Текст книги "Краткая история сотворения мира. Великие ученые в поисках источника жизни на Земле"

Кросс старался оставаться в стороне от этих событий и не делать каких-либо поспешных выводов из результатов, полученных в органной лаборатории. Он продолжал разрабатывать методы получения кристаллов с помощью электричества. Несколько попыток понять, откуда в сосуде появились насекомые, остались безрезультатными. Ученый и популярный лектор Уильям Уикс утверждал, что воспроизвел результаты Кросса и обнаружил таких же насекомых. Однако больше ни у кого это не получилось. Глубоко религиозный Фарадей, хотя и симпатизировал Кроссу, отрицал, что повторил его эксперимент. Заявления Фарадея остались практически не замеченными прессой, не желавшей преуменьшать сенсацию, однако в научных кругах слова Фарадея дополнительно подтверждали несостоятельность эксперимента Кросса. На этом эта история могла бы и закончиться.

Однако в 1844 г. Кросс опять оказался в центре всеобщего внимания в связи с появлением на полках книжных магазинов книги анонимного автора под названием «Следы естественной истории творения». Британская публика никогда не видела ничего подобного. Писатель и будущий премьер-министр Англии Бенджамин Дизраэли в возбуждении писал сестре о книге, которая «сотрясла мир». Первый тираж был распродан за считанные дни.

Книга представляла собой натуралистическую историю Вселенной с сотворения звезд и небес вплоть до настоящего времени, развивающейся за счет «универсального созревания материи». История жизни на Земле прослеживалась назад до исходного момента спонтанного зарождения, а доказательством служили Acarus crossii Эндрю Кросса. После естественного появления первых существ образование новых видов происходило в соответствии с ламарковским механизмом трансмутации. В исходном рукописном варианте книги в разделе, посвященном происхождению жизни, автор написал на полях: «здесь должен быть большой рисунок».

В викторианской Англии книга вызвала скандал, но скандал такого рода, который чрезвычайно обогатил книгоиздателей. Все хотели иметь собственный экземпляр. Принц Эдуард говорил, что каждый день читал книгу вслух королеве Виктории за чаем. Анонимность произведения дополнительно увеличивала ажиотаж. Газеты бесконечно обсуждали личность загадочного автора. Одни говорили, что это был Эндрю Кросс. Другие утверждали, что автором был внук Эразма Дарвина, Чарльз Дарвин. А третьи предполагали, что книгу написала женщина, поскольку только женщина могла сочинить такую вульгарную вещь. Некоторые считали, что автором книги была политический экономист Гарриет Мартино или дочь лорда Байрона Ада Лавлейс, автор первого в мире алгоритма для так никогда и не законченной вычислительной машины Чарльза Бэббиджа[31]31
  Сначала Бэббидж планировал закончить работу над машиной в 1837 г., в том же году, когда в британской прессе разворачивалась история вокруг Эндрю Кросса. Это была гигантская машина, предназначенная для совершения арифметических операций. Если бы ее создание не обходилось так дорого, она стала бы первым в мире компьютером. Лавлейс писала алгоритмы для этой машины на перфокартах, напоминающих те, что использовались для первых компьютеров в XX в. – Прим. авт.


[Закрыть].

Только через 30 лет уже после смерти автора книги выяснилось, что им был журналист и издатель Роберт Чамберс. Он чрезвычайно серьезно отнесся к сохранению тайны авторства книги, вплоть до того, что окончательный рукописный вариант был написан его женой, чтобы издатели не узнали почерк. Чамберс сжег все свои заметки и хранил рукопись в запертом ящике. Он боялся неизбежной реакции со стороны церкви. Чамберс с братом владели издательством, основные доходы которому приносило издание религиозных учебников для их родной Шотландии. Установление его авторства грозило финансовым крахом всего предприятия.

