Текст книги "В двух лицах"

9

Когда лейтенанту Блезу Конвери было четыре года, мать как-то сказала ему, что глухонемые люди «разговаривают руками».

Он тут же решил, что это будет полезным и очень интересным свойством и для совсем нормального человека. И следующие три года малыш Конвери каждый день, затворившись у себя в комнате, посвящал некоторое время тому, чтобы постигнуть тайну. Уставившись на свою правую кисть, он по-всякому сжимал и изгибал ее в надежде найти волшебное сочетание движений, которое заставит заговорить его ладонь. В конце концов он столь же случайно узнал, что его мать подразумевала язык жестов, и немедленно оставил свои упражнения, не испытав ни малейшего сожаления. Он установил истину и был доволен.

Когда лейтенанту Блезу Конвери было семь лет, его отец показал ему рисунок, состоявший из вписанного в круг квадрата, пересеченного двумя диагоналями. Отец сказал, что можно повторить этот рисунок, не отрывая карандаша от бумаги и не проводя его второй раз ни по одной из линий. В свободные минуты Конвери на протяжении шести лет пытался решить эту головоломку.

После первого же месяца он практически не сомневался, что повторить рисунок, соблюдая все условия, попросту невозможно, однако его отец, который тем временем скончался, утверждал, будто видел своими глазами, как это делается. И потому он продолжал возиться с головоломной. А потом случайно прочел в журнале биографию великого математика XVIII века Леонарда Эйлера, основателя топологии. В статье упоминалось, как Эйлер решил задачу с семью кенигсбергскими мостами, доказав, что можно перейти их все, причем дважды не проходя ни по одному. Далее в статье говорилось, что эйлеровское доказательство позволило сразу определять, имеется ли решение у подобной задачи или нет. Нужно только сосчитать линии, сходящиеся в каждой точке рисунка, и если число их окажется нечетным более чем в двух случаях, значить, повторить его, не отрывая карандаша от бумаги и не проводя его второй раз по какой-либо из линий, невозможно.

И вновь Конвери прекратил логическое следствие, удовлетворенный тем, что пришел к окончательному выводу. Вот так отшлифовывалась система мышления, благодаря которой он стал полицейским особого типа.

В полицию он пошел почти автоматически, однако – несмотря на отличную академическую квалификацию – не сделал той карьеры, на которую, казалось бы, имел все права. Хороший полицейский начальник выучивается ладить с профессиональной статистикой. Он смиряется с тем, что большинство преступлений раскрытию не поддаются, хотя есть и исключения, и распределяет свою энергию соответственно: преувеличивает успех, занимает неудачи.

А Блез Конвери слыл среди сослуживцев «пиявкой» – человеком по натуре неспособным, раз впившись в проблему, потом ее оставить. Начальство и товарищи с уважением относились к списку его служебных успехов, но в управлении бытовала шутка, что заведующий архивом время от времени совершал тайные налеты на письменный стол Конвери, чтобы заполнить зияющие пустоты на своих полках.

Конвери понимал и свои завихрения, и то, как они сказываются на его карьере Он часто решал изменить свой подход и месяц-другой свято придерживался своих благих намерений, но тут, когда он, казалось, уже достигал желаемого, его подсознание подкидывало ему новый подход к следствию, ведущему уже три года, и его желудок обжигала ледяная эгоистическая радость. Конвери знал, что этот момент решает все – его личный вариант качества, которое превращает других людей в великих религиозных реформаторов, в бессмертных художников, в героев на поле боя, чья жизнь тут же обрывается. Он не мог противостоять этой мистической магии и не разочаровывался, поджидал ли его успех или нет.

И теперь, проезжая по обсаженным деревьями улицам, Конвери чувствовал, как по его нервам разливается этот полярный экстаз.

Он вел свой почтенный, но ухоженный «плимут» мимо зеленых газонов, перебирая в памяти обстоятельства дела девятилетней давности, возвращаясь в прошлое к Шпиделю, к Бретону… Дело это было для него единственным в своем роде. И не потому, что он потерпел неудачу (такое случалось много раз), а потому что он так невероятно ошибся.

Конвери был в участке, когда туда привезли Кэт Бретон, и он успел расспросить ее в первые минуты ошеломления, пока сотрудница вымывала из ее волос брызги человеческого мозга.

