Текст книги "История молодой девушки"

Глава VII
О том, как после отъезда сестры рыцаря Ламентор заявил, что ему нравится эта земля, и приказал остановиться здесь для ночлега

Все были опечалены этим несчастьем. Но Ламентор, не забывший, почему он оказался здесь, отер глаза от навернувшихся на них в связи с отъездом дамы слез, и подошел к своей даме и ее сестре, говоря:

– Пойдемте, сеньора, мы больше ничего не можем сделать для погибшего.

И, взяв ее за руку, направил своих людей к избранному им мес ту и сказал им, что надлежало сделать. А сам с двумя дамами пошел на берег вот этой реки.

Смотря на нее и беседуя, они дождались того, что очень быстро был раскинут богатый шатер и накрыт изобилующий яствами стол.

Потом они отдыхали допоздна, дожидаясь возвращения носилок, и поскольку двигаться дальше было уже поздно, решили здесь переночевать, не подозревая, что фортуна заставит их остаться здесь навсегда.

Белиза, ибо так звали ту сеньору, которая была в тягости, заснула еще до возвращения носилок. Проснувшись в расстроенных чувствах, что не укрылось от глаз Ламентора, она с любовью обвила его шею руками и сказала:

– Нет, лучше вот так!

Он понял, что это она сказала еще во сне, и спросил, что же она видела.

– Я видела, сеньор, – отвечала она, – что нас с вами связывала нить, которую я оборвала, и поэтому не могла вас больше видеть.

Ламентор почувствовал, что эти слова пронзили ему сердце. Они очень его опечалили. Ему казалось, что душа Белизы предчувствовала поджидавшее их горе. Она же, увидев, как он изменился в лице, спросила:

– Почему мои слова вас так огорчили?

Он решил не привлекать ее внимания к грустным предчувствиям, учитывая ее состояние, и ответил:

– Должен вам признаться, сеньора, хотя мне бы не хотелось говорить вам об этом, что на меня просто накатил приступ тоски. Но это никак не связано с вами, так что простите меня. Но поскольку сны отражают то, что происходит в нашем воображении, то, когда вы сказали, что больше меня не увидите, то усомнились в моей любви к вам, а вы можете быть вполне в ней уверены.

Уста Белизы растаяли в улыбке, и этого было достаточно Ламентору, чтобы успокоиться. Она же подошла к нему и сказала:

– Мне уже поздно в вас сомневаться! Я вас прощаю, но сегодня, кажется, такой несчастливый день, что все время с нами что-то случается!

Так они провели день до заката солнца, который, по причинам, о коих вы услышите позже, был в тот день намного печальнее его восхода.

Глава VIII
О том, как у Белизы начались роды, и, родив ребенка, она умерла

Ночью, когда все уже отдыхали, Белиза почувствовала схватки, становившиеся с каждым разом все сильнее, и позвала сестру, которая спала на небольшой кровати неподалеку. Когда та проснулась, Белиза сказала ей, что чувствует себя все хуже и хуже. Госпожа Аония, ибо так звали младшую из сестер, подняла на ноги служанок и одну почтенную женщину, опытную повитуху, которую Ламентор привез с собою, так как, когда они уезжали, Белиза была уже в тягости и, поскольку этого уже нельзя было скрыть, он и вынужден был взять ее с собою в чужие земли. Два юных существа, любившие друг друга, не нашли лучшего лекарства от любви, чем изгнание.

Белиза, любившая Ламентора больше всего на свете, велела служанкам перенести себя со своего ложа на кровать сестры и просила не будить Ламентора, нуждавшегося в отдыхе.

Так что что все было сделано, насколько возможно, тихо и осторожно. Большая часть ночи прошла в том, что женщины пытались помочь Белизе и умерить ее боль. Но госпожа Аония, видя, что сестра страдает все сильнее и сильнее, спросила:

– Госпожа сестра моя, не хотите ли, чтобы я разбудила моего брата?

– Не надо заставлять его страдать вместе со мною, – отвечала та. – Если Бог даст, боль моя пройдет, и пусть хотя бы он отдыхает.

– Если Бог даст, – вмешалась почтенная женщина, – потому что роды не должны бы начаться так рано! Должно быть, это от путешествия или перемены мест.

Уже скоро должна была забрезжить заря, а боль не стихала, а наоборот усиливалась. Белиза с трудом могла ее вынести и уже несколько раз теряла сознание. Первый раз, когда это случилось, она перенесла это очень стойко. Второй – так же. Но после третьего раза ей стало так плохо, что она едва могла говорить.

