Текст книги "Жребий вечности"

– Это уж точно, – не задумываясь обронил штурмбаннфюрер.

– Кто же тогда? – призывно улыбнулась Крайдер.

Все же она поразительно была похожа на Еву Браун. Прирожденный двойник. Если бы только не вульгарные манеры уличной проститутки и не эта бесшабашная раскованность. Впрочем… далеко ли ушла от нее в манерах сама рейхс-наложница, бывшая ассистентка и любовница некоего уличного фотографа?

– Видите ли, досточтимая госпожа Крайдер, обстоятельства складываются таким образом, что нам выпала честь подставить вас фюреру.

– Что? – мгновенно побледнела Альбина. – «Подставить» фюреру? Улично шутите, господа?!

– Вас шокирует мое предельно точное выражение?

– Что, действительно фюреру?

– Ах, вам не нравится фюрер? Как мужчина, как вождь? Что вы молчите, Крайдер? Вам не понятен мой вопрос?

– Не увлекайтесь, Фройнштаг, – спокойно вмешался Скорцени, поняв, что Лилия впадает в «горячку допроса» – как любит именовать подобное состояние гестаповский Мюллер.

– Простите, штурмбаннфюрер, – провела ладонью по лицу Лилия. И, немного помолчав, не замечая благодарного взгляда, которым Альбина одарила обер-диверсанта, добавила: – Но все же хотелось бы знать ответ.

– Вы что-то такое говорили о фюрере… – обиженно и в то же время испуганно пролепетала Лже-Ева. – Что-то совершенно непонятное мне. И потом, я должна точно знать: подкладывать меня решили под фюрера или всего лишь под лжефюрера? Для меня это имеет принципиальное значение.

– Вам уже что-то известно о двойнике фюрера? – поинтересовался Скорцени. – Хотя бы то, что такового готовят?

– Если уж так усиленно готовят двойника Евы… Неужели трудно догадаться, что эти же люди трудятся и над образом двойника Гитлера?

Появился с чашечками кофе какой-то человек из охраны. Оказывается, Фройнштаг все же предусмотрела эту встречу, понял Скорцени. Слуга-охранник с кофейным подносом не мог возникнуть здесь случайно.

Уловив смысл его догадки, Лилия высокомерно ухмыльнулась, недвусмысленно давая понять, что руководство операцией она берет в свои руки.

– Давайте уточним. Фюрера, фрейлейн Крайдер, мы вам действительно пока что, подчеркиваю, пока что не гарантируем, – взял одну из чашечек Скорцени. – То есть не гарантируем на данном этапе вашей подготовки. Что сразу же должно успокоить вас.

– Иное дело – лжефюрер, – сладострастно, по-садистски, осклабилась Лилия.

– Надеюсь, оберштурмфюрер Фройнштаг достаточно ясно просветила вас по поводу всего, что происходит в эти дни в замке Вольфбург? – более сдержанно вел свою партию Скорцени.

– Хотелось бы надеяться. Мне кажется, что нам уже пора быть более откровенными друг с другом, по крайней мере в вопросах, связанных с моими перспективами.

«Стерва! – не удержалась Лилия. – Как же нагло она ведет себя! С ее, видите ли, перспективами! Ты кто такая?! Тебя бы на день-другой ко мне в лагерь, в “камеру сексуального блаженства”»!

Хотя произнесено это было мысленно, тем не менее Фройнштаг поняла, что она опять зарывается, погружаясь в свои лагерные рецидивы, и покаянно взглянула на Скорцени. Как бы ей не хотелось сейчас, чтобы он прочел ее мысли!

«А может быть, действительно зашвырнуть ее на месяц в какой-нибудь лагерь смерти?! Пусть даже при щадящем режиме и с гарантией, что ни одна остервенелая надзирательница не пройдется стеком или плеткой по ее лицу. Но пусть бы она прочувствовала, что такое жить в бараке со смертницами, за десять метров или на расстоянии одной предсмертной ночи от крематория! Предложить Скорцени и такой вариант психологической обработки что ли?»