Хотя Чамберс был религиозным скептиком, в книге он настойчиво повторял, что истоки описанного им процесса имели божественную природу. Даже заглавие книги было компромиссным. Но в тексте было много такого, что ставило под сомнение библейские истины и не нравилось верующим. Книга продавалась великолепно, но, естественно, вызвала бурю религиозного негодования; почитатели книги в основном хранили молчание, а вот критики бушевали. Возможно, самый острый критический ответ был опубликован в чрезвычайно популярном журнале Edinburgh Review. Статья, написанная на 85 страницах, была самой длинной публикацией за всю историю журнала. Ее автором был преподобный Адам Седжвик – заслуженный геолог и заместитель декана Тринити-колледжа в Кембридже, которого возмутили заявления о том, что Адама, Евы и райских садов никогда не существовало, а человек произошел от обезьяны. Седжвик относился к числу тех, кто считал, что книгу написала женщина, и значительную часть статьи посвятил доказательствам этой идеи.

Седжвик не обошел вниманием и Эндрю Кросса. Он отправил ему письмо с предостережением никогда больше «не заниматься сотворением животных и без промедления взять лом и расщепить на атомы» свой «акушерско-гальванический аппарат». И в этом Седжвик был не одинок. После публикации книги Чамберса Кросса постоянно поливали грязью. Он поистине стал доктором Франкенштейном в самом уничижительном смысле. Ведь в своем эксперименте он осмелился взять на себя роль Творца! В потоке писем его с ненавистью называли еретиком, святотатцем и слугой «темных сил». Многие газеты подхватили этот тон. В печати его обвиняли в оскорблении «нашей святой религии» и «нарушении семейного покоя». Местные фермеры перестали с ним разговаривать и обвинили его в распространении саранчи. Один известный своим фанатизмом священник прибыл, чтобы публично изгнать нечистую силу из окрестностей усадьбы Файн Курт.

Критика со стороны верующих обижала Кросса, но настоящий удар нанесло сообщество ученых. До выхода «Следов естественной истории творения» большинство ведущих английских ученых просто не обсуждали насекомых Кросса. Проблема происхождения жизни была настолько болезненной, что о ней говорили неохотно. Однако упоминание экспериментов Кросса в новой печально известной книге означало, что больше молчать по этому поводу нельзя. Эксперимент Кросса подвергли детальному обсуждению. Был проанализирован каждый его аспект, и опыт признали недостаточно продуманным. Многие высказали мнение, что Acarus crossii – обычный пылевой клещ. В научной среде Кросс стал посмешищем. У него вновь начались нервные приступы, как в молодости. Он занялся сочинительством и попробовал себя в жанре фантастики, но литературного таланта у него никогда не было.

Через много лет Кросса попросили написать комментарий к книге о важнейших исторических событиях первой половины XIX в. Он горько заметил, что был невинной жертвой событий и никогда не утверждал, что совершил акт «творения». Его просто вовлекли в чужие теории и горячие споры между теми, кто считал мир и все его проявления объяснимыми с помощью научных данных, и теми, кто видел мир через призму библейской истории.

Спустя десятилетия после этих событий, когда большинство людей давно забыли имя Эндрю Кросса, в научной среде его все еще вспоминали. С усилением профессионализма в науке и превращением науки из хобби в профессиональное занятие имя Кросса стало ироническим символом «ученого господина» из ушедшей эпохи. Иногда его имя упоминали как синоним непрофессионализма и жульничества[32]32
  Историк Тревор Пинч провел аналогию между обнаружением Acarus crossii и объявлением об открытии холодного ядерного синтеза в 1989 г. Обе новости с быстротой молнии были распространены самыми популярными газетами, что привело к выводам, не подкрепленным экспериментальными данными.
  В случае Кросса это была газета Times, в случае холодного ядерного синтеза – Financial Times. В обоих случаях главные участники событий сначала приобретали неоправданную популярность, вслед за которой наблюдалось столь же неоправданное осмеяние. И даже инструменты, использованные в двух экспериментах, имели между собой нечто общее: это были проводники электричества, погруженные в растворы солей калия. – Прим. авт.


[Закрыть].