Придя в себя, она посмотрела в сторону сестры и сказала:

– Теперь я не против, чтобы его позвали.

И поскольку, сказав это, вдруг почувствовала себя лучше, то успела остановить сестру, собравшуюся позвать Ламентора:

– Но не зовите его. Мне, кажется, лучше.

Долгое время так страдала Белиза. И так как ее богато расшитая рубашка испачкалась от лекарств, которые ей давали, она сказала ухаживавшим за нею женщинам:

– Наденьте на меня другую рубашку, нельзя мне умирать в этой.

При этих словах госпожа Аония расплакалась. А Белиза, посмотрев на сестру, также стала плакать. Она хотела ей что-то сказать, но ей помешала возобновившаяся боль. Почтенная женщина, увидев, как она страдает, приказала ее приподнять. И когда сестра к ней подошла, Белиза сказала:

– Не знаю, что со мною.

Но схватки усилились и стали столь частыми, что Белизу приподнять не удалось, и ее просто усадили в кровати. К несчастью, вскоре она оказалась на грани смерти, и уже стала терять дар речи. Подняв глаза на сестру, она из последних сил проговорила:

– Позовите его! Позовите!

Госпожа Аония, плача, пошла будить Ламентора, спавшего сном праведника, и сказала:

– Вставайте, сеньор, вставайте, от вас уводят Белизу.

Ламентор быстро соскочил с постели и протянул руку к кинжалу, лежавшему у изголовья. Но увидев, что все плачут возле кровати Аонии, на которой сидела поддерживаемая женщинами полумертвая Белиза, он подошел к ней и спросил:

– Что случилось, сеньора?

И залился слезами и омочил ими свое лицо и лицо Белизы.

И тогда Белиза устало подняла руку и отерла рукавом рубашки его слезы. Но, уже не владея собою, тут же упала на подушки. Потом, остановив взгляд на Ламенторе, словно желая запомнить его навсегда, сказала: «Все кончено». И медленно закрыла глаза, и казалось, что ей тяжело оставлять его одного.

Не в силах лицезреть это, Ламентор как подкошенный упал у другого конца кровати и пребывал в таком состоянии длительное время.

Тут почтенная женщина услышала, что в кровати плачет ребенок. Она подошла поближе и обнаружила только что родившуюся малютку, которая горько рыдала. Взяв ее на руки и глядя на нее заплаканными глазами, она сказала:

– Несчастная вы малышка, родившаяся с плачем по собственной матери! Как мне воспитать вас, чужестранку в чужой земле! Да, кто таким образом выходит из моря, проведет всю жизнь в бурях!

Но, зная, как обращаться с детьми, она приказала привести ребенка в порядок и сама всем руководила, так как у Ламентора и сестры усопшей были в тот момент другие обязанности. Поэтому все должное было сделано под присмотром почтенной повитухи.

Глава IX
О том, как Аония оплакивала свою сестру Белизу

Госпожа Аония, вспомнив, как сестра погибшего на поединке рыцаря его оплакивала, нашла этот обычай весьма достойным и заслуживающим подражания, хотя в ее стране ему не следовали. Бросившись на тело сестры, она разорвала свой головной убор и распустила свои прекрасные волосы, настолько длинные, что они покрыли ее саму и Ламентора, который также казался мертвым. И действительно, он так любил Белизу, что, глядя на него, можно было подумать, что он погиб.

Потом Аония стала говорить со скорбью в голосе:

– Горе мне, юной девице! Осталась я без помощи в чужой земле. Без родных, без знакомых, без радости! Как же вы, госпожа сестра моя, могли меня оставить одну так далеко и в таком месте! Чтобы вам не было одиноко, вы уговорили меня покинуть родные места, а сами покинули нас, и теперь одиноко стало мне! О я несчастная! Не для такой судьбы готовила меня мать! Сестра моя обманулась, а я расплачиваюсь за этот обман! Какая несправедливость, господин рыцарь, была мне причинена здесь перед вами!

Скольким девицам вы помогали, и только мне нет помощи ниоткуда! Что же мне делать, бедной? Куда мне деться?

И опять бросилась на тело сестры.

Когда она упомянула рыцаря, он очнулся, пришел в себя и, увидев вокруг себя столько слез и горя, на какое-то время лишился речи. И, видя, как убивается госпожа Аония, сделал над собою усилие и, стараясь ее утешить, сказал:

– Крепитесь, сеньора, видно, фортуне захотелось, чтобы вас утешал тот, кто сам безутешен!

