Текст книги "Убийство Иисуса. Расследование самого громкого преступления в истории"

Клеопатра, возлюбленная Цезаря и Марка Антония. Э.-С. Шерон. Гравюра на основе изображения на античном медальоне

По причинам, известным только ему самому, Цезарь позволяет Цезариону носить свое имя, однако отказывается избрать его своим наследником. Вместо этого он издает указ, по которому после его смерти приемным сыном и законным наследником должен считаться его племянник Октавиан.

Клеопатра – женщина хитроумная и безжалостная. Она понимает, что, потеряв Цезаря, потеряет и власть в Египте. И она начинает потихоньку готовить заговор – египетский переворот в Риме. Все зависит от того, признает ли Юлий Цезарь своим законным наследником и преемником Цезариона; а значит, нужно как-то заставить Цезаря изменить решение.

Или, быть может, есть и другой способ: если Цезаря коронуют царем Рима, ему понадобится жена из царского рода, дабы заключить истинно царский брак. Так что план Клеопатры прост: подталкивать Цезаря к тому, чтобы он объявил себя царем. Затем они поженятся, а сын ее станет наследником Цезаря после смерти.

И, кажется, все идет как надо. Очевидно, что Сенат уже готов провозгласить Цезаря царем. Осталось лишь выйти за него замуж и устранить Октавиана, угрозу будущим притязаниям Цезариона на престолы Египта и Рима.

Цезарем, искушенным политиком, манипулирует женщина вдвое его моложе и без единого солдата в распоряжении! Тысячи людей погибли в римской гражданской войне, в попытках взять власть над республикой. Но Клеопатра почти достигла этой цели, не сражаясь и не проливая крови, – одними лишь женскими чарами.

План безупречен. Все идет гладко. Но вот наступают мартовские иды. Война возобновляется – и, когда она подойдет к концу, не будет уже ни Римской республики, ни Цезариона, ни самой Клеопатры.

* * *

«Друг», затеявший разговор с Цезарем в те минуты, когда он сходит с носилок и направляется в Сенат, – это Попилий Ленат, отпрыск древнего рода знатных римских землевладельцев, издавна известных жестокостью и вероломством. Так что у заговорщиков, которые смотрят на них издали и не слышат, что говорит Цезарю Попилий, есть причины тревожиться. Лишь несколько секунд назад Попилий желал Марку Бруту удачи в заговоре – но, быть может, все это притворство. Освободители видят, что он разговаривает с Цезарем серьезно и по-дружески. Внутри у них все сжимается от страха: что, если он сейчас открывает Цезарю их заговор? «Не слыша, что он говорит, но догадываясь по тому, что у них самих лежало на сердце… и глядя друг на друга, они по лицам понимали, что, возможно, сейчас им, дабы не быть схваченными, [вместо Цезаря] придется убить себя», – напишет об этой минуте историк Плутарх.

В завершение разговора Попилий целует руки Божественному Юлию и уходит прочь из Театра Помпея. Цезарь не выглядит взволнованным. С облегчением заговорщики садятся на свои места и ждут его прихода.

Цезарь входит в Сенат. Сверху смотрит на него огромное величественное изваяние Помпея. Кассий, главный убийца наравне с Брутом, поворачивается к статуе и возносит молитву, прося, чтобы бывший враг Цезаря вселил в него мужество.

Цезарь входит в зал, и весь Сенат поднимается с мест. Все утро здесь обсуждали государственные дела, а теперь молча ждут, когда Цезарь займет свое место на позолоченном троне. Почти сразу к нему направляется большая группа людей под предводительством Луция Тиллия Цимбра. В их поведении нет ничего зловещего – сенаторы часто обращаются к Цезарю с разными личными просьбами, вот и сейчас Цезарь видит в одной руке Тиллия свиток… но не видит, что в другой он сжимает кинжал.

Цезарю несложно догадаться, о чем будет просить Тиллий. Брат старого сенатора отправлен в изгнание; скорее всего, на свитке просьба о помиловании.

