехам француза.

Оттащив Сэма, Скит воткнул меч в грудь француза.

– Ублюдок! Никто не имеет права убивать лучников. Ублюдок! – яростно орал он, потом повернул клинок, вогнал его поглубже в тело и выдернул.

Сэм с ухмылкой поднял боевой топор убитого.

– Подходящее оружие, – сказал он и, обратясь к двоим рыцарям, скакавшим на подмогу французу, с воплем «Ублюдки! Ублюдки!» рубанул ближайшего коня.

Скит и один из латников рубились мечами возле другой лошади. Томас попытался прикрыть их щитом и ударил мечом француза, но клинок отскочил от доспехов, а потом два окровавленных коня унеслись прочь.

– Держаться вместе! – крикнул Скит. – Держаться вместе! Прикрой нам тыл, Том.

Томас не отозвался.

– Том! – снова крикнул Скит.

Но Томас увидел копье. На поле боя были тысячи копий, большинство раскрашенные спиральными полосами, а это было все черное, покоробившееся и ветхое. Это было копье святого Георгия, в годы его детства висевшее в паутине нефа. Теперь копье использовали как древко штандарта, и на серебряном наконечнике развевалось кроваво-красное полотнище, а на нем красовался серебряный йейл. Сердце у Томаса екнуло. Копье здесь! Все тайны, которых он так хотел избежать, поджидали его на поле боя. Вексии были здесь. И вероятно, убийца его отца тоже.

– Том! – снова крикнул Скит.

Томас указал на флаг:

– Я должен убить его владельца!

– Не будь дураком, Том! – прокричал Скит и замахнулся мечом на примчавшегося по склону всадника.

Тот попытался отвернуть от отряда пеших англичан, но отец Хобб, единственный еще сохранивший лук, швырнул свое оружие под ноги коню. Жеребец запутался в тетиве и, сломав цевье, рухнул на землю, а Сэм всадил топор в спину закричавшему всаднику.

– Вексий! – что есть мочи крикнул Томас. – Вексий!

– Совсем потерял свою чертову голову, – сказал Скит отцу Хоббу.

– Нет, – возразил священник, – он знает, что делает.

Теперь отец Хобб остался без оружия, но когда Сэм своим новым топором закончил кромсать француза, священник взял у убитого его фальшион и одобрительно взвесил на руке.

– Вексий! Вексий! – вопил Томас.

Один из рыцарей близ штандарта с йейлом услышал его крик и повернул шлем со свиным рылом. Томасу показалось, что француз смотрел на него через прорези долгое время, хотя на самом деле это не могло занять больше одного-двух мгновений, потому что на него нападали пешие англичане. Рыцарь искусно отбивался, его конь исполнял боевой танец, не давая подрезать сухожилия. Всадник отбил меч одного английского латника и левой шпорой полоснул по лицу другого, а потом повернул своего ретивого коня и ударом меча убил первого. Второй латник отступил, а свинорылый рыцарь развернулся и поскакал прямо на Томаса.

– Ищешь себе беды, – прорычал Скит, но подскочил к Томасу.

В последний момент рыцарь отклонился и опустил меч. Томас отбил меч щитом, но его потрясла сила удара, чуть не вывихнувшего ему левое плечо. Конь проскакал мимо, развернулся, и рыцарь ударил снова. Скит мечом рубанул коня, но на том под попоной оказалась кольчужная броня, и меч лишь скользнул по ней. Томас снова отбил удар, чуть не упав при этом на колени. Всадник отъехал на три шага и, пока его конь поворачивался, правой рукой поднял свиное рыло шлема. И Томас увидел, что это сэр Саймон Джекилл.

В нем вскипела злоба, и, не обращая внимания на предостерегающий крик Скита, он, размахивая мечом, бросился вперед. Сэр Саймон с презрительной легкостью отбил удар, вышколенный конь чуть отшагнул в сторону, и клинок рыцаря опустился на голову противника. Томас стремительно отпрянул в сторону, но, несмотря на всю его быстроту, меч с оглушительной мощью ударил его по шлему.