Увлекаясь, Фройнштаг почему-то забывала, что сама-то она прошла через концлагерь в шкуре надзирательницы, а не зековки. Эта деталь почему-то постоянно ускользала из ее сознания. Правда, однажды, поймав себя на этой игре в лагерницу, она честно молвила себе: «До чего ж ты, Фройнштаг, сволочная натура: служила надзирательницей, а психология у тебя отпетой зековки-уголовницы, старшей по бараку политических смертниц!»

– Так вот, со лжефюрером вам все же придется познакомиться. Причем очень скоро. Но для начала вы пройдете курс ускоренной подготовки. – Первый диверсант рейха повелительно взглянул на Фройнштаг.

– Пройдет, пройдет… – многозначительно пообещала Лилия.

– …Фильмы о Еве Браун. Фотографии. Беседы с психологом. Консультации по поводу манер, привычек и все такое прочее…

– Хорошо, пройду я эту ускоренную подготовку, что потом?

Скорцени взглянул на оголенные икры Альбины. Она сидела, забросив ногу на ногу, причем открыла их настолько, что Скорцени пришлось усомниться, удосужилась ли она надеть трусики, и впервые пожалеть, что свидание происходит в присутствии Фройнштаг.

– Не пытайтесь загадывать судьбу, фрейлейн Браун, – сказал он. – В наше смутное время это самое неблагодарное из земных занятий.

18

– Господин фельдмаршал, прибыл барон фон Шмидт.

– Это еще кто такой? – артистично поморщился Роммель, радуясь тому, что наконец-то появился Герлиц, а то его, как закоренелого жизнененавистника, уже опять потянуло к пистолету. Оказывается, стоит один раз подступиться к этой черте, потерять чувство страха перед смертью, и вот они, пошли рецидивы.

– Он только что из Берлина. Просит принять по очень важному делу.

– Я спросил, кто это такой? – повторил свой вопрос Роммель, продолжая возлежать в своем походном «императорском» гамаке.

Адъютант озадаченно помолчал. Он не мог понять: действительно ли Роммель не сообразил, о ком идет речь, или же это его неведение принципиальное.

– Мы говорим об оберштурмбаннфюрере СС Фридрихе фон Шмидте, которого вы назначили командиром специального охранного отряда, занимающегося составлением «золотого конвоя».

– Да, он уже оберштурмбаннфюрер? – В свое время Роммель довольно резко высказался против появления неких особых воинских чинов в СС, особенно в боевых ее частях. И принципиально, откровенно долго путался в их названиях и значениях.

– О чем свидетельствуют его весьма «подходящая» для климата Африки черная форма и ритуальный кинжал.

– И как это следует понимать? Когда моего офицера без моего ведома вдруг облачают в эсэсовский мундир, чтобы затем вернуть мне уже непонятно в какой роли? Или, может, я опять несправедлив?!

– Наверное, это следует воспринимать как личное послание Гиммлера, – лишь из вежливости не позволил себе злорадно ухмыльнуться полковник Герлиц.

У него были свои счеты с Гиммлером и всей его шутцштаффель[24]24
  Германское название СС.


[Закрыть]. Незадолго до отправки в Африку самому ему было отказано в приеме в Черный Орден рейха. И это ему, полковнику Герлицу. Причем стало известно, что отказ происходил именно из приемной Гиммлера.

Мало того, полковник знал, почему этот отказ последовал: Гиммлер или кто-то из очень близкого его окружения так и не могли простить ему преданности Роммелю. А как можно быть адъютантом такого полководца, как Роммель, и не оставаться преданным ему?!

И когда через одного из генералов СС Герлиц попытался выяснить, что же на самом деле произошло, адъютант рейхсфюрера Гиммлера, якобы со слов самого вождя СС, разъяснил: «Вас не посвятили в СС, чтобы не лишать фельдмаршала Роммеля преданнейшего из его адъютантов. Ведь понятно, что терпеть в своей приемной эсэсовца «герой французской кампании» и отпетый бонапартист не станет».

И не лишили Роммеля «преданнейшего из его адъютантов»! Все гиммлеровские штабисты – дерьмо, как выражается в таких случаях подполковник Шмидт!

