Текст книги "Евреи Ислама"

Налоговая повинность неверного лежит в основе предполагаемых отношений между двумя сторонами и имеет центральное значение для зиммы в целом. В отличие от большинства других ограничений зиммы, она опирается на четкий текст Корана, совершенно однозначна и закреплена в древнейших традициях и исторических повествованиях. В самый ранний период, когда, по обычаю того времени, мусульмане имели право обращаться с завоеванными как с добычей и продавать их в рабство, принятая процедура введения подушного налога сразу же стала актом дальновидности и милосердия. Об этом ясно говорится в раннем трактате о налогообложении со ссылкой на письмо, якобы написанное халифом ‛Умаром I одному из его наместников [22]22
  Цитата приводится, с некоторыми добавлениями согласно тексту в книге Льюиса, по русскому переводу: Абу Йусуф Йа’куб б. Ибрахим ал-Куфи. Китаб ал-Харадж. СПб.: Петербургское востоковедение, 2001. С. 247. — Примеч. науч. ред.


[Закрыть]:

Ни тебе, ни находящимся с тобой мусульманам не дано в ущерб им превратить их [неверных] в фай [добычу] и поделить их [между мусульманами] <…> раз ты с них получишь подушную подать, то больше с них тебе ничего не причитается и ничего [требовать от них тебе] нельзя… Сам посуди, если бы мы взяли да поделили жителей этих городов [местностей], что осталось бы тем мусульманам, которые будут жить после нас? Клянусь Аллахом, они не нашли бы человека, с кем бы поговорить, и не смогли бы извлечь для себя пользу из его достояния. Подлинно, мусульмане, пока живы, живут за их счет, а когда погибнем мы и погибнут они, то наши дети будут жить за счет их детей, и так до скончания веков; пока они будут существовать, они будут рабами тех, кто исповедует веру ислама, пока будет существовать ислам. Так обложи их подушной податью, огради их от захвата в плен [их жен и детей], запрети мусульманам притеснять их, причинять им ущерб и присваивать себе их достояние иначе как на законных основаниях, а сам соблюдай те условия, которыми связал себя перед ними во всем том, что гарантировал им [по мирному договору]³¹.

Фискальная дифференциация между правоверными и неверными оставалась в силе во всем исламском мире до XIX века и никогда нигде не отменялась. Однако другие ограничения, похоже, наоборот – применялись заметно слабее. В целом складывается впечатление, что их чаще игнорировали, чем строго соблюдали. Отчасти такое послабление, несомненно, можно объяснить ограниченными полномочиями средневекового государства над массой своих подданных, но отчасти также и подлинным нежеланием правителей применять столь раздражающие и унизительные меры.

В целом, хотя порой смягченная, эта модель стала частью исламского образа жизни. Как и во многих других обществах и ситуациях, ее символическая цель заключалась в демонстрации того, кто хотя бы отдаленно принадлежит к доминантной группе, а кто нет, и в сохранении различия между ними.

Степень ослабления или ужесточения этих мер определялась многими факторами, и одним из важнейших была сила или слабость мусульманского государства. Легче проявлять терпимость, когда чувствуешь себя сильным; сложнее, когда чувствуешь свою слабость и грозящую тебе опасность. Отношения между мусульманами и зимми зависели от отношений между исламом и внешним миром. Мы вряд ли удивимся, обнаружив, что со времени Крестовых походов и далее, по мере того как мусульманский мир по сравнению с христианским становился все слабее и беднее, положение немусульманских подданных в исламских государствах ухудшалось. Они страдали от ужесточения в соблюдении ограничений и даже от определенной степени социальной сегрегации – что раньше случалось не часто³².

Их положение было в целом терпимым, но небезопасным. Унижение являлось частью модели. В Коране зулл (зилла) – смирение, унижение, лишение достоинства – часто обозначает у мусульманских авторов приниженное состояние, которое сочтено целесообразным для немусульман, особенно еврейских подданных. Об этом убедительно свидетельствуют как средневековые источники, так и ряд западных путешественников по исламским землям³³.