Однако история Эндрю Кросса оставила после себя и другой след, как и «Франкенштейн» и «Следы естественной истории творения». Эти истории удовлетворяли аппетит непрофессиональной публики, жаждавшей популярного изложения научных фактов и готовой подхватывать новые идеи, которые когда-то казались еретическими. Эти истории были предвестниками такого явления, как научная литература, кульминацией которого стала публикация одного из самых известных и важных научных сочинений всех времен.

Автор этого сочинения вернулся в Англию в конце 1836 г., всего за пару месяцев до начала знаменитого опыта Эндрю Кросса. Это был молодой натуралист, совершивший долгое морское путешествие, в ходе которого судьба привела его на Галапагосские острова у берегов Южной Америки.

Глава 6. Творец вдохнул жизнь в несколько существ или лишь в одно?

Мало открыть и доказать полезную и не известную ранее истину, нужно также суметь распространить ее и сделать общеизвестной.

Жан-Батист Памарк. Философия зоологии, 1809 г.

В октябре 1835 г. парусное судно «Бигль» Британского королевского флота вышло из бывшей пиратской бухты у одного из островов в восточной части Тихого океана недалеко от берегов Эквадора. Корабль с десятью пушками и дополнительной мачтой совершал путешествие с амбициозными исследовательскими целями. За четыре года «Бигль» прошел от юго-западных берегов Великобритании через Азорские острова и острова Зеленого Мыса, обошел береговую часть большей части Южной Америки и, наконец, достиг Галапагосских островов.

Молодой, но знающий свое дело капитан корабля Роберт Фицрой отправился на поиски пресной воды для следующей продолжительной части путешествия на запад через Тихий океан до острова Таити. На берегу он оставил четырех членов команды, которых должен был забрать на обратном пути через десять дней. Это были судовой врач Бенджамин Байно, двое слуг и двадцатишестилетний ученый-натуралист Чарльз Дарвин.

Дарвин использовал любую возможность, чтобы покинуть корабль и заняться исследованиями, часто в сопровождении Байно. В качестве корабельного ученого Дарвин отвечал за проведение наблюдений и сбор образцов флоры и фауны, но иногда ему было необходимо просто вырваться на свободу. Его отношения с капитаном складывались непросто. Иногда они спорили о политике. Фицрой был страстным тори, Дарвин – убежденным приверженцем вигов. Так же горячо они обсуждали проблему рабства. Оба деда Дарвина – Эразм Дарвин и Джозайя Веджвуд – были активными сторонниками отмены рабства, и Чарльз Дарвин твердо стоял на той же позиции. Однако чаще Дарвин и Фицрой просто поддразнивали друг друга. Многолетнее пребывание на небольшом корабле сказывается на поведении людей. Однако одиночество намного хуже, о чем прекрасно знал Фицрой. Бывший капитан «Бигля» Прингл Стокс покончил с собой, когда Фицрой служил под его началом. Фицрой выбрал Дарвина и как подходящего компаньона, и как ученого. Через много лет капитан, по-видимому, жалел об этом выборе, поскольку стал сторонником религиозного фундаментализма, который так беспощадно искоренял Дарвин.

Остров Джеймс (Сан-Сальвадор) является одним из самых крупных островов в центре архипелага. Имя острову[33]33
  Эмброз Коули называл острова именами пиратов и других знакомых; некоторые острова позднее были переименованы. – Прим. пер.


[Закрыть] в XVII в. дал пират Эмброз Коули, картами которого пользовался Фицрой. До возвращения корабля маленькая группа из четырех человек была предоставлена самой себе.

По прибытии на Галапагосские острова три недели назад команда сначала сошла на берег на острове Чатем (Сан-Кристобаль). Фицрой описывал вулканический берег, к которому они причалили, как «черный и мрачный». Дарвин писал, что так мог бы выглядеть ад. Стояла нестерпимая жара. Дарвин измерил температуру песка: она достигала 137°F (почти 60°C). Вулканический песок, также называемый черным, был еще горячее, к нему вообще нельзя было прикоснуться. В дневнике Дарвин записал, что ходить было трудно даже «в толстых ботинках».