Группа сенаторов окружает кресло Цезаря. С каждой секундой их становится больше; вот вокруг него уже собралась небольшая толпа. Один за другим они склоняются, чтобы в знак почтения поцеловать Цезаря в голову или в грудь, напирают на него и теснят.

Диктатор в гневе вскакивает с трона.

Этого-то и ждали убийцы! Тиллий хватает Цезаря за верхнюю часть тоги и сдергивает с плеч, так что руки диктатора оказываются прижаты к бокам. В тот же миг Освободитель по имени Публий Сервилий Каска Лонг, или просто Каска, вонзает кинжал ему в плечо. Удар слаб, крови почти не видно, но вспышка боли заставляет Цезаря вскрикнуть.

– Злодей Каска, – восклицает он по-латыни, перехватив руку с кинжалом, – что ты делаешь?

Но, повернувшись, чтобы сопротивляться напавшему, Цезарь видит перед собой не один кинжал, а шестьдесят. Чувствует не один удар, а десятки. Каждый сенатор выхватил из-под тоги pugio. Цезарь видит лица врагов – нет, лица друзей: Децима Брута и еще одного Брута, Марка Юния, надменного стоика сорока одного года от роду, о котором также ходят слухи, что он сын Цезаря. Заговорщики вонзают в безоружного Цезаря остро наточенные кинжалы, снова и снова. Такова их ярость и стремление поскорее разделаться с врагом, что многие в сутолоке по ошибке бьют друг друга, и скоро уже все они покрыты кровью.

Цезарь отчаянно сопротивляется.

Убийство Цезаря. Фрагмент. Карл Теодор фон Пилоти, 1865

Но вот Марк Брут наносит смертельный удар. Вместо того, чтобы ударить в сердце или пытаться перерезать горло, незаконный сын Цезаря бьет его ножом в пах. Удар убийственный – и унизительный, словно Брут стремится лишить мужского достоинства человека, отказавшегося признать его сыном. Кровь хлещет ручьем, заливает тунику Цезаря, окрашивает алым его обнаженные бледные ноги. Цезарь в изнеможении падает на трон.

– И ты, дитя мое? – в отчаянии спрашивает он, глядя Бруту в глаза.

Не желая, чтобы убийцы видели на его лице печать смерти, Цезарь набрасывает край тоги себе на голову. На мраморном полу собирается кровавая лужа; тело Цезаря безвольно соскальзывает с трона и падает, распростершись у ног статуи Помпея.

Так приходит смерть. И лишь после смерти Юлий Цезарь достигает высшего величия: римский Сенат посмертно объявляет его «божественным Юлием».

Но Бог Юлий смертен – в этом мы только что убедились.

Глава третья

ФИЛИППЫ, СЕВЕРНАЯ ГРЕЦИЯ

23 ОКТЯБРЯ, 42 ГОД ДО Н.Э.

УТРО

Сын бога считает себя бессмертным[13]13
  Октавиан (позднее известный как Цезарь Август) большую часть жизни использовал термин divi filius в пропагандистских целях. Его портрет вместе с этим титулом несли на себе десятки миллионов монет. На одном серебряном денарии, отчеканенном в 38 году до н. э., мы видим даже Цезаря в профиль, лицом к профилю Октавиана. Под Цезарем стоит подпись «БОЖЕСТВЕННЫЙ ЮЛИЙ», под Октавианом – «БОЖЕСТВЕННЫЙ СЫН».


[Закрыть]. Но сейчас он борется с простудой.

Гай Юлий Цезарь Октавиан, или просто Октавиан, болеет, кажется, уже целую вечность. И то, что его армия разбила лагерь на берегу огромного болота, не способствует выздоровлению. Сейчас этот молодой человек, носящий титул Divi Filius («сын бога»), плотно завернулся в плащ и разглядывает безоблачное синее небо, надеясь, что какие-нибудь добрые вести облегчат его дурное самочувствие. Над ним в небесах летают кругами два золотистых орла: похоже, у них схватка. Орел – символ римского легиона, и увидеть, как два крылатых хищника сражаются друг с другом, – несомненно, важное предзнаменование.

