Текст книги "История молодой девушки"

Глава III
О том, как дама рассказывает девице о своем приезде в эти края

– О горе мне, – начала она, – чтобы еще больше растравить душу, я вспоминаю о чужих несчастьях, будто мне не хватает своих собственных, а ведь их было столько, что я сама удивляюсь, как мне удалось столько вынести!

Я не случайно показалась вам грустной как вблизи, так и издали, а если бы вы узнали подробности моих несчастий, то сочли бы, что мне надо быть еще печальней. Но длительная боль, которую мне приходится переносить, сжалилась над моим телом, и оно постепенно свыклось с нею.

Из-за того я и жалуюсь на свое тело, что нет никаких страданий, к которым бы оно с течением времени не притерпелось.

Вот уже много лет, как я не живу для себя самой и как оказалась в этом уединении, скрываясь от тех, для кого всегда неизменно всходит и заходит солнце.

Хорошо, что вы также любите грусть, потому что так мы утешим себя, безутешных, ведь бывает, что клин клином вышибают, и говорят, что не было бы счастья, да несчастье помогло.

Я не общаюсь с теми, кто здесь живет, и никогда мне не хотелось заговорить здесь ни с кем, но, увидев вас, я прониклась к вам сочувствием. Заговорив с вами, я стала приглядываться к вам. И чем больше на вас смотрю, тем больше мне хочется продолжать это занятие!

Ваши слова показывают, что ваше сердце охвачено великой скорбью. Я вижу, как слезы изменили ваше лицо, созданное не для них, и понимаю, сколько не бесследно прошедших горестей выпало на вашу долю.

Вы молоды, и вам бы надо жить и радоваться. Но на вашем пути еще в юности стали беды, а меня они терзают и в старости.

Мне бы хотелось более подробно узнать о ваших несчастьях, ибо ваш рассказ лишь расстроил меня. Но если вам легче не касаться их, пусть все будет так, как вам хочется. Хотя раз уж вам не удалось избежать бед, то не надо обходить их молчанием. А страдание, хоть и причиняет нам боль, все-таки делает нас лучше.

Пусть это будет утешением нам, несчастным женщинам, ведь у нас нет тех средств для борьбы со злом, которыми располагают мужчины.

Потому что за то время, что я живу, я поняла, что для мужчин нет горя. Горюют лишь женщины, так как горе, видя, что мужчины странствуют по городам и весям, что они вечно в заботах и вечно что-то меняется в их судьбе, то подступает к ним, то отступает от них, обращаясь к бедным женщинам, которые не любят постоянных изменений и не знают, куда скрыться от своих бед.

Вообще-то, поскольку беды поражают своей горечью, они должны были бы обрушиваться на мужчин. Но, не преуспев в этом, поспешили к нам как более слабым. Так что мы не просто страдаем – мы переносим такие испытания, которые нам и не по плечу.

А мужчинам есть о чем думать и помимо женщин, так что они привыкли ни во что не ставить и их чувства. А каково сносить это женщинам и становятся ли они от этого еще печальней или нет, может сказать лишь тот, кто знает, как горько бывает скрывать истину.

Тут из глубины моей утомленной души вырвался тяжкий вздох. И она, почувствовав, что я пыталась его сдержать, взяла меня за руку и стала говорить, словно обо мне:

– Все книги изобилуют историями о молодых девушках. Когда мне было столько лет, сколько сейчас вам, я жила в доме своего отца. В долгие зимние вечера я вместе с другими женщинами пряла и сматывала шерсть, и часто, чтобы вечера казались короче, а работа легче, кто-нибудь из нас начинал рассказывать различные истории. И была у нас в доме одна уже старая женщина, многое повидавшая и о многом слышавшая, и так как она была старше других, то и считала, что больше других имеет право говорить.

И она рассказывала нам о странствующих рыцарях. И, узнав об опасностях и злоключениях, которым они подвергались ради благородных девиц, я стала жалеть их. Мне казалось, что великолепно вооруженный рыцарь, едущий верхом на прекрасном скакуне по берегу прозрачной реки, не может быть столь печальным, как бедная девица у себя в светлице, томящаяся в четырех стенах неприступной твердыни под стражей вечно бодрствующих воинов.

