Текст книги "Рок-звезда"

Ганс поднял на меня серо-голубые глаза, обрамленные мокрыми черными кинжалами, и выдохнул сквозь безупречные губы:

– Это… От той аварии?

– Ага, – кивнула я. Мой голос прозвучал не громче шепота. – Но уже все прошло, – я сглотнула. – Все нормально.

Челюсть Ганса напряглась, ноздри расширились.

– Это не нормально.

Я вгляделась в его прекрасное, яростное лицо в темноте, стараясь отыскать созвездие в этой неразберихе. Я не понимала, о чем он. Не понимала, почему его прикосновение так знакомо, ведь мы с ним чуть больше, чем незнакомцы друг для друга.

Ганс прижался лбом к моему лбу и прорычал сквозь сжатые зубы два слова. Два слова, которые изменили все.

– Брось его.

«А?»

– Что?

Правая рука Ганса, вынырнув из воды, сжала мою грудную клетку с другой стороны.

– Брось его, Биби. Будь со мной.

– Кого брось? – спросила я, отстраняясь, чтобы получше разглядеть его лицо в темноте.

– Да твоего чертова парня, – взорвался Ганс. – Того, кто сделал это с тобой, – его мощная рука провела по моим выступающим ребрам. – Того, кто следил за тобой у «Маскарада». Того, кто так напугал тебя, что ты даже не смотришь на меня сегодня.

– Да у меня нет парня! – воскликнула я. – Это у тебя есть…

Губы Ганса накрыли мои, глотая мои обвинения, мои сомнения, мои вопросы, мою неуверенность. Это не был поцелуй парня, который хочет добавить себе очков на вечеринке. Это был поцелуй.

Губы Ганса скользили по моим, стирая воспоминания о временах, когда их целовали другие губы. Вздохнув, я подчинилась. Ганс не был чьим-то. Никогда не был. Он был только моим с самого начала времен.

– Девушка, – прошептал Ганс мне в губы, накрывая ладонями мое лицо. Он снял это гадкое слово с самого кончика моего языка и превратил его в нечто прекрасное. В подарок мне.

– Девушка, – прошептала я в ответ, улыбаясь под его поцелуем.

12

Быстро сунув свой почти пустой стакан куда-то на мостки, я обхватила Ганса руками за шею и позволила ему увлечь меня дальше в воду. Он нежно целовал меня, мы опустились на колени, и вода заливала наши плечи. Руки Ганса не отпускали мое лицо. Его губы не отрывались от моих. Его обнаженный член прижался к моему животу. Ганс не пытался добавить секса в происходящее; просто этому члену больше было некуда деться.

«ГДЧ», – ухмыльнулась я про себя, запуская пальцы в его мокрые волосы.

Ганс не спеша обводил мой язык своим, и я поняла, что ощущаю его, затаив дыхание. Что снова пытаюсь остановить время. Но вдруг я поняла, что мне не нужно бороться с ним, больше не нужно, потому что, если пройдет этот момент, ему на смену придет другой. И Ганс все время будет со мной.

– Ни хрена себе! Вы там трахаетесь, что ли?

Прервав поцелуй, я оглянулась, но Трип кричал не нам. Он был в дальнем конце мостков и кричал на Деву-Гота со Стивеном, которые, накрывшись пляжным полотенцем, явно пытались окрестить одну из надувашек семьи Оппенгеймер.

– Пошли, – прошептал Ганс, в последний раз касаясь моих губ, прежде чем взять меня за руку и повести в сторону берега.

Мы выбрались из воды и быстро взбежали по ступенькам, пока Трип с Луисом свистели и кричали на плавучее секс-шоу, а Дэни вопила из-за забитого «Янкиз» гола. Оглянувшись через плечо, я увидела, что Кевин заметил наш побег – свет приборной доски падал на его остолбеневшее лицо.