Рассматривая долгую историю господства мусульман над немусульманами, мы сталкиваемся с ключевыми вопросами: осмыслением и отношением. Как мусульмане относились к своим подданным-зимми? Что они считали нормой в отношениях между собой и этими подданными? Какие отклонения от нормы требовали, по их мнению, принятия мер – и каких мер?

Одно важное обстоятельство следует сразу отметить. Ничто не указывает на какую-либо укоренившуюся, подобно антисемитизму христианского мира, эмоциональную враждебность к евреям – или, раз уж на то пошло, к любой другой группе. Да, отношение можно назвать однозначно негативным – это было в какой-то степени «нормальное» чувство доминирующей группы по отношению к подчиненным группам. Нечто подобное мы находим, занимаясь изучением практически любого общества. Отчасти так выражалось конкретное презрение мусульманина к тем, кому представилась возможность принять истину, но они осознанно решили упорствовать в своем неверии; отчасти такое отношение продиктовано предрассудками, направленными против той или иной конкретной группы людей, не относящейся ко всем неверным.

В целом отличие негативного отношения мусульман к неверным от христианского антисемитизма состоит в том, что в первом случае лежит не ненависть, не зависть и не страх, а просто презрение. Это выражается разными способами. Нет недостатка в полемической литературе с нападками на христиан, а иногда и на евреев³⁴. Негативные атрибуты, приписываемые подчиненным религиям и их последователям, обычно формулируются в религиозных и социальных терминах, очень редко в этнических или расовых, хотя и такое порой встречается. Язык оскорблений часто весьма язвителен. Обычные эпитеты – «обезьяны» для евреев и «свиньи» для христиан³⁵. Формулы приветствия при обращении к евреям и христианам, будь то в разговоре или переписке, отличаются от обращений к мусульманам. Христианам и евреям было запрещено давать своим детям отчетливо мусульманские имена, а к османским временам даже общие для всех имена, такие как Йосеф или Давид, писались для трех религий по-разному³⁶. Немусульмане научились жить с некоторыми различиями такого рода – как и законы об особой одежде, они были частью символики ущербности немусульман.

Мусульмане-шииты, кроме того, были озабочены вопросом ритуальной чистоты. Чистота (тахара) и нечистота (наджаса) имеют большое значение в мусульманской практике. По мнению мусульманских юристов, к состоянию ритуальной нечистоты приводит осквернение от полового акта, менструации и родов; от мочеиспускания и дефекации; или же от контакта с нечистыми вещами или существами, такими как вино, свиньи, падаль и некоторые телесные выделения. У строгих шиитов в эту категорию попадают также иноверцы, и контакт с ними или с их одеждой, едой, посудой имеет следствием ритуальную нечистоту, от которой надо избавиться перед исполнением религиозных или ритуальных обязанностей³⁷. Власти в Иране были иногда еще строже в этом вопросе. Так, первый свод правил, датируемый концом XIX века, запрещает евреям Ирана выходить из дверей, когда идет дождь или снег, по-видимому, из-за страха, что дождь или снег перенесут нечистоту евреев на мусульман³⁸. Столь навязчивая озабоченность опасностью загрязнения окружающей среды нечистыми из другой группы практически ограничивается иранским шиизмом и, возможно, содержит элемент зороастрийского наследия. О ней неизвестно в доминирующем суннитском исламе.

К началу XX века такие верования и сложившаяся в результате практика постепенно забываются. Однако совсем недавно о них опять вспомнили. Аятолла Хомейни в широко распространенной книге, предназначенной для руководства в мусульманском ритуале и связанных с ним вопросах, отмечает: «Есть одиннадцать вещей, которые делают нечистыми: 1. моча; 2. фекалии; 3. сперма; 4. мертвечина; 5. кровь; 6. собака; 7. свинья; 8. неверный; 9. вино; 10. пиво; 11. пот верблюда, который ест нечистые вещи». В глоссе на пункт 8 он добавляет: «Все тело неверующего нечисто; даже его волосы, ногти и телесная влага нечисты». Однако есть некоторое послабление: «Когда немусульманин – мужчина или женщина – обращаются в ислам, их тело, слюна, носовые выделения и пот ритуально чисты. Если, однако, их одежда была в контакте с их потными телами до обращения, они остаются нечистыми»³⁹.

