Текст книги "Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly"

Билл Косгрейв
Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly

Посвящается моей жене Джули

MUSIC LEGENDS & IDOLS

Фотография на обложке предоставлена фотоагентством Getty Images (Andrew Maclear/Hulton Archive/Getty Images)

This edition published by arrangement with Westwood Creative Artists and Synopsis Literary Agency.

Перевод – Ольга Бухова

© Bill Cosgrave, 2020

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2021

Дорогой читатель!

В 1965 году меня отчислили из университета в Монреале. Незадолго до этого моя дорогая подруга Мэри написала из Лос-Анджелеса, как хорошо ей и ее жениху Джиму живется в Калифорнии и как там здорово – «Приезжай и оставайся сколько захочешь, тебе понравится».

Добравшись до Калифорнии, я познакомился с ее второй половинкой, родственной душой – Джимом Моррисоном. Мы с ним сразу легко сошлись. В отличие от того, что о нем потом писали, Джим Моррисон, с которым я тогда подружился, был стеснительным, добрым парнем, обладавшим потрясающим умом и чувством юмора. При нем неизменно был блокнот.

Мы бесконечно шатались вдоль пляжа Санта-Моника, курили марихуану и бездельничали неделями напролет. Такой образ жизни был тогда особенно близок молодежи, настроенной против власти.

Джим был очень умен и начитан. В нем, как и во многих, зрело недовольство властями. А я жаждал приключений и был готов испробовать все на свете.

Обычно я находил его на пляже: он сидел, просто уставившись на океан. Я рассказывал ему о моих очередных похождениях в Лос-Анджелесе, например, как я пробрался без билета на церемонию вручения премии «Оскар».

Позже тем летом Джим случайно наткнулся на одного университетского приятеля и поделился с ним идеями о песнях, которые хотел написать. До этого я ни разу не слышал, чтобы Джим хотя бы напевал что-то себе под нос. Они с Рэем решили вместе писать музыку и создать группу – The Doors.

К осени я остался без гроша и решил вернуться в Канаду. Джим и Мэри проводили меня до автобусного вокзала Лос-Анджелеса. Каково же было мое изумление, когда два года спустя я увидел Джима на обложке журнала! Я тут же позвонил ему, и мы вновь сблизились. В последний раз я говорил с ним в его гостинице после концерта в Торонто. Джим тогда сообщил мне, что Мэри бесследно исчезла где-то в Индии. Как это ни невероятно, через много лет я разыскал ее (ведь я всегда был тайно влюблен в нее – да, да, безумно).

О книге «Бзумно ее люблю», названной так же, как одна из самых известных песен группы The Doors – «Love Her Madly», писали, что она читается, как увлекательный роман, изобилующий немыслимыми стечениями обстоятельств, парадоксальными ситуациями и совпадениями.

Надеюсь, вы с этим согласитесь, и спасибо за то, что читаете эту книгу.

Билл Косгрейв

Пролог

Осень 1965 года

Я уезжаю из Лос-Анджелеса. Мы клянемся друг другу, что останемся на связи, что первый из нас, кто сумеет чего-то добиться, обязательно напишет остальным.

Джим немного беспокоится: мне предстоит встретиться с двумя совершенно незнакомыми людьми и проехать с ними через всю страну. Это еще одно мое импульсивное решение, обещающее превратиться в приключение, поэтому Джим только улыбается и качает головой.

Когда я вылезаю из ее Volkswagen, Мэри вручает мне десятидолларовую бумажку. Я на мели, как обычно. Джим немного под кайфом, тоже как обычно. А Мэри – восхитительная Мэри – спокойна и владеет ситуацией. Как обычно. «Надеюсь, когда-нибудь ты вернешь эти деньги, Билли Косгрейв, – говорит она. – Я серьезно».

Подъезжает машина, на которой я поеду дальше. Глаза наполняются слезами, я обнимаю на прощание моих дорогих друзей, говорю, что люблю их, и запрыгиваю в машину к незнакомцам.

Очень характерно для меня.

Через два года Джим будет на обложках всех журналов, станет рок-звездой мирового масштаба и секс-символом. А еще через четыре года из всех телевизоров, газет и радио на мир обрушится шокирующее известие о его смерти в парижской квартире.