На Галапагосских островах много вулканов, и они интересовали Дарвина, получившего хорошее геологическое образование. В колледже Христа в Кембридже он слушал лекции двух самых знаменитых геологов того времени: преподобного Адама Седжвика (критиковавшего Эндрю Кросса и «Следы естественной истории творения») и Джона Стивенса Генслоу – оба были его главными наставниками. Генслоу посоветовал Дарвину взять с собой в долгое путешествие на «Бигле» книгу «Принципы геологии». Книга вышла в трех томах, и Дарвин получил первый из них в подарок от Фицроя. И хотя Генслоу, который, как и Седжвик, был священником, советовал Дарвину не воспринимать книгу слишком серьезно, чтение полностью захватило Дарвина.

Автором книги был блестящий геолог Чарлз Лайель, воспринимавший геологию иначе, нежели Седжвик. Последний был хорошо осведомлен о всевозможных природных катастрофах, таких как землетрясения или наводнения, но для него это были отдельные события, и геология, по его мнению, имела дело с фиксированными ландшафтами, которые никак не изменялись со временем. Лайель, напротив, считал геологию наукой об изменениях, о естественных процессах, постоянно формирующих мир и приводящих к образованию новых гор, морей и рек. Учитывая эти изменения, Лайель пришел к революционному выводу о том, что мир возник как минимум 300 млн лет назад.

Окруженный океаном и лишенный других развлечений Дарвин полностью погрузился в изучение книги Лайеля. В начале путешествия, на острове Святого Иакова (современный Сантьягу, острова Зеленого Мыса), на высоте 10 м над уровнем моря он обнаружил слой раковин и кораллов, содержавший окаменелых моллюсков. Дарвин увидел в этом подтверждение идеи Лайеля о том, что суша поднялась. Повсюду, где побывал «Бигль», Дарвин находил следы описанных Лайелем геологических процессов. С этими мыслями он начал воспринимать мир по-новому. Он стал еще более внимательным и пытался самостоятельно найти ответы даже на вопросы, на которые Лайель, казалось бы, уже ответил. После посещения острова Святого Иакова, находясь в одиночестве в своей каюте, Дарвин размышлял о том, не может ли так быть, что это не суша поднялась, а опустился океан? Джеймс – один из крупных вулканических островов Галапагосского архипелага. На острове Святого Иакова среди вулканических пород Дарвин обнаружил окаменелости, теперь его живо интересовали любые признаки вулканической активности. На протяжении трех недель до высадки на остров Дарвин видел вершины вулканов, поднимавшиеся ввысь, как «печные трубы вблизи Вулвергемптона». Он подсчитал, что на островах может быть около двух тысяч таких вершин, а берег, на который высадилась маленькая группа Дарвина, был ограничен двумя кратерами необычайно большого диаметра. Дарвин понял, что эта бухта образовалась в результате извержений вулканов, что Земля жила и двигалась, а ее сотрясения создали тот самый остров, на котором он стоял.

После двух дней исследований вулканических берегов острова Джеймс Дарвин понял, что здесь он не найдет окаменелости, как на острове Святого Иакова, поэтому занялся сбором биологических образцов. За исключением одного невысокого и едва живого дерева, признаки жизни вокруг кратеров отсутствовали. Даже насекомых было мало. Много было только черепах – крупных неуклюжих существ, иногда достигавших метровой длины. Дарвина они не заинтересовали, поскольку он ошибочно решил, что черепахи родом не из этих мест, а завезены колонизаторами. Зато они были прекрасным источником пищи. До возвращения «Бигля» Дарвин и его команда в основном питались черепашьим мясом, приготовленным на черепашьем жире.