В какой-то степени отличительная одежда или головные уборы различных групп в исламском обществе служили в равной мере для внутреннего, как и для внешнего распознавания и зачастую, возможно, не содержали никакого враждебного намерения. С очень древних времен, а в некоторых регионах и в наши дни, различные сектантские, региональные, этнические, племенные и другие группы сохраняли и даже ценили покрой, цвет, стиль своей одежды и головных уборов, которые отмечали их отличие от других и, следовательно, по их собственной оценке, превосходство. Гордость за свою самобытность является нормой у социальных групп людей, даже среди дискриминируемых или преследуемых. Польза отличительной одежды состоит также и в том, что она способствует взаимному признанию, укреплению солидарности и поддержки. Уже в VII веке до н. э. пророк Цфанья (1:8) провозглашает, что «в день резни Господней… [Бог накажет] всех, одевающихся в одежду иноземцев». Подобным образом Талмуд призывает евреев не одеваться как персы, то есть хозяева империи, в которой они проживают⁴⁰.

С самого начала ислама власти практически единодушны в наставлениях правоверным: «Халифухум» – отличайтесь от них, то есть от неверных, как в одежде, так и в манерах и обычаях⁴¹. А раз мусульмане не могут одеваться как неверные, то и неверные не должны перенимать одежду мусульман или подражать ей. Этот принцип отнюдь не всегда соблюдался строго, но его игнорирование было распространенной жалобой улемов. Даже у обычно спокойного и терпимого Эбуссууда-эфенди [23]23
  Также известен как Ходжа Челеби (1490–1574).


[Закрыть], главного муфтия Османской империи во времена султана Сулеймана Великолепного, нарушение этого правила вызвало однажды редкий для него всплеск гнева, как можно увидеть в респонсе, цитирующем принятых мусульманских авторитетов:

Вопрос: Если правитель препятствует живущим среди мусульман зимми в том, чтобы они позволяли себе строить высокие и украшенные дома, ездить на лошадях по городу, одеваться в роскошные и дорогие одежды, носить кафтаны с воротниками, тонкий муслин и меха и тюрбаны, словом, совершать умышленные действия с целью принизить мусульман и возвысить себя – получит ли такой правитель награду и воздаяние от Бога?

Ответ: Да. Зимми должны отличаться от мусульман в одежде, верховых животных, седлах и головных уборах⁴².

Ограничения в одежде для зимми были сформулированы на основе ряда различных источников и инспирировались несколькими мотивами. В какой-то мере они, несомненно, сохранили и подтвердили определенные воззрения, имевшие место ранее или ставшие впоследствии общепринятой формой группового дифференцированного самовыражения в одежде. Кроме того, в раннеисламские времена для мусульман в этом содержалось и условие безопасности – так обеспечивалось взаимное распознавание и защита самих мусульман, когда они были крошечным правящим меньшинством. К средневековым временам эта необходимость исчезла, но с продвижением Османской империи в христианскую Малую Азию, а затем в христианскую Юго-Восточную Европу она вернулась вновь.

Наконец, было третье соображение, ставшее более важным и, возможно, доминирующим в последующие века: желание унизить, напомнить зимми об их неполноценности и наказать тех, кто вдруг попытается забыть о своем месте и своем статусе.

Клеймо неполноценности выражалось несколькими способами. Требование, чтобы евреи и христиане, их семьи и их рабы носили верхнюю одежду и головные уборы отличительных цветов, само по себе не обязательно враждебно. Однако установление, чтобы они носили знак особого цвета на одежде, явно имеет в виду унижение помимо дифференциации. То же самое относится и к марокканским правилам, предписывающим, чтобы евреи ходили босиком или надевали соломенную обувь, когда выходили за пределы гетто.