Во время нашего последнего разговора после концерта The Doors Джим сказал, что Мэри уехала в Индию. Мэри – девушка, на которой Джим собирался жениться и в которую я был тайно влюблен, исчезла. Спустя много лет мне удастся разыскать ее при обстоятельствах, которые мне бы в жизни даже в голову не пришли.

Мой последний приход в ее дом был столь же странным, что и первый. Таинственная Мэри снова исчезла. Вместе с ее неповторимыми воспоминаниями и коробкой, наполненной личными записками от Джима, его письмами и памятными вещицами… она испарилась.

1. Девушка-мечта

Флорида, 1963 год

Аллигатор авеню проходит через древние просторы Эверглэйдс[1]1
  Эверглейдс (Everglades) – крупнейший национальный парк в штате Флорида, в 1976 г. объявлен ЮНЕСКО биосферным заповедником. – Прим. пер.


[Закрыть], по этой улице можно было бы провести прямую линию дальше, от побережья Мексиканского залива до Атлантики. Я стою на испепеляющей жаре и пытаюсь поймать машину. Пункт назначения – Форт-Лодердейл.

Останавливается побитый грузовичок, в кузове валяется несколько ржавых лопат с налипшими комьями земли. Я забираюсь в грязную кабину. На водителе замызганная футболка и линялые джинсы. У него уже обозначилась лысина, по ее бокам свисают немытые прямые черные патлы. Кривые желтые зубы, пальцы в пятнах от табака, ногти изгрызены под корень. Воняет застарелым потом и сигаретами. Он смотрит на меня тусклыми глазами. Я спрашиваю, куда он едет. «Форт-Лодердейл», – бормочет он себе под нос. Путь нам предстоит неблизкий.

В окна врывается раскаленный воздух. Заляпанная приборная доска треснула, лобовое стекло испещрено царапинами от вылетающих из-под колес камешков. Мой благодетель не разговорчив, он погружен в свои мысли. Поверхность асфальта словно колышется в жарком мареве.

Какого черта? Ни с того ни с сего «мыслитель» начинает притормаживать. Прямо перед нами стервятники с багровыми головами исступленно терзают раздавленного на дороге аллигатора; видно, он попал под грузовик.

– Ты только глянь! – в странном возбуждении «мыслитель» тормозит и останавливается у обочины, рядом с этим безумным пиршеством.

Он глушит двигатель и высовывается из окна. Стервятники разом поднимают головы от разлагающегося трупа аллигатора. Дюжина холодных бусинок-глаз безучастно смотрит на водителя, затем ныряет обратно в растерзанное брюхо. Стоит полная тишина, за исключением звука клювов, рвущих плоть и вытягивающих обрывки сухожилий. Отвратительные щелкающие звуки. Головы птиц покрыты сгустками крови и кусками плоти. Господи, какая вонь!

– Аллигатор, небось, был больше двух метров, фунтов на четыреста, – бормочет себе под нос «мыслитель».

Он наблюдает за этой картиной подозрительно долго.

В раскаленном воздухе стоит запах разложения и смерти. Меня сейчас вырвет. Водитель поворачивается ко мне и включает зажигание. В его глазах что-то странное.

Кто он, что у него на уме?

Мы едем дальше в гробовом молчании через, на первый взгляд, бескрайнюю, болотистую низину. Наконец, появляется первый признак цивилизации: выцветшая вывеска «Бои аллигаторов», захудалый трейлерный парк, некрашеная халупа, на которой написано «Пиво и алкогольные напитки Керли». Сбоку на ржавой цепочке болтается реклама Coca-Cola. Я понемногу расслабляюсь. Вскоре появляется пригород, тянущийся до горизонта по плоской, как доска, земле. Затем здания повыше, их офисные огни мерцают в темнеющем синем небе.

Это Форт-Лодердейл.

«Мыслитель» высаживает меня у заправочной станции. Протягивает руку, при этом его глаза глядят недобро, странно.

Я прошу ключ от туалета и там отмываю, оттираю руки до красноты, с одной лишь мыслью: обратно я поеду на автобусе.

Взглянув на адрес, записанный на бумажке, служащий заправки говорит, что это недалеко.

– Вниз по прямой примерно мили четыре, а там еще три квартала.

Я раздумываю, стоит ли ловить попутку, но на этот раз передо мной останавливается приятная женщина со светло-русыми волосами. В машине пахнет лаком для волос. В общем, типичная блондинка. Ее спутница – нервная чихуахуа на заднем сиденьи.