Вскоре Дарвин и его товарищи стали пробираться вглубь острова. Один раз они оказались на высоте около 600 м над уровнем моря и примерно в 10 км от берега. Они встретили группу испанских китобоев, которые отвели их на соленое озеро, расположенное на дне кратера, где вода едва покрывала «кристаллическую белую соль изумительной красоты» и была окружена «каймой из ярко-зеленых суккулентов». Среди кустов, окружавших озеро, они отыскали местную историческую достопримечательность – череп капитана китобоев, убитого собственной командой. Два дня спустя на небе появилась комета Галлея. В дневнике Дарвин записал по этому поводу одно-единственное слово «комета». Дарвина не интересовали небеса, его интересовала Земля.

Двум своим профессорам, Седжвику и Генслоу, он обещал привезти из путешествия все образцы растений и животных, какие только сможет. Обоим было чрезвычайно интересно, что Дарвин обнаружит на Галапагосских островах. К моменту прибытия на острова Дарвин был уже достаточно воодушевлен. Дикая природа Южной Америки заворожила его. У берегов Патагонии «Бигль» окружило облако перелетных бабочек. Их было столько, что матросы назвали это явление «снегопадом из бабочек». В воде Дарвин увидел светящихся в ночной темноте фосфоресцирующих медуз. По ночам корабль пересекал яркие пятна фосфоресцентного свечения, поднимавшегося из глубин океана.

В Патагонии Дарвин приобрел окаменевшие кости странных экзотических существ. Один окаменевший череп мог быть черепом гигантской крысы, размер которой превосходил воображение. Ему также достались кости животного, напоминавшего крупного верблюда. Разглядывая окаменелости, Дарвин задумался о том, какие природные изменения на континенте могли привести к вымиранию этих видов. Он обдумывал идею Бюффона, изложенную в «Естественной истории», о том, что дикая природа Америки была «слабой», не имела достаточной энергии. В дневнике он отметил, что, если бы Бюффон смог увидеть то, что удалось увидеть Дарвину, он бы рассудил иначе.

Вдали от вулканов остров Святого Иакова кишел жизнью. Дарвин собирал образцы практически всех растений, но животных брал лишь самых интересных, поскольку лично выступал в роли таксидермиста и вынужден был хранить скелеты в собственной каюте до того момента, пока не удастся их законсервировать. На острове было множество птиц, которые и составляли основную часть его коллекции. Птицы здесь были непугаными и ловились легко. Однажды Дарвин вплотную подошел к ястребу и смог дотронуться до него дулом ружья.

Почти повсюду на островах архипелага встречалось множество птиц одного вида[34]34
  Хотя обнаруженных Дарвином птиц стали называть «вьюрками», в таксономическом плане они, на самом деле, к вьюркам не относятся. Путаница в значительной степени возникла после выхода в 1947 г. книги Дэвида Лэка «Дарвиновы вьюрки». – Прим. авт.


[Закрыть]. В дневнике Дарвин называл их испанским словом thenka – так на материковой части Южной Америки называли птиц, которых Дарвин определил как пересмешников, на островах эти птицы особенно сильно его заинтересовали. За две недели до прибытия на остров Джеймс «Бигль» останавливался у тюрьмы на острове Чарльз (Санта-Мария). Заключенные утверждали, что на каждом острове живут особые черепахи, которых можно узнать по панцирю. Вице-губернатор уверял, что по виду черепах может определить, на каком острове находится. Дарвин не придал большого значения этим утверждениям. На острове Джеймс у него была возможность хорошенько рассмотреть черепах, и они показались ему совершенно такими же, как те, что он видел до сих пор. Но, когда он начал обращать внимание на небольшие различия между пересмешниками, он вспомнил, что услышал на острове Чарльз. Птицы с разных островов различались между собой по размеру и форме клюва: у одних птиц клювы были крупнее, у других меньше, у одних узкими и острыми, у других широкими и загнутыми книзу. К моменту прибытия на остров Святого Иакова Дарвин начал различать, с какого именно острова происходит каждая птица в его коллекции.

К этому времени Дарвин закончил читать следующий том «Принципов геологии» Лайеля, высланный ему Генслоу в Уругвай. Лайель по профессии был юристом и во втором томе книги все свои блестящие знания и логические способности направил на опровержение идеи Ламарка о трансмутации. В геологии Земли Лайель видел великую трансформирующую силу, но не видел ничего подобного, когда речь шла о населяющих Землю растениях или животных. Ламарк считал, что с помощью окаменелостей можно доказать изменчивость видов во времени. А Лайель полагал, что окаменелости свидетельствуют о вымирании видов, на смену которым Господь создавал новых, более жизнеспособных существ. Появление этих новых существ объясняло довольно резкие изменения типа окаменелостей: не видно было естественной связи между вымершими и новыми видами. Появление каждого нового вида казалось чудом.

На Галапагосских островах Дарвин начал постепенно, с большой осторожностью, склоняться к мнению Ламарка относительно трансмутации. В обитавших на островах пересмешниках он увидел доказательства постепенного изменения видов в соответствии с требованиями окружающей среды, о чем и говорил Лайель, но пока у него не было твердой уверенности. Да, птицы различались, но Дарвину казалось, что они все же были вариантами одного вида. Он отразил свои мысли в орнитологическом дневнике. Если бы эти птицы оказались не вариантами одного вида, а представителями разных видов, «подобный факт подрывал бы идею о постоянстве видов». Их близкое соседство на островах и заметное сходство не могли быть случайностью, но указывали на происхождение от общего предка. Дарвин начинал узнавать описанный Лайелем процесс не только в геологии Земли, но и в самой жизни. Находясь на Галапагосских островах, Дарвин написал: «По-видимому, мы близко подошли к этому великому событию, загадке из загадок – первому появлению новых существ на Земле». Прошло еще 19 лет, прежде чем он объяснил, что имел в виду.

Последний год путешествия после Галапагосских островов «Бигль» провел в Тихом океане, обогнул Африку и в октябре 1836 г. прибыл в Англию, в портовый город Фалмут. В газетах появились отчеты об экспедиции, а Дарвин обнаружил, что за время его отсутствия в Англии его репутация в научном мире значительно укрепилась. На протяжении пяти лет Дарвин вел переписку с Генслоу, причем результаты геологических изысканий Дарвина настолько впечатлили его бывшего профессора, что тот собрал их в брошюру, которую распространил среди других натуралистов. Одна копия досталась Лайелю. Он не мог дождаться возвращения молодого человека, называвшего себя «последователем» Лайеля.

Через месяц после возвращения Дарвин обедал у Лайеля дома в Лондоне. Они сразу поладили, и их дружба продолжалась всю жизнь. Лайель с восхищением слушал, как Дарвин подтверждал его идеи, рассказывая о землетрясениях в далеких землях. Лайель предложил молодому человеку посодействовать на новом поприще и посоветовал остаться в Лондоне, где Дарвин оказался бы в окружении специалистов, которые помогли бы расшифровать все, что он увидел и услышал. В тот вечер Лайель пригласил на ужин одного из таких людей, молодого анатома Ричарда Оуэна, который четырьмя годами позже придумал термины «динозаврия» и «ужасные рептилии». Перед уходом Дарвина в тот вечер Лайель, возглавлявший Геологическое общество Англии, дал молодому ученому еще один, казалось бы, преждевременный совет – не тратить время на административное руководство какими бы то ни было научными организациями. Лайель был уверен, что Дарвин пойдет далеко.

Лайель и Дарвин стали почти неразлучны. Какое-то время они виделись ежедневно. Лайель изо всех сил помогал своему новому протеже. Дарвина начали привлекать к работе в самых престижных научных организациях, включая Королевское общество, Королевское географическое общество и, конечно, Геологическое общество, возглавляемое Лайелем. Кроме того, Дарвин получил королевский грант для написания отчета о путешествии и своих наблюдениях, которые предстояло опубликовать в многотомном труде, задуманном Фицроем.

Дарвин занялся приведением в порядок своих путевых заметок. Для систематизации окаменелостей из Патагонии он попросил помощи у Ричарда Оуэна. Коробки с окаменелостями постепенно прибывали в Королевский колледж врачей, которым руководил Оуэн. Дарвин мог только догадываться, как будет выглядеть коллекция странных костей. Вскоре Оуэн сообщил Дарвину, что в коллекции были кости гигантской ламы и голова гигантского грызуна размером с гиппопотама. Лайель с гордостью представил находки своего протеже членам Геологического общества на выставке, названной им «Зверинцем Дарвина». Для Лайеля эти окаменелые кости были доказательством удивительного «закона преемственности», с помощью которого Господь создавал свои творения на планете Земля в определенном географическом порядке. Все существа были похожи по форме и структуре, но при этом уникальны и не связаны общностью предков.

Однако сам Дарвин уже начал подозревать, что все его образцы животных были ветвями одного семейного дерева и были связаны между собой кровным родством и генеалогической историей. Пока это была лишь догадка, но интуиция подсказывала ему, что гигантская лама как минимум должна быть родственницей современных лам, населявших Южную Америку. Должна была существовать определенная связь и какое-то объяснение, и найти их можно было, изучая законы природы. Недостаточно воспринимать эти варианты как произведения Творца. Что касается Оуэна, он был активным сторонником витализма и считал, что все живые существа несут в себе изначально присущую им «организующую энергию», определяющую такие процессы бытия, как рост и распад. Он был консервативным и религиозным человеком и, как Лайель, яростным противником идеи эволюции. В конечном итоге, оба изменили свою точку зрения. Оуэн так далеко продвинулся в противоположном направлении, что однажды упрекнул Дарвина в том, что тот не понимает значения теории эволюции для объяснения происхождения жизни.

В мае 1838 г. четырехтомный отчет Фицроя об экспедиции был опубликован под названием «Хроника географического путешествия кораблей Ее Королевского Величества “Адвенчер” и “Бигль”. Два первых тома содержали воспоминания Фицроя о путешествиях на «Бигле», включая первое плавание под командованием Стокса. Последний том составляли приложения. Отчет Дарвина был напечатан в третьем томе, который быстро превзошел по популярности остальные тома. Вскоре он был напечатан отдельной книгой под названием «Журнал исследований по геологии и естественной истории различных стран, посещенных на военном корабле Ее Величества “Бигле”. Позднее книга стала называться просто «Путешествие на “Бигле”.

Описание Галапагосских островов составляло лишь малую часть рассказа Дарвина, но в историческом плане эта часть была самой важной. Особый интерес вызывала фраза о птицах, которых Дарвин к тому моменту уже определил как вьюрков: «Можно действительно представить себе, что вследствие первоначальной малочисленности птиц на этом архипелаге был взят один вид и видоизменен в различных целях» – это был первый, еще очень осторожный, намек на ошибочность идеи о постоянстве видов.

Для описания образцов привезенных Дарвином животных понадобилось больше времени, чем для описания окаменелостей. В общей сложности он привез чучела 80 млекопитающих и 450 птиц, которые передал лондонскому Зоологическому обществу. Несмотря на то что Зоологическое общество недавно открыло новый музей в Вест-Энде, оно неохотно приняло животных Дарвина, процесс инвентаризации продвигался чрезвычайно медленно. Организация музейного дела была поставлена из рук вон плохо. Зоологическое общество объявило прием выставочных экспонатов, но не справлялось с потоком образцов, прибывавших от охотников и натуралистов со всего мира. Все образцы нужно было пронумеровать, описать и разместить. Наконец образцы Дарвина попали в руки к самому надежному человеку среди всех работников музея – таксидермисту Джону Гульду. Раньше он был садовником, затем самостоятельно выучился на таксидермиста и стал первым куратором и хранителем музея Зоологического общества. Кроме того, он был талантливым живописцем, написавшим и проиллюстрировавшим несколько популярных книг о птицах.

Привезенные Дарвином с Галапагосских островов маленькие птички заинтересовали Гульда не меньше, чем самого Дарвина. Он пришел к заключению, что среди этих птиц было 13 видов вьюрков и три вида пересмешников. Причем ни один из этих видов не существовал нигде, кроме как на соответствующих островах Галапагосского архипелага. Форма клюва птиц соответствовала характерному для каждого острова источнику пищи: одни птицы приспособились к поеданию семян кактусов, другие питались насекомыми. Дарвин наконец получил ответ, которого так долго ждал, и столкнулся с еще более удивительными доказательствами эволюции, чем обнаружил при изучении окаменелостей. Теперь Дарвин был уверен, что все птицы были родственниками и произошли от общих предков. В какой-то момент некий вид вьюрков оказался на Галапагосских островах, где дал начало 13 разным видам. Их клювы адаптировались к новым условиям. Но как? Дарвин нашел ответ на свой вопрос в самом неожиданном месте – в трактате по политической экономии, который ему предложил прочесть друг его старшего брата Эразма.

Защитник свобод и яростный противник рабства, общительный и великодушный поэт, Эразм Дарвин во многом походил на деда, в честь которого был назван. Эразм и Чарльз имели одинаковые политические и религиозные взгляды, но Эразм всегда был более решительным. Как и дед, он не был ограничен рамками респектабельности. Опять же, как дед и отец, он был врачом, но при этом страдал от того же хронического недуга, который впоследствии одолел и его брата. Опасаясь, как бы врачебная служба сына не оказалась слишком тяжелой для его «тела и разума», отец предложил Эразму пораньше уйти в отставку. К моменту возвращения Чарльза из путешествия на «Бигле» Эразм последовал совету отца и оставил медицинскую практику, хотя ему не было еще и 30 лет.

Эразм продолжал вести активную общественную жизнь и вращался в политических кругах сторонников вигов. Деньги у него были: ему и Чарльзу досталось значительное состояние деда по материнской линии, Джозайи Веджвуда. Хотя Эразм так и умер холостяком (и опиумным наркоманом), у него были романтические отношения с несколькими свободомыслящими женщинами, включая радикального политического экономиста Гарриет Мартино, которую ошибочно считали автором книги «Следы естественной истории творения». У них был длительный роман, а дружеские отношения продолжались на протяжении всей жизни. Мысль о браке Эразма с эмансипированной Мартино пугала старшего Дарвина, который попросил Чарльза приглядывать за братом. В том же году Чарльз если и не подружился, то стал добрым знакомым Мартино.

Гарриет Мартино была одним из самых выдающихся учеников преподобного Томаса Мальтуса, профессора политической экономии в колледже Ост-Индской компании. Он утверждал, что рост численности населения неизбежно ведет к бедности, поскольку избыток рабочей силы сопряжен со снижением уровня заработной платы. Слабые и бедные погибают в борьбе за существование, являющейся неотъемлемым свойством человеческого общества. Голод, болезни, войны и даже умерщвление младенцев, по мнению Мальтуса, являются естественными факторами, поддерживающими хрупкое экономическое равновесие. Благодаря этим идеям Мальтус стал самым влиятельным экономистом своего времени, а в обществе возникло реформаторское движение, которое, в конечном итоге, привело к усилению английских «законов о бедных» и учреждению работных домов для самых неимущих членов общества.

Знаменитая книга Мальтуса называлась «Очерк о законе народонаселения». После нескольких разговоров с Мартино о Мальтусе Дарвин в конце 1838 г. наконец прочел эту книгу, и почти сразу к нему пришло озарение. Борьба за существование, которую Мальтус обнаружил в человеческом обществе, была проявлением той же самой борьбы в природе. Позднее в автобиографии Дарвин писал, что «внезапно понял, что при этих условиях благоприятные варианты имеют тенденцию сохраняться, а неблагоприятные – исчезать. В результате появляются новые виды. Наконец у меня появилась теория, с которой можно было работать». Как следует из записных книжек Дарвина, он начал пересматривать более ранние теории о трансмутации, восхищавшие его деда. Применяя принцип Мальтуса к дикой природе, он наконец уловил основополагающий механизм трансмутации, который не удавалось понять его предшественникам, верившим в теорию эволюции. Вариации живых существ являются результатом естественного отбора.