Ганс протащил меня по ступенькам, через нагромождение мебели в патио, через опустевшую подвальную гостиную, снова вверх по лестнице, через сияющую, современную кухню, через двухэтажное фойе, снова вверх по лестнице, за угол – ни разу не останавливаясь, пока не захлопнул за нами дверь своей спальни. Свет не горел, но шторы были открыты, и в окна проникало достаточно света, чтобы осветить комнату размером с небольшую квартиру. Посередине стоял диван, а перед ним – музыкальный центр. Позади него, с правой стороны, была ниша с окнами, наполненная музыкальными инструментами. В дальней стороне комнаты, в другой такой же нише, стояла кровать под балдахином. Потолок был куполом. Пол был забросан одеждой.

Пока Ганс запирал дверь, я слегка задрожала. Он тут же исчез в другой двери, рядом с той, через которую мы вошли, и вернулся через секунду с пушистым белым полотенцем.

– Иди сюда, – сказал он, тихо улыбнувшись.

Я подошла к нему, ожидая, что он обнимет меня, но он вместо этого опустился передо мной на колени.

Осторожно и ласково Ганс обернул полотенцем мою левую ногу и легко коснулся губами моего бедра. Мягкое полотенце скользнуло мне между ног. Я вся напряглась, а пирсинг у меня между ног загудел, как камертон, когда Ганс перешел к правой ноге. Глядя на мои ноги и двигаясь мучительно медленно, Ганс вытирал с моих тощих ног все капли воды, на месте которых тут же появились тысячи мурашек. Я прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, когда его губы коснулись другого бедра, а египетский хлопок снова скользнул по месту, которое опять было мокрым, но уже совершенно по другой причине.

Поднимаясь вверх, Ганс протянул руки мне за спину, накрыв всю ее полотенцем. Он провел руками по моей заднице, мягко массируя ее, чтобы впитать всю влагу, и в то же время коснулся плотно сжатыми губами моей щели.

Он не трахал меня. Пока.

Сперва Ганс просто любил меня.

С сердцем, замершим где-то в горле, я смотрела, как он поднимался по моему телу. Везде, где проходило полотенце, следовал Ганс с поцелуем. Касанием языка. Легким укусом.

Он был невыносимо прекрасен. Эти его вечные контрасты. Черное и белое. Мягкое и твердое. Гладкое и колючее.

И он был мой.

Когда полотенце достигло моих уже отвердевших сосков, они буквально сжались в предвкушении. Щедрые губы Ганса не заставили себя ждать. Он ничего не сказал про мой пирсинг, не бросил на него ни одного похотливого взгляда; он просто благословил его так же, как все остальные части моего тела. Ганс окружал мои локти той же любовью и нежной заботой, что и мои эрогенные зоны. Ни один мужчина до того не обращал внимания на мой пупок, разве что наливал в него текилу, а Ганс обратил.

Когда он провел языком по соскам, мне пришлось удерживаться от желания прижать руки к его затылку и остановить его там. Когда он поймал губами стальное колечко и потянул за него, мне потребовалась вся сила воли, чтобы не оседлать его торчащий член и не положить конец этой муке. Но уже через секунду, когда Ганс тем же самым ртом легко поцеловал мой шрам от интубации, весь этот самоконтроль понадобился мне, чтобы не заплакать.

К тому моменту, как Ганс прошел весь путь от моих ног до кончиков моих пальцев на руках, я стала другим человеком. У меня открылись глаза. У меня открылось сердце. Я больше не была той девочкой, чье тело использовали только как сексуальный объект. Девочкой, любовники которой прокалывали, резали, кусали, связывали и входили в нее только ради удовлетворения собственных нужд. Девочкой, которая продавала свое тело ради привязанности. Ганс показал мне, что моя плоть сама по себе стоит восхищения.

Даже шрамы.

– Ты прекрасен, – выдохнула я в его полураскрытые губы, когда он наконец закончил свое путешествие.

Ганс улыбнулся и кинул полотенце куда-то назад.

– Это мои слова.

Когда он нежно поцеловал меня, его член снова уперся мне в живот. Я подумала – не сделать ли три шага назад, не прижаться ли спиной к двери, не задрать ли ногу ему на бедро и не втянуть ли его в себя. Потому что все остальные парни хотели бы именно этого. Именно этого хотела бы и та, прошлая, я. Но этот парень был другим. И поэтому я тоже была другой. И наши тела, оказавшись рядом, были чем-то большим, чем просто способом достичь оргазма. Они были лишь холстом. А наши сердца – художниками.