– Все хорошо, Принцесса, успокойся, – говорит женщина собаке. Принцесса дрожит всем телом.

Милая дама высаживает меня и машет рукой.

Последние три квартала я иду пешком, пока не оказываюсь перед белым домом с зелеными ставнями и черной номерной табличкой. Я все-таки добрался до дома, где живет Мэри. Дрожа от нетерпения, я нажимаю на кнопку звонка.

Клируотер, Флорида

Мэри Вербелоу. Девушка-мечта

Я наблюдаю за ней на расстоянии. Любуюсь ее лучезарной красотой, сверкающими умными глазами, кожей, гладкой, как фарфор, сияющей улыбкой. Она излучает оптимизм, уверенность в себе и независимость. Она совершенно обворожительна, у нее пухлые губы а-ля Бриджит Бардо, плавные движения, гибкое тело балерины с лебединой шеей. Я окончательно сражен, но она старше и явно не подозревает о моем существовании.

Или… Она действительно мне улыбнулась, когда мы столкнулись в холле? Заметила меня? Вряд ли. Она же держит весь мир в своих идеальных руках. Скорее всего, показалось.

Через несколько дней я вижу ее на парковке у школы, она стоит у своего Volkswagen и болтает с приятелями. Вроде бы увлечена разговором, но в то же время держится как-то обособленно. Она… другая. Она смотрит по сторонам и замечает, что я за ней наблюдаю.

Еще через неделю позади меня раздается незнакомый голос: «Привет!» И в этот момент мир для меня преображается самым невероятным образом.

После обмена несколькими обычными фразами она улыбается: «Ладно, увидимся».

Наш следующий разговор немного дольше. Потом был еще один, за которым последовало: «Хочешь, выпьем кофе?»

Господи, ну конечно, хочу!

Она заезжает за мной на своем Volkswagen, и так рождается наша непринужденная дружба. Как будто я ее младший брат. Похоже, я ей нравлюсь, она мне доверяет и видит во мне что-то особенное.

– Почему же ты уехал из дома? Что ты здесь делаешь? – ей действительно интересно.

– Просто я скопил достаточно денег, чтобы добраться от Торонто до Клируотера, и вот приехал на Рождество к друзьям нашей семьи. У них дочь моего возраста, а с ее одноклассниками я познакомился, когда они приезжали в Торонто на каникулы.

Мэри внимательно слушает – это видно по ее невероятным глазам.

– Одна из ее подружек говорила, что можно будет пожить у них в летнем гостевом домике и заодно ходить вместе со всеми друзьями в местную школу. Вот я и приехал. (Моя мама была, конечно, не в восторге, но сказала, что это мое решение и мне нести за него ответственность. Будучи разведенной матерью четверых детей, она не могла себе позволить приехать и забрать меня отсюда. О чем я прекрасно знал.)

– А ты не скучаешь по своей семье? – Мэри выглядит озадаченной.

– Конечно, я скучаю по близким и друзьям, – говорю я. – То есть я очень их всех люблю. Но дома, в Торонто, в старших классах мне уже не нравилась моя школа, там совершенно не терпели таких дерзких, как я.

– Значит, ты дерзкий?

– Еще бы!

Мэри смеется и хлопает в ладоши.

– И теперь ты живешь на веранде?

Затея с летним домиком не сработала. К счастью, мне удалось устроиться бэбиситтером вместе с одной девчонкой, и родителям ребенка я приглянулся. Когда я пришел к ним в следующий раз и рассказал, что мне негде жить, они предложили поселиться у них на веранде. Взамен я приглядывал за ребенком и немного доплачивал за жилье и питание.

– Они просто супер, – делюсь я с Мэри.

Она с подозрением смотрит на меня.

– А сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

Я по уши влюблен. Она даже не подозревает, насколько я очарован ей.

Она заканчивает школу, а осенью пойдет в колледж в Сент-Питерсберге. В июне, в конце учебного года, я предупреждаю школьного секретаря о том, что в сентябре я приеду в двенадцатый класс.

На лето я возвращаюсь в Торонто. Приврав в Роял Банке насчет возраста, я заявляю, что собираюсь дальше учиться на банкира (про это я тоже соврал), и меня берут кассиром в одно из отделений в самом центре, прямо рядом с «Сэмом» – легендарным магазином пластинок[2]2
  Sam the Record Man – так называлась крупнейшая канадская сеть магазинов виниловых пластинок, с головным магазином на Янг-стрит, в самом центре Торонто. В 60-е гг. это место славилось своей яркой неоновой рекламой и было очень популярно среди молодежи. – Прим. пер.