– На этот раз тебе конец, – сказал сэр Саймон и с немыслимой силой нанес Томасу колющий удар в защищенную кольчугой грудь.

Но тот, споткнувшись о чей-то труп, как раз падал навзничь. Удар меча лишь подтолкнул его, и Томас растянулся на спине. Голова кружилась от полученного по шлему удара. Больше никто не мог ему помочь, ведь он отбился от отряда Скита. Уилл рубился с налетевшими новыми всадниками. Томас попытался встать, но голова разламывалась от боли, а грудь отказывалась дышать после удара меча. Сэр Саймон наклонился в седле, и его клинок потянулся к незащищенному лицу Томаса.

– Чертов ублюдок, – проговорил рыцарь, и тут его рот широко открылся, словно в зевке.

Рыцарь уставился на Томаса, а потом выплюнул ему в лицо струю крови. Чье-то копье вошло сэру Саймону в бок, и Томас, протерев глаза от крови, увидел, что это желто-синее копье держит какой-то всадник. Француз? Только французы бились верхом. Всадник выпустил копье, оставив его в боку сэра Саймона. Тот, закатив глаза, закачался в седле, задыхаясь и умирая. И тут Томас увидел попону коня. Желтые ястребы на синем поле.

Он с трудом поднялся на ноги. «Боже милостивый, – думал он, – надо научиться владеть мечом. Одного лука мало». Мимо него двигались люди мессира Гийома, врезаясь в конрой Вексиев. Уилл Скит крикнул Томасу, чтобы возвращался, но тот упрямо следил за воинами мессира Гийома. Француз против француза! Вексии почти прорвали английский строй, но теперь им пришлось обороняться от атаки с тыла, а английские латники пытались стянуть их с коней.

– Вексий! Вексий! – кричал мессир Гийом, не зная, под которым забралом скрывается его враг.

Он снова и снова рубил по чьему-то щиту, пока всадник не откинулся назад, потом опустил меч на шею коня, и тот упал, а какой-то англичанин, священник, фальшионом отсек рыцарю Вексия голову.

Вдруг что-то яркое взметнулось над хаосом сечи, и мессир Гийом взглянул направо. Знамя принца Уэльского было отбито и снова поднято. Он вновь стал высматривать Вексия, но увидел только полдюжины всадников с белыми крестами на черных щитах. Подняв щит, мессир Гийом пришпорил коня, направляясь к ним, и, отразив топор, рубанул всадника мечом по бедру. Ощутив удар сзади, он коленями повернул коня и отбил сильный удар клинка. Люди вокруг кричали, спрашивая, почему он сражается против них. Штандарт Вексия начал падать, коню знаменосца подрезали сухожилия. Два лучника кромсали ноги коня. Серебряный йейл упал в гущу сражения. Генри Колли выпустил древнее копье, чтобы взяться за меч.

– Ублюдки! – кричал он на англичан, подрезавших сухожилия его коню. – Ублюдки!

Колли рассек мечом чье-то покрытое кольчугой плечо, но тут громкий рев заставил его обернуться. Мощного сложения человек в латах и кольчуге, с крестом на шее потрясал палицей. Колли, все еще на своем падающем коне, замахнулся на епископа, но тот отразил меч щитом и палицей ударил его по шлему.

– Именем Господа! – проревел епископ, выдирая железные шипы из искореженного шлема.

Колли был мертв, его череп проломлен. Епископ обрушил окровавленную палицу на коня под желто-синей попоной, но всадник в последнее мгновение увернулся.

Мессир Гийом не видел епископа с палицей. Зато он заметил в конрое Вексия одного всадника в более изысканных, чем у других, доспехах и погнал своего коня к нему. Но конь зашатался, и рыцарь, оглянувшись, увидел сквозь прорези в шлеме, что англичане рубят его лошадь по задним ногам. Он отбил их мечи, но конь уже оседал, а громкий голос гремел:

– Прочь с дороги! Я хочу убить этого ублюдка. Именем Господа, прочь с дороги!

