Текст книги "До последнего солдата"

6

Проводя взглядом Крамарчука, Штубер обратил внимание, что у входа в полицейское управление появился какой-то офицер в кожаном пальто с меховым воротником.

Когда барон двинулся вслед за пленным, офицер все еще стоял, сцепив руки на нижней части живота, в позе «а ля фюрер», и из-под низко надвинутого козырька фуражки пристально наблюдал за Крамарчуком. Не обращая при этом никакого внимания на приближавшихся Штубера и лейтенанта из гестапо.

– Господин гауптштурмфюрер, – запоздало метнулся к Штуберу появившийся на крыльце обер-лейтенант из военной разведки. – Извините, вас ждет оберштурмфюрер фон Вартенбург, – вполголоса доложил он, очевидно, подчеркивая этим, что доклад его преследует одну-единственную цель: избавить Штубера от необходимости выяснять личность гостя. Тем более что командир батальона «рыцарей рейха» терпеть не мог подобных визитеров.

– И кто же он такой? – громко и беспардонно поинтересовался Штубер, не обращая внимания на самого Вартенбурга.

– Оберштурмфюрер прибыл из Берлина.

– Из такой глуши, да в наши края?! – воинственно осклабился барон.

– С особым заданием. Так сообщили из гестапо.

Лишь упоминание об «особом задании» спасло обер-лейтенанта от еще более неловкого положения, в которое Штубер неминуемо поставил бы его самого по поводу запоздалого доклада.

– Рад видеть вас, господин Штубер, – довольно небрежно отдал честь фон Вартенбург.

– Мне сказали, что вы из Берлина, господин Вартенбург. – Штубер решил забыть о его «фон», точно так же, как никогда, ни при каких обстоятельствах, не напоминал о своем собственном дворянском происхождении, при котором полагалась такая же приставка. – И, если мне не послышалось, с какой-то специальной миссией. Правда, понятия не имею, какой.

Говоря это, Штубер не сводил глаз с Крамарчука, которого, подчиняясь едва уловимому жесту его руки, конвоир-полицай, тот самый, что принес сержанту сапоги, остановил у крыльца и развернул лицом к нему.

– О миссии позвольте доложить чуть позже. Кто этот русский?

– Перед вами труп сержанта Красной армии и бывшего партизанского разведчика Крамарчука, – холодно процедил Штубер.

– Насколько я понял, на моих глазах уже происходит вынос тела?

– Мы чтим ритуалы.

– А несколько минут назад здесь происходила гражданская панихида, – охотно воспринял его мрачный юмор Вартенбург.

– Предание земле намечено на рассвете.

– Надеюсь, это мы прощаемся не с лейтенантом Беркутом?

– Вам известно даже о существовании Беркута? – искренне удивился гауптштурмфюрер.

– Как и его двойника. Вы действительно уверены, что этот пленный – не Беркут?

– Абсолютно уверен. Вы из ведомства Скорцени, я правильно понял? – оживился Штубер. Напоминание о Беркуте, а тем более, о его двойнике, прозвучало для него, как своеобразный пароль.

– Если вы помните, в свое время штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени приезжал в ваш родовой замок фон Штуберов.

– Это был незабываемый для рода баронов фон Штуберов визит, – с легкой иронией подтвердил гауптштурмфюрер. – Он навечно останется в наших родовых сагах.

– Я так и решил, что вряд ли в этих сагах найдется место для неизвестного оберштурмфюрера, прибывшего в поместье баронов Штуберов в одной машине со Скорцени, но в роли шофера и телохранителя.

– Так, значит, тот сопровождавший Скорцени офицер – это были вы?!

– После этого мы еще виделись с вами в замке Фриденталь, куда Скорцени прибыл с инспекционной проверкой.

– Это в корне меняет дело, – только теперь Штубер пристально всмотрелся в лицо гостя.

Нет, он так и не признал в нем офицера, прибывшего тогда со Скорцени. Да Вилли как-то и не обращал на него внимания. А зря. Это будет ему уроком: случайных людей рядом со Скорцени не бывает. Даже если какое-то время они выступают в роли привратников.

– Не думал, что нам придется встретиться в Украине.

– Фронтовые встречи предвидеть невозможно. В камеру его, лейтенант, в камеру, – кивнул он в сторону Крамарчука. – До особого распоряжения.

– И я говорю, что аккурат в камеру, – пробормотал полицай-конвоир.

– Без моего приказа ни в чьи руки не передавать, – добавил тем временем Штубер.