[Закрыть]. Мне нравится разглядывать колоритных посетителей «Сэма», стекающихся сюда в поисках новинок рок-н-ролла, в то время как очередь к моей кассирской кабинке выглядит совсем иначе… Но надо терпеть, здесь неплохая оплата, которая даст мне возможность опять уехать.

Я думаю о приятной атмосфере во Флориде, о свободе. Мне так не хватает моих американских друзей, легкого, беззаботного существования, песчаных пляжей, пальм, сверкающих вод Мексиканского залива. Там даже в школу ходить весело. Так зачем мне оставаться на последний год в Торонто, если я могу закончить школу в солнечной Флориде?

И потом я очень скучаю по Мэри.

Мне надо вернуться в Клируотер к пятому сентября. Я смог отложить бо`льшую часть моих банковских заработков, и к тому же мне невероятно повезло: друг нашей семьи, приезжавший в Торонто на лето, возвращается на машине во Флориду в конце августа.

За три дня мы добираемся до Клируотера. Я устраиваюсь на своей веранде и сразу отправляюсь в школу – отметиться в двенадцатом классе.

– А мы как раз рассматривали папку с твоим делом и гадали, объявишься ты или нет, – говорит секретарь. – Добро пожаловать обратно в школу!

Мэри сняла крохотную квартирку в Сент-Питерсберге на время, пока будет учиться в колледже. Ее родители тем временем перебрались в Форт-Лодердэйл. Я звоню ей.

– Билли, приезжай! – радостно говорит она.

Я одалживаю машину у приятеля.

Мэри разливает чай и в очередной раз очаровывает меня. Она как Одри Хэпберн, думаю я про себя, как Холли Голайтли из «Завтрака у Тиффани». Немного необычная, ни на кого не похожая. Ее мозг всегда в работе. И вообще она будто из другого мира. Если она чего-то не знает, то ей помогает интуиция. Когда она говорит «я знаю», в ней чувствуется какая-то мудрость. Она старше и умнее меня, но между нами есть особая связь, так что наша ни на что не похожая дружба еще больше крепнет.

Я восхищаюсь ее умом. Она рассуждает о медитации и душе, о видениях. Говорит о вещах, о которых я в жизни не слышал и не думал. Говорит о своей глубокой католической вере, о писателях, теориях и концепциях. Об искусстве. У нее повсюду книги. Она знакомит меня с новой музыкой. Мэри словно порхает по своей квартирке. Когда ей что-то особенно нравится, ее смех становится музыкальным, чарующим. И лицо все будто загорается. Когда она говорит, то смотрит мне прямо в глаза.

Я просто безумно в нее влюблен.

Мэри доверяется мне. Так я узнаю, что у нее есть парень по имени Джим Моррисон – ее родственная душа. Он записался в государственный университет Флориды и теперь по выходным приезжает к ней автостопом. Поэтому в выходные я никогда ее не вижу и до сих пор не знаком с ее парнем.

Неожиданно Мэри решает покинуть Клируотер и переехать через весь штат, чтобы жить с Джимом. Моя любимая подруга уезжает.

В день отъезда я мрачнее тучи. Увижу ли я ее когда-нибудь? Мы обнимаемся.

Она говорит:

– Не грусти, малыш, все будет хорошо.

Я занимаюсь на своей веранде, когда от Мэри приходит письмо.

«Привет, Билли! Я ненадолго у родителей в Форт-Лодердейле. Почему бы тебе не приехать в гости? Вот адрес. Тут есть комната для гостей.

Целую.

Мэри».

Позже она рассказывает, что мама шептала ей на ухо: «Мэри, зачем этот парнишка к тебе приехал? Он ведь такой молодой».

Мы проводим два потрясающих дня, колеся по городу, заезжаем на самые знаменитые пляжи, катаемся вдоль каналов. На городской печати Форт-Лодердейла написано «американская Венеция». Этот образ оказался важным для меня. Годы спустя я буду размышлять о том, какую огромную роль другая, совсем не похожая на эту «американская Венеция» – городок Венис – сыграла в жизнях дорогих мне людей.