«А ведь я не помню, – мстительно ухмыльнулся Герлиц, – чтобы когда-либо слишком долго продержал рейхсфюрера СС Гиммлера в приемной фельдмаршала!»

– Мне понятна ваша ирония, полковник. Но из этого следует, что вам придется заняться кандидатурой другого командира конвоя.

– Что совершенно естественно, – аристократически склонил голову Герлиц.

– Под самым благовидным предлогом, конечно же.

– Что совершенно естественно, – повторил полковник, восторгаясь тем, что подбирать кандидатуру нового начальника «золотого конвоя» фельдмаршал доверяет ему.

Это было любимейшим занятием Герлица: тасовать командно-штабную кадровую колоду, осознавая, что судьба того или иного назначения, как и судьба еще одного высокопоставленного офицера из корпуса Роммеля, зависит от него, именно от него, адъютанта Герлица.

– Причем делать это нужно деликатно, – сразу же принялся приземлять его фельдмаршал. – Причина, по которой нам с вами придется освобождать Фридриха фон Шмидта от должности начальника «золотого конвоя Роммеля», должна быть очень веской и безупречно аргументированной.

– Иначе Гиммлер сразу же поймет, в чем тут дело, – продолжил его мысль Герлиц. Конечно, он мог бы предательски заверить фельдмаршала, что Гиммлер в любом случае догадается, в чем дело, независимо от того, какие бы аргументы против Шмидта они ни выдвигали. Но вместо этого лишь пробубнил свое привычное: «Что совершенно естественно».

– Реакция будет самой болезненной, – продолжил тем временем Роммель, и полковник оглянулся на приоткрытый полог шатра, словно оберштурмбаннфюрер уже находился за его спиной. – К тому же не исключено, что Гиммлер уже назначил Шмидта на ту же должность.

– Что совершенно ест… – осекся на полуслове полковник, но, к счастью, фельдмаршалу было сейчас не до словесных нюансов. Да и Герлиц тоже благоразумно умолк.

А еще через несколько мгновений Роммель буквально вывалился из своего гамака и с тоской уставился на красновато-бурый склон плато. Сейчас он с куда большей доброжелательностью встретил бы появление на нем цепей английских пехотинцев, нежели одну-единственную фигуру новообращенного в СС барона фон Шмидта.

– Новообращенного в СС барона! – забывшись, произнес эти слова вслух Эрвин Роммель.

– Простите… – вежливо напомнил о себе адъютант.

– А ведь еще недавно, – не обращал на него внимания фельдмаршал, – аристократы очень стыдливо примеряли мундиры СС, считая, что это ниже их родословного достоинства. Правда, теперь их набралась целая тьма.

– Что совершенно естественно, – настаивал на своем Герлиц. – Кстати, если нам не удастся освободить Шмидта, если нам в этом воспрепятствуют… Существует более интеллигентный метод: подобрать ему надежного заместителя из самых преданных нам офицеров.

– То есть вы считаете, что это единственно приемлемый вариант, или я опять несправедлив?

– Можно считать, что да, единственный.

Роммель покорно вздохнул. Что поделаешь, речь шла об отряде, который будет сопровождать в Германию несметные сокровища. И тут было по поводу чего не только повздыхать, но и поотчаиваться.

Он, конечно, понимал, что без поддержки Гиммлера присвоить себе все собранные им драгоценности и шедевры не удастся. Однако не рассчитывал, что рейхсфюрер начнет вклиниваться в эту операцию со столь откровенной перевербовки командира охраны.

– Но почему Гиммлер лично не связался со мной? – прошелся по шатру Лис Пустыни. – Ведь все можно было бы решить, обо всем договориться.

– Лично – да. Но позволю себе заметить, что вашей аудиенции ждет человек, прибывший от него. Может, это даже к лучшему, что во главе «золотого конвоя» будет стоять подполковник СС, да к тому же человек Гиммлера. У него, конечно же, будет больше полномочий и авторитета, нежели у подполковника вермахта, и… – едва успел прикусить язык Герлиц, чтобы не сказать: «…и человека Роммеля», чего фельдмаршал ему не простил бы. – Надо только распустить слух, что и сам Шмидт – человек Гиммлера, и «золотой конвой» принадлежит Гиммлеру.