Суть ее бессвязного рассказа сводилась к тому, что на вечеринке она и ее муж поссорились. Она отправилась дальше одна пешком, но по глупости решила сократить дорогу и свернула в парк, где подверглась нападению. Внезапно рядом возник мужчина, всадил пулю в голову нападавшего и сразу же исчез в темноте. А Кэт Бретон бросилась бежать и рухнула без чувств.

Обдумывая эти факты, Конвери нашел им два возможные объяснения. Начал он с того, что отбросил идею, что это было цепью случайностей – что таинственный незнакомец просто так прогуливался в нужную минуту по парку с охотничьим ружьем в руках. Значит, стрелок знал нападавшего, подозревал, что он психопат-убийца, выслеживал его, пока не удостоверился окончательно, и тут же покончил с ним. Инстинктивно Конвери сразу же отверг эту теорию, что не помешало ему произвести необходимую проверку.

Мысли же его сосредоточились на муже Кэт Бретон. Что если поломка машины и последовавшая ссора были спланированы заранее? Что если муж Кэт Бретон хотел избавиться от нее и спрятал ружье в багажнике? Он прокрался следом за ней в парк и уже собирался выстрелить, когда Шпидель бросился на нее, и попал в нападавшего.

Вторая теория зияла дырами, но у Конвери был большой опыт в заделывании дыр. Он начал с того, что спросил у Кэт Бретон, не узнала ли она стрелявшего. Все еще в шоке она помотала головой… Однако Конвери заметил, как сжались ее зубы, словно она произнесла про себя имя, начинающееся с «Дж».

И когда он явился в дом Бретона, вооруженный описанием, полученным от подростков, которые выдели стрелявшего… И когда он прочел в глазах Бретона ужас вины, он понял, что нашел убийцу.

Когда же выяснилось, что к Бретону нельзя подступиться, Конвери почувствовал себя оскорбленным, хотя и не мог понять почему. Он потратил недели и недели, пытаясь обесценить алиби, которые обеспечивали Бретону показания, соседей, видевших, как он стоял у окна гостиной. Он извел судебных экспертов, настаивая, что они допустили ошибку и из этого ружья все-таки можно было выстрелить. А потом долго экспериментировал со старым ружьем для охоты на оленей – стрелял из него, очищал разными растворами, присыпал пылью… В конце концов ему пришлось признать, что Бретон, от которого так и разило виной, абсолютно неуязвим.

Для любого другого полицейского этого хватило бы, чтобы закрыть дело и заняться чем-то более плодотворным, но демон Конвери крепко сидел у него на плече, нашептывая сладкие обещания торжества. И вот теперь по дороге домой этот голос внезапно вновь обрел силу. На протяжении девяти лет ему иногда казалось, что навещать Бретона значит уступать мании, но на этот раз он безошибочно почувствовал запах страха, вины…

Конвери резко свернул на бетонную площадку перед своим домом, чуть было не задев бампером трехколесный велосипед младшего сына. Он вышел из машины и, закрывая дверцу, он установил, какая петля поскрипывает, сходил в гараж за масленкой и хорошенько смазал петли всех четырех дверец. Потом отнес масленку на место, открыл внутреннюю дверь и через чулан прошел на кухню.

– Ты что-то поздновато, милый. – Джина, его жена, стояла у стола с доской для разделывания теста, руки у нее были по локоть в муке, а теплый воздух кухни прельстительно благоухал мясными пирожками.

– Извини, – сказал Конвери. – Меня задержали. – Он похлопал жену пониже спины, рассеянно взял цукат и принялся его покусывать.

– Влез!

– Что, детка?

– Ты опять был у Бретона?

Конвери перестал жевать.

– Почему ты спрашиваешь?

– Тим сказал, что ты опять рылся в его коллекции. Он сказал, что аммонита нет на месте.

– Э-эй! – Конвери засмеялся. – А я-то думал, что тут кроме меня сыщиков нет.

– Но где ты был?

– Ну, заехал туда на несколько минут.

– Ах, Блез! Что они могу подумать! – Лицо Джины Конвери омрачилось.

– С какой стати? Просто заглянул по-дружески.

– Люди не питают дружбы к сыщику, который допрашивал их в деле об убийстве. И особенно, люди с такими деньгами.

– Детка, не стоит из-за этого расстраиваться. У меня с Джоном Бретоном прекрасные отношения.

– Воображаю! – сказала Джина вслед Конвери, который прошел в гостиную, сел и начал машинально листать журнал, не видя страниц. Что-то очень странное произошло с Бретонами девять лет назад, и сегодня он словно вернулся во времени к очагу напряжения. Бретон выглядел не только похудевшим, но и постаревшим, и одновременно – моложе, менее искушенным, менее самоуверенным, с совсем иной аурой. «Я свихнулся, – думал Конвери. – Ауры не улики. Разве что эта вспышка телепатии, про которую говорили в последних известиях, начала распространяться!» Он закрыл журнал, взял было второй, но тут же с отвращением бросил обратно.

– Джина! – воскликнул он. – Когда мы будем обедать?

– Около пяти. Потерпишь?

– Отлично. Мне надо еще кое-куда съездить.

Секунду спустя возле Конвери словно взорвалась мучная бомба: его жена влетела в гостиную из кухни и принялась размахивать кулаком у него под носом.

– Блез Конвери! – свирепо прошипела она. – Из этого дома ты выйдешь только через мой труп.

Конвери посмотрел на ее раскрасневшееся лицо с легким удивлением.

– Не понимаю…

– Тим сегодня празднует день рождения. Почему я пеку пирожки, как ты думаешь?

– Но день его рождения еще только на следующей неделе! – возразил Конвери.

– Знаю. А день рождения Кеннета был на прошлой неделе! А празднуют они вместе – посредине! – Джина уничтожающе уставилась на него. – Тебе бы пора это знать!

– Знаю, знаю, детка. Просто выскочило из головы. Послушай, они же не обидятся, если я на этот раз пропущу…

– На этот раз! Ты уже пропустил в прошлом году и в позапрошлом. И сегодня ты никуда не пойдешь.

– Но у меня дело.

– Подождет до завтра.

Конвери поглядел в глаза жены, и то, что он увидел в них, сразу заставило его сдаться – с улыбкой, чтобы сохранить остатки достоинства. Когда она вернулась на кухню, он театрально пожал плечами – перед самим собой, за не имением других зрителей – и взял журнал. Джон Бретон никуда не делся за девять лет, и может подождать еще немножко.

10

Расколов безмолвие дома, зазвонил телефон, и Джек Бретон бросился к нему, но замер в неуверенности, едва его пальцы легли на прохладный изгиб трубки.

Два часа одиночества в затененной дневной тишине вызвали у него смутные дурные предчувствия, в которые врывались минуты хвастливого самоупоения. Прежде в такой день он с секунды на секунду ждал бы мерцания, бегущих геометрических фигур, которые возвещали бы сильнейший приступ гемикрании. Но после первого прыжка переходы практически прекратились – резервуар нервной энергии истощился, иссяк вот уже год. И теперь, держа дрожащую руку на телефонной трубке, он ощущал только громадность того, что надвигалось, чувствовал, как жизнь и смерть балансируют на лезвии ножа.

Он взял трубку, прижал ее к уху и молча ждал.

– Алло! – Мужской голос с легким английским акцентом. – Это вы, Джон?

– Да, – осторожно ответил Бретон.

– Я был не уверен, добрались ли вы. Я позвонил в контору, но мне сказали, что вы уехали. Было это минут пять назад, старина. Ну, и жали же вы на газ!

– Прокатился с ветерком. – Бретон принял небрежный тон. – А кто говорит?

– Да Гордон же! Гордон Палфри. Послушайте, старина. Со мной рядом Кэт. Мы с Мириам столкнулись с ней в супермаркете… Она хочет поговорить с вами.

– Хорошо. – Бретон с усилием припомнил, что Палфри – те поклонники автоматического письма, которыми увлекалась Кэт. У Мириам вроде есть телепатические способности… При мысли, что ему, возможно, придется с ней разговаривать, Бретону стало не по себе.

– Алло… Джон? – Голос Кэт был чуть прерывистым, и Бретон понял, что она знает, кто снял трубку.

– Я слушаю, Кэт.

– Джон, Мириам сказала мне, что получает просто невероятные результаты. Последние два дня они просто фантастические. Я так за нее рада.

«Каким образом, – с горечью подумал Бретон, – Кэт, моя Кэт, могла связаться с подобными людьми?»

Вслух он сказал:

– Видимо, очень интересно. Ты мне звонишь из-за этого?

– Отчасти. Мириам сегодня вечером устраивает сеанс для близких друзей и пригласила меня. Джон, я просто сгораю от нетерпения. Ничего, если я поеду отсюда прямо к ним? Ты ведь сможешь один вечер сам о себе позаботиться?

Отсутствие Кэт в ближайшие часы устраивало Бретона как нельзя лучше, и тем не менее его рассердило ее почти религиозное отношение к каким-то Палфри. Только страх впасть в тон второго Бретона удержал его от возражений.

– Кэт, – спросил он мягко, – ты меня избегаешь?

– Конечно, нет. Просто мне не хочется упустить такой случай.

– Ты меня любишь?

Наступила пауза.

– По-моему, тебе нет никакой нужды задавать этот вопрос.

– Ну, хорошо. – Бретон решил действовать. – Но, Кэт, по-твоему, разумно провести вечер не дома? Я ведь не шутил, понимаешь? Джон действительно может сорваться и уехать навсегда – он в таком настроении.

– Это решать ему. А ты против?

– Нет, но я хотел бы, чтобы вы оба твердо знали, что делаете.

– Я не могу об этом думать, – сказала Кэт, и радостное возбуждение исчезло из ее голоса. – У меня нет на это сил.

– Не тревожься, любимая, – нежно сказал Бретон. – Иди развлекись. Мы это уладим… как-нибудь.

Он положил трубку и взвесил, что делать дальше. По словам Гордона Палфри Джон уже уехал из конторы и, значит, может быть здесь с минуты на минуту. Бретон кинулся вверх по лестнице и забрал пистолет из тайника. Когда он вышел в коридор, металлическая тяжесть оттягивала боковой карман пиджака. Чтобы создать впечатление, будто Джон Бретон действительно в холодной ярости бросил свою жену и свое дело, необходимо забрать и уничтожить одежду и другие вещи, которые он взял бы с собой… Деньги! Джек Бретон взглянул на часы: банк уже закрыт. Он заколебался, а не заподозрит ли Кэт что-нибудь, если Джон исчезнет в никуда без порядочной суммы? Возможно, в первые дни или даже недели она об этом не вспомнит, но рано или поздно…

С другой стороны, она никогда специально деньгами не интересовалась и вряд ли станет проверять, как именно Джон устроился в смысле финансов. Джек решил отправиться в банк прямо с утра и перевести часть вклада в банк в Сиэтле. Позже, если потребуется, можно будет для правдоподобия снимать там со счета те или иные суммы.

Он достал из стенного шкафа два чемодана, набил одеждой и снес в холл. Пистолет то и дело ударял его по бедру. В сознании у него пряталась мысль, что выстрелить в Джона Бретона будет не легко, но она тонула в свирепом предвкушении – приближалось завершение девятилетних отчаянных стараний и пути назад не было. Главное же заключалось в том, что жизнь Джона Бретона создана им – он подарил Джону девять лет существования, не предусмотренные космическим порядком вещей, и пришел срок взыскать долг. «Я дал, – мелькнула у него непрошеная мысль, – я и возьму…»

Внезапно Бретона охватил ледяной холод. Он стоял, дрожа, в холле и смотрел на себя в большом чуть золотистом зеркале, пока – вечность спустя

– в тихий бурый воздух старого дома не ворвалось басистое урчание «линкольна» Джона Бретона. Минуту спустя в холл через заднюю дверь вошел Джон в своей автомобильной куртке. Он увидел чемоданы, и его глаза сузились.

– Где Кэт? – По безмолвному договору оба они обходились без формальной необходимости здороваться.

– Она… она обедает у Палфри и останется там на вечер. – Джек с трудом находил слова. Еще несколько секунд – и он убьет Джона, но при мысли, что вот сейчас он увидит такое знакомое тело изрешеченное пулями, вызвала у него непреодолимую робость.

– Ах, так! – В глазах Джона была настороженность. – А зачем тебе понадобились мои чемоданы?

Пальцы Джека сомкнулись на рукоятке пистолета. Он мотнул головой, не в силах произнести ни слова.

– У тебя скверный вид, – сказал Джон. – Ты не заболел?

– Я уезжаю, – солгал Джек, оглушенный неожиданным открытием, что не может спустить курок. – Чемоданы я тебе потом верну. Я взял кое-какую одежду. Ты не против?