Мэри рассказывает, что они с Джимом влюблены сильнее прежнего: «Джим хочет, чтобы мы поженились». Также он хочет перевестись в киношколу Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе – UCLA. Он уже подал документы, и его приняли на второй семестр, который начнется в январе. И теперь Джим ее уговаривает: «Мы поженимся в Лос-Анджелесе, и ты будешь самой красивой невестой на свете!»

Потом он уезжает автостопом в UCLA, чтобы зарегистрироваться на факультете и приступить к занятиям. Он должен встретить Мэри в аэропорту Лос-Анджелеса, но она преподносит ему сюрприз. Верная своей свободе, Мэри погружает чемоданы в Volkswagen и едет к нему в Лос-Анджелес две с половиной тысячи миль через всю страну.

2. Джим и Мэри

«Билли, здесь столько всего творится! Джим изучает кинематографию. Я устроилась на работу в университет. Здесь повсюду тысячи и тысячи молодых людей. И потрясающие пляжи. Везде столько музыки, искусства. И свободы. Приезжай! Тебе понравится, вот увидишь. Ты сможешь жить у нас в квартире, сколько захочешь».

Перед приглашением Мэри я устоять не мог. На тот момент я находился в Канаде, учился в колледже Лойолы, и у меня успели возникнуть серьезные разногласия с деканом, которые уже зашли слишком далеко. Приглашение Мэри сулило мне новые впечатления в жизни, так что я с радостью ухватился за него.

Поездом экономкласса я преодолеваю расстояние в 2800 миль и за два с половиной дня добираюсь из Торонто до Ванкувера. Следующие 1300 миль до Лос-Анджелеса я намереваюсь путешествовать на попутках.

Многие любят бесконечность дороги за чувство свободы, которые оно дает, повсеместно это становится практически контркультурой. Молодые парни и девушки используют автостоп как побег от ценностей и догм своих родителей, в одиночку или парами, с рюкзаком за плечами, порой с гитарой, и путешествуют бесплатно, полагаясь лишь на порядочность окружающих. Щедро делясь своей музыкой и наркотой, они потихоньку, ручейками стекаются в Сан-Франциско и Лос-Анджелес. Ручейки постепенно превращаются в мощные реки. Здесь встречаются битники, хиппи и хипстеры, юбки в стиле кантри и брюки-клеш, водолазки и джинсы, рубашки в стиле тай-дай и банданы на голове. Песни протеста и рок. Присоединяйтесь все! Курите дурь и закидывайтесь кислотой! Подключайтесь к психоделической революции! Все должны быть свободны! Рок-н-ролльные группы – голос молодежи – надрываются в свои микрофоны. Власть народу! Мы изменим Америку! К чертям власть и материализм!

Тысячи любителей автостопа стоят вдоль дорог с поднятым вверх большим пальцем… и я в том числе. Останавливается машина, внутри муж и жена приятной наружности. Стрижка ежик и бабетта. Оззи и Харриет. Я бросаю свой рюкзак на заднее сиденье. От Ванкувера до пограничного поста рядом с Аркой мира[3]3
  Арка мира – сооружение в виде триумфальной арки в самой западной точке границы между Канадой и США. – Прим. пер.


[Закрыть] мы доезжаем без проблем. Постепенно накрапывавший дождик превращается в ливень.

Когда мы добираемся до таможни и иммиграционной службы США, начинает темнеть.

– Пожалуйста, ваши удостоверения личности, – говорит таможенник паре на переднем сиденьи.

– А это ваш сын?

– Нет, он просто путешествует автостопом.

Офицер указывает пальцем на меня.

– Ваше удостоверение личности, пожалуйста.

Он разглядывает мой паспорт, потом меня. Офицер приветлив с моими попутчиками и возвращает их паспорта. Затем смотрит на меня – уже не так приветливо.

– Какова цель вашей поездки в США?

– Я еду к другу.

– Имя этого друга?

– Мэри. Мэри Вербелоу.

– И где живет эта Мэри?

– В Лос-Анджелесе.

– Сколько времени вы собираетесь провести у Мэри?

– Она сказала, что я могу оставаться, сколько захочу. Так что не знаю.

– У вас достаточно средств, чтобы обеспечить себя во время пребывания в США?

– Вообще-то не очень.

– Сколько у вас при себе денег?

– Сто пятнадцать долларов.

Офицер смотрит на меня не мигая.