– Оставьте при себе ваши идиотские утешения, – несколько запоздало окрысился Роммель. – Хотя, если использовать имя Гиммлера как прикрытие… Или, может, я несправедлив?

– Есть один офицер, – спокойно продолжал излагать свой план адъютант Герлиц, – который способен удачно составить компанию Шмидту.

– И кто этот незаменимый?

– Майор Крон, тот самый, отличившийся в сражении под Тобруком.

– Ваш приятель?

– Давний, – не счел Герлиц необходимым скрывать этот факт. – Есть все основания представить его к чину подполковника, наградить Железным крестом и назначить в помощники Шмидту.

– Почему не ограничиться Железным крестом?

– Его давно не повышали. Человек, поклявшийся дослужиться во время войны до генерал-майора, сумеет оценить вашу щедрость. И не забывайте, что Шмидт – подполковник.

– Тогда завтра же объявите ему о повышении в чине. Завтра же. И сюда его, ко мне. Или, может быть, я несправедлив?

– В вашем решении – высшая справедливость, господин командующий, – вежливо склонил голову адъютант. – И еще… простите, но мы слегка отвлеклись. Вы все же готовы принять оберштурмбаннфюрера Шмидта?

– Видеть его не желаю. По крайней мере, сегодня.

– Ничего экстраординарного, пусть отдохнет с дороги. Но у меня возникло подозрение, что в переманивании Шмидта в СС участвовал – по крайней мере, мог участвовать – и Кальтенбруннер. Очень уж напоминает его стиль.

– Считаете? – проворчал Роммель. – Навлекать на себя гнев начальника Главного управления имперской безопасности – с подвластными ему СД и гестапо – фельдмаршалу явно не хотелось. Гиммлер – тот, ясное дело, занят более высокими идеями и помыслами. А вот Кальтенбруннер снизойдет и до банальной мести.

– Если учесть, что в его подчинении находится личный агент фюрера по особым поручениям Отто Скорцени…

– И вся прочая австрийская свора… – в присутствии полковника Герлица командующий в выражениях не стеснялся. Был уверен, что утечки информации не произойдет.

– Я так понял, что мы готовы принять гостя из Берлина? – язвительно завершил их диалог адъютант.

– Как Наполеон – австрийского императора Франца I под Шенбрунном[25]25
  В ставке Наполеона в Шенбрунне в октябре 1809 года был подписан унизительный для Австрийской империи мирный договор, согласно которому император Франц I обязывался выплатить огромную контрибуцию и отказаться от значительных территорий. Появление этого договора стало следствием разгрома австрийской армии под деревней Ваграм, который часто сравнивают с Аустерлицкой битвой. В частности, Австрия вынуждена была уступить Наполеону Истрию, Каринтию, Триестскую область и часть Галиции.


[Закрыть]. Или, может быть, я несправедлив?!

– …Как император Бонапарт – под Шенбрунном, – горделиво подтвердил полковник, умевший воспревать духом всякий раз, когда замечал, что Роммель пытается подражать великому африканскому предшественнику.

Ни для кого не было секретом, что Герлиц, оставаясь неизлечимым бонапартистом, с нескрываемым презрением относился ко всему австрийскому. Причем он даже не пытался объяснить самому себе, откуда, из каких таких корней произрастала эта его ненависть к австрийцам.

Впрочем, кое-какое объяснение все же существовало. Поляки были поляками, французы – французами, их нежелание сливаться с рейхом, с германской нацией было вполне понятным. Но ведь австрийцы одной крови с германцами. Они, собственно, германцы. Так что могло останавливать их на пути слияния с германцами в единой могучей нации?

Вот почему Герлиц считал, что Австрию следовало не воссоединять с Германией, а жесточайшим образом покорить, захватить, самым презреннейшим образом оккупировать. Чтобы навсегда выбить из этих отщепенцев германского рода всякое чувство австрийского национального самосознания.

– Постойте, полковник, а каковым будет кодовое название этой операции? Для депеш, радиосвязи. Я просил вас подумать.

– «Бристольская дева».

– Почему… «Бристольская дева»?

– Романтично и непонятно.

– Но почему именно так?

– Как-то читал книгу о пиратах. Так вот, у них там «Бристольской девой» назывался один из самых быстроходных и хорошо вооруженных кораблей. На котором пираты, уж не помню, то ли увозили свои сокровища на какой-то отдаленный остров, то ли, наоборот, искали на одном из островов припрятанное их предшественниками.

– Все же странные у вас ассоциации, Герлиц: пиратский корабль и все такое… Это что, намек?

– Скорее предвидение.

– Наглеете, полковник, наглеете… Или, может, я опять несправедлив?

– Все оракулы подвергались гонениям, – скромно потупив глаза, произнес Герлиц, – И потом, я ведь не случайно завел речь об острове.

– То есть и мне советуете подыскать таинственный клочок суши, который бы стал островом сокровищ Роммеля?

– Коль сами сокровища уже в наших руках… И потом, это ведь как романтично! Тысячи искателей кладов костьми лягут, чтобы обнаружить его.

19

Не успел оберштурмбаннфюрер фон Шмидт приблизиться к шатру командующего, как в небе появилась тройка английских штурмовиков. «Только не это! – молитвенно всматривался он во все увеличивающиеся очертания черных птиц, стервятниками налетающих прямо на ставку фельдмаршала. – Только не сейчас!»

Несколько минут они сотворяли поднебесную карусель, то налетая на германские позиции, то удаляясь за южные отроги гряды, с трех сторон окаймляющие это пустынное плато. И лишь когда зенитчикам удалось подбить один из них, англичане наконец-то угомонились и, обстреляв при последнем заходе шатерное местечко роммелевского штаба, растворились в песочно-белесом горизонте.

– Англичане… пилоты… дерь-рьмо! – Шмидту всегда с большим трудом давались связные предложения, поэтому он был искренне убежден, что любую мысль можно высказать несколькими совершенно бессвязными определениями, если только вовремя приправлять их этим всепоглощающим и только в его исполнении по-настоящему звучащим: «дерь-рьмо!» – Как и наши зенитки.

Переждав весь этот недолгий и сумбурный налет в отрытой рядом с обиталищем фельдмаршала щели, барон выбрался из нее и, виновато отряхиваясь от песка, побрел к Роммелю, который все это время наблюдал за действиями пилотов, безмятежно стоя у входа. Словно это был не налет вражеской авиации, а воздушный парад.

Барон понимал, что судьба отвела ему для этой встречи самое неудачное время, что он слишком долго засиделся в штабной палатке. Но не мог же он прервать этот свой, уже объявленный полковником Герлицем, визит или отложить его до лучших времен.

– По-моему, вы прибыли, чтобы сообщить мне нечто важное, барон? – одарил его своей жестковатой улыбкой командующий корпусом. Худощавое лицо его было испещрено таким множеством тончайших морщин и так обожжено солнцем, что от былого аристократизма остались лишь увядшие воспоминания.

– Именно поэтому… Все с той же целью я и прибыл, – попытался взять себя в руки РШмидт. – Этот налет… Англичане, скоты… Причем, как всегда, бездарно… и некстати. Не авиация, а дерь-рьмо…

– Вы поражаете меня красноречием, барон. Уж не хотите ли вы сказать, что и вся эта война тоже некстати? – желчно поинтересовался фельдмаршал, снисходительно оглядывая уже порядком порыжевший мундир новоиспеченного эсэсовца.

– Это вопрос философии. А тут – стратегия. И эта проклятая, напичканная англичанами Ливийская пустыня.

– Слава Богу, а то я уже подумал было, что вы привезли из Берлина приказ об отводе моего корпуса в Италию.

– Думаю, что в ближайшие месяцы… – покачал выпяченным, отмеченным небольшим шрамом и почти квадратным подбородком Шмидт, – такого приказа… не последует. Извините, фельдмаршал, однако приказы на войне… дерь-рьмо! Они лишь мешают нам делать свое солдатское дело.