Но для кого? Кто победит: Октавиан или Освободители, убийцы его дяди?

Две могучие армии – вместе более трех дюжин легионов и двухсот тысяч человек – смотрят друг на друга с противоположных концов этой плоской балканской низины. Обширная равнина, огражденная с одной стороны цепью невысоких гор, с другой болотом, раскинувшимся сейчас за спиной у Октавиана, – отличное место, чтобы растить пшеницу или вести войну. С обеих сторон поднимаются в небо столбы дыма. В обоих лагерях спешно готовятся к битве – битве-возмездию за смерть Юлия Цезаря, убитого два года назад более чем за тысячу километров отсюда, в Риме.

Цезарь Август, первый правитель Римской империи

В воздухе разносится звон и скрежет: солдаты точат мечи. Выбирая оружие для сегодняшнего дня, легионеры отложили копья и стрелы. Бой будет лицом к лицу, врукопашную. Вместо копий, не слишком удобных на близком расстоянии, вкладывают в ножны мечи и затыкают за пояса кинжалы. Сотни тысяч закаленных в бою воинов с обеих сторон укрепляют чресла свои, подоткнув полы плащей за пояс, чтобы в бою плащи не путались в ногах и не мешали бежать. Кавалерийские лошади терпеливо ждут, пока их взнуздывают и седлают, зная, что совсем скоро им предстоит помчаться в кровавую сечу.

За приготовлениями наблюдает союзник Октавиана, полководец, политик, пьяница и любитель молоденьких девушек Марк Антоний. Вид у него самый воинственный: Антоний высок и крепок телом и с удовольствием обнажает широкую мускулистую грудь. Особенно гордится он своими мощными, сильными бедрами. В отличие от Октавиана, который во время битвы останется в лагере, Марку Антонию не терпится броситься в бой и сражаться с такой же яростью, как и его легионы.

Октавиан совсем на него не похож. Ему всего двадцать лет, но он худосочен, вял, с большим носом, слабым подбородком и высокими скулами, с короткими волосами, которые постоянно нервно приглаживает. Приемный сын Цезаря не командует даже собственными людьми. Эту обязанность он передал своему ровеснику, телесно и душевно крепкому интеллектуалу с необычной страстью к географии, по имени Марк Випсаний Агриппа.

Физической силы и отваги Октавиану недостает, зато хитрости и дерзости ему не занимать. Узнав, что волею Юлия Цезаря он провозглашен законным наследником диктатора, Октавиан первым делом направил огромные суммы общественных денег на личные нужды, поднял налоги и объявил себя «сыном бога». Позаботился о том, чтобы Освободители Марк Брут и Кассий, чьи легионы стоят сейчас на другой стороне равнины, были объявлены врагами государства. Все имущество их конфисковано, сами они бежали из Рима, спасая свою жизнь, и теперь надеются снова туда вернуться с помощью собранной ими армии. Октавиан и Марк Антоний со своими легионами бросились за ними в погоню – и встретились с Освободителями на этой равнине пять долгих месяцев назад. Обе армии остановились здесь на лето, выстроили частоколы и другие оборонительные сооружения и теперь смотрят друг на друга, ожидая битвы. Для Октавиана время тянется невыносимо долго: в холодные зимние месяцы он подхватывает одну болезнь за другой.

Первой жертвой стал Кассий: он пал три недели назад в первой стычке между двумя армиями. Думая, что кампания проиграна, он совершил самоубийство, дабы не подвергнуться ужасам плена. Страшная смерть Марка Лициния Красса, полководца, служившего бок о бок с Цезарем, любого заставила бы страшиться пленения. В 53 году до н. э. Красс потерпел поражение от парфян в битве при Каррах, и его убили, залив ему в глотку расплавленное золото[14]14
  Еще одно знаменитое напоминание о том, что живым в плен лучше не сдаваться, состоялось несколько лет спустя, когда римляне проиграли германским племенам решающую битву в Тевтобургском лесу. Одних римских солдат затолкали в плетеные корзины и сожгли живьем, других распластали на алтарях и принесли в жертву германским богам. Крики их, донесшиеся до пленного римского полководца Публия Квинтилия Вара, заставили его покончить с собой. Позже германцы отсекли ему голову и отдали римлянам для погребения. По иронии судьбы отец Вара участвовал в заговоре против Юлия Цезаря и так же, как позднее сын, чтобы не попасть в плен, покончил с собой во время битвы при Филиппах. Сам Вар печально известен тем, что, подавляя мятеж, начавшийся в Иудее после смерти Ирода Великого, распял в предместье Иерусалима две тысячи иудеев.


[Закрыть].

Итак, Кассий пал на свой меч, решив, что все потеряно. Но Освободитель ошибся. Вскоре после самоубийства его легионы успешно отбили атаку противника и выиграли бой.

Октавиан в тот день едва не погиб. Контратака войск Кассия опрокинула его строй, и молодой полководец спасался, спрятавшись в болоте, пока легионеры Кассия опустошали его лагерь. Стыдясь своего малодушия и того, что позволил убить более пятнадцати тысяч своих людей, Октавиан скрывался в болоте еще три дня, и лишь на четвертый день потихоньку проскользнул к себе в палатку.

Теперь, три недели спустя, с одного до другого края равнины разносится трубный зов медных tubae (труб) – звук, который ни с чем не спутаешь, от которого сердце каждого легионера начинает биться быстрее, ибо это сигнал к началу битвы.

Сегодня трус отомстит за свой позор! Октавиан это знает, ибо битва двух орлов в небесах только что закончилась. Две царственные птицы не были частью какого-либо спланированного ритуала: они появились над полем боя и вступили здесь в схватку по чистой случайности. Однако орел, прилетевший со стороны войск Марка Брута, теперь камнем летит к земле, убитый царственным хищником, вступившим в битву со стороны Октавиана.

Это доброе предзнаменование! А в предзнаменования Divi Filius, как и его покойный дядя Юлий, верит твердо.

* * *

Даже сейчас, два года спустя, смерть Юлия Цезаря оказывает влияние на все части света. Она ощущается и в Риме, где по-прежнему творится хаос, и в Египте, где Клеопатра отчаянно пытается удержать власть, безжалостно расправляясь с собственными братьями. До Иудеи ударная волна доходит медленно; но скоро ее ощутят и в провинции Галилея, и в селении Назарет, где строитель по имени Иаков растит сына Иосифа.

Иаков – прямой потомок Авраама, праотца иудеев, и Давида, величайшего из известных Иудее царей. От Авраама его отделяет двадцать шесть поколений, от Давида – не меньше четырнадцати. Но богатство Авраама было, как песок морской, а Давида и сына его Соломона – и того больше; ныне же для их потомков настали тяжелые времена. Тихий и скромный Назарет в галилейской глуши ничем не походит на царскую столицу. В этой деревушке, расположенной в лощине меж холмов южной Галилеи, всего три десятка домов и не больше четырехсот жителей. Тесные домишки[15]15
  Типичный дом в Назарете был одно– или двухэтажным, пристроенным к известняковому склону холма, и предназначался для одной семьи. Полы в нем были земляными, с примесью пепла и глины, стены сложены из камней, поставленных один на другой. Щели между камнями для защиты от холода и дождя промазывали грязью. Плоская крыша изготовлялась из дерева, соломы, извести и также промазывалась грязью. На нижнем этаже хранили припасы, сюда загоняли на ночь скот, здесь разводили огонь для приготовления пищи, а на верхнем этаже, на тонких матрасах, набитых шерстью, спала вся семья. С нижнего этажа на верхний поднимались и спускались по приставной лестнице. Ни туалета, ни умывальной в доме не было.