– Нет, не против. – В глазах Джона появилось облегчение. – Но… ты остаешься в этом… потоке времени?

– Да. Мне достаточно знать, что Кэт жива и что она не далеко.

– А-а! – Квадратное лицо Джона отразило недоумение, словно он ожидал услышать что-то совсем другое. – Ты уезжаешь прямо сейчас? Может вызвать такси?

Джек кивнул. Джон пожал плечами и повернулся к телефону. Ледяной паралич грозил сковать мышцы Джека, пока он вытаскивал пистолет из кармана. Шагнув к своему альтер эго, он изо всех сил ударил Джона за ухом рукояткой тяжелого пистолета. Колени Джона подогнулись, Джек ударил его еще раз и неуклюже упал вместе с ним. Он лежал на нем – их лица почти соприкасались – и с ужасом следил, как открываются затуманенные болью глаза Джона.

– Вот значит как, – прошептал Джон с каким-то сонным удовлетворением, словно засыпающий ребенок. Его веки сомкнулись, но Джек Бретон ударил его кулаком и продолжал ударять снова и снова, всхлипывая, пытаясь уничтожить образ собственной вины.

Наконец опомнившись, он откатился от Джона и, тяжело дыша, встал на четвереньки возле неподвижного тела. Потом поднялся на ноги, добрался до ванной и согнулся над раковиной. Металлические краны холодили ему лоб – совсем как в тот раз, когда он совсем мальчишкой неудачно познакомился с действием алкоголя и точно в такой же позе ждал, чтобы его организм очистился. Но теперь получить облегчение было не так просто. Бретон ополоснул лицо холодной водой и вытерся, оберегая ободранные костяшки пальцев – из ссадин уже сочилась лимфа. Он открыл аптечку, ища пластырь, и его взгляд упал на флакон с зеленоватыми треугольными таблетками. Несомненно снотворное! Бретон прочел этикетку, подтвердившую его вывод.

В кухне он налил воды в стакан, отнес его в холл, где все еще лежал Джон Бретон, распростертый на горчичного цвета ковре. Он приподнял голову Джона и начал скармливать ему таблетки. Это оказалось труднее, чем он предполагал. Вода скапливалась во рту и глотке, и судорожный кашель извергал ее наружу вместе с таблетками. Бретон обливался потом. Прошло неизмеримое число бесценных минут, прежде чем Джон все-таки проглотил восемь таблеток.

Он отшвырнул флакон, поднял пистолет, сунул его в карман и перетащил неподвижное тело в кухню. Обшарив карманы Джона, он извлек бумажник, полный разных удостоверений личности, которые были ему необходимы для дальнейших сношений с внешним миром, а также связку ключей, – в том числе и ключи от большого «линкольна».

Он вышел к машине, отогнал ее за дом и развернул так, что задний бампер почти уперся в обвитый плющом трельяж внутреннего дворика. Воздух был нагрет предвечерним солнцем, а вдали, за деревьями и кустами, все еще беззаботно стрекотала газонокосилка. Бретон открыл багажник и вернулся в кухню. Джон застыл в неподвижности, словно уже умер, лицо его покрывала прозрачная бледность. От носа по щеке растекся треугольничек крови.

Джек вынес его из дома и кое-как уложил в открытом багажнике. Заводя туда ноги, он заметил, что на одной нет туфли. Он опустил крышку багажника, но не запер ее и вернулся в дом. Туфля лежала сразу за дверью.

Бретон подобрал ее, побежал назад к «линкольну» и столкнулся с лейтенантом Конвери.

– Извините, Джон, что опять вас беспокою. – Широко посаженные голубые глаза настороженно поблескивали, полные злокозненной энергии. – По-моему, я кое-что забыл тут.

– Я… я вроде бы ничего не заметил.

Бретон слушал слова, срывающиеся с его языка и удивлялся способности тела справляться со сложностями устной речи, пока сознание пребывает в шоке. Что Конвери здесь делает? Он уже второй раз появляется во дворике в самый неподходящий момент.

– Да окаменелость. Ну, моего сына. Дома я ее в кармане не нашел. – Улыбка Конвери была почти издевательской, словно он подначивал Бретона воспользоваться своим правом и вышвырнуть назойливого полицейского из своего дома. – Вы представить себе не можете, какую взбучку мне задали дома.