– Прошу выйти из машины, – говорит он и жестко добавляет. – Возьмите рюкзак и идите за мной.

Потом поворачивается к симпатичной паре и говорит, что им можно ехать дальше.

За стойкой стоит несколько мужчин с очень короткой стрижкой. Все очень официальны и вежливы.

– Пожалуйста, ваше удостоверение личности, сэр.

– Какова цель вашей поездки, сэр?

– Пожалуйста, пройдите в эту комнату, сэр.

Еще один «ежик» сидит за серым металлическим столом, очень деловой и непреклонный.

– Значит, вы едете навестить подругу, и это ваша единственная цель. И вы не уверены, как долго у нее пробудете. – говорит он.

– М-м-м… нет. Нет, сэр.

– А вы уже знаете, каким образом вы будете возвращаться в Канаду?

– Скорее всего, опять автостопом, сэр.

– Сколько у вас денег?

– Сто пятнадцать долларов.

– А сколько у вас на банковском счету? – он хмурится.

– У меня нет банковского счета.

– Ну хорошо, сколько денег будет в вашем распоряжении во время пребывания в США?

– Нисколько, сэр.

– Пожалуйста, посидите здесь.

Он выходит. Мне надо в туалет, я встаю и поворачиваю ручку двери. Она заперта.

Минут через пять непреклонный офицер возвращается с официальной бумагой в руке. Штамп Государственного департамента США по таможенным и иммиграционным вопросам. ВО ВЪЕЗДЕ ОТКАЗАНО.

– Идите за мной.

Он открывает заднюю дверцу служебной машины и жестом предлагает в нее сесть. Отвозит меня обратно в Канаду, останавливается и открывает передо мной дверь.

– Если вы попытаетесь еще раз въехать в Соединенные Штаты Америки под ложным предлогом, вы пойдете в тюрьму.

Я в шоке, не могу вымолвить ни слова. Американец оставляет меня у обочины под проливным дождем. Симпатяга, одним словом. Добро пожаловать в США! А как же приглашение на статуе Свободы: «Отдайте мне ваших усталых, ваших бедных»?[4]4
  Имеется в виду сонет поэтессы Эммы Лазарус «Новый Колосс», отлитый на бронзовой доске внутри статуи Свободы. – Прим. пер.


[Закрыть]

Я плетусь в сгущающихся сумерках прочь от Арки мира, прочь от Лос-Анджелеса, от Мэри. В никуда. У меня здесь, на Западе, ни родных, ни друзей. И какого хрена теперь делать? Что дальше?

Через два часа совершенно темно, хоть выколи глаза. Ноги сильно болят. Я до нитки промок, я отвержен и я в полном отчаянии. Но мне необходимо попасть в Лос-Анджелес, значит, надо как-то пересечь границу.

Дождь все еще моросит, что типично для Западного побережья. На шоссе не видно ни огонька. Черная дорога сливается с ночью. Наконец далеко в тумане появляется пара огней. Потом они становятся все больше, все ближе. Фары прорезают мглу. Уже слышно, как из-под шин разлетаются брызги воды. Сосредоточься. Тебя просто обязаны подобрать. Это твой шанс.

Бинго! Я голосую.

Грузовик проезжает мимо, шины шипят, как змеи, хвостовые огни удаляются по блестящему асфальту. Вдруг загораются фары заднего хода, потом огни освещают изумрудный лес по обе стороны шоссе. Грузовик разворачивается.

Водитель проезжает, на ходу разглядывая меня, и еще раз разворачивается. Открывает окно с пассажирской стороны и внимательно меня изучает: я чисто выбрит, с довольно длинными волосами.

– Какого черта ты здесь делаешь? Давай, запрыгивай!

Я залезаю в Dodge с огромными дверями и широченным задним сидением. Дрожа всем телом в насквозь промокшей одежде, я сразу по достоинству оцениваю теплую, удобную кабину – будто окунаюсь в горячую ванну.

Водителю лет тридцать пять, приветливый.

– Я Боб, – говорит он.

Американец. У него есть кусок земли и лошади в штате Вашингтон. Он приехал за канадским сеном для своих американских лошадей.

– Оно лучше и дешевле, – говорит Боб. – А ты откуда?

– Из Торонто. Но мне надо в Калифорнию.

– Далековато ты забрался. И что ты забыл в солнечной Калифорнии?