[Закрыть] сложены из мягкого известняка и других камней, разбросанных по склонам холмов. Иаков, строитель и плотник, работает и с камнями для фундамента, и с деревом из соседнего леса, из которого делает крыши и мебель. В Назарете работы немного, зато в грекоязычном городе Сепфорисе, расположенном примерно в часе ходьбы отсюда, дело всегда найдется.

Иаков учит Иосифа идти по его стопам, как когда-то отец учил его самого. Учит не только строительному мастерству, но и другим жизненно важным навыкам: как давить сок из винограда и масло из олив, как разбить на крутом склоне поле, урожай с которого прокормит семью, как орошать свои посадки водой из местного родника. Но прежде всего Иаков растит сына в иудейской вере. Ибо, хотя греческая, аравийская и римская культура оставили в Назарете свои следы на протяжении столетий, наследие Иакова и его преданность единому истинному Богу не изменились за две тысячи лет – со времен, когда по земле ходил его праотец Авраам.

Даже великий Юлий Цезарь не пытался изменить иудейские традиции. Расчетливый диктатор, веривший в божественность Венеры и чаще искавший добрых знамений в гаданиях по внутренностям жертвенных животных, чем в молитвах, оказался, как ни странно, горячим сторонником Иудеи и иудейского образа жизни – хотя бы потому, что эта страна представляла собой естественный буфер между Египтом и Сирией. Цезарь, как и нацисты две тысячи лет спустя, понимал, как важно для сохранения империи оставлять местным правителям какую-то долю власти над собственной судьбой. В сущности, у Цезаря нацисты позаимствовали основную схему оккупации: марионеточные местные чиновники, назначенные оккупантами, широкая сеть информантов, чтобы предупреждать мятежи в зачатке, и сохранение под ярмом внешних признаков «нормальной» жизни.

Смерть Цезаря возмутила и тихую иудейскую гавань, хотя жители Иудеи этого пока не понимают. Но битва при Филиппах, эпический момент истории, сыграет для этой страны еще более важную роль. Когда битва закончится, для иудеев ничто уже не будет прежним.

* * *

Битва окончена. Сражение было жестоким и кровавым, именно таким, как боялись многие: люди буквально вцеплялись друг другу в глотки, стараясь сразить врага в рукопашной. Кровь хлещет из открытых ран: многие изуродованы, немало воинов лишились рук или глаз. Многим подрубили мечами ноги: лишившись способности ходить, они обречены на медленную смерть на поле боя.

Вся равнина, от гор до болота, завалена тысячами и тысячами мертвых тел. Недолго им лежать здесь: сперва местные жители снимут с мертвецов все ценное, следом за ними стекутся на кровавый пир волки и вороны.

Те, кто проиграл, но выжил, сейчас в цепях, но сохраняют неукротимый дух. При приближении Октавиана они свистят и плюют в его сторону.

Проигравшего полководца, Марка Брута, среди них нет: он убедил раба заколоть себя одним ударом меча. Голову Брута отрубят и привезут в Рим, а тело сожгут на месте гибели.

Еще до первого зова tubae все понимали: этот день, эта битва решит судьбу Римской республики.

Так и случилось. Республики больше нет: отныне ее сменит деспотическая империя. И, хотя одиннадцать долгих лет понадобится Октавиану, чтобы утвердить над страной самодержавную императорскую власть, уже сейчас он предвидит этот миг своей славы. Он будет править до конца жизни, с каждым годом становясь все более мелочным и жестоким. И, как Иаков из Назарета учит Иосифа идти по своим стопам, так же и новый император будет учить своего пасынка Тиберия править железной рукой, чтобы, когда придет время ему стать императором, он безжалостно удерживал власть в своих руках: давил несогласных, сокрушал любой мятеж, обнажал, бичевал и публично прибивал к кресту любого, кто представляет угрозу для Рима.

В том числе и одного иудейского плотника.

Еще один полководец сегодня празднует победу. Сорокалетний Марк Антоний решительным шагом идет по полю боя, среди трупов и умирающих, и приближенные восхищаются его силой.