Гораздо большее значение имеют правила, призванные показать и даже подчеркнуть, что зимми не относятся к тем, кто может носить оружие⁴³. Зимми не должен ездить на лошади, а только на осле; он не должен сидеть в обычном седле, а только в дамском, как женщина. И самое серьезное – он не должен носить оружие и потому всегда зависит от милости любого, кто решит на него напасть. Хотя вооруженные нападения на зимми происходили сравнительно редко, всегда сохранялось чувство опасности, а также неполноценности у тех, кому запрещено носить оружие в обществе, где для остальных это нормально. Такое ограничение затрагивало и некоторые другие социальные группы, особенно на Аравийском полуострове, однако зимми были самыми уязвимыми. Они не имели ни права, ни возможности защитить себя даже от таких мелких, но болезненных нападений, как бросок камня – обычное развлечение у детей, о чем существует немало свидетельств из многих мест от ранних времен до современности. Зимми должен был полагаться на государственные власти для защиты от нападения или другого вреда, и, хотя защита, как правило, предоставлялась, это, конечно, не относится к временам волнений или беспорядков. Ощущение угрозы в настоящем и неуверенности в будущем часто присутствует в сочинениях зимми.

Подобным образом выражалась неполноценность, на сей раз более символическая, чем сущностная, в правилах о наряде женщин-зимми. Положения, запрещающие им носить роскошную одежду или дорогие украшения, применялись лишь эпизодически, и в любом случае подобные ограничения существуют и в отношении мусульманских женщин. Но есть одно отличие, которое явно символизирует неполноценность женщин-зимми. Свободные мусульманские женщины, выходящие из дома, должны покрывать свои лица завесой. Зимми и рабыням разрешалось ходить с открытым лицом и иногда даже предписывалось это делать. Есть несколько положений, которые фактически запрещали женщинам-зимми носить одежду, скрывающую лицо⁴⁴. То, что открытое лицо символизирует рабское состояние, а вуаль свидетельствует о добродетели и порядочности, очевидно. Эти правила явно выражали настроения, подобные тем, что в недавнем прошлом формировали западные воззрения по поводу демонстрации обнаженной женской груди. В те времена, когда стандарты в кино и на телевидении были строже, чем сейчас, допускалось показывать женщин с обнаженной грудью, если они подавались как примитивные уроженки из какой-то глуши. Если же они были белыми и, так сказать, цивилизованными, выставлять их в подобном виде запрещалось.

Общим во всех этих правилах и у суннитов, и у шиитов является стремление утвердить и даже символизировать социальную неполноценность зимми и, соответственно, превосходство мусульман. Символика неполноценности иногда имела большее значение, чем реальность, и, безусловно, по крайней мере у богатых, вызывала большее раздражение. Хотя в целом ограничения на одежду для зимми носили социальный и в некотором смысле политический характер, сюда порой примешивались и другие соображения. Османский фирман 1568 года, отвечая на пожелание стамбульского кази [24]24
  Так по-турецки и по-персидски произносится арабское кади.


[Закрыть] по ужесточению соблюдения правил, отмечает в качестве причины приведенные кази соображения, что если зимми будут покупать во множестве такие же, как у мусульман, головные уборы, обувь и одежду, то это приведет к резкому росту цен на данные товары, что, в свою очередь, нанесет ущерб мусульманскому населению:

Приказ стамбульскому кази

Поскольку вы направили к моему Порогу Счастья письмо, в котором сообщили, что еврейские и христианские мужчины и женщины из неверных, проживающих⁴⁵ в хранимом Богом городе Стамбуле, носят одежду из тонкой ткани с бахромой, покупают изысканные тюрбаны и повязывают их в стиле офицеров-всадников (сипахи) и тому подобное, надевают кафтаны из атласа, хлопка и других тканей, а кроме того, и такую же обувь, как мусульмане, в результате чего цены на тюрбаны, ткани и обувь возросли сверх досягаемости, и вы просите, чтобы неверные не одевались как мусульмане —

И поскольку в ответ на это мой государственный указ относительно одежды неверных уже был написан и послан ранее —

Посему я приказываю, чтобы, когда прибудет данное послание, вы действовали в соответствии с моим ранее посланным государственным указом и впредь ни еврею, ни христианину, ни любому другому неверному не позволялось носить изысканную одежду, как указано выше, в нарушение моего ранее изданного благородного приказа.