Переплетя свои пальцы с его и не прерывая поцелуя, я подошла к смятой, залитой лунным светом кровати, ступая по раскиданным по пути майкам, ремням и трусам. Я показала Гансу, чтобы он лег на спину, и взобралась на матрас рядом с ним, все еще не прерывая поцелуй. Я решила начать с его ног, свисавших с края этой огромной кровати, и пройти по всему телу, массируя его, но я не могла вынести расставание с его губами. Так что, сменив план, я вместо этого села верхом ему на живот. Мощные, горячие мускулы дрожали под моими влажными складками, но я, не обращая на это внимания, сфокусировалась на узлах мышц у него на плечах.

Ганс одобрительно застонал под моими губами, и я ощутила вибрацию между ног. Я не знала, сколько еще я смогу сдерживаться, но была готова это выяснить.

Просунув руку между нами, я массировала мышцы на груди Ганса, спускаясь ниже, к животу, а он все не отпускал мои губы. Лежа на нем, я не могла массировать ему руки, так что, неохотно прервав поцелуй, я села. Ганс, полуприкрыв глаза, смотрел, как я, подняв его тяжелую правую руку и положив ладонь себе на плечо, снимаю напряжение с татуированных мышц. Я прошла по всей руке от бицепсов до запястья. Потом, взяв его руку в свою, прижала ее к груди и погладила ладонь большими пальцами, стараясь расслабить каждый палец, натруженный годами игры на бас-гитаре.

От этого ощущения Ганс опустил отяжелевшие веки, и в его горле послышалось глубокое низкое урчание. Этот звук был таким сексуальным, примитивным, а его лицо – в такой эйфории, что я не смогла удержаться. Я поднесла его руку ко рту, обхватила губами основание указательного пальца и высосала оттуда все напряжение.

Ганс распахнул глаза, черные зрачки скрыли голубизну радужки, а я, улыбнувшись, сделала то же самое со средним пальцем. Когда рука Ганса легла мне на бедро, я услышала, как сердце забилось у меня в клиторе. К моменту, когда я взяла в рот безымянный палец, Ганс больше не был моим смирным холстом. Сжав челюсти, он поднял бедра, вжимаясь в меня снизу. Я была такой скользкой, а он таким твердым, что, когда я дошла до его мизинца, я уже задыхалась от жажды.

– Ганс, – прошептала я, выпуская его руку, которой он тут же обхватил меня сзади за шею.

Притянув меня к себе и проводя скользким пальцем по моим дрожащим складкам, Ганс прижался лбом к моему лбу и выдохнул:

– Я хочу тебя… вот прямо так. Я чистый, малышка. Честное слово.

Я облегченно кивнула. Я тоже хотела его прямо так. Без всяких преград между нами. Между нами больше не было преград. Вцепившись пальцами в копну его спутанных черных волос, я замерла. Головка его члена была у самого входа в мое влагалище.

– И я, – прошептала я.

Выругавшись, Ганс впился в мои губы, его пальцы сжали мои бедра, и он, сантиметр за сантиметром, наполнил меня. Я сжалась вокруг него. Мой пульс ускорился. Мои пальцы в его волосах сжались в кулаки. Мои зубы вцепились в его губу. И, когда Ганс вошел в меня до конца, когда мы стали близки, как только могут быть близки два человека, когда его лобковая кость прижалась к моему клитору, я взорвалась. Ганс держал меня своими большими, сильными руками, а я, визжа и содрогаясь, пыталась пережить самый сильный оргазм в своей жизни. В первый раз в жизни я кончила не от секса; я кончила от близости.

И близость оказалась лучше.

Перевернув меня на спину, Ганс приподнялся на локтях и посмотрел на меня. Подушечкой большого пальца он смахнул слезинку с моей щеки и улыбнулся, показав ямочку на щеке.

– Иди сюда, – сказал он, обхватил меня, поднялся и сел на колени, не выпуская меня из рук.

Я снова оседлала его; но на сей раз мы оба сидели на коленях, молясь всем богам, чтобы это оказалось настоящим. Чтобы мы всегда были счастливы.

Наши тела взяли верх, и мы сцепились, как струны воздушного змея под натиском урагана. Толкать, тянуть, давать, брать. С каждым погружением я радовалась. С каждым удалением – скорбела. Я никогда больше не хотела отрываться от него. Даже на сантиметр. Я искала его всю свою проклятую жизнь, и теперь, когда мы соединились, я вцепилась в него намертво.

И я знала, что Ганс чувствует то же самое. Он так сжал руками мое тело, что мне стало трудно дышать, мои свежезажившие ребра взвизгнули от протеста, перед глазами заплясали звезды, и меня накрыло второй смертельно опасной волной наслаждения.

– Ганс, – ахнула я, хватая ртом воздух и пытаясь справиться с оргазмом, в котором едва не захлебнулась. Я обхватила рукой его голову и глубоко вдохнула, чувствуя, как член Ганса замирает и вздувается внутри меня.

– Черт, детка, – прошипел он, притягивая меня к себе и вонзаясь в меня последним рывком.

Когда мой пирсинг вонзился в его лобок, я вцепилась Гансу в волосы и закричала. Муки наслаждения захлестывали меня. Ганс стонал, уткнувшись мне в плечо. Кончая, он дошел до моих телесных пределов, излился в самые сокровенные мои части, и я изо всех сил старалась не потерять сознание.

Должно быть, мне это не удалось, потому что я очнулась у Ганса на груди. Он лежал плашмя, все еще оставаясь во мне, и гладил меня по спине кончиками пальцев. Я задрожала от его прикосновений.

– Замерзла?

– Нет. Мне щекотно.

– Извини, – хихикнул Ганс, проводя ладонью по моей спине, чтобы исправиться.

Замурчав, я уткнулась в ямку у него на шее. Утомленная. Удовлетворенная. Сияющая.

– Ганс?

– М-м-м-м-хм-хм? – пробормотал он.

– А вот так… это для тебя нормально?

«Или я особенная? Ты любую заставляешь почувствовать себя богиней, или так только со мной?»

Ганс лежал очень тихо. Даже его дыхание, казалось, замерло.

Не получив ответа, я оперлась руками о его грудь и приподняла голову. Ганс уставился на меня широко раскрытыми глазами. И слегка закусил уголок рта.

– Что-то не так? – спросила я, поднимая брови.

Дымчато-голубые глаза скользнули по моему лицу.

– Это было… ненормально, – наконец признался он.

Я видела, что он хочет сказать что-то еще, но не стала давить. Я снова положила голову ему на грудь и стала ждать с замиранием сердца.

«Пожалуйста, пусть ничего такого. Пожалуйста, пусть ничего такого».

– Биби?

– М-м-м-м-хм-м?

«Черт. Вот оно. Та часть, в которой ты обнаруживаешь, что все поняла не так. Та часть, в которой Ганс говорит тебе, что у него нет девушки – у него есть чертова невеста. Та часть, в которой твое идиотское сердце будет разбито в очередной раз».

Я почувствовала, что Ганс сглотнул – моя голова была прижата к его горлу. Почувствовала, как его сердце забилось у меня под щекой. А член снова набух внутри меня.

– Я влюблен в тебя.

Мои глаза немедленно наполнились слезами, но всей остальной мне потребовалось несколько секунд, чтобы переключиться. Когда шок прошел, у меня на лице начала появляться робкая улыбка.

«Он влюблен в меня?»

Я обхватила и крепко сжала оцепеневшее тело Ганса.

Я целовала его шею, его ключицы, его подбородок, скулы, веки. Целовала его нос и лоб, и наконец поцеловала его встревоженный рот.

– Ганс, – пропела я прямо в него, медленно двигаясь вдоль снова вставшего члена. – Я влюблена в тебя с самого первого вечера, когда мы встретились.

Ганс облегченно выдохнул и обхватил мое крошечное тельце своими ручищами.