Он поднялся, хотел что-то сказать Аонии, но не мог вымолвить ни слова. Вдвоем они стали рыдать, время от времени обращая друг к другу горькие слова, внушенные болью и прерываемые плачем.

Было ясное утро.

И случилось так, что к мосту подъехал рыцарь. Он приехал издалека по поручению дамы, которая его любила, он же питал в отношении ее скорее чувство долга, чем сердечную привязанность.

Не найдя никого на мосту и услышав неподалеку громкие рыдания, он решил, что за этим скрывается какая-то тайна и страдание, и поэтому направился на эти звуки. Увидя богатый шатер и много плачущих как внутри, так и вне его, он спросил проходившего мимо слугу, что случилось. Тот все ему рассказал. Тогда рыцарь спешился и, послав впереди себя оруженосца Ламентора, вошел вслед за ним в шатер.

И войдя, увидел госпожу Аонию, прекрасную в своем страдании. Роскошные длинные распущенные волосы покрывали ее всю, а часть их, омоченная ее слезами, даже падала ей на лицо.

Его сразу охватила страсть к ней, и ему расхотелось совершать подвиги в честь какой-либо другой дамы. И поскольку любовь вошла в его сердце вместе с жалостью, ему вначале показалось, что он испытывал к Аонии только сострадание. Но чем больше он смотрел на госпожу Аонию, тем больше проникался к ней любовью, и вскоре не только и думать забыл о другой, но даже раскаялся, что зря потратил столько времени, служа ей.

Так он оказался в плену у Аонии и потом погиб из-за нее, ибо он-то и есть один из двух друзей, о которых пойдет речь в нашей истории. Поэтому-то мой отец и говорил, что любовь этого рыцаря погибла там же, где и родилась, но всему свое время.

Глава X
О том, как Нарбиндел, приехавший сразиться с охранявшим переправу рыцарем, услышав плач, доносившийся из Ламенторова шатра, вошел туда, дабы утешить плачущих

Ламентору уже доложили о приезде рыцаря, и вскоре он увидел его рядом с собой, произносящего слова утешения. Ламентор выслушал их так приветливо, как только мог, не потому что нуждался в них, а потому что не хотел, чтобы рыцарь задерживался. Но когда по истечении некоторого времени Ламентор понял, что гость и не собирается уходить, он сделал над собою усилие и сказал:

– Господин рыцарь, благодарю вас за сочувствие. Дай Бог, чтобы я смог вас принять при более благоприятных обстоятельствах. Мы скитальцы, и наше пристанище не больше того, что вы видите. Здесь нет еще одного помещения ни для печали, ни для нас самих. Вам, сеньор, нужно продолжать свой путь. Так по крайней мере вы избежите столь неприятных зрелищ, ибо всегда тяжело созерцать чужое горе. Простите меня, но ничем более не могу вам служить.

Но рыцарь, переведя взгляд на госпожу Аонию, сказал:

– Мне некуда идти.

И, чувствуя, что оставляет возле нее свое сердце, залился слезами.

Но, видя, что там действительно, кроме этого большого шатра, был раскинут еще только один маленький, он понял, что Ламентору в самом деле негде разместить посторонних, хотя он уже в своем сердце себя таковым не считал. Поэтому, поднявшись, он продолжил свои слова:

– Жаль, что я не могу унести с собой хотя бы часть вашего горя, сеньор, куда бы я ни пошел. Я бы с удовольствием помог вам его перенести. Но вы, сеньор, являетесь рыцарем и, более того, прибыли издалека, как я узнал от вашего слуги. Так что, наверно, это не первое несчастье на вашем пути, ибо даже те, кто никогда не выезжает из родных мест, сталкиваются с горем каждый день и каждый час.

И, сказав ему, что всегда будет к его услугам, простился с ним, глядя на госпожу Аонию, и направился к выходу. Пройдя немного, он с трудом оторвал взгляд от девушки.

Итак, он вышел из шатра, и мы пока расстанемся с ним до лучших времен.

Глава XI
О том, как была погребена Белиза, и о плаче над ней Ламентора

Ламентор вновь погрузился в рыдания, ибо у него к тому было немало причин. Они с Аонией плакали долго, так что солнце уже перевалило за полдень, когда почтенная женщина, которую с этих пор стали звать няней, так как она стала растить малышку (эта женщина была уже в годах и отличалась большими познаниями), подошла к ним и сказала:

– Господа, у вас еще будет довольно времени поплакать, так как в этих краях, по-моему, не меньше печали, чем в наших. Оставьте слезы, сеньор, сейчас вам надо помнить, что вы мужчина, а вам, сеньора, забыть, что вы женщина. Помните, что огромное горе коснулось всех нас, и надо не только уметь переносить его, но еще и утешать друг друга. И, поскольку наша боль останется с нами навсегда, будем утешаться тем, что сами мы еще живы. Мертвых надлежит похоронить, нужно сделать все необходимое. Это последнее из того, что живые могут для них сделать. Если мы и дальше будем удерживать тело госпожи Белизы на земле, то тем самым будем насильственно противиться ее уходу. Вероятно, ей неприятно, что мы отказываем ей в том, что ей положено по праву: ведь больше она никогда нас ни о чем не попросит!