(Дано инспектору рынков)

21 сафара 976/15 августа 1568⁴⁶.

Самым важным соображением являлось то, что зимми должны проявлять уважение не только к исламу, но и к каждому мусульманину в отдельности. Положения такого рода обычно включались в кодексы, которые время от времени разрабатывали религиозные авторитеты и издавали мусульманские правители для уточнения и детализации ограничений, вытекающих из зиммы. Иногда эти положения удивительно подробны. Так, в работе XII века, сочиненной в Севилье в Испании и посвященной регулированию рынков, мы читаем:

Мусульманину не следует делать массаж еврею или христианину, выносить его мусор или чистить его уборные. Евреи и христиане лучше приспособлены для таких профессий, поскольку это профессии для подлых. Мусульманин не должен ухаживать за животным, принадлежащим еврею или христианину, не должен служить еврею или христианину как погонщик мула, не должен поддерживать им стремя. Если известно, что кто-то из мусульман делает это, он должен быть осужден⁴⁷.

Еще более детализован набор требований, предназначенных муллами для евреев Хамадана в Иране около 1892 года:

Еврей никогда не должен обгонять мусульманина на улице. Ему запрещается громко говорить с мусульманином. Еврейский кредитор должен требовать свой долг с мусульманина в уважительной и трепетной манере. Если мусульманин оскорбит еврея, последний должен молчать, опустив голову⁴⁸.

Если уважение к каждому мусульманину в отдельности было социальным обязательством, невыполнение которого привело бы к неприятностям и, возможно, к суровому возмездию, то неуважение к самой исламской вере, ее священной книге или ее основателю могло считаться преступлением, за которое полагается смертная казнь. Мусульманское право уделяет большое внимание вопросу «зимми, который оскорбляет ислам»: как такое преступление (для него есть специальный термин – сабб) определяется, какие доказательства необходимы для поддержания обвинения, и каково наказание⁴⁹. В целом шииты, а среди суннитов – ханбалиты и маликиты, более суровы в этом вопросе и предписывают виновным смертную казнь; ханафиты и в какой-то степени шафииты занимают более мягкую позицию, ограничиваясь в некоторых случаях поркой и тюремным заключением. Турецкий юрист Эбуссууд-эфенди предписывает смертную казнь только для рецидивистов и публичных правонарушителей и подчеркнуто настаивает на том, что ее не следует применять безоглядно. Явно и настойчиво призывая избегать необоснованности и злонамеренности, он заявляет, что правонарушитель не может рассматриваться как рецидивист «только по слову одного или двух лиц». Рецидив правонарушения должен быть доведен до сведения властей «незаинтересованными мусульманами»; он использует термин бигараз, что можно перевести как «без гнева и пристрастия». «Когда становится очевидным, что это привычное действие, преступник может быть предан смерти». В противном случае «строгой порки и длительного заключения достаточно». Предписывая смерть преступнику, порочащему или принижающему Пророка, Эбуссууд точно так же вносит оговорку, что это применимо, если преступление является публичным и демонстративным, и что неверный не считается виновным лишь на основании того, что высказал «содержание своего неверия», то есть отрицание пророческой миссии Мухаммеда. С этими оговорками зимми, который публично оскорбляет Пророка, должен быть предан смерти, поскольку «не для того даровали мы ему зимму»⁵⁰.

Некоторые искатели мученичества воистину достигли цели своих желаний таким образом. Часто преступниками были сумасшедшие или пьяные; иногда обвинение и наказание могли быть вызваны политической конъюнктурой, общественным давлением или даже частной местью. В целом преследования и суды за это преступление не были штатным явлением, но время от времени они имели место вплоть до XIX века, и страх осуждения, вероятно, играл большую роль в указании зимми на их место. Эдвард Лейн, живший в Египте с 1833 по 1835 год, отмечая улучшения в положении евреев Египта под правлением Мухаммеда Али, отметил: «Сейчас их менее угнетают; но все же они почти никогда не смеют произнести ни слова о тех правонарушениях, когда их несправедливо клянут или бьют арабские или турецкие подонки; немало евреев было казнено по ложному и злонамеренному обвинению в хулении Корана или Пророка»⁵¹.

Известный случай произошел в 1857 году в Тунисе. Еврей весьма скромного положения по имени Бату Сфез был обвинен в оскорблении ислама в состоянии алкогольного опьянения. Если бы его судили по ханафитскому закону, а в то время ханафитский мазхаб был в Тунисе государственным, приговор был бы не слишком суров. Правитель же вместо этого принял исключительные меры, чтобы направить дело в гораздо более строгий маликитский суд, что гарантировало смертный приговор. По мнению наблюдателей того времени, причина состояла в том, что недавно правитель казнил мусульманского солдата за ограбление и убийство еврея. Таким образом, казнь еврейского преступника рассматривалась как необходимая демонстрация беспристрастия⁵². Хотя уголовного преследования за это преступление в большинстве случаев сейчас нет, критика или даже обсуждение ислама немусульманами остается темой весьма чувствительной.

Шииты в Иране были еще нетерпимее, чем их суннитские современники в Османской империи. Изгнание, насильственное обращение и массовые убийства – все три эти явления в суннитских краях были редкостью, а в Иране вплоть до XIX века – характерными чертами повседневности. Западные путешественники часто отмечали жалкое и убогое положение шахских подданных-немусульман. В целом показательно, что, за поразительным исключением Испании и Аравии, исламские режимы были толерантнее в центре, чем на периферии, становясь тем репрессивнее, чем дальше они располагались от сердцевины исламской цивилизации. Немусульманам обычно было легче в Египте или Турции, Сирии или Ираке, чем в Северной Африке и Центральной Азии.

Возможно, самым ярким свидетельством восприятия зимми как низших и бесправных является риторическая демонстрация их в качестве примера дискриминации и неполноценности. Шиитский автор обвинил халифа ‛Умара в дискриминации неарабских мусульман в браке; ограничивая их права по сравнению с правами мусульман-арабов, он обращается с ними «как с евреями или христианами»⁵³. Сирийский историк, отмечая, что североафриканцы, завоевавшие Египет в X веке, пренебрежительно относились к солдатам восточного (не североафриканского) происхождения, заметил, что «наши братья из стран Востока среди них стали подобны зимми среди мусульман»⁵⁴. Дамасский хроникер XVIII века, записывающий арест и грубое обращение янычаров с неким мусульманином шарифом, потомком Пророка, прокомментировал, что с ним обращались «как с каким-нибудь евреем…»⁵⁵. Такое же восприятие отражено в общей формуле клятвы: «[если мои слова неправда], то пусть я стану евреем …».