Мессир Гийом не понимал слов. Вдруг его шею обхватила чья-то рука, и его выволокли из седла. Он яростно закричал, но тут же лишился дыхания, ударившись о землю. Кто-то прижимал его к земле, и мессир Гийом попытался ударить мечом, но рядом бился раненый конь, угрожая придавить его. Противник мессира Гийома оттащил рыцаря в сторону, а потом вырвал у него меч и приказал:

– Лежите здесь!

– Этот чертов ублюдок мертв? – проревел епископ.

– Мертв, мертв! – ответил Томас.

– Хвала Господу! Вперед! Вперед! Бей их!

– Томас? – выдавил из себя мессир Гийом.

– Не двигайтесь! – ответил тот.

– Мне нужен Вексий!

– Они ушли! Ушли! Лежите смирно!

Ги Вексий, чувствуя натиск с обеих сторон и видя, что его красный флаг упал, отвел трех оставшихся рыцарей назад, но только чтобы присоединиться к последним французским всадникам. В бой вступил сам король вместе со своим другом, королем Богемии. Хотя и слепой, Иоанн Богемский настоял на участии в сражении. Его телохранители связали поводья своих коней и поместили королевского скакуна в середину, чтобы он никуда не свернул.

– Прага! – издали они свой боевой клич. – Прага!

Сын короля принц Карл тоже присоединился к отряду.

– Прага! – закричал он, когда богемские рыцари бросились в последнюю атаку, больше похожую на неуверенное продвижение среди груды трупов, еле шевелившихся тел и обезумевших лошадей.

Принц Уэльский остался жив. Золотой ободок наполовину срубили с его шлема, и верхний край щита раскололся в пяти-шести местах, но теперь принц вел войско в контратаку. Сотня солдат с ним, рыча и вопя, страстно жаждали добить последнего врага, пришедшего в меркнущем свете на место побоища, где уже погибло столько французов.

Граф Нортгемптонский, приводивший в порядок задние ряды войска принца, чтобы они держали строй, ощутил, что ход боя переменился. Страшный натиск на английских латников ослаб, и хотя французы пытались снова атаковать, лучшие их воины были ранены или убиты, а новые подходили слишком медленно. Он крикнул своим солдатам, чтобы те следовали за ним.

– Просто бейте их! – кричал он. – Убивайте!

Лучники, латники и даже хобелары, пришедшие из составленных кольцами телег, что прикрывали пушки на флангах строя, набросились на французов. Томасу, присевшему на корточки рядом с мессиром Гийомом, это напомнило безудержную ярость атак у Канского моста. Выплеснулось на волю безумие, кровавое безумие, и французам оно несло смерть. Англичане натерпелись в этот долгий летний вечер и, стремясь отомстить за страх, испытанный при виде налетавших на них огромных коней, яростно убивали королевских всадников. Их вел принц Уэльский, он сражался бок о бок с лучниками и латниками, в кровавом ожесточении рубил коней и рыцарей. Погиб король Майорки, и граф Сен-Поль, и герцог Лорренский, и граф Фландрский. Потом упало богемское знамя с тремя белыми перьями, а слепого короля стащили на землю и изрубили топорами и мечами. Королевский выкуп погиб вместе с королем, а его сын истек кровью на теле отца, поскольку телохранители, стесненные мертвыми конями, все еще привязанными к живым, были перебиты англичанами по одному. Наступавшие не выкрикивали боевой клич, а просто безумно выли, как пропащие души. Они были все в крови, она забрызгала их, текла по ним, пропитала их, но это была французская кровь. Принц Уэльский клял умирающих богемцев, которые не давали ему добраться до французского короля, чье сине-золотое знамя все еще развевалось. Два английских латника рубили королевского коня, на них набросились королевские телохранители, другие англичане набежали, чтобы стащить Филиппа на землю. Принцу Уэльскому хотелось быть там, чтобы самому захватить в плен вражеского короля, но один из богемских коней, умирая, привстал рядом, и принц, все еще в шпорах, зацепился за конскую попону. Он пошатнулся. В этот момент Ги Вексий увидел черные доспехи, королевский плащ и сломанный золотой ободок, а также заметил, что принц потерял равновесие, зажатый среди умирающих коней.