Как много сделано, чтобы лишить девушек всех желаний, и как мало, чтобы оградить их от бед!

Но рыцари умеют казаться печальнее, чем на самом деле, в то время как девицам положено скрывать свою тоску. По крайней мере, если бы я после стольких бед могла начать жизнь сначала, я бы легче перенесла многие разочарования в любви, потому что незачем убиваться ради того, кто вовсе не убивается ради вас. Другими словами, не надо горевать об этом или же надо хотя бы уметь скрывать свою боль.

Я говорю об этом, сеньора, памятуя, при каких словах вы тяжело вздохнули, ибо вы, насколько можно, стараетесь скрыть от меня тайны своего сердца, но я думаю, что и ваша жизнь отравлена каким-нибудь любовным безумством, иначе трудно понять, почему в таком возрасте вы так страдаете.

Мужчины и не думают о том, как терзаются из-за них женщины, так как привыкли к этому и не обращают на это внимания.

Я могу вам с полным правом сказать это, хотя мы лишь недавно знакомы, потому что я старше вас и потому что это правда, а правду и скрывать нечего.

Сколько девиц, брошенных своими возлюбленными, уже приняла земля, и сколько влюбленных рыцарей, настрадавшихся по другим девицам и брошенных ими?

Книги изобилуют историями девиц, оплакивающих отъезд своих возлюбленных, а те не просто отъезжали, а еще и резво пришпоривали коней, так как вовсе не собирались убиваться по своим подругам.

Не такими оказались двое друзей, о которых и пойдет речь в обещанной мною истории. Только у них еще сохранялось утраченное другими понятие о чести. Я думаю, что поэтому злопыхатели и задумали предательски погубить их.

Ведь зло не просто борется с добром – оно не хочет, чтобы о добре даже вспоминали. А мой отец, рассказывая, на какую низость пошли недруги, чтобы погубить двух рыцарей, говорил, что предпочел бы и не знать об этом, ибо он пришел в мир, когда рыцарей уже не было и в помине, и до самой смерти жалел об этом.

Но если тяжко было перенести гибель двух друзей, то еще тяжелее было узнать о гибели двух девиц, которых горе довело до того, что не только рыцари погибли из-за них, но случилось так, что и сами они простились с жизнью.

Два друга по отношению к девицам и себе самим выполняли свой долг и обеты, данные ими при посвящении в рыцари. Они должны были хранить верность своему слову, даже если бы на их пути встретились другие девушки. А девицы погибли во имя того, что более всего ценится нами, и никому другому таких жертв не принесли. Так что раз девушки превзошли в душевном величии юношей, то и смерть двух подруг перенести труднее, хотя я страдаю из-за тех и других: из-за одних – потому что это женщины, из-за других – потому что они не похожи на других мужчин.

Эти слова я обращаю к вам и к себе самой, так как мой сын тоже был мужчиной.

Глава IV
О том, что дама поведала девице

Тут по лицу ее потекли слезы, и она с трудом проговорила: – Простите меня, госпожа моя (а в силу своего возраста я могла бы назвать вас дочерью), вам еще неоднократно придется увидеть мои слезы, хотя и вам они, должно быть, не чужды, ведь неслучайно вы ищете места, подобные тому, где мы находимся сейчас. А говорят, что в прежние времена здесь было много благородных рыцарей и прекрасных девиц, и до сих пор пастухи находят здесь обломки оружия и драгоценности, так что ныне эта долина кажется жалкой тенью себя самой в дни прошлого величия.

Не знаю, к чему нас приведет этот всеобщий разлад.

Когда-то в этих местах было много народу, а теперь они опустели, и вместо людей здесь обитают хищные животные. Одни бросают то, что подбирают другие. И зачем столько изменений на одной земле?

Но кажется, что и сама земля меняется, потому что время ее радости прошло, надвигаются дни ее печали. Когда-то она была обильно заселена людьми и украшена великолепными зданиями, теперь же покрылась густыми зарослями, взращенными безыскусной природой.