– Черт. Я тоже. Я так боялся, что ты уйдешь до того, как я успею попросить твой номер, что всю ночь лежал рядом с тобой в кровати и ждал, пока ты проснешься.

Я почувствовала, что мое сердце сейчас взорвется. Я зарылась лицом ему в шею, чтобы он не увидел моей идиотской улыбки, и теснее прижалась к нему. Его тело было единственным, что не давало мне уплыть куда-то далеко-далеко.

– Проснуться рядом с тобой было самым лучшим сюрпризом в моей жизни, – шепотом призналась я, скользя губами по его горячей коже.

И тут Ганс удивил меня снова – перевернув на спину и закинув мою ногу себе на бедро. Я заверещала.

– Так тебе нравится просыпаться со мной рядом? – усмехнулся он, ускоряя темп.

Я закинула голову назад и ощутила его губы у себя на шее.

– М-м-м-м-хм-м, – простонала я.

– Тогда оставайся, – выдохнул он между толчками. – Оставайся тут, со мной, пока родители не вернутся из своего путешествия. И ты сможешь просыпаться рядом со мной каждый день.

Я кивнула и недоверчиво рассмеялась. По моему лицу покатились две слезы. Ганс поднял голову и поглядел на меня, с надеждой приподняв брови, с желанием в глазах.

Я поглядела в них, поглядела сквозь них, прямо в душу человека, предложившего мне то, о чем я всегда мечтала, и сказала:

– С радостью.

На что Ганс ответил своей улыбкой с ямочками:

– Это ты моя радость.

13

 
Поводок надел я своей звезде
И к кровати накрепко привязал.
И хотя могла она путы прожечь,
Ей по сердцу на шее был ремешок,
Так бы я сказал…
 

Я провела пальцем по словам, написанным синей ручкой у Ганса на локте. Мы сидели в кожаном кресле в патио и курили свою первую утреннюю сигарету. С озера поднимались клубы тумана. На мостках лежало несколько лопнувших надувашек. На поляне тут и там виднелись пустые пивные банки и красные пластиковые стаканчики, словно пасхальные яйца, которые надо отыскать.

– И что, ты сделаешь из этого песню для «Фантомной Конечности»? – спросила я, прижимаясь щекой к его голому плечу и втягивая коленки под подол черной майки, которую подобрала в его комнате на полу.

– Может быть. Если смогу уговорить Трипа спеть балладу.

– А это баллада? – улыбнулась я.

– Конечно, это баллада, – Ганс поцеловал меня в макушку. – Я никогда раньше не писал баллад, но с тобой у меня получилось.

– И для Бет не писал? – мне тут же захотелось зажать себе рот рукой.

«Черт. Я это сказала. Я произнесла имя на Б».

– Бет? – Голос Ганса поднялся почти на октаву.

Я кивнула, стараясь казаться невозмутимой, и дрожащими пальцами поднесла сигарету ко рту.

Вздохнув и рассеянно перебирая пальцами свободной руки мои суперкороткие волосы, Ганс поглядел на меня.

– Откуда ты про нее узнала?

– Виктория, – призналась я, заставив себя взглянуть ему в глаза. – Утром после той вечеринки, пока ты был в душе, она сказала мне, что у тебя есть девушка. Что ее зовут Бет и что вы вместе, типа, года четыре, – даже от одного этого разговора мне захотелось залезть с головой под майку Ганса и умереть там.

– Серьезно?

Я кивнула и быстро отвернулась к озеру, чувствуя, как у меня начинает покалывать щеки.

– Господи, – рассмеялся он, притягивая меня к себе. – Прости, детка. Я и не знал, что ты так думаешь. Нет, мы уже несколько месяцев как расстались, еще до окончания школы. Я просто, кажется, не говорил об этом Виктории. Мы какое-то время не общались, когда она перешла в колледж.

Все мои мышцы облегченно расслабились, все страхи улетучились единым вздохом. Вопрос, который я так боялась задавать, получил ответ. И это был самый лучший ответ, на который я только могла надеяться.

«Но, Биби, они были вместе несколько лет. А что, если ты тут только назло?»

«Заткнись! Почему тебе вечно надо изгадить всю мою радость?»

– Это, должно быть, было серьезно, если вы были вместе так долго? – спросила я, пытаясь заткнуть своего внутреннего пессимиста.

Пожав плечами, Ганс затянулся, покупая себе несколько секунд перед тем, как сказать то, что он собирался сказать. Я собралась с духом, радуясь, что уже нахожусь в позе эмбриона. Мое сердце было чуть лучше защищено моими коленками и подолом выцветшей черной майки Ганса.

Он со вздохом выпустил дым.

– Мы долго были друзьями, а встречались всего года два, а не четыре. Если честно, я думаю, нам лучше было бы друзьями и остаться, но каждый из нас был слишком хорошим, чтобы это признать.

Фух. Было трудно слушать, как он говорит о ком-то еще, даже если то, что он говорил, должно было улучшить мое настроение.

– Биби, взгляни на меня.

Сглотнув, я повернулась к Гансу. От того, как искренне смотрели на меня его голубые глаза в черных ресницах, у меня захватило дух.

– Я никогда раньше не чувствовал такого. Это, – он провел между нами рукой с зажатой между пальцами сигаретой, – серьезно. Я даже не знал, что так может быть.

– И я тоже, – улыбнулась я. Бабочки у меня в животе понемногу расправляли крылышки. – Мне кажется, как будто я очнулась от плохого сна.

– А мне – что я еще сплю, – наклонившись, Ганс прижался улыбающимися губами к моим губам.

От его легких, нежных поцелуев я совершенно забыла про Как-Там-Ее-Звали. Господи, да я и собственное имя забыла. В реальность меня вернуло только ощущение ожога на пальцах от догоревшей до самого фильтра сигареты.

Рассмеявшись, я бросила окурок в пустую бутылку из-под пива на ближайшем столе, и тут до меня дошло нечто, от чего похолодела кровь.

– Ганс, – спросила я, снова повернувшись к нему лицом. – А почему ты решил, что у меня есть парень? Тебе что, тоже Виктория сказала?

«Ведь эта сука знала, что у меня никого нет».

Ганс пожал плечами.

– Типа того. Ну, в смысле, она рассказывала мне о тебе и об аварии, и я помню, что она говорила, что за рулем был твой парень. Так что, когда я спрашивал, как себя чувствует тот, кто был за рулем, я, типа, надеялся, что ты скажешь, что он умер, – Ганс рассмеялся. – Но ты не сказала. Ты ответила так коротко, как будто тебе не хотелось об этом говорить. Так что я решил, что вы с ним все еще вместе.

– О Господи! – мои руки взлетели ко рту. – А потом еще Рыцарь явился к «Маскараду»! Ты наверняка подумал, что это он и есть.

– Ну да, – Ганс протянул руку и кинул свой окурок в ту же бутылку. – И я чувствовал себя полным дерьмом. Типа, этот парень тут ищет свою девушку, а я всю ночь от нее рук не отрывал, – Ганс покачал головой: – Мне надо было просто спросить тебя, есть ли у тебя парень, но я не знал, что буду делать, если ты скажешь «да». Мне просто надо было тебя видеть.

– Господи, и я чувствовала то же самое!

– Мы с тобой как будто один человек, – кашлянул Ганс.

– Но только ты спортсмен, – усмехнулась я. – Я видела все эти футбольные кубки на полке, Ганзель.

Ганс фыркнул:

– Во-первых, так меня называет только мама. А во-вторых, я был спортсменом. В десятом классе я порвал ахиллово сухожилие и оба мениска, ну и все, – он вытянул вперед левую ногу и показал мне четыре небольших шрама над коленом.

– Черт. Прости, пожалуйста.

– Не за что. Это было лучшее, что со мной случилось… ну, пока я не встретил тебя, – добавил Ганс, утыкаясь лицом мне в шею и целуя ключицу. Я мурлыкнула и потерлась щекой о его волосы. – Пока я сидел безвылазно в комнате, восстанавливаясь после операции, я научился играть на гитаре все свои любимые песни. А потом перешел на бас. И на барабаны. Когда я пошел в одиннадцатый класс, я мог сыграть все что угодно на трех разных инструментах. Я выздоровел настолько, что снова мог бы играть в футбол, но ребятам был нужен басист, так что я вместо этого вошел в «Фантомную Конечность».