– И на том спасибо, эсэс, – негромко произнес Крамарчук, и барону хотелось верить, что произнес он это искренне.

– Да, это меняет дело, оберштурмфюрер, – подтвердил Штубер, приглашая Вартенбурга в свою машину. – Сожалею, что и в замке Фриденталь нам не представилась возможность познакомиться более основательно.

Штубер был уверен, что после приезда в замок Фриденталь, где размещалась возглавляемая Отто Скорцени особая разведывательно-диверсионная школа (известная под ничего не говорящим названием «Специальные курсы особого назначения Ораниенбург» и слушатели которой ходили в основном в штатском), – оберштурмфюрера он больше не встречал.

Впрочем, тогда он и не проявлял к нему особого интереса, считая его обычным телохранителем «героя нации»; по этой же причине не поинтересовался и его фамилией. Тем более что интересоваться чьими бы то ни было фамилиями и кличками в замке Фриденталь как-то не принято.

– Кстати, сразу же после нашей прогулки в имение генерала Штубера у меня появилось одно небольшое заданьице, связанное с участием Скорцени в известной вам операции «Дуб»…

– «Известной»! – хмыкнул Штубер. – И не только мне. Еще бы: похищение Муссолини! Теперь это уже диверсионная классика, – с еще большим интересом взглянул Штубер на берлинца. – Однако в самой операции, насколько мне помнится…

– Увы, в самой операции участия принимать не пришлось, о чем сожалеть буду до конца дней своих.

– Вам действительно очень не повезло, – сочувственно молвил Штубер, приказав водителю двигаться к крепости, где проходила сейчас тренировка солдат его группы «рыцарей рейха».

– Зато знаю, что, разрабатывая эту операцию, гауптштурмфюрер СС Скорцени своевременно вспомнил о вас.

– Завидуете…

– Благодарите его адъютанта Родля. Это он вовремя напомнил Скорцени о прозябающем где-то на Восточном фронте бароне фон Штубере. Хотя с Восточного фронта людей старались не отзывать. Даже для таких важных операций.

– Отсюда вообще стараются не отзывать, – мрачновато ухмыльнулся Штубер. – Никуда. Разве что на небеса.

Вартенбург был спортивного вида, плечистым, уверенным в себе крепышом. Однако мертвенно-бледное лицо, с синими мешочками под глазами свидетельствовало, что человек этот уже давно ведет далеко не спортивный образ жизни. К тому же появился какой-то «червь», который постепенно, неумолимо подтачивал его тело.

– Это точно: группа состояла в основном из слушателей «особых курсов».

– Да еще из парашютистов корпуса генерала Штудента, – предавался приятным воспоминаниям гауптштурмфюрер.

– Странно, что после штурма горы Абруццо вас вновь вернули в Украину. Люди, прошедшие испытание итальянским «дубом», стали получать одно задание безумнее другого.

– Характер моих заданий соответствует характеру того периода войны, в который мы вступили, – популярно объяснил приезжему наглецу Штубер. – Вот почему кое-кому приходится сражаться здесь, чтобы чуть ли не каждый день участвовать в операциях, которые не сулят ни славы, ни чинов.

Вартенбург понял, что это прошлись по нему, но благоразумно промолчал.

– Так даже интереснее, – проговорил он через несколько мгновений. – Победы расхолаживают. А та ситуация, в которой оказалась сейчас наша армия, требует от народа собранности, воли, проявления истинно арийского духа.

Штубер поморщился. В последнее время берлинское радио он слушал только в часы, когда передавали последние новости. Красноречие Геббельса и его подопечных гауптштурмфюрера уже не интересовало, оно вызывало разве что чувство неловкости. Гауптштурмфюрер понимал, что Вартенбург далек от пропагандистского питомника Геббельса. Просто он мыслил, как все «истинные арийцы». Тем не менее Штубер желал бы поговорить с оберштурмфюрером о чем-нибудь предметном.

– Я не терплю разглагольствований, – продолжал тем временем сподвижник Скорцени, – о том, что все потеряно, что мы на грани краха. Германия не может потерпеть крах.

– Да что вы говорите?! – не удержался Штубер.

– Даже если мы проиграем войну, каждый, кто останется в живых, должен продолжать борьбу всеми имеющимися в его распоряжении средствами.

– После того как войну Германия все же проиграет? Звучит, как наставление для «Фольксштурма».

– Вы не поняли меня, господин гауптштурмфюрер, – жестко заметил Вартенбург. – Столь пространно я заговорил на эту тему только для того, чтобы вы знали: я – из тех, кто будет сражаться за фюрера и Германию до конца.