Победителей двое: но правителем новой империи, разумеется, может стать только один. Так что следующий десяток лет этим двоим предстоит вести жестокую и изнурительную войну за власть над Римом. И исход этой войны затронет весь мир.

Последний раз враги сходятся в 31 году до н. э. в битве при Акции, у самых берегов Греции. Перед самым началом битвы один из высших офицеров Марка Антония, Квинт Деллий, перебегает к Октавиану, унося с собой все планы Антония. Это приводит к уничтожению флота, и девятнадцать легионов и двенадцать тысяч кавалеристов Марка Антония бросаются бежать по суше[16]16
  Город Акций располагался близ современной Превезы в западной Греции, на берегу Ионического моря. Некоторые полагают, что после десяти лет изнурительной войны Марк Антоний решился бросить борьбу за Рим и бежать в Египет, где его ждала Клеопатра. Войска его несли тяжелые потери от малярии, боевой дух был на нуле. Эта теория гласит, что битвой при Акции он хотел лишь отвлечь внимание врага и замаскировать свое отступление. Если это правда, то Антоний совершил одно из величайших военных жертвоприношений в истории: 230 военных галер, несколько тысяч лучников и двадцать тысяч солдат принес он в жертву своему плану. Вся битва проходила на море и закончилась прежде, чем пехота Антония сумела настичь Октавиана на берегу. Здесь же была, на отдельном корабле, и Клеопатра, не потерявшая надежды править Римом. Прежде чем любовники успели сбежать, погибли пять тысяч солдат Марка Антония и около двухсот его судов.


[Закрыть]. Лишенный армии, преследуемый, как дикий зверь, Антоний ищет спасения в Египте у своей давней возлюбленной, когда-то могущественной царицы Клеопатры, которая предпочла могучего воина Октавиану. Октавиан в гневе бросается за ними; Марк Антоний закалывается, чтобы не попасть в руки врага, и умирает на руках у своей возлюбленной. Клеопатра вскоре следует за ним – выпивает ядовитую смесь опиума и цикуты[17]17
  Легенда, согласно которой Клеопатра покончила с собой, дав укусить себя в грудь ядовитой змее (по некоторым источникам, египетской кобре), – просто легенда. Смесь опиума и цикуты – тот же яд, которым по приговору афинского суда отравили Сократа.


[Закрыть]. Ей тридцать девять лет.

Не желая, чтобы кто-либо мог оспорить его права на престол дяди, Октавиан приказывает убить и Цезариона, незаконнорожденного сына Клеопатры от Юлия Цезаря. Шестнадцатилетний Цезарион бежит в Индию, но его заманивают обратно в Египет обещаниями провозгласить его фараоном. Разумеется, это ложь. Палачи Октавиана удушают юного претендента на престол и тем кладут конец амбициозным планам Клеопатры, задуманным много лет назад, когда она впервые разделила ложе с Цезарем. Великая интрига окончилась поражением.

Итак, новой Римской империей единолично и единовластно правит один человек, называющий себя сыном бога: Октавиан, который скоро начнет откликаться на другое имя.

Его будут славить под именем Цезаря Августа.

Глава четвертая

ДОЛИНА РЕКИ ИОРДАН, ИУДЕЯ

22 МАРТА, 7 ГОД Н.Э.

ПОЛДЕНЬ

Мальчик, которому осталось жить двадцать три года, куда-то пропал.

Северо-восточная Иерусалимская дорога пыльна и пустынна. Безмолвно спускается она через город к реке Иордан и к лежащей дальше каменистой пустыне Перея. Тени почти нет, и негде укрыться от солнца. Мария и Иосиф идут в длинной череде паломников, возвращаясь в Назарет из Иерусалима после праздника Пасхи: это ритуальное путешествие, согласно иудейскому закону, они должны совершать каждый год.

За спиной пары остается город, совсем не похожий на тот, где родился Иисус. Царь Ирод давно мертв: перед смертью он потерял рассудок, размахивал ножом и приказал убить еще одного своего сына – однако после кончины тирана жизнь иудейского народа сделалась только хуже.

За смертью его, последовавшей в марте 4 года до н. э., начались мятежи. Едва жители Иерусалима поняли, что наследник Ирода по силе характера далеко уступает отцу, в городе воцарилась анархия. Однако новый царь, известный под именем Архелай, собрался с духом и подавил мятеж с жестокостью, не уступающей Иродовой. Резня произошла во время Пасхи – праздника в честь ночи, когда ангел смерти «прошел мимо» домов евреев, рабами живших в Египте во времена фараонов, и убил в египетских домах каждого первенца, а иудейских детей не тронул. Праздник символизирует последующее избавление из рабства, когда Моисей вывел свой народ из Египта и направился на поиски родной земли, которую обещал им Бог.

Пасха – время, когда Иерусалим полон сотен тысяч молящихся со всего мира; но Архелай бестрепетно направил свою кавалерию прямо в гущу толпы, заполнившей дворы Храма. Вавилонские, фракийские и сирийские наемники Архелая, вооруженные копьями и длинными, прямыми стальными и бронзовыми мечами, перебили три тысячи ни в чем не повинных паломников. Мария, Иосиф и маленький Иисус своими глазами видели эту кровавую баню, но, по счастью, успели бежать. Стали они и свидетелями распятия за стенами Иерусалима более двух тысяч иудейских мятежников, когда для подавления восстания в город явились римские войска. Вопреки иудейскому закону[18]18
  Втор. 21:22–23: «Если в ком найдется преступление, достойное смерти, и он будет умерщвлен, и ты повесишь его на дереве, то тело его не должно ночевать на дереве, но погреби его в тот же день, ибо проклят пред Богом всякий повешенный на дереве, и не оскверняй земли твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе в удел».


[Закрыть], тела казненных не были сняты и похоронены; они остались гнить на крестах, пожираемые дикими псами и стервятниками, как символ участи тех, кто осмеливается противостоять Риму.

Вскоре Рим полностью подчинил себе всю иудейскую политику[19]19
  «Иудей» по-еврейски – йехуди (yKNhy), слово, изначально обозначавшее жителя Йехуды (Иудеи), области, где располагался Иерусалим и Храм. Позднее так начали называть последователей религии, распространенной в Йехуде: в таком значении это слово появляется у некоторых поздних пророков и в Книге Эсфири. Иудеев также начали называть евреями (Myrbi), или «сынами Израилевыми». По-гречески и по-латыни они, соответственно, Ioudaioi и Iudaei. По-еврейски – израэль, «сыны Израилевы», или йехудим.


[Закрыть]. В 6 году н. э. император Цезарь Август счел Архелая негодным правителем и отправил в изгнание в Галлию. Иудея сделалась римской провинцией, управляемой присланным из Рима префектом. Бывшее царство Ирода было разделено между четырьмя иудейскими правителями, однако они были сущими марионетками, и даже назывались не царями, а тетрархами. Тетрарх полностью подчинялся Римской империи. Само это слово означает «четвертовластник» и связано с тем, что после смерти Ирода Иудея была разделена на четыре неравные части. Все они отошли его сыновьям: две части Архелаю, по одной – Ироду Младшему и Филиппу. После смещения Архелая в 6 году н. э. Рим отправляет сюда для надзора за страной иудеев своих префектов.

Иерусалимом правит местная аристократия и храмовые первосвященники; высшей судебной властью обладает Великий Синедрион, суд, состоящий из семидесяти одного судьи и имеющий полномочия свободно применять иудейский закон во всех случаях, кроме смертной казни, – чтобы кого-то казнить, необходимо одобрение римского прокуратора.

Таким образом император Август соблюдает баланс сил и обеспечивает безопасность имперской власти, не посягая при этом на иудейскую веру. Но все же он требует полного подчинения себе – и иудеи воспринимают это как унижение, однако вынуждены терпеть. Но это не значит, что они прекратили бунтовать. В сущности, в этом регионе мятежей происходит больше, чем в любом другом месте могущественной Римской империи, распростершейся по всей Европе, вплоть до песков Парфии, и захватившей все Средиземноморье. Самое мощное восстание случилось в 4 году до н. э., когда Иисусу был лишь год от роду. Отряды мятежников ворвались в укрепленный дворец в Сепфорисе, разграбили царскую оружейную, раздали оружие жителям города, а затем попытались свергнуть местную власть. По распоряжению Цезаря Августа Публий Квинтилий Вар, римский прокуратор Сирии, приказал своей кавалерии истребить мятежников, Сепфорис сравнять с землей, а всех его жителей, более восьми тысяч человек, обратить в рабство.

Кроме того, иудеи перестали есть и пить из римской посуды. Такой акт неповиновения может показаться пассивным и мелочным – однако он служит ежедневным напоминанием о том, что, несмотря на подавление восстаний, иудеи никогда не смирятся под пятой Рима. Ведь если Римская республика во времена Юлия Цезаря в иудейскую политику особо не вмешивалась, то Римская империя правит иудеями все более и более тяжелой рукой.

Но сейчас тысячи благочестивых паломников, живой рекой спускающихся по дороге к Иордану, могут забыть и о римских солдатах, расквартированных в бараках возле Храма, и обо всех связанных с ними страхах и горестях. Пасха позади. У городских ворот каждый паломник остановился, чтобы уплатить мытарю очередной налог – один из многих, делающих жизнь ежедневной борьбой за существование: на сей раз налог на приобретенные в Иерусалиме товары. Теперь они возвращаются домой, в Галилею. Паломники идут огромным караваном: многолюдность защищает их от грабителей, похитителей детей и торговцев рабами. Немногие счастливцы ведут в поводу осла, нагруженного скарбом, но большинство несет еду и воду на плечах. Мария и Иосиф не видели двенадцатилетнего Иисуса со вчерашнего дня, но уверены, что он где-то здесь, с караваном, идет с друзьями или с кем-то из родственников.

Путь домой не самый легкий или короткий, но самый безопасный. Идя напрямую, можно было бы сократить его на два дня. Но прямой путь ведет на север через Самарию, а самаряне известны своей ненавистью к иудеям, и на горных перевалах поджидают неосторожного путника банды разбойников, в чьих сердцах национальная неприязнь удачно служит корысти.

Так что караван обходит Самарию стороной. Кружной путь труден: источников пищи и воды по дороге немного, по обочинам пустыня сменяется горами и диким лесом. Но в толпе бояться нечего, да и все здесь друг друга знают: ведь эти люди вместе ходят в Иерусалим и обратно каждый год. Паломники приглядывают друг за другом и за детьми. Если ребенок на закате отобьется от родных, его накормят, дадут переночевать, а утром отправят искать родителей.

Мария и Иосиф считают, что именно это произошло с Иисусом. Он мальчик обаятельный и общительный, легко сходится с людьми, и нечего удивляться, что прошлой ночью его не было с ними у костра. Должно быть, заболтался с какими-нибудь старыми или новыми друзьями – но утром обязательно появится!

Но наступает утро, за ним и день. Полуденное солнце ярко светит с небес, и Мария с Иосифом вдруг понимают, что уже очень долго не видели Иисуса.

В поисках потерянного сына они обходят весь караван. Все больше тревожась, расспрашивают всех и каждого: не приметил ли кто? Нет, кажется, ни один человек не видел Иисуса с тех пор, как бесконечная колонна путников вышла из Иерусалима.

Мария и Иосиф понимают, что сын не просто потерялся: очень вероятно, что он остался в городе.

Выбора нет: они поворачивают назад. Придется снова пройти пешком весь путь до Иерусалима, снова поклониться римлянам, если понадобится. Главное – найти Иисуса.

Встревоженным родителям невдомек, что пока им беспокоиться не о чем. Верно, их сына ждет поистине ужасная судьба; но ужасы еще впереди.