Еще кое-где в этой долине встречаются и другие деревья. Прошло уже много времени с тех пор, как за ними никто не смотрит, и их кроны выглядят уже не такими, как когда за ними ухаживали заботливые руки садовников и природа отдавала людям свои прекрасные плоды.

В этой долине все полно грустных воспоминаний для того, кто слышал, что здесь произошло в былые времена, когда и представить себе было невозможно, во что это должно было превратиться. Но так все и бывает, одно превращается в другое, хотя и не было создано для этого, и избежать этого нельзя.

И двое друзей, пустившихся искать подвигов и приключений, надеялись угодить двум прекрасным девицам, не подозревая, в какую западню угодили на самом деле. И прекрасные девицы, облачившиеся в ожидании счастья в лучшие одежды, чтобы показаться двум друзьям-рыцарям, не знали, что покажутся им в последний раз.

Не ведаю, какой стеной Парки отгораживают нас от жизни так, что мы не видим того, что происходит у нас на глазах.

Все меняется, и трудно объять умом эти перемены; беды приходят к нам, когда мы меньше всего их ожидаем, и нам становится больно вдвойне при мысли о счастье, которое мы теряем, и о горе, которое обретаем!

Тут она горестно вздохнула, и мне показалось, что ей хотелось что-то еще добавить к своим словам. Но она сказала:

– Но уже пора выполнить мое обещание, а то моя боль все время уводит меня в сторону. Это случилось в апреле, когда деревья набирают цвет.

Глава V
О том, что Ламентор претерпел там, где причалил его корабль, его поединке с рыцарем, охранявшим мост, и прочих происшествиях

Говорят, что из дальних стран когда-то давно прибыл сюда благородный и знаменитый рыцарь. Его корабль пристал к берегу там, где эта река впадает в море.

На этом корабле было много богатства, но главное, что с рыцарем явились две красавицы-сестры, одну из которых он любил больше всего на свете. А чтобы она меньше страдала от разлуки с Родиной, рыцарь взял с собой и младшую сестру той дамы, из-за которой ему пришлось отъехать в чужие земли.

Передавали, что они были дочерьми очень знатного человека. Со временем это стало известно от странствующих рыцарей, которых в ту пору было немало. Но это долгая история.

Ламентор, ибо так здесь называли этого рыцаря, стал собирать сведения об этих местах и людях, здесь живущих, так как по многим причинам хотел обосноваться в немноголюдном месте. И в одно прекрасное утро он сошел с корабля на берег вместе со всем своим богатством и направился в эту долину, так как его слуги уже все здесь для него приготовили.

В роскошно украшенных носилках, привезенных Ламентором на корабле, следовали сестры, старшая из которых должна была скоро родить. Утро было так прекрасно, что земля, казалось, принимала путников в свои объятия. Все радовало их глаз. Был апрель: цвели деревья, и до сих пор молчавшие птицы вспоминали свои прошлогодние ссоры и наполняли веселым щебетом долину. Это вы можете себе представить, ведь они и сейчас щебечут так же.

Скитальцы находили отраду то в одном, то в другом, потому что Ламентор готов был сделать все, чтобы его возлюбленная и ее сестра забыли тоску по родным местам и тяготы морского путешествия.

Когда они подъехали к мосту недалеко отсюда, стоявший близ него оруженосец окликнул их и сказал:

– Господин рыцарь, если вы хотите проехать через этот мост, выбирайте одно из двух: либо вы согласитесь, что нет на свете прекраснее той дамы, которой служит охраняющий этот мост рыцарь, либо ваш спор решит поединок.

– Мне бы хотелось вначале о многом спросить, – отвечал Ламентор. – Как можно судить о красоте дамы, не зная, кто она? Но вообще-то не это меня интересует, ибо у меня также есть дама сердца, которую я люблю больше всего на свете. Это я могу сказать о себе, а что касается вашего господина, то причины, по которым он охраняет эту переправу, он может оставить при себе. Может быть, ему эта дама и кажется самой красивой. Так что, добрый оруженосец, вы должны ему сказать, что лучше бы он пропустил меня безо всякого поединка.

Оруженосец, уже разглядевший двух дам, которые ему показались прекраснее всех, кого он когда-то видел, сказал:

– Ему бесполезно все это передавать, потому что он стал настолько высокомерным, что говорить с ним невозможно. Причина его гордыни заключается в том, что через восемь дней исполнится три года, как он охраняет этот мост, и за это время ему не встретился ни один рыцарь, которого бы он не одолел. А через этот мост хотели переправиться очень и очень многие. И скоро кончается срок, назначенный ему самой прекрасной из девиц, живущих в этих краях, дочерью хозяина замка, виднеющегося вон там на холме. Она обещала подарить ему свою любовь, если он будет охранять переправу на тех условиях, о которых я вам сказал. Однако, господин рыцарь, если бы он знал, кого вы привезли с собой, он бы испугался как никогда. Но я не могу сказать ему об этом, ибо, когда я обращался к нему раньше с подобными просьбами, думая, что поступаю правильно, он всегда отказывался пропустить на этот мост кого бы то ни было. А так как все поединки заканчивались его победой, он всегда обвинял меня в том, что я вводил его в заблуждение, словно сомневаясь в моих добрых намерениях.

– Тогда пусть спор решится поединком, – сказал Ламентор, смотря на сидящих в носилках дам.

Оруженосец взял в руки висевший у него на шее рог и стал трубить, и вскоре из густой чащи по другую сторону моста выехал хорошо вооруженный всадник.

На мосту и произошел поединок, о котором мне рассказывал отец, вспоминая о силе и доблести былых времен, но я не стану говорить об этом. Хотя женщины любят повествования о воинской доблести, говорить о ней они не умеют – в их устах это звучит хуже, чем в устах мужчин. Я бы вам все-таки поведала о поединке, если бы помнила все его подробности. А я многое забыла. Помню лишь, как отец говорил, что сломалось три копья, а четвертое сразило наконец охранявшего мост рыцаря. Он упал на землю и был не в силах подняться.

Ламентор тут же спешился и, подойдя к рыцарю, обнаружил его без чувств. Он было подумал, что тот умер, но рыцарь вскоре очнулся, изменился в лице и, глядя на склонившегося над ним Ламентора, сказал с глубоким вздохом:

– Ах, рыцарь, дай Бог, чтобы я вас никогда не увидел.

Ламентору стало жаль его, особенно когда он увидел, что по щекам рыцаря текут слезы. Он взял его за руку и помог ему подняться, говоря:

– Вы, господин рыцарь, по справедливости должны бы винить во всем любовь, ведь из-за нее вы взялись охранять этот мост, и поэтому мне пришлось выйти с вами на поединок. Меня как человека удручала необходимость нашего единоборства, на которое я решился как влюбленный. Я готов выполнить любую вашу просьбу, чтобы возместить невольно причиненное вам зло.

Когда рыцарь увидел благожелательность Ламентора, ему захотелось отблагодарить его, но страшная боль сжимала ему сердце. Будучи хорошо воспитанным, он сказал, словно прося прощения:

– Большая любовь не уживается с рассудком. Я уеду в далекие края, где мне не на чем будет глаз остановить, и буду там страдать от любви. Но она измучила меня тем, что страдаю от нее лишь я один.

С этими словами он повернулся и пошел в другую сторону. Но поскольку падение с коня не прошло для него бесследно (как потом выяснилось, он что-то себе сломал), далеко он не ушел, и едва его оруженосец сел на коня, чтобы следовать за ним, как увидел, что он уже лежит на земле.

Оруженосец попытался поднять его, но было видно, что он уже при смерти.

Тогда оруженосец стал его оплакивать, этот плач услыхал Ламентор и бросился к ним на помощь. Увидев, что оруженосец держит на руках своего казавшегося мертвым господина, Ламентор быстро спешился и подошел к ним. И поняв, что рыцарь готовится испустить дух, сказал:

– Что это, господин рыцарь? Мужайтесь! Ведь сейчас вам предстоит та самая переправа, при которой и надлежит явить силу духа!

Услышав это, рыцарь взглянул на Ламентора, медленно протянул ему правую руку, по-видимому, в знак примирения и устало сказал:

– Да, если бы у меня еще оставались силы, я бы всех простил. Но здесь нет той, кого бы мне хотелось видеть больше всего на свете.

Он прилагал такие усилия, чтобы сказать все это, что было видно, что изнутри его терзает изнурительная боль. Вдруг он успокоился и закрыл глаза.

Казалось, он уже отошел в мир иной. Но вскоре он опять открыл глаза и, поведя головой в сторону замка, где жила девица, из-за которой он охранял переправу, поднял очи к небу (казалось, он вспомнил, что только восемь дней оставалось ему до конца назначенного срока, и это мучило его больше всего) и проговорил свои последние слова:

– О замок! Как близко я только что был от тебя! И тут его уставшие очи закрылись навсегда.

Глава VI
В которой объясняется, почему рыцарь охранял переправу, и рассказывается, как туда явилась его сестра

К этому времени подоспели носилки с двумя сестрами, подошли и другие люди, и, когда с рыцаря сняли доспехи, все увидели, как он красив и юн, и опечалились из-за происшедшего несчастья.

Ламентор, видя, что оруженосец простерся у ног своего господина, пожалел его (ибо еще во время разговора на мосту, а также и потом этот юноша показался ему благородным и хорошо воспитанным), помог ему подняться, отвел его в сторону и, утешая, сказал:

– Во всем надо соблюдать меру. Плач ничему не поможет. В слезах умеренность еще полезней, чем в чем бы то ни было. Плакать позволительно только тогда, когда совсем нельзя удержаться от слез. Ваш господин умер как рыцарь. И скажу вам, что всем, кто его любил, надлежит не печалиться, а скорее радоваться, ибо он все равно не смог бы продолжить жить после поражения. Пусть будет так, как решил рок!

– Рок решил так, – сказал, плача, оруженосец, – что я осиротел без своего господина, но меня гнетет не это, а мысль о той, из-за кого он погиб.

– Ради своих возлюбленных, – отвечал Ламентор, – рыцари готовы на все.

– А те, – отвечал оруженосец, – отвечают им черной неблагодарностью. Мой господин больше всего на свете любил девицу, сразившую его своей красотой. Она же, кажется, никогда к нему не благоволила. Ее слуги говорили, что в тот день, когда она назначила ему трехлетний срок, она пролила немало слез, и что она бы и его не назначила, если бы ее собственный отец, очень привязанный к моему господину, и по справедливости, не умолил ее об этом после долгих уговоров и находясь на смертном одре.

Все удивились, услышав об этом, так как погибший рыцарь был очень красив и доблестно сражался на поединке.

Ламентор, тяжело переживавший гибель своего храброго противника, с грустью сказал:

– Успокойтесь, пренебрежение любовью никогда не остается безнаказанным. Рано или поздно рыцарь будет отомщен.

Но оруженосец, продолжая плакать и вновь бросаясь к ногам своего господина, воскликнул:

– Господин рыцарь, для смерти нет отмщения!

Ламентор вновь поднял его, сказав, что у него еще будет время для слез, а пока же надлежит сделать все, что в таких случаях требует обычай.

Оруженосец отвечал, что на расстоянии одного дня пути находится замок его господина, где живет его вдовствующая сестра, которая очень любила брата и делилась с ним своими доходами, пока он вершил свои подвиги. Юноша решил отправиться к ней и договориться о погребении рыцаря в склепе его предков, а Ламентора попросил велеть своему человеку охранять тем временем тело его господина.

Солнце стояло уже высоко, пора было подкрепиться и отдохнуть, особенно тем, кто сошел с корабля. И поскольку недалеко от места была тенистая роща, через которую протекал ручеек, Ламентор приказал приготовить там все для ужина. Поужинав, он сказал оруженосцу, что собирается отдохнуть и готов дать ему свои носилки и вообще помочь ему, насколько это было в его силах.

Оруженосец поблагодарил его и стал готовиться к путешествию, как вдруг увидел сестру своего погибшего господина. Зная, что тому оставалось только восемь дней до окончания испытания, она, из любви к брату, решила устроить в его честь празднество и прибыть к нему раньше, чем та, которая была обязана сделать это из чувства долга.

Она не сомневалась, что он с честью выдержит все испытания, до конца которых надеялась с ним пробыть: ведь они длились столько времени, что уже все рыцари в округе успели скрестить меч с ее братом.

Итак, она направлялась к брату. Но при виде такого скопления народу и носилок она не смогла выговорить ни слова, и у нее сразу заныло сердце. Тут она увидела, как плачет хорошо ей знакомый оруженосец. Спросив его, что случилось, она еще раз посмотрела в сторону носилок и увидела, что брат ее лежит, окутанный, по приказанию Ламентора, роскошными покрывалами. Она быстро спешилась и кинулась к брату, на бегу сбросив с себя головной убор, распустив свои длинные волосы и начав, вопреки запретам, рвать их на себе, приговаривая:

– Великая боль не считается с законами!

Она говорила так, ибо в тех краях этот обычай под угрозой суровых наказаний был запрещен, и женщина могла появиться простоволосой, только оплакивая своего мужа.

Подойдя к погибшему брату, она много раз обнимала и целовала его, говоря:

– Брат мой, что же это за смерть, которая унесла вас столь поспешно, не дав мне с вами даже словом перемолвиться! А я на какую беду выехала из нашего замка! Каковы причуды фортуны: чтобы видеть возле себя любимую женщину, вы отважились на это испытание. Я же, чтобы видеть вас, покинула дом. И нам обоим не дано было увидеть тех, о ком мы мечтали!

Горе мне, бедной, которой вы, смеясь, говорили: «Через три года, госпожа сестра моя, я увижу ту, кто мне дороже всего на свете и кого, с вашего позволения, я люблю больше всего на свете!» При этих словах словно что-то содрогнулось у меня в душе, и я сказала вам: «Какое же это длительное испытание для того, кому оно предстоит, и каким кратким кажется оно тому, кто его назначает!» Но вам так хотелось пройти через это, что вы не стали меня и слушать, сказав: «Большая любовь требует доказательств». Будь она много раз неладна, такая большая любовь! Но пусть земля отринет меня в мой смертный час, если я не приложу всех усилий, чтобы той, которая причинила столько зла мне и вам, не был бы назначен длительный срок для исполнения ее желаний.

Две сестры, еще раньше сошедшие с носилок и отдавшие их оруженосцу погибшего рыцаря, подошли к даме, обняли ее и постарались успокоить с помощью ласковых жестов, так как не знали языка той земли. А она, продолжая плакать, громко сказала:

– Дайте мне поплакать, сеньоры, ибо больше моего брата оплакать некому!

Тогда к ней подошел Ламентор, побывавший во всех концах земли и знавший множество языков, и сказал:

– Сеньора, тех рыцарей, которые, подобно вашему брату, кончают жизнь свою на поединке, не надо оплакивать, так как они находят то, к чему стремились. И хотя у вас, сеньора, есть много причин для горя, так как вы перенесли тяжелую утрату, вы можете поблагодарить Бога за то, что брат ваш был таким человеком. Перестаньте плакать и сделайте необходимые распоряжения, ибо в такой момент вам надо думать не о своих страданиях, а о брате, лежащем здесь перед вами.

И он подозвал оруженосца, доложившего, что все делается по указанию Ламентора. Сестра погибшего выслушала его и все одобрила.

Тело несчастного рыцаря, увитое богатыми покровами, уложили на носилки; плачущая сестра его настояла, чтобы ей дали место рядом с ним. Ламентор взял ее под руку с одной стороны, а младшая из сестер, ибо старшая была не в состоянии оказать ей какую бы то ни было помощь, – с другой, и помогли ей взобраться на носилки.

Ламентор, желая опустить в носилках занавески в знак глубокого траура, подошел к сестре рыцаря и сказал:

– Хоть сейчас не время говорить об этом, сеньора, но я не знаю, когда вас увижу вновь, и хочу сказать, что вы всегда и во всем можете рассчитывать на мою поддержку. Остальное вам скажет оруженосец.

Дама не ответила ему, ибо уже прижалась лицом к лицу своего брата.

Ламентор опустил занавески, и носилки тронулись в путь.