– По-моему, ее здесь нет. То есть я бы, конечно, заметил. Не мог бы не обратить внимания.

– Ну что же, – равнодушно ответил Конвери. – Наверное, я ее оставил где-нибудь еще.

Все это не было случайным, с тоской понял Бретон. Конвери очень опасен – умный фанатичный полицейский самого худшего типа. Человек с инстинктами ищейки, доверяющий им, упрямо цепляющийся за свои предположения вопреки логике и материалам следствия. Так вот, значит, почему Конвери время от времени навещал Джона Бретона все эти девять лет! Он затаил подозрения. Какой злобный каприз судьбы привел эту неуклюжую суперищейку на сцену, которую он с такой тщательностью подготовил на этот октябрьский вечер?

– Туфлю потеряли?

– Туфлю? – Бретон проследил направление взгляда Конвери и увидел, что сжимает в руке черную мужскую туфлю. – Ах, да! Я становлюсь рассеянным.

– Как и мы все, когда нас что-то гнетет… Вот как с этой окаменелостью.

– Меня ничто не гнетет, – тотчас отозвался Бретон. – А вас что беспокоит?

Конвери отошел к «линкольну» и прислонился к нему, положив ладонь на багажник.

– Да ничего такого. Все пытаюсь заставить говорить мою руку.

– Не понимаю…

– Не важно. Да, кстати, раз уж мы заговорили о руках, у вас костяшки пальцев ободраны. Подрались с кем-нибудь?

– С кем бы это? – Бретон засмеялся. – Не могу же я подраться с самим собой!

– Ну, например, с типом, который пригнал вашу машину. – Конвери хлопнул ладонью по незакрытой крышке багажника и она задребезжала. – Эти механики так разговаривают с клиентами, что мне и самому часто хотелось отделать кого-нибудь. Это одна из причин, почему свою машину я содержу в порядке сам.

У Бретона пересохло во рту. Так значит Конвери заметил, что машины не было, когда он приходил в первый раз!

– Нет, – ответил он. – Я с моей станцией техобслуживания в наилучших отношениях.

– И что же с ней там сделали? – Конвери посмотрел на «линкольн» с пренебрежением практичного человека.

– Тормоза отрегулировали.

– А? Мне казалось у этих бегемотов они саморегулирующиеся.

– Может быть Я в них не заглядывал. («Долго ли еще это будет продолжаться?» – подумал Бретон.) – Знаю только, что они слабо схватывали.

– Хотите дельный совет? Прежде чем сесть за руль, хорошенько проверьте гайки на колесах. Я видел машины, у которых после проверки тормозов гайки были только чуть навинчены.

– Не сомневаюсь, что все в ажуре.

– Не доверяйте им, Джон. Если можно что-то не закрепить, чтобы тебя сразу за руки не схватили, они закреплять не станут.

Внезапно Конвери выпрямился и, прежде чем Бретон успел пошевельнуться, стремительно повернулся к багажнику, ухватил крышку за ручку, приподнял и с треском захлопнул.

– Видели? Она ведь могла отскочить на большой скорости. Очень опасная штука. Ну как, убедились?

– Спасибо, – пробормотал Бретон. – Весьма обязан.

– Не на чем. Наша обязанность беречь налогоплательщиков. – Конвери задумчиво подергал себя за ушную мочку. – Ну, мне пора. У моих ребят день рождения, и мне вообще не полагалось отлучаться. До встречи!

– Всегда рад, – отозвался Бретон. – Заглядывайте в любое время.

Он неуверенно помялся, потом пошел следом за Конвери вокруг дома и успел увидеть, как зеленая машина под тявканье выхлопов понеслась по улице. Он повернулся и пошел назад к «линкольну», а холодный ветер гнал ему под ноги шуршащие листья. Последние слова Конвери были зловещими. Они показали, что зашел он не случайно и не просто так, а Конвери вряд ли бы проговорился нечаянно. У Бретона сложилось четкое впечатление, что его предупредили. Он вдруг оказался в неясном, а потенциально и губительном положении.

Пойти на риск и убить Джона Бретона, когда лейтенант Конвери, возможно, кружит по соседним улицам, ожидая дальнейшего, он не мог.

Однако не мог он и оставить Джона Бретона в живых, после того, что произошло. А времени искать выхода из этой дилеммы почти не было.