– Такая возможность – «до конца» – здесь представляется каждый день. Однако в Украину вас прислали, очевидно, не за этим. Впрочем… – Штубер выразительно посмотрел в сторону сидевшего за рулем штурмманна[4]4
  Ефрейтор войск СС.


[Закрыть].

– Это мой водитель, – вполголоса обронил Вартенбург, давая понять, что всецело доверяет этому человеку. – Кстати, из курсантов Фриденталя.

– Тогда, очевидно, у него другой чин. И водитель – не основная его должность, – развил эту информацию Штубер. Они восседали на заднем сиденье, и в данном случае могли вообще не обращать внимания на этого человека.

– Так оно и есть.

Штубер снисходительно улыбнулся, прощая Вартенбургу подобное подражание Скорцени.

– Надеюсь, он не старше вас по чину?

– Равный.

– Кто бы мог предположить такое?!

Водитель несомненно слышал их разговор, однако продолжал вести машину с совершенно непроницаемым лицом, оправдывая исконную нордичность своего характера.

– И что же привело вас в Подольск?

– Желание ознакомиться с деятельностью вашей группы.

– Так это что, инспекция?! – изумленно уставился на него Штубер.

– Скорцени и сам приходит в ярость, когда в его присутствии произносят слово «инспекция». Но мне приказано срочно сформировать еще одну такую ж группу. В основном из славян, чтобы затем наиболее талантливых из них, после основательной проверки в деле, можно было бы командировать на «особые курсы». Из остальных – подготовить диверсионную группу, способную действовать в ближних тылах русских, где всегда остается немало людей, которым не хотелось бы иметь дела ни с русской контрразведкой, ни с русской службой безопасности. Со временем такая группа могла бы стать костяком национального сопротивления.

– Владеете русским?

– С легким сербским акцентом, – продемонстрировал на удивление чистые, белые зубы Вартенбург. Он сказал это на русском, но сербского акцента Штубер не уловил. – Или польским, – добавил оберштурмфюрер.

– Что в условиях Западной Украины предпочтительнее.

– Естественнее. Хотя поляков здесь не очень-то любят. Но дело не в этом. Важно, что партизаны, действующие у нас в тылу, дарят нам бесценный опыт. Грешно не использовать его для ослабления русских тылов.

– Именно для этого вам хотелось бы заполучить Беркута?

– О нет, я не собирался переманивать его. Если, конечно, он сам не изъявит желания прогуляться к линии фронта в составе моей группы.

– Не питайте иллюзий: не изъявит.

– В любом случае, мне приказано взглянуть на него.

– Исходя из опыта «особых фридентальских курсов», – кивнул Штубер. – Личная просьба Скорцени?

– Разрешено вступать с ним в переговоры, как с командиром украинских диверсантов. Но кажется, мне повезло: в гестапо мне сказали, что он схвачен, – не стал Вартенбург ни подтверждать, ни отрицать того, что личная просьба Скорцени относительно Беркута все же последовала. – Вот почему я сразу же помчался в полицейское управление.

– Огорчайтесь, оберштурмфюрер: за Беркута приняли человека, которого вы только что видели.

– Это и в самом деле огорчает.

* * *

Машина медленно взбиралась на возвышенную часть городка, и Штубер поневоле оглянулся, как оглядывался на этом отрезке дороги всегда. Далеко внизу открывалась часть речного изгиба, за которым виднелась верблюжья высотка острова. Чуть правее окраины этого островка находился поросший камышами затон, благодаря которому ему удалось в 41‑ом уйти с этого, еще занятого русскими берега.

Вырвавшись из кратковременного плена, он еще и умудрился провести удачную разведку части Могилевско-Ямпольского укрепрайона. Где-то там, над излучиной, должен был бредить своими легендами и замурованный дот «Беркут». Однако вспоминать о нем Штуберу не хотелось.

– Взятый ими в плен сержант Крамарчук, которого вы, оберштурмфюрер, только что видели, служил в доте лейтенанта Беркута. Уж не знаю, как там у них со схожестью характеров, но внешностью они довольно-таки похожи. Почти как близнецы.

– Считаете, что так было задумано русскими? – спросил Вартенбург. – Ведь их специально оставляли в нашем тылу.

– Чистая случайность, – возразил Штубер. – В стенах дота их свела сатанинская игра рока.

– Что-то трудно верится в подобные случайности.

– Их действительно оставляли в тылу, но не как диверсантов, а как обычных окопных смертников.

– Сомневаюсь-сомневаюсь. Смертниками были все остