Текст книги "Стая"

Глава 7
Осень 1995 года

– Вот что мы сделаем, – сказала Таня, ведя меня вверх по ступеням в мир над подземельем вокзала. – Мы скажем, что ты мой младший братик. Мой младший братик болен. И нам нужны деньги, чтобы купить тебе лекарство.

– Но это неправда, – нахмурился я. – Я не твой младший братик. Мама говорила, что обманывать нехорошо.

– Ты никогда не играл в притворяшки, Мишка?

Я кивнул, хотя на самом деле никогда не слышал о такой игре и ни с кем в нее не играл.

– Итак, вот что мы сделаем. Мы будем играть в притворяшки. Мы притворимся, будто мы брат и сестра. И ты болен. Могу поспорить, ты отлично сможешь притвориться, будто ты болен.

Я сжал руками живот и застонал.

– Отлично, отлично! – Таня захлопала в ладоши. – А теперь покашляй.

Я зашелся в приступе кашля и сплюнул на землю.

– Вот так?

Таня обняла меня.

– Да, вот так.

– А если я буду здорово играть в притворяшки, хорошо-хорошо, ты поможешь мне найти маму?

– Конечно, Мишка. – Она потрепала меня по голове.

И вот, выйдя на холодные улицы Большого Города в этот хмурый осенний день, я начал притворяться. Я сжимал руками живот, я стонал, я кашлял, я плевал. Я плакал, а Таня хватала прохожих за полы пальто и ручки сумок:

– Пожалуйста, помогите нам, – умоляла она. – Мой младший братик болен, и нам нужно лекарство.

Многие из прохожих бросали монеты в ее вытянутую руку, но никто из них не остановился. Вскоре монеты зазвенели в кармане Таниной курточки.

Какой-то мужчина сунул Тане в руку не монетку, а купюру:

– Купи ему куртку, Бога ради…

Какая-то женщина подарила нам по желтому воздушному шарику на веревочке.

И никто не спросил, где наша мама.

К вечеру я так проголодался, что больше уже не мог играть в притворяшки.

– У нас уже много денег. Мы можем купить на ужин все, что захотим, – сказал я.

Таня побряцала монетами в кармане.

– Мы не тратим деньги на еду, глупыш, – улыбнулась она. – Мы тратим их на то, чтобы стать счастливее.

– Я стал бы очень счастливым, если бы поел, – возразил я.

– Мы воруем еду. Это легко.

Я раскрыл рот от изумления.

– Я не могу воровать. Воровать плохо.

– Это еще почему? – пожала плечами Таня.

– Потому что мама так говорит.

Глаза Тани остекленели. Она повернулась ко мне и влепила мне пощечину.

– Проснись, Мишка. Ты видишь тут свою маму? Видишь тут мою маму? Юлину, Витину, Пашину маму?

Вытирая слезы, я покачал головой.

Затем Таня смягчилась.

– Прости меня. – Она погладила меня по голове. – Но ты должен привыкать. У нас тут свои правила. И главное правило – делай все возможное, чтобы выжить. Если для этого нужно воровать, мы воруем. Если для этого нужно лгать, мы лжем. Понимаешь?

Таня уперла руки в бока, в точности так, как делала моя мама, когда отчитывала меня.

– Ну ладно, – сжалилась она. – Я раздобуду тебе еду.

Она обвела взглядом площадь перед вокзалом. Люди сидели на скамейках, подставив лица осеннему солнышку. У многих были при себе бумажные пакеты.

Таня указала на толстяка, сидящего возле фонтана.

– Видишь? Тому мужику явно нужно много еды, чтобы набить свое толстое брюхо.

Я кивнул. Конечно, если бы этот мужчина знал, что я потерялся и хочу есть, он поделился бы со мной обедом.

Таня опустила руку мне на плечо.

– Так, план такой: ты притворишься, будто играешь в фонтане, ладно? Ну, сыграем в притворяшки, да?

Я кивнул.

– Подберешься к этому мужику поближе и хорошенько окатишь его водой.

– Но тогда он разозлится, – возразил я. – И не поделится с нами своим обедом.

Таня закатила глаза.

– О господи, какой же ты глупыш! В том-то и дело, что нужно его разозлить. Настолько, чтобы он погнался за тобой. – Таня ухмыльнулась. – И в этот момент я стащу его обед.

Я посмотрел на Таню и на толстого дяденьку, сидевшего рядом с большим фонтаном. Коричневый пакет у его ног был таким же пухлым, как и его живот.

Толстый дяденька хорошо нас накормил. Мои кроссовки промокли. Мои штаны промокли. Я дрожал от холода, слизывая с пальцев остатки соуса. Теперь, набив пузо, я почувствовал, как в мое тело проникает вина. Будто сотня паучков, вина карабкалась по моим рукам и ногам, подбираясь все ближе к сердцу. Я сжал пуговицу в кармане. Мама отшлепала бы меня за то, что я натворил.

Встав, Таня потянулась и звякнула монетами в кармане.

– Пойдем.

Я поплелся за Таней, все еще высматривая красное пальто. Коричневое пальто, серое пальто, черное пальто. Где же красное?

Засмотревшись, я споткнулся обо что-то и чуть не упал, но Таня подхватила меня.

– Смотри, куда идешь.

Я оглянулся. Споткнулся я о мальчика. Мальчик лежал на тротуаре, и по его лицу ползала муха. Обуви у мальчика не было.

Кто-то остановится. Кто-то отгонит муху. Кто-то обнимет мальчика, поднимет его с тротуара.

Но никто так и не остановился. Люди шли мимо, обходя мальчика, а некоторые просто переступали через него, словно его и не было. Словно он был призраком.

– Пойдем. – Таня дернула меня за руку.

Порыв холодного ветра пронес обрывок газеты по улице и сдул муху с лица спящего мальчика.

Глава 8
Школа

– Пойдем завтра в школу?

Витя, рассмеявшись, передал Юле бутылку. Юля свинтила крышку и сделала большой глоток. Паша, прижимая к губам коричневый пакет, глубоко дышал.

Таня прислонилась к плечу Рудика.

– Город – наша школа, Мишка, – мечтательно протянула она, широко разводя руки. – Весь мир – наша школа.

Меня это удивило. Мне очень хотелось пойти в школу. Мне нравилось, как пахло в той части школы, где размещался мой детский садик. Там пахло мокрой шерстью, теплым какао и хлебом.

– Но я хочу пойти в школу, – возразил я. – В садике меня учат читать и писать.

– Это все потому, что ты дурень, – сказал Витя.

Рудик бросил мне под ноги сигаретный бычок.

– Нам в школе не обрадуются.

– Но все дети должны ходить в школу, – сказал я. – Есть такой закон.

К платформе подъехал поезд. Люди повалили из вагонов, они суетились, смотрели на часы, на вывески, куда угодно, но не на нас. А я искал красное пальто.

Витя вскочил. Полы его грязной рваной куртки развевались – он закружился в страшноватом танце.

– Мы закон! – во все горло завопил он. – Улица – вот закон!

– Водка – вот закон! – пропела Юля.

– Клей – вот закон, – пробормотал Паша, устраиваясь поудобнее на картонной коробке.

– Воровство для выживания – вот закон, – выпалила Таня.

– Деньги и только деньги, – с нажимом произнес Рудик. – Вот закон.

Все кивнули.

Сошедший с поезда пассажир бросил в урну недоеденный бутерброд. Юля и Витя рванулись к урне, оскальзываясь на мраморном полу. Витя схватил бутерброд, оттолкнув Юлю в сторону. Юля запрыгнула Вите на спину и завопила:

– Он мой! Отдай!

Витя отмахнулся от нее, словно от надоедливой мухи.

Таня и Паша зашлись от хохота.

– Наподдай жару! – крикнула Таня.

Рудик выдохнул облачко дыма.

– Грязные твари, – проворчал он. – Ничем не лучше собак, что грызутся на улице.

Днем я видел на улицах собак. Их было много. Иногда они рычали и скалились, но никогда не дрались друг с другом.

Встав, Рудик неспешно приблизился к Вите и Юле – те катались по полу, кусаясь и царапаясь. А люди шли мимо. Конечно, кто-нибудь сейчас скажет им, чтобы они прекратили драться на вокзале! Конечно, кто-нибудь сейчас позовет дядю-милиционера…

Рудик бросил бычок на пол, а затем пнул Витю острым носком черного ботинка.

– Вставай, – скомандовал он.

Юля запустила пальцы Вите в шевелюру и с силой дернула его за волосы. Рудик пнул и ее. Юля завопила от боли, переворачиваясь на бок. Витя схватил ее за ногу, но прежде чем он успел что-либо сделать, Рудик с силой пнул его по крестцу, и от удара Витя стукнулся лицом об пол. На сером мраморном полу медленно растекалась лужа крови.

Рудик подобрал недоеденный бутерброд, тщательно завернутый в бумагу, словно подарок. Теперь бумага была заляпана кровью.

Он с поклоном протянул бутерброд Тане.

– Тебе, моя прекрасная принцесса.

Рудик сел рядом со мной. Таня жадно ела бутерброд. В животе у меня урчало, меня тошнило и знобило. Красная кровь на полу. На полу в нашей квартире было красное пятно. И я прикасался к нему. А вдруг…

Рудик толкнул меня локтем в бок, тыча в сторону окровавленного Вити и плачущей Юли незажженной сигаретой.

– Вот и все образование, что тебе пригодится, Миша.

Я забрался под длинную лавку возле вентиляции. Я скорчился под лавкой, повернувшись спиной ко всем этим людям, спешащим на свои поезда. К людям, которые никогда не останавливались. К людям, которые смотрели сквозь нас, словно мы были призраками. К людям в серых куртках, черных куртках, коричневых куртках. К людям, которые не носили красное пальто.

Я повернулся спиной к этим лишенным матерей детям. А они и были детьми. Всем им, даже Рудику, было не больше четырнадцати.

Я закрыл глаза, чтобы не видеть, как яркий свет играет на высоких мраморных арках, на сером полу, на холодных изваяниях всадников, на печальных детях, поселившихся на Ленинградском вокзале.

И меня баюкали не мамины сказки, а перестук колес и эхо шагов, отражавшееся от твердого мраморного пола вокзала. Мама не поцеловала меня на ночь, не обняла меня перед сном.

Глава 9
Щенок

Шли дни, тянулись долгие ночи. Днем мы с Таней ходили по улицам, играя в притворяшки. Так мы с Таней добывали деньги и еду. Таня знала много разных способов играть в притворяшки. Иногда после таких игр мне становилось стыдно.

Каждый вечер мы собирались на вокзале. Ребята ссорились, мирились, пускали по кругу бутылки со странной жидкостью, которая пахла в точности так, как тот злой дядька. Еще они пускали по кругу сигареты. И тюбики с клеем. Как правило, Рудик сидел с нами, но не всегда. Зато мы всегда, всегда отдавали ему деньги. Если ему казалось, что отдали не всю дневную выручку, он мог избить до крови.

Однажды Таня заболела и не смогла пойти со мной.

– Сегодня пойдешь с Пашей, – сказал мне Рудик, а потом влепил тому подзатыльник. – А ты высунь башку из пакета и принеси деньжат. И так отстаешь.

Я поковылял за Пашей по лестнице. Ступени все тянулись и тянулись, но в конце концов мы вышли на свет.

– Ты в какие притворяшки играешь? – спросил я. – А то мне не нравятся Танины игры.

– Не знаю я никаких притворяшек. – Паша сощурился на солнце. – Игры – это для малых. И для девчонок.

– Я не маленький, – возразил я. – Я уже большой и хожу в садик.

– Ага. – Паша внимательно осмотрелся. – А мне вот почти десять. И я знаю побольше всех этих пацанов, которые сидят в классе.

Он побрел по улице. Возле высоких железных ворот сидела какая-то девчушка. На коленях у нее возился щенок.

– Где щенка взяла? – спросил Паша.

– На сожженной танцплощадке, – ответила девочка.

Паша опустил руку мне на плечо.

– Пошли. Раздобудем себе по щенку.

Я чуть не подпрыгнул от радости. Щенок! Мне всегда хотелось завести щенка, и я долго упрашивал маму.

– Я буду очень-очень хорошо себя вести, – обещал я. – Только подари мне щеночка.

– Нам едва удается прокормить себя, Медвежонок, – отвечала мама. – Как нам прокормить щенка?

А теперь я бежал за Пашей, напевая:

– Щеночек, щеночек! У меня будет щеночек!

Паша остановился перед полуразрушенным зданием. Тут пахло дымом.

– Помолчи. – Он склонил голову к плечу. – И послушай.

Мы услышали какой-то шорох в углу.

– Сюда. – Паша мотнул головой.

Я полез за Пашей по завалам обуглившихся досок, столешниц, кирпичей и битого стекла. В углу мы нашли перевернутый ящик. И в нем сидели два щеночка.

– Ой! – Я опустился на колени, не думая о битом стекле.

Я поверить не мог своему счастью. Наконец-то у меня будет щенок.

Паша схватил пятнистого щенка за загривок. Щенок взвизгнул.

– Бери второго и пошли.

Я осторожно подобрал второго щенка. Он тоже был коричневым с белыми пятнышками, как и его брат. Щенок дрожал.

– Я тебя не обижу, малыш, – прошептал ему я. – Я буду хорошо о тебе заботиться. Всегда.

– Пойдем, Мишка, – позвал меня Паша.

Прижав к себе щенка, я пошел за Пашей к парку. «Парк – отличное место для меня и моего нового щенка», – подумалось мне.

Паша сел на залитый солнцем бордюр неподалеку от ларька, в котором торговали жареной картошкой.

– Сюда приходят обедать всякие дельцы, – сказал мне Паша. – Они всегда дают больше денег, если у тебя щенок или котенок.

Щенок лизнул мне руку.

– На эти деньги я куплю щенку самую лучшую еду, – похвастался я.

Паша вздохнул.

– А еще я куплю ему чудесный ошейник. И мягкую кроватку. И поводок, чтобы он от меня не убежал. – Я чмокнул щенка в затылок. – Как нам назвать этих малышей?

Какая-то женщина бросила мне под ноги две монеты. Другая бросила монетку под ноги Паше.

– Назвать? – фыркнул Паша. – Мы их никак не называем. Мы просто берем их с собой, чтобы нам больше платили, вот и все.

Я прижал щенка к груди.

– Но это же мой щеночек!

Как Паша и сказал, в парке становилось все больше народа. Какие-то люди проходили мимо, нам бросали монетки и даже купюры. Щенок ерзал у меня на коленях.

– Мне плевать на деньги. – Я сдвинул свои монеты в Пашину горку. – Но я оставлю себе этого щенка. Я принесу его на вокзал. Он всем понравится.

– Не надо. Рудик его убьет. И не думай, что не убьет.

Я вскочил, прижимая к себе щенка.

– И все равно я его оставлю! – крикнул я. – Значит, я не вернусь на вокзал.

Паша смерил меня долгим взглядом.

– Ты не сможешь выжить один, Мишка. Тут есть люди, которые творят страшные вещи с такими ребятами, как мы.

Щенок вывернулся из моих рук и спрыгнул на землю. Принюхавшись, он съел упавшую возле лотка картофелину.

– Рудик – плохой, – сказал я, не глядя на Пашу. – Он бьет своих друзей. Он забирает наши деньги.

– Но он нас защищает, Миш. Нам безопаснее с Рудиком. И мы все это знаем. Потому-то мы и миримся с его побоями. – Паша похлопал по бордюру. – Сядь, посиди. Смотри, какое солнышко, – мягко сказал он. – Порадуйся солнышку и щенкам.

Я отвернулся, давясь слезами.

Паша вздохнул, а потом протянул мне пару монет.

– Вот, купи себе и щенку по порции картошки, – сказал он.

Я смахнул слезы со щек, а потом протянул ему руку. Прохожий бросил мне на ладонь три блестящие монетки.

Глава 10
Зеркало

Таня и Юля заперлись в туалете вокзала. Я слышал, как они хихикают.

– Давай так попробуем, – говорила Юля. – Мальчишкам нравятся такие прически.

Вскоре они вышли из туалета. Они обе собрали волосы в хвостики на затылке. Было видно, что шевелюры у них грязные. А еще девчонки где-то нашли сношенные туфли на высоких каблуках. Я впервые увидел Юлю без бейсболки и сигареты за ухом.

– Чего вылупился?! – рявкнула она.

– Ты не похожа на Юлю, – сказал я.

– Я похожа на кинозвезду, верно? – улыбнувшись, Юля закружилась передо мной.

Я покачал головой.

– Ты похожа на пугало на ходулях.

Я и глазом моргнуть не успел, как она повалила меня на пол и пнула по ноге.

– А ты думаешь, ты у нас маменькин сынок, маменькин Мишутка? – Она стукнула меня еще раз. – Сам бы на себя в зеркало посмотрел, придурок!

– Но я не достаю до зеркала, – возразил я.

К тому же я всегда буду маминым белокурым милым мальчиком. Она так говорила.

Юля сбросила туфли, схватила меня за руку и потащила в туалет. Там она швырнула на пол перед умывальником деревянный ящик, схватила меня за плечи, перетащила на ящик и хорошенько встряхнула.

– Смотри, придурок.

Мальчик, смотревший на меня из зеркала… Это был не я. Мальчик в зеркале был грязным. Под глазами у него лежали темные круги. Волосы торчали во все стороны, сально поблескивая и топорщась. Кожа у мальчика стала серой от пыли, кое-где под слоем грязи синели кровоподтеки. Щеки запали. А глаза… Наверное, такие глаза могли быть только у призраков.

Мама ни за что не узнала бы этого мальчика, если бы встретила его на улице.

Той ночью, лежа под лавкой у вентиляции, я не рассказывал себе сказки из моей книжки. Я не представлял себе, как мама целует меня на ночь. Я гладил, гладил, гладил пальцем черную пуговицу в кармане и думал.

Если я приехал в Большой Город из поселка, то я наверняка могу вернуться. Почему я решил, что мама станет искать меня в Городе? Откуда мне знать, что она не ждет меня в нашей квартире, выглядывая из окна?

Я думал и думал всю ночь. Мимо проезжали поезда, ребята смеялись, плакали, ругались. Я думал о том, как вернусь домой. Думал о теплой кроватке. Думал о том, как мамины белоснежные руки мелькали в брызгах горячей воды. Думал о том, как на плите варились щи. Вспоминал мамину улыбку, мамин голос.

– Мишка, Медвежонок мой. Мой милый, чудесный малыш.

А потом я вспомнил мальчика в зеркале. Я понял, что нужно делать.

Глава 11
Поселок

Я сидел на лавке в поезде. Вагон подпрыгивал на рельсах, колеса стучали. Я смотрел на куртки и пальто разных цветов. Какие-то люди входили, какие-то выходили. Кто-то читал, кто-то спал. От сидевшей рядом женщины пахло луком. Было видно, что она очень устала. Другая женщина теребила длинную черную косу. Никто из них не обращал на меня внимания. А я сидел на лавке. Я ехал домой.

По пути из Большого Города нужно было миновать много остановок. В вагоне были и другие дети. И все они ехали со взрослыми. Эти дети смотрели на меня, удивленно распахнув глаза. Я старался быть тише воды, ниже травы.

А потом, на одной из остановок, дверь вагона открылась, и внутрь вошли две собаки. Я выпрямился.

Собаки, принюхиваясь, пошли по проходу, виляя хвостом. Я думал, что кто-нибудь накричит на этих псов, выгонит их. Но никто не обращал на них внимания. Пассажиры читали книги и газеты или просто похрапывали, прислонившись головами к стеклу. Никто не кричал. Никто не выгонял собак.

Наконец собаки устроились рядом с молодой мамочкой, державшей на коленях младенца. Покружив у ее лавки, псы вздохнули и улеглись на пол. Затаив дыхание, я смотрел, как они спали. Я не мог поверить в то, что собаки могут ездить на поезде.

На следующей остановке собака покрупнее, мохнатая, точно медведь, встала и принюхалась, а потом легла и опять задремала. То же самое повторилось и в следующий раз, когда поезд затормозил. Только теперь мохнатый пес дернул за ухо собаку поменьше, и они вместе вышли за дверь вагона. Вскоре собаки исчезли в толпе.

Я проснулся от голода. Выпрямившись, я выглянул из окна. Мы уже давно выехали за пределы Большого Города.

Я уже испугался, что проспал свою остановку, когда из громкоговорителя донеслось название моего поселка.

Я соскочил с лавки и вышел из вагона. На платформе мне пришлось пробираться сквозь лес ног, сумок и рюкзаков. Конечно, мама будет ждать меня на вокзале, она придет сюда в своем красном пальто, на котором теперь не хватает одной пуговицы. Конечно, мама ходила сюда каждый день, встречала каждый поезд, ждала своего Мишку.

Но никто не ждал меня, никто не улыбнулся. Не было тут ни красного пальто, ни каштановых волос.

Я прошел по деревне, мимо школы, мимо лавки мясника, мимо магазина тканей, мимо пекарни, где работала мама. Холодный ветер продувал мой свитер. В пекарне было темно.

Я поднялся по длинному пологому склону холма и дошел до высотки. В доме я не заметил никакого движения. Но мама, конечно же, ждет меня. Выглядывает меня.

Я взбежал на четвертый этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Мое сердце трепетало.

Дверь стояла нараспашку. Я уже хотел войти в квартиру, но тут меня осенило. А что, если он там? Что, если там тот злой дядька, с его огромными уродливыми ступнями, гнилыми зубами и бутылками водки? Вонь его пота, красное пятно на полу…

Дверь скрипнула. Я отпрянул.

– А ты еще кто такой? – В дверном проеме показалась грузная тетка с одутловатым лицом. На тетке была черная куртка и грязная шаль.

– Меня зовут Мишка, Михаил Андреев, – прошептал я, слыша, как стучит мое сердце. – Я тут живу. С мамой. Мою маму зовут Анна Андреева.

Хмыкнув, женщина принялась выносить на лестничную клетку бутылки.

– Ну и свинья же твоя мать, – сказала она.

Во мне вспыхнула злость.

– Моя мама не свинья! – возмутился я. – Это он свинья. – При мысли о нем мне стало дурно. – Он плохой, плохой дядька.

Женщина пожала плечами.

– Пусть так. Но сейчас их здесь нет. Тут вообще неделями никого не было. Квартплата уже месяцами не внесена. А мне, значит, прибирай за этими свиньями. Скоро новые жильцы въедут.

– Но ведь тут живем мы, – возразил я. – Мама просто уехала ненадолго.

Женщина, выпрямившись, устало смерила меня взглядом. Ее лицо немного смягчилось.

– Ее тут нет, малец. Ты знаешь, где она?

Я покачал головой.

Тетка начала запихивать мусор в пакет.

– Соседи говорят, они слышали крики. Ты и сам сказал, он был плохим человеком. Может, с твоей матерью стряслось что. – Ее лицо вновь окаменело. – Но что было, то было. Это не моя забота. Тебе придется найти себе новое жилье. У тебя родня-то есть?

Я покачал головой.

– Это мой дом.

Тетка – чем-то она была похожа на свинью – вздохнула.

– Ох, что ж с нами стало-то за эту пару лет. – Она всплеснула руками. – Живем что псы, детей наших бросаем.

– Мама никогда бы меня не бросила. Она…

Но тетка меня не слушала. Она разговаривала с мусорным пакетом.

– Как по мне – меня-то что, меня никто не спрашивал, но как по мне, так раньше было лучше. Раньше все шло как по маслу. – Она завязала пакет с мусором и ткнула в мою сторону пальцем. – Можешь думать о коммунизме и Горбачеве, что хочешь, но как Союз развалился, так все и полетело к чертям. – Тетка забросила два пакета себе на плечо. – Когда я вернусь, чтоб и духу твоего тут не было.

Я слышал, как она ворчит, спускаясь вниз по лестнице.

Я медленно прошел из одной комнаты в другую. На маминой кухне – тут всегда было так опрятно! – громоздились горы мусора. Тут сильно воняло. Дверца холодильника была открыта. Внутри валялся кусок заплесневелого сыра и надкусанная прогорклая сосиска. Я жадно запихнул остатки пищи в рот и пошел в спальню. Все исчезло. Мамина одежда, деревянная иконка, висевшая над кроватью, запах табака и лаванды… Ничего не осталось.

Я вернулся на кухню и подошел к шкафу, в котором спал после того, как в нашей квартире поселился тот злой дядька. Отсюда тоже все пропало. И моя одежда, и одеяло, и мой черный радиоприемник с блестящей антенной и множеством кнопок.

А потом я увидел книгу со сказками. Она лежала в углу.

Я провел кончиками пальцев по грязной обложке. Жар-птица летела над Ледяным царством, над блестящими сосульками, навеки покрывшими золотые купола-луковки.

Прижав книгу к груди, я в последний раз обвел взглядом мамину кухню. В раковине лежала разбитая тарелка. Когда я в последний раз ел из тарелки, пил из чашки?

Затем я направился в угол спальни. Встав на колени, я коснулся пальцем красного пятна, которое даже эта похожая на свинью тетка не сумела оттереть. Пятно было намного, намного больше, чем мне показалось в первый раз.

Меня прошиб холодный пот. А потом меня вырвало.

С теткой, похожей на свинью, мы разминулись на лестнице. Она пробормотала что-то, но я не сумел разобрать ее слов.

Я остановился на вершине холма. Капля упала мне на лицо, затем вторая. Заморосил мелкий дождик. Сунув книгу под свитер, я пошел на вокзал. Я решил вернуться в Большой Город, на Ленинградский вокзал.