Кончив эту речь, сопровождавшуюся всеобщими слезами и болью, она взяла госпожу Аонию под руку и отвела ее в маленький шатер. Потом она отвела туда и Ламентора, а затем сделала все, что требовал обычай.

Но Ламентор не захотел, чтобы тело Белизы увозили куда бы то ни было. Он приказал, чтобы ее похоронили там, где она умерла, потому что решил, что, пока он жив, никуда из этих мест не уедет. И так оно и было на самом деле.

А в землях, откуда они прибыли, было принято, чтобы перед тем, как предать тело земле, все близкие родственники целовали его последним целованием в лицо, а самые близкие – в ноги, и последним это должен был сделать близкий родственник (возможно, это было задумано как прощальное напутствие). Закончив все приготовления, няня позвала Ламентора и госпожу Аонию.

Они пришли. Но госпожа Аония опять припала к лицу своей сестры и, поцеловав ее, громко сказала:

– В родной земле многие бы целовали тебя последним целованием, не то что здесь!

Тут она стала царапать свое прекрасное лицо, и все начали дружно плакать. Каждый вспоминал свою боль и целовал Белизу в ноги.

Ламентор, страдавший как никогда, после многих вздохов, вырвавшихся из его груди, собираясь выполнить прощальный обычай, произнес такие слова:

– Ах, госпожа Белиза, что мне сказать вам на прощание? Из-за меня вы покинули свою землю и свою мать! Кто вас разлучает со мной здесь на чужбине и заставляет меня страдать? Вы не могли мне желать такого зла. Какой-то страшный рок проникся завистью к тому, что вы сделали меня самым счастливым человеком на свете, обрушился на меня и превратил меня в самого несчастного. Он же предназначил вам быть погребенной в чужой земле! Но он же сулит и мне быть погребенным дважды: в вашей могиле остается моя душа, а потом эта же земля примет и мое тело. Разве не была прочной нить, связывавшая нас друг с другом? Зачем вы разорвали ее без меня? Разве вы не знали, что я не смогу существовать без вас? Мне сказали, что вы просили не будить меня ночью, когда вам стало плохо. Вы не хотели, чтобы меня лишили покоя, но сами своим уходом отняли его у меня на всю жизнь. Мало того, что меня постигло такое страшное горе, оно еще и обрушилось на меня так ужасно! Меня не позвали, чтобы я вас не видел, и в свой смертный час вы тревожились обо мне! Вы хотели осушить мои слезы, но жестокий рок не захотел этого: ваша рука безжизненно упала, уже не слушаясь вас. Когда вы остановили на мне прощальный взгляд, ваша душа отошла в мир иной. И, кажется, прощаясь навечно, вы сказали: «Все кончено!» Но и в таких страданиях вы не забыли мне оставить небольшой подарок. Но, уходя от нас, вы не могли знать, что боль моя не пройдет никогда, и поэтому так распорядились моей судьбой. Мне же по моим летам больше бы подошел путь, избранный, вами, теперь же я стал на путь печали. И раз я остаюсь на земле, чтобы предаваться горестям, то лучше им терзать меня одного, а не нас обоих.

Сказав это, он исполнил обычай.

Няня, видя, что кроме нее некому было следить за тщательным соблюдением похоронных обрядов, взяла в руки богато расшитое полотенце и закрыла им лицо Белизы, сказав: «Теперь все, кто ее любил, не должны смотреть на землю, где покоится ее тело. Надо смотреть на небо, где нашла приют ее душа».

Если бы можно было умерить боль словами, то слова няни как раз бы подошли для этого. Итак, Белизу похоронили.

Оставим на время Ламентора, который сделал многое так, как желала Белиза, ибо, поскольку я рассказываю вам историю двух друзей, то боюсь, как бы она не оказалась слишком обширной, потому что о них мне еще предстоит поведать многое, так что не следует отвлекаться по пути.

Глава XII
О том, что приключилось с вышедшим из шатра рыцарем, сраженным красотою Аонии

Возвратимся к рыцарю, который вышел из шатра столь опечаленным, что не находил себе места, и, спешившись, уселся под ясенем неподалеку от моста через реку. И, чтобы чувствовать себя спокойнее, велел оруженосцу увести своего коня пастись куда-нибудь подальше, так как боялся, что оруженосец, видя своего рыцаря в таком состоянии, может что-то заподозрить и рассказать об этом Акелизии – так звалась девица, служа которой, он оказался здесь, как вы слышали, и у которой было много влиятельных друзей, а поскольку она желала ему величайшего блага, то ее знакомые должны были непременно видеть его при деле и в трудах.

Поэтому ей сообщалось все о его занятиях, и иногда то, что она замышляла ему на благо, оборачивалось для него злом, ибо при всей своей заботе она часто получала грустные для себя известия и предвкушала его печальный конец.

Пока рыцарь сидел под ясенем, он многое перебрал в своей памяти, и ему стало казаться, что у него не было причин оставлять Акелизию. С другой стороны, он не мог отрешиться и от любви к Аонии. Итак, за него сражались между собою красота и долг и ждали, кто же из них одержит победу, но в таких случаях побеждает тот, кто находится ближе.

Мой отец говаривал, что долг терпит поражение, потому что не может удовлетвориться любовью, а красота побеждает, потому что она всегда рада любви.

Глава XIII
В которой рассказывается, кто такая Акелизия и что произошло между рыцарем и его оруженосцем

Акелизия была у своей матери одной из двух дочерей, и мать любила ее больше, чем саму себя. Она была очень красива, но своей жертвенностью во имя рыцаря обязала его совершить такие подвиги, что он должен был отказаться от всего и только служить ей. Она же отдала ему все, кроме своей красоты. Кажется, она так любила его, что была не в силах ждать, пока в нем постепенно разовьется ответное чувство, а решила отдать ему все сразу. А он, хотя и был ей обязан, не любил ее.

Ведь в сравнении с женщинами мужчины и любят иначе, и доказывают свою любовь они не ласковыми взглядами, а многотрудными подвигами. Они суровы по своей природе и вечно пребывают в делах.

Мы же, нежные от рождения, заняты другим. Но если бы они стали с нами спорить, то кто бы из нас оказался прав? Что такое любовь, если не душевная склонность? Ее нельзя ни навязать, ни завоевать силой, так что наши взгляды стоят для любви больше, чем их подвиги. Однако к несчастью женщин и к счастью мужчин считается, что мужчину привлекает трудность в завоевании женского сердца, а женщину покоряет храбрость завоевывающего ее мужчины. Но кто может сказать, в чем состоит закон любви и есть ли у любви законы?

Ведь этот разлад между чувством и долгом привел многих к тяжелому концу, в том числе и того рыцаря, о коем речь. И не зря потом Акелизия, воздев руки, взывала к небу, моля о мести.

Но он в конце концов решил ее оставить, ибо, помимо того, что госпожа Аония показалась ему самой прекрасной из когда-либо виденных им женщин, поскольку она приехала издалека и была здесь чужестранкой, она должна была, как ему казалось, ответить на его чувства. И хотя эта надежда была очень слабой, она все-таки его поддерживала. Так же, как тень от предмета становится больше, если он весь освещен солнцем, так и любовь сильнее там, где есть препятствия. К тому же человек всегда склонен преувеличивать всякую надежду. Трудности, преграждающие путь к желаемому, придают любви большую силу, так что человек ради нее идет на смерть или неизбывное горе, что и случилось с этим рыцарем, который стал заботиться только о том, как бы расстаться с оруженосцем, да так, чтобы не навлечь на себя подозрений и получить возможность жить, следуя склонностям своего сердца.

Он очень хотел избавиться от оруженосца, потому что тот был из людей Акелизии и не смог бы равнодушно смотреть на то, как его господин ее бы покинул. Он всегда говорил рыцарю, что тот должен на ней жениться, ибо она была очень знатного происхождения и унаследовала земли, в которых рыцарь мог бы провести последние дни своей жизни, когда уже не сможет достойно сражаться на поединках.

Но наконец рыцарь подозвал к себе оруженосца и имел с ним длительную беседу. Помимо всего прочего он сказал, что ему самому было бы неудобно извещать госпожу Акелизию, что предназначенное для него испытание не состоялось. И не с руки появляться к ней в качестве дурного вестника. Поэтому он отправляет к ней оруженосца, а сам будет поджидать его в замке неподалеку и ждать вестей от своей дамы: может быть, раз одно испытание не состоялось, она предложит ему другое.