– Убедительно.

– Именно поэтому…

– Прекратите источать свое неуемное красноречие, черт возьми! – взорвался фельдмаршал. – Какого черта вы пришли ко мне? Слушаю вас, обер… штурм… и все такое прочее, слушаю… Весь – внимание. – Барон прекрасно знал, что фельдмаршал всегда оставался противником какой бы то ни было исключительности организации СС и даже не пытался скрывать своего отношения к ней.

– Докладываю: в Берлине меня приняли обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер и рейхсфюрер СС Гиммлер. Что явилось для меня совершенно неожиданным. То есть я знал, что меня вызывал Гиммлер, но считал, что все обойдется беседой с кем-то из сотрудников его штаба.

Фельдмаршал невозмутимо пожал плечами, давая понять, что это «сногсшибательное», в понимании самого барона, сообщение не производит на него абсолютно никакого впечатления, словно бы названные фамилии вообще ни о чем ему не говорили, и резко подстегнул барона:

– Дальше.

– Нет, честно, мне казалось, что выше одного из адъютантов Гиммлера мне, фронтовику, не подняться.

– Вот видите, теперь вам есть о чем вспоминать в кругу друзей и внуков, – выплеснул весь свой нерастраченный сарказм Роммель. – А то пришлось бы перебиваться заунывными россказнями об африканских сражениях.

– О нет, этим нашим походом… Как всегда… Внуки могут…

– Как вы оказались в приемной Гиммлера? – на полуслове прервал его фельдмаршал.

– Мне приказано было… Как только я появился в штабе вермахта. О моем прибытии Гиммлер уже был извещен. Как мне казалось, лично вами.

Роммель взглянул на барона, как на ротного идиота, и лишь большим усилием воли заставил себя не ударяться в какие бы то ни было объяснения.

У прохода на оцепленную бронемашинами территорию резиденции командующего появился командир зенитного дивизиона. Очевидно, чтобы доложить, что атака-то отбита, однако снарядов осталось крайне мало, – как докладывал об этом после каждого налета. Но Роммель приказал полковнику Герлицу остановить его и выяснить фамилию командира зенитного орудия, подбившего самолет.

– Напомните, – сказал он, – командиру дивизиона, что, когда у командующего не хватает боеприпасов, в ход идут резервные запасы медалей. Пусть устраивают фейерверки из наград.

– Фейерверки из наград, – проворчал Шмидт. – Весь этот дивизион – дерь-рьмо!

Оберштурмбаннфюрер уловил неприкрытую иронию командующего, но сейчас его волновало не отношение Роммеля к встречам в Берлине, а степень его доверия. Если фельдмаршал решит, что он больше не имеет права возглавлять конвойный отряд, Гиммлеру трудно будет заставить его отказаться от своего намерения. Ведь мотивации, которыми станет оперировать фельдмаршал, могут оказаться самыми беспардонными. Вплоть до того, что за десять минут до звонка из приемной рейхсфюрера СС оберштурмбаннфюрер геройски пал под копытами случайно проходившего мимо верблюжьего каравана.

– Что это вы вдруг растерялись, барон? – упорно не желал обращаться к нему по чину командующий. – Милости прошу в мое Валуево[26]26
  В подмосковной деревне Валуево располагалась ставка Наполеона во время Бородинского сражения.


[Закрыть].

Оберштурмбаннфюрер не понял, что именно Роммель имеет в виду, о каком таком Валуево идет речь, а потому вопросительно оглянулся на его адъютанта.

– Это значит, – вполголоса объяснил адъютант, как только Роммель скрылся в своем необъятном шатре, – что командующий принимает вас, как принимал бы русского императора Александра под Москвой.

– При чем здесь русский император и русская деревня? – принял почти боксерскую стойку Шмидт. – Выражайтесь яснее. Что вы здесь… словно это не фронт, а балаган?

– …Если тот, конечно, решился бы явиться в ставку фельдмаршала, – все же завершил свою мысль полковник Герлиц.