– «Фантомная Конечность»! – воскликнул Трип своим голосом рок-звезды, спускаясь по ступенькам с террасы второго этажа.

Повернув головы, мы с Гансом смотрели на это схождение. Трип был без майки, обгорелый как черт, и на нем был зеленый шелковый халат.

– Эй, почему на тебе мамин халат? – рассмеялся Ганс.

– Во-первых, – поднял Трип руку перед самым носом Ганса, проходя позади нашего кресла и хватая из коробки на барной стойке кусок остывшей пиццы, – это сексизм. Во-вторых, – он откусил кусок и продолжил с набитым ртом, – когда вы вчера смылись, тут все как с ума посходили.

– О, черт. Ты что, дал Виктории со Стивеном завлечь тебя в групповушку? – спросил Ганс, шутя только наполовину.

– Ну, скажем так, я обнаружил, что мне чертовски идут косички.

Я завизжала. Ганс застонал. А Трип, с набитым пиццей ртом, просиял.

– Пф-ф-ф. Шутка. Я бы ни за какие коврижки не дал Стивену коснуться моих бубенцов, – глаза Трипа зажглись. – Кстати, о бубенцах – кое-кто, похоже, тут всю ночь прозвенел! А? Я прав? – Трип ткнул в мою сторону недоеденным куском пиццы. – Что, детка, небось, будешь сегодня хромать весь день?

Я рассмеялась, а Ганс, пытаясь казаться сердитым, уставился на Трипа.

– Да, мне фигово, – сказала я, подмигивая Гансу перед тем, как повернуться к Трипу. – Если честно, не знаю, как я выживу. Думаю, он мог достать мне до самой селезенки.

Пожав плечами, Трип снова откусил пиццу.

– Звонить-то, оно не просто так. Но ты поправишься; у тебя наверняка там две селезенки. А если вдруг нет, то ГДЧ наверняка отдаст тебе свою. Он такой милый.

Я снова посмотрела на Ганса, который ответил мне тихой улыбкой. Такой, при которой кончики рта еле поднимаются, но которую выдают ямочки на щеках и сияющие глаза.

– Знаешь, – сказала я так тихо, чтобы меня услыхал только он. – У меня всегда была слабость к парням с тату, которые готовы умереть за меня.

Улыбка Ганса растеклась на все лицо, а его взгляд упал на мои губы.

– Ну что ж, ты такого и нашла, – сказал он, нагибаясь и целуя меня. – Мое сердце уже у тебя, почему бы не добавить к нему селезенку?

Пока я в восторге целовала своего большого плюшевого мишку с татуировками, Трип воскликнул:

– Блин, а это неплохо! – постучав по барной стойке коркой пиццы, он пропел: – «Мое сердце твое, сучка. Забирай селезенку до кучки-и-и-и-и!»

Мы с Гансом заржали. Мне так нравилось, как он смеется. Было так хорошо ощущать его твердое, теплое тело вокруг моего, холодного и маленького. Его утреннюю щетину на своей щеке. Мне нравилось, как он буквально носил свое сердце на рукаве, записывая стихи ручкой на сгибе локтя. Мне нравилось, что Ганс был достаточно сильным, смелым и уверенным в себе, чтобы оставаться уязвимым и открытым. Чтобы показывать мне свои чувства, не боясь отказа или насмешек. Может, он и не был таким крутым и агрессивным, как Рыцарь и Харли, но, по мне, Ганс был гораздо бесстрашнее.

Но больше всего мне нравилось то, как он любил меня. Ганс возник в моей жизни, и в ней как будто повернули выключатель. Я внезапно получила доступ к краскам, которых никогда раньше не видела. К чувствам, которых не испытывала. К воспоминаниям, утраченным в другой жизни. И к уровню близости, про существование которого даже не догадывалась. Я нашла свою родственную душу.

Теперь только оставалось рассказать об этом моим родителям.