Вексий развернулся и бросился вперед.

Томас увидел, как Вексий повернул коня. Он не мог дотянуться до него мечом, для этого нужно было перебраться через тех же коней, где застрял принц. Но под правой рукой оказалось черное ясеневое копье с серебряным наконечником, и, схватив его, Томас бросился на всадника. Скит со своим старым мечом тоже был здесь, он перелезал через богемских коней.

Копье святого Георгия ударило Ги Вексия в грудь. Серебряное острие смялось и запуталось в малиновом полотнище, но у старого ясеневого древка хватило крепости отбросить всадника назад и не дать его мечу дотянуться до принца, которого два латника в это время отцепляли от попоны. Вексий ударил снова, вытянувшись в седле, и Уилл Скит с ревом обрушил на него меч. Но Вексий принял удар черным щитом. Обученный конь инстинктивно перешел в атаку, и всадник нанес сокрушительный удар.

– Нет! – вскрикнул Томас.

Он снова ткнул копьем, но это было слабое оружие, и сухое ясеневое древко треснуло, ударившись о щит Вексия. Уилл Скит оседал на землю, через пробоину в его шлеме текла кровь. Вексий занес меч, чтобы снова ударить его, а Томас споткнулся. Меч рассек голову Скита, и черная маска Вексиева забрала повернулась к Томасу. Уилл Скит лежал на земле без движения. Конь Вексия повернулся таким образом, чтобы хозяин мог наиболее удачно нанести удар, и в блеске французского меча Томас увидел свою смерть. В панике и отчаянии он ткнул концом сломанного черного копья в раскрытый рот коня и вонзил деревяшку в язык животного. Жеребец заржал, шарахнулся в сторону и встал на дыбы, а Вексия отшвырнуло на заднюю луку седла.

Конь с безумными белыми глазами за шанфроном и с окровавленным ртом снова повернулся к Томасу, но принц Уэльский наконец освободился и со своими латниками набросился на Вексия с другой стороны. Всадник отбил меч принца, но, увидев, что перевес не на его стороне, погнал коня прочь, через битву, подальше от опасности.

– Чаша моя преисполнена! – вдруг крикнул Томас на латыни, сам не зная почему.

Слова сами вышли из него – слова его умирающего отца. Однако они заставили Вексия обернуться. Он взглянул через прорези в шлеме и увидел черноволосого парня с его собственным знаменем в руках. Но тут новая волна объятых мщением англичан хлынула по склону, и Вексий снова пришпорил коня и помчался через побоище, через умирающих людей и разбитые надежды Франции.

С вершины английского холма доносились ликующие крики. Король приказал конным рыцарям резерва атаковать французов. Они взяли наперевес копья, из обоза вывели новых коней, и многие смогли сесть верхом, чтобы преследовать разбитого врага.

Иоанн Эноский, властитель Бомона, взял у короля Франции поводья и повел коня Филиппа прочь от побоища. Одного королевского коня убили англичане, и его пришлось заменить. Сам король получил рану на лице, поскольку настоял, что будет сражаться с поднятым забралом, чтобы французы видели его на поле боя.

– Пора уходить, сир, – мягко проговорил Иоанн.

– Все кончено? – спросил Филипп.

На его глазах блестели слезы, а в голосе слышалось неверие.

– Кончено, сир.

Англичане выли, как бешеные псы, а рыцарство Франции дергалось в конвульсиях и истекало кровью на склоне холма. Иоанн Эноский не понимал, как это получилось, он лишь видел, что битва, орифламма и честь Франции – все проиграно.

– Пойдемте, сир, – сказал он и потянул королевского коня прочь.

Группы французских рыцарей на конях под попонами, утыканными стрелами, скакали через долину к дальнему лесу, темневшему в наступающей ночи.

– Тот астролог, Иоанн… – сказал французский король.

– Сир?

– Пусть его казнят. Страшной казнью. Ты слышишь меня? Страшной!

Устремляясь прочь с горсткой оставшихся телохранителей, король плакал.

Французы бежали, ища спасения в сгущавшихся сумерках, их отступление перешло в галоп. Английские всадники прорвались сквозь остатки рухнувшего французского строя и пустились в преследование.

Среди убитых и раненых ходили латники. Казалось, что английский склон дрожит – это дергались в конвульсиях умирающие люди и кони. Долину усеивали тела генуэзцев, убитых собственными нанимателями. Внезапно стало очень тихо. Не было слышно ни лязга оружия, ни хриплых криков, ни барабанного боя. Только стоны и редкие вскрики, но это казалось тишиной. Ветер шевелил упавшие знамена и теребил белые перья торчащих стрел, напоминавших мессиру Гийому луговые цветы.

Все было кончено.

Сэр Уильям Скит остался жив. Он не мог говорить, в его глазах не было жизни, он словно оглох. Он не мог встать, хотя и попытался. Томас приподнял его, но потом ноги Скита подогнулись, и он осел на окровавленную землю.

Отец Хобб с необычайной осторожностью снял с него шлем. По седым волосам Скита хлынула кровь, и Томас вскрикнул, увидев оставленную мечом рану на голове: осколки черепа, пряди волос и обнажившиеся мозги…

– Уилл… – Томас опустился рядом с ним на колени. – Уилл…

Скит посмотрел на него, не узнавая. В его пустых глазах застыла полуулыбка.

– Уилл! – позвал Томас.

– Он умирает, Томас, – тихо проговорил отец Хобб.

– Нет! Черт побери, нет! Вы слышите? Он будет жить. Молитесь за него, черт бы вас побрал!

– Помолюсь, видит бог, помолюсь, – успокоил Томаса священник, – но сначала нужно постараться его вылечить.

Помогла Элеонора. Она обмыла рану, и они вместе с отцом Хоббом сложили обломки черепа, как кусочки черепицы. Потом Элеонора оторвала лоскут от своего голубого платья и осторожно перебинтовала раненому голову, завязав концы под подбородком. Скит стал похож на старушку в платке. Пока Элеонора и священник перевязывали его, Уилл не издал ни звука, а если и ощущал какую-то боль, то ничем этого не выказал.

– Попей, Уилл, – сказал Томас и протянул ему взятую у погибшего француза бутыль с водой.

Скит его не услышал. Элеонора взяла сосуд и поднесла к губам Уилла, но вода потекла по его подбородку.

Уже стемнело. Сэм и Джейк развели костер, боевым топором изрубив на дрова французские копья. Уилл Скит сидел у огня. Он дышал, но этим все и ограничивалось.

– Я видел такое раньше, – сказал Томасу мессир Гийом.

Он почти не говорил после битвы, но теперь сел рядом с Томасом и смотрел, как его дочь ухаживает за Скитом. Тот принял из ее рук пищу и воду, однако не ответил, когда она попыталась заговорить с ним.

– Он поправится? – спросил Томас.

Мессир Гийом пожал плечами:

– Я видел однажды, как человеку разрубили череп. Он прожил еще четыре года, но только благодаря присмотру сестер в аббатстве.

– Он будет жить! – убежденно воскликнул Томас.

Мессир Гийом поднял руку Скита, подержал несколько секунд и выпустил.

– Возможно, – проговорил он скептически. – Он был тебе близок?

– Он был мне как отец.

– Отцы умирают, – мрачно сказал рыцарь.

Он казался опустошенным, как человек, обративший меч против своего короля и нарушивший свой долг.

– Он будет жить, – упрямо повторил Томас.

– Спи, – сказал мессир Гийом. – Я присмотрю за ним.

Томас уснул среди трупов, на боевой позиции, где стонали раненые, а ночной ветер шевелил белые гусиные перья истыкавших долину стрел. Состояние Уилла Скита к утру не изменилось. Он так и сидел с пустыми глазами, глядя в никуда.

– Я разыщу графа, – сказал отец Хобб, – и пусть он отправит Уилла в Англию.