Так ничего и не поняв, барон остервенело помотал головой. Вся эта история с Наполеоном и его войнами оставалась для него столь же непостижимой, непознанной, как и схватки древних германцев с викингами.

– Русский император – дерь-рьмо. Как и все прочие… императоры.

– Господин фельдмаршал, рейхсфюрер уже знает о том, что мы готовим морской караван, – тотчас же переключил Шмидт свое внимание на командующего. Он давно заготовил эту самую важную в его докладе фразу, поэтому выпалил ее вполне связно и без каких-либо недоговорок. – Он отдаст приказ подготовить корабли и подготовить встречу в Италии, куда будет доставлен наш африканский груз.

– Это все, что господин Гиммлер велел передать мне? – сухо поинтересовался Роммель, усаживаясь за походный столик, но при этом забывая предложить место за ним фон Шмидту.

– Так точно, все.

– И его ничего не смущает в этой акции?

– Гиммлера? – некстати хохотнул оберштурмбаннфюрер, словно бы и мысли не допускал по поводу того, что Гиммлера вообще может что-либо в этом мире смущать. И, в общем-то, фельдмаршал мог согласиться с такой его реакцией.

– То есть он не выдвигал никаких условий?

– Гиммлер? – опять по-идиотски хохотнул Шмидт. – Не выдвигал, господин командующий.

И фельдмаршал вдруг натужно побагровел. «Если этот кретин, – подумалось ему, – с такой наглостью реагирует на мои вопросы о рейхсфюрере СС, то можно представить себе, как он ржал, когда Гиммлер, а особенно его штабисты, интересовались моими мнениями и действиями. И кем я в их глазах выглядел!»

– Он что, не опасался, что, доставив этот груз в Европу, – непроизвольно как-то положил руку на кобуру фельдмаршал, будто по-дружески предупреждал оберштурмбаннфюрера: «И на сей раз хохотнешь – пристрелю!», – я потребую его раздела, причем по-справедливости?

– По-справедливости? Гиммлер? – вроде бы и не хохотнул, но как-то слишком уж подозрительно прокряхтел барон. – Очевидно, он даже не предполагает, что такое возможно. Рейхсфюрер считает эти сокровища средствами партии и СС.

– И все?! И даже о вермахте упоминания не было?

– Извините, господин фельдмаршал, но я повторяю его слова.

– Тем не менее я обязан уточнять, – резко осадил его фельдмаршал. – Существуют нюансы, на которые вы могли не обратить внимания. Кое-что вы попросту могли упустить…

– В таком случае я начинаю понимать… Что, может быть, рейхсфюрер не все… И вам следует лично…

Роммель немного помолчал, отвернув запыленный полог шатра, взглянул на склон плато и с тоской подумал о том, что неплохо бы отправиться в Европу вместе с конвоем. Знал бы кто-нибудь, как ему осточертели эти африканские пустыни!

– В любом случае конвой следует усилить. Принято решение, что у вас появится заместитель. Если вы, конечно, не возражаете?! – теперь уже откровенно хохотнул фельдмаршал.

«Значит, уже не доверяет, – понял Шмидт. – Не доверяет с той самой минуты, когда узнал о переводе меня в войска СС. Не исключено, что в море конвой выйдет уже под командованием того офицера, которого Роммель назовет сейчас в качестве моего заместителя».

– Кто он?

– Подполковник Крон. С десятком своих солдат. Исключительно для усиления охраны, в которой, как вы понимаете, должны быть представлены и вермахт, и СС. Или, может быть, я несправедлив?! – резко повысил тон командующий.

– Не смею возражать, – вытянулся по стойке смирно барон. Что, однако, не помешало ему заметить про себя: «Подполковник Крон – дерь-рьмо! Роммелю его навязал Герлиц. Они с Кроном друзья. Но Крон – не тот офицер, который способен нокаутировать меня по пути к месту захоронения сокровищ. Я избавлюсь от него и его вермахтовцев при первой же возможности. Крон? Дерь-рьмо!»