– Одна приятельница пригласила пожить у нее. Они с ее парнем переехали в Лос-Анджелес, и им там очень нравится. Она написала, что и мне понравится.

– Ты хиппи, что ли? – спрашивает он. – Похож на захлебнувшуюся крысу. Что ты здесь делаешь? От границы далековато.

– Мне отказали во въезде. — Я решаю открыться конезаводчику-Бобу.

– Значит, ты проделал две с половиной тысячи миль, и тебя не впустили в Штаты? — Он смеется.

Я сглатываю слюну.

– Боб, а можно я спрячусь у тебя в кузове, когда ты поедешь через границу?

Он смотрит на меня, потом довольно ухмыляется.

– Что ж, канадон, сегодня твой счастливый день.

Как выясняется, Боб большой шутник.

– Да я все время тут проезжаю туда-сюда, – говорит он. – Всех парней на таможне знаю. Перевезу тебя, не проблема. Мы вот что сделаем…

Боб отъезжает к обочине, вылезает под моросящий дождь и отодвигает брезент на кузове. Сбрасывает несколько верхних брикетов сена и раздвигает нижние.

– Давай, канадон, будь как дома.

Я устраиваюсь между тюками сена, и он набрасывает поверх меня те, что были сверху. С усилием затягивает веревки брезентового верха. Я начинаю задыхаться в этой западне, меня обволакивает резкий запах сырого сена, дождь барабанит по туго натянутому брезенту. От нервного напряжения я не могу дышать.

– Не вздумай шевелиться, и чтоб ни звука! Иначе всему конец. – Боб хлопает по борту кузова. – Увидимся в Штатах.

Слышно, как шуршит гравий под его ковбойскими сапогами, потом захлопывается дверь кабины, взвывает мотор. Мы рассекаем завесу дождя. Меня бьет дрожь, одежда насквозь промокла, вокруг кромешная тьма.

Раньше, чем я ожидал, грузовик начинает притормаживать, потом останавливается.

– Привет, Бобби! Погодка что надо. – Кто-то от души смеется.

Мое сердце бешено стучит под брезентом.

– Как дела, Джимми? Этот проклятый дождь, похоже, никогда не кончится. Хорошо, хоть сено не мокнет.

– Проезжай, Бобби. Скоро опять увидимся.

Звук включающегося зажигания, и грузовик дергается вперед.

Через пятнадцать минут мы тормозим. Дождь уже не такой сильный. Боб поднимает брезент.

– Добро пожаловать в Америку! – Смеется он.

Я все еще нервничаю, но улыбки сдержать уже не могу. Ну, держись, Калифорния!

– Пора отметить! – Боб паркуется у закусочной «Блэйн». – Пива возьмем?

– Я-то с радостью, только у меня на пиво нет денег.

– Зато у меня есть!

Классный парень этот Боб.

Мы садимся на видавшие виды дубовые табуреты у стойки. Симпатичная молодая блондинка в белой ковбойской шляпе играет в пул с бородатым мужиком в сапогах будто из вестерна. Играет душещипательная кантри музыка. Я осматриваюсь. Ярко-оранжевая неоновая реклама Budweiser. Барменша. Пышная прическа, тонны косметики, рубиновые губы, большие кольца в ушах. Дешевые духи. Толстые накладные ресницы и добрые радостные глаза. На белоснежной блузке пара пятнышек; груди туго натягивают застегнутые пуговицы.

– Бобби! Как ты, дорогой?

– По-прежнему свободен! – ржет он в ответ.

– Да ну тебя. Придумай что-то новенькое, – подмигивает барменша. – Тебе как обычно, дорогой?

– Именно, Салли, и то же самое канадону.

Продолжая улыбаться, она нацеживает нам по пинте Budweiser в запотевшие стаканы. Дешевые браслеты сверкают на запястьях Салли, когда она тянется куда-то под стойку и извлекает полупустой захватанный стакан с помадой по краям. Ее личный. Барменша делает медленный небольшой глоток – так пьют те, кто умеет пить.

Через час раздается:

– Последний заказ, мальчики!

Боб заказывает еще по пинте на дорожку. Салли наливает наше пиво в пластиковые стаканы.

Грузовик начинает немного вихлять по дороге, и Боб останавливается у заправочной станции с магазином; тут же можно и переночевать. Он закупает дюжину ледяных бутылок Budweiser и банку маринованных яиц. Язык у него начинает немного заплетаться:

– Слишком много выпил, дальше ехать нельзя. Пора ужинать.