Наряду с отрицательной стороной есть и положительная. Отношения между этими общинами и мусульманским государством регулируются особым законом, зиммой, и рассматриваются как договор. Коран и хадисы [25]25
  Хадис – термин, обозначающий предание о чем-то сделанном, сказанном, одобренном или неодобренном и т. п. пророком Мухаммедом. Хадисы являются важной составляющей для понимания текста Корана, а также основой исламского права. Сборники хадисов были составлены в VIII–IX вв.; они разные у суннитов и шиитов. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] решительно настаивают на святости договоров и на необходимости уважать жизнь и имущество тех лиц и групп, называемых муахад, с которыми заключен договор (‛ахд). По крайней мере, некоторые ранние юристы рассматривали зимму как форму договора, подпадающего под эти предписания. Показательно письмо, приписываемое знаменитому сирийскому арабскому правоведу аль-Аузаи (ум. 774). Арабский наместник Ливана подавил бунт христиан, а аль-Аузаи обвинил его в неизбирательной жесткости: наместник, по его словам, изгнал с горы Ливан зимми, которые не участвовали в восстании: «Ты убил одних и отправил других обратно в их деревни. Как ты можешь наказывать многих за грехи немногих и лишать их жилища и имущества, когда Бог постановил: “Что каждая душа приобретает, то остается на ней, и не понесет носящая ношу другой” (Коран, 6:164). Лучший совет для соблюдения и следования – это совет Пророка … который сказал: “Если кто-то угнетает муахада и обременяет его сверх его возможностей, то я сам буду его обвинителем [в день суда]”»⁵⁶.

В этом контексте термин муахад явно включает зимми. В более поздних трудах договорному и двустороннему характеру зиммы придается меньшее значение. Зимма скорее рассматривается как уступка, предоставляемая мусульманским государством подвластной ему общности. Но и в этом качестве она по-прежнему является частью священного закона ислама и должна уважаться и защищаться истинным мусульманином. Священный закон придал последователям этих религий определенный статус. Поэтому они имеют на него право в соответствии с Божьим законом.

Закон запрещает им подниматься над этим статусом, но он также запрещает мусульманам третировать их ниже него, и время от времени этот принцип недвусмысленно подтверждался. Рассказывают, что в начале XI века фатимидский халиф Аз-Захир Биллах

издал указ <…> который был зачитан перед народом, выражающий его благие намерения по отношению ко всем и подтверждающий, что все лица, которым доверена власть на службе государства и в отправлении правосудия, должны основываться на том, что истинно, добиваться справедливости во всем, с чем они имеют дело и что их касается, защищать мирных и честных и преследовать беззаконников и нарушителей спокойствия. Он также сказал, что слышал об опасениях среди людей защищаемых религий, христиан и евреев, что их вынудят перейти в ислам, и об их негодовании по этому поводу, поскольку не должно быть никакого принуждения в религии (Коран, 2:256). Он сказал, что они должны устранить эти воображаемые страхи из своих сердец и быть уверенными в том, что они будут пользоваться защитой и заботой и сохранят свое положение защищаемых. Если кто из них желает войти в ислам по выбору собственного сердца и по милости Бога, а не с целью продвижения в службе и приобретения материальных благ, то, возможно, так и будет, и он приветствуется и достоин благословения, а тому, кто предпочтет оставаться в своей религии, но не отступнику, предоставляются защита и безопасность, и в том долг всех членов [мусульманской] общины, чтобы охранять и защищать его⁵⁷.

В следующем столетии, то есть в период Крестовых походов, один правовед вынес решение по вопросу о том, может ли мусульманский правитель выселить своих подданных-зимми. Ответ состоял в том, что да, может, но только при наличии веских оснований, будь то для их собственной защиты или в интересах мусульманской безопасности:

Если имам желает переселить народ защищаемых религий [ахль аль-зимма] со своей земли, ему не дозволено делать это без обоснования, но лишь по закону, если обоснование есть. Обоснование ныне таково, что имам может опасаться за безопасность людей из защищаемых религий от руки неверных врагов [ахль аль-харб], поскольку они беспомощны и не имеют силы, или же он может опасаться за безопасность мусульман от их руки, чтобы они не извещали врагов о слабости мусульман⁵⁸.

Османский фирман султана Мехмеда III, датируемый мартом 1602 года, ясно очерчивает обязанности мусульманского государства по отношению к зимми. Вот начало документа:

Поскольку в соответствии с тем, что Всемогущий Бог, Владыка Вселенной повелел в Своей Книге об общинах евреев и христиан, людей зиммы, предоставлять им покровительство и защиту, а также охрану их жизни и имущества – вечной и общей обязанностью всех мусульман и необходимым обязательством всех государей ислама и почтенных правителей, то необходимо и важно, чтобы моя возвышенная и вдохновленная религией забота была направлена на то, чтобы в соответствии с благородным шариатом каждая из этих общин, что платят мне налог, в дни моего монаршего правления и время моего объятого благоденствием халифата, должны жить в мире и спокойствии и заниматься своими делами, и никто не помешал бы им в этом, и никто не причинял бы вреда им самим или их имуществу в нарушение заповеди Божией и святого закона Пророка⁵⁹.