Войско вяло шевелилось. Сорок английских латников и столько же лучников похоронили в Креси в церковном дворе, но сотни французских трупов, за исключением принцев и высшей знати, оставили лежать на холме. Жители Креси, если захотят, смогут похоронить их сами, а Эдуарду Английскому не было до них дела.

Отец Хобб искал графа Нортгемптонского. Сразу после рассвета на подмогу уже разбитому войску прибыли две тысячи французских пеших ополченцев. В утренней дымке они приняли приветствующих их всадников за своих, но тут рыцари опустили забрала, взяли копья наперевес и пришпорили коней. Ими командовал граф Нортгемптонский.

Большинство английских рыцарей в предыдущие дни отказались от возможности сражаться верхом, но теперь, этим воскресным утром, их огромные жеребцы пробили кровавые бреши в рядах ополченцев, а потом развернулись, и всадники стали рубить уцелевших, сея панику. Французы побежали, а безжалостные англичане скакали вслед, рубили и кололи, пока не устали от бойни.

На холме между Креси и Вадикуром собрали множество вражеских знамен. Флаги были изорваны, а некоторые промокли от крови. Эдуарду принесли орифламму. Он свернул ее и велел священникам вознести благодарность. Его сын остался жив, битва была выиграна, и весь христианский мир теперь узнает, что Бог покровительствует англичанам. Король собрался провести весь день на поле боя, чтобы отметить победу, а потом хотел идти дальше. Его войско по-прежнему изнемогало от усталости, но теперь у солдат была обувь, и их ждала еда. Скотина мычала под ножами стрелков, солдаты несли еду с холма, где французское войско оставило свои запасы. Некоторые собирали в поле стрелы и связывали в охапки, а женщины грабили мертвых.

Граф Нортгемптонский вернулся на холм близ Креси довольный и разгоряченный.

– Разделали их, как баранов на бойне! – радовался он, а потом проехался вдоль холма, чтобы оживить переживания последних двух дней.

Граф остановился рядом с Томасом и улыбнулся стрелкам и их женщинам.

– Ты переменился, молодой Томас! – радостно воскликнул граф.

И осекся. Он увидел Уилла Скита, бессмысленного, как младенец, с перевязанной синим платком головой.

– Уилл? – окликнул он его. – Сэр Уильям?

Скит не шелохнулся.

– Ему прорубили череп, милорд, – сказал Томас.

Напыщенность графа улетучилась, как воздух из проткнутого пузыря. Качая головой, он понуро сгорбился в седле, повторяя:

– Нет, нет. Только не Уилл!

Граф все еще держал в руке окровавленный меч, но теперь вытер клинок о конскую гриву и засунул его в ножны.

– Я собирался отправить его назад, в Бретань, – сказал он. – Он будет жить?

Никто не ответил.

– Уилл? – позвал граф.

Он неуклюже слез с седла и опустился на корточки рядом с йоркширцем.

– Уилл! Скажи мне что-нибудь, Уилл!

– Ему нужно в Англию, милорд, – проговорил отец Хобб.

– Конечно, – согласился граф.

– Нет, – сказал Томас.

Граф нахмурился:

– Нет?

– В Кане есть доктор, милорд, – объяснил по-французски Томас, – и я бы отвез его туда. Этот доктор творит чудеса, милорд.

Граф печально улыбнулся:

– Кан снова в руках французов, и я сомневаюсь, что они окажут тебе радушный прием.

– Окажут, – сказал мессир Гийом, и только тут граф заметил француза и его незнакомый наряд.

– Это пленный, милорд, – объяснил Томас, – он мой друг. Мы служим вам, так что выкуп принадлежит вам, но только он может отвезти Уилла в Кан.

– Выкуп большой? – осведомился граф.

– Огромный.

– Тогда ваш выкуп, сэр, – жизнь Уилла Скита, – сказал граф мессиру Гийому, потом встал и, передав поводья коня одному из стрелков, повернулся к Томасу.

«Мальчишка переменился, – подумал он, – стал похож на мужчину. Остриг волосы – вот в чем дело. Точнее, обкорнал. Теперь он выглядит как солдат, как человек, за которым стрелки пойдут в бой».