Я уже забыл, когда ел в последний раз.

Боб отъезжает чуть дальше и припарковывается на ночь. Достает пачку Marlboro. Зажигает спичку об ноготь большого пальца, закуривает. Допив пиво из стакана, он открывает еще два Budweiser и протягивает мне пару яиц. Мы болтаем, как два поддатых незнакомца у барной стойки. В итоге слишком много пива, слишком много яиц. Перед глазами все кружится. Я еле добираюсь до заднего сиденья.

– Спокойной ночи, Боб.

Сам Боб вытягивается на переднем сиденьи и через минуту уже спит.

Я просыпаюсь от яркого утреннего солнца. Господи, как больно глазам! Мой благодетель потягивается.

– Просыпайся, канадон.

Около часа мы едем мимо ухоженных пастбищ и ферм. Опять заряжает дождь. У нас обоих ужасающее похмелье, от которого раскалывается голова. Все чересчур громко: стук дождя по ветровому стеклу, истеричные движения дворников, голос жизнерадостного ди-джея по радио.

– Ну вот, старина, здесь мой поворот.

Боб съезжает на обочину к ближайшим деревьям.

– Жаль, конечно, что такой дождь, но тут вроде посуше.

– Спасибо тебе за все, Боб.

Он пожимает мне руку и подмигивает.

– Счастливо, канадон. Надеюсь, ты разыщешь свою Мэри.

На меня капает с деревьев, кругом ни души. Я обезвожен, меня знобит и тошнит. Ну ты удружил, Budweiser!

Господи, о чем я думаю? Я быстро выставляю большой палец, и рядом со мной останавливается элегантный черный Oldsmobil.

– Тебе куда?

– Лос-Анджелес.

– Могу подвезти полпути.

– Отлично. Спасибо огромное!

До чего комфортабельная машина! Мягкая красная бархатистая обивка, будто лобби в уютной гостинице. Дождь становится сильнее, и я счастлив, что мне тепло и что я еду в нужном направлении, пусть даже с самым ужасным похмельем за всю мою жизнь.

Водитель жмет на газ, мили за окном бегут. У меня кружится голова, я голоден. В лицо дует горячий воздух. Я стараюсь фокусироваться на дороге впереди. До тех пор, пока внутренности не прорезает сильная боль: что-то совершает мучительный путь по моим кишкам. Я верчусь на месте так и этак, но это меня не спасает. Наступает миг блаженного облегчения, но машину тут же заполняет невыносимая сероводородная вонь: скопление пивных газов вырвалось наружу. Мне так неловко, что я не решаюсь поднять глаза на водителя. Вскоре я чувствую, что на подходе следующая порция. Меня переполняет ужас. В отчаянии я напрягаю мышцы, но это ни к чему не приводит. Из меня вырывается вторая бомба, еще хуже, чем первая. Вонища, от которой слезятся глаза, захватывает все пространство машины. Типичная смесь пива с маринованными яйцами – что может быть хуже? Водитель в отчаянии открывает свое окно, тут же мокнет под дождем, закрывает. Спрятаться негде, он заложник в собственной машине.

Я сгораю от стыда и молю свой организм о пощаде. Сцепив зубы, втянув в себя внутренности и корчась от боли, я взываю к каждой своей мышце, чтобы остановить «газовую атаку». Увы, поздно: последний выхлоп оказался смертельным.

Машина резко сворачивает к обочине и останавливается. На лице водителя ужас.

– Прости, старина, я больше не могу. Вали из моей машины к чертовой матери.

Я стараюсь выдавить из себя «извините». Но не могу, потому что изо всех сил пытаюсь подавить следующий неминуемый залп. Прошу тебя, Господи, пожалуйста, только не дай мне рассмеяться – но Господь не ответил на мою мольбу. Передо мной совершенно обескураженное лицо водителя, когда мои глаза вылезают из орбит от усилия произнести «спасибо». Он стремительно уезжает.

Представляю картину, которую этот несчастный наблюдает в зеркало заднего вида, все еще окутанный сероводородным облаком. Она отвратительна: я стою под проливным дождем на обочине, одному богу известно где, и ржу в голос. Мне страшно неловко, я хочу есть, и у меня похмелье – но я счастлив. Я в Штатах, и я направляюсь к молочной реке с кисельными берегами.

И к Мэри.