Необходимость соблюдать священный закон, по которому устанавливается и защищается статус зимми, была общей заботой мусульманских правоведов и даже правителей. Османский период, о котором благодаря сохранившимся архивам мы очень хорошо осведомлены, дает многочисленные примеры успешных обращений представителей меньшинств к представителям правопорядка для защиты от насилия толпы. Иногда силы закона и силы охраны порядка могли находиться не в полном согласии, и бывало, что меньшинства искали защиты у одних от других. В центре османской провинции закон и порядок были представлены, соответственно, кази, судьей, и вали, наместником. Одного поддерживали улемы, другого – вооруженные силы. Мы видим, что в одно время представители меньшинств обращаются за помощью к праведному судье против деспота-правителя, а в другое время призывают правителя, придерживающегося справедливых взглядов, спасти их от подстрекательства фанатичных улемов. В число последних лишь изредка входил такой назначаемый правительством чиновник, как кази, и чаще всего зимми могли рассчитывать на поддержку как административных, так и религиозных властей. В последующие века, когда самой власти не хватало возможностей, чтобы поддерживать порядок или обеспечивать соблюдение закона, проблемы возникали все чаще.

Иногда, когда происходили преследования, мы видим, что их зачинщики были озабочены тем, чтобы оправдать свои действия в терминах священного закона. Обычным аргументом являлось то, что евреи или христиане нарушили договор, выйдя за пределы определенного им места. Таким образом они нарушили условия договора с исламом, и исламское государство и его люди больше не были им связаны.

Эта забота проявляется даже в литературе, яростно атакующей зимми. Особенно поучительно в данном отношении антиеврейское сочинение Абу Исхака, написанное в Гранаде в 1066 году. Это стихотворение, которое, как говорят, сыграло важную роль в провоцировании антиеврейских выступлений того года, содержит следующие важные строки:

 
     Нет нарушения веры в том, чтоб убивать их,
     Зато оно сразу появится, если их оставлять в живых.
     Это они нарушили заключенный с ними завет,
     И раз вы – против нарушивших, то вашей вины здесь нет.
     Как они могут ссылаться на какой-то там договор?
     Мы – незаметны, они же – везде кишат с давних пор!
     Мы смиренны, унижены, а на лучших местах – те,
     Кто словно бы прав, а мы теперь – блуждающие в темноте!
     Не будьте же снисходительны к злодеяниям против нас
     Вы для них – залог безопасности в их делах всякий час,
     Но Бог наблюдает и видит, и он на помощь придет,
     Победа за нами, ибо мы – Божий народ⁶⁰.
 

Автор стихотворения выражает главным образом свое возмущение, но, в отличие от антисемитов христианского мира, Абу Исхак даже в своем негодовании не отказывает евреям в праве на жизнь, на средства к существованию и исповедание своей религии. Как юрист он осознает, что эти права гарантированы священным законом и включены в зимму, юридически обязательный договор. Абу Исхак не стремится оспорить или ослабить силу договора. Наоборот, он старается уверить своих читателей, а заодно, несомненно, и себя в том, что, грабя и убивая евреев, они не будут действовать незаконно, то есть не будут нарушать освященных законом ислама установлений и тем самым подвергать опасности свои души в загробной жизни. Именно евреи, утверждает он, нарушили договор, который, таким образом, перестал быть обязательным для мусульман. Мусульмане и их правители освобождаются от своих обязательств по зимме и, следовательно, могут нападать на евреев, убивать и грабить их без нарушения закона, то есть без греха.