– В таком случае мы все обсудили. А теперь – приказ: контейнеры должны быть готовыми через неделю. Отправляем из Туниса. О доставке груза к судну позаботится специальная команда. Детали самой операции «Бристольская дева» – а именно таковым будет ее кодовое название – обсудим перед выходом конвоя в море.

И вновь Шмидт обратил внимание, что командующий так ни разу и не упомянул его эсэсовский чин. Не поинтересовался и тем, почему он вдруг оказался в войсках СС. За какие такие заслуги удостоен этого рыцарского вознесения. Так вести себя могут только с человеком, чья судьба уже решена, сказал себе оберштурмбаннфюрер.

«Однако отстранить меня от командования конвоем Роммель все же не решается, – самодовольно подытожил оберштурмбаннфюрер, почти с признательностью вспоминая теперь гестаповца Цольке, который свел его с Гиммлером. – Пока что не решается. Лис Пустыни – он и есть лис. И еще неизвестно, какие именно указания получит перед отходом из Туниса этот их подполковник Крон».

– Так вы действительно ничего не упустили из того, что было сказано рейхсфюрером СС господином Гиммлером? – вдруг спросил Роммель, уже после того как разрешил Шмидту идти.

– Н-нет… – неуверенно ответил тот, мучительно допуская, что, возможно, до командующего дошли какие-то отголоски его встречи с рейхсфюрером.

Он, конечно же, упустил одну маленькую деталь: Гиммлер приказал ему при первой же возможности спрятать контейнеры с золотом так, чтобы до конца войны ни Роммель, ни кто бы то ни было иной из окружения фельдмаршала или из экипажа судна дотянуться до них не смог. Лучше всего – «упокоить» их в море, на каком-нибудь мелководье, у одного из прибрежных островков.

«Картины – на берег, золото – на дно, – жестко определил он поведение Шмидта. – При первом же удобном случае. Особенно если англичанам удастся повредить корабль. В общем, придумайте там что-нибудь, барон, придумайте. Мне не очень хочется, чтобы сокровища оказались в районе Бергхофа, где, даже спрятанные в шахте, станут легкой добычей наших врагов. Так что пораскиньте мозгами, это ведь и в ваших интересах, оберштурмбаннфюрер».

«В море – это будет сложно! – заметил Шмидт. – Найти потом будет сложно. Озеро – более подходящий вариант».

«Вы о чем это, барон? В какое такое озеро способен будет войти ваш морской караван?!»

«Я в принципе. Просто в озере легче было бы искать».

«Вы, очевидно, уже поняли, что командир отряда кораблей будет предупрежден? Мой человек сумеет убедить его, что он обязан выполнить любое ваше приказание. Любое, – повторил Гиммлер. – И пусть наши с вами враги очень сильно огорчатся при этом».

Шмидт так до конца и не понял, кого же имел в виду Гиммлер под «нашими с вами врагами» – англо-американцев и русских или же соотечественников? В том числе и Роммеля. Но запомнил, что рейхсфюрер именно так и сказал: «Наши с вами».

«Теперь появится немало людей, которые пожелают видеть тебя среди своих друзей, – нагадывал свою судьбу барон фон Шмидт. – По крайней мере до тех пор, пока не доберутся до клада Роммеля. А добравшись, тотчас же постараются покончить с тобой. Поэтому поступай так, чтобы хоть часть этих сокровищ уцелела лично для тебя. А для этого должен уцелеть ты сам».

– Ладно, барон, – вырвал его из губительного водоворота воспоминаний командующий Африканским корпусом, – лишь бы поскорее закончилась война, а там у нас будет время разобраться: кому сколько и кто с кем.

«Договариваться вообще-то надо было бы прямо сейчас, – мысленно возразил барон. – Всякое сокровище – дерь-рьмо, если обладатели его не договорятся сразу же и без крови, пусть даже клятвенной». Но вслух осипшим голосом прохрипел:

– Так точно, господин фельдмаршал. Когда-нибудь она все же закончится.

– Или, может, я несправедлив, оберштурмбаннфюрер? – Однако эсэсовский чин барона Роммель все же выговаривал с такой гнусностью в голосе, будто и в самом деле произносил нечто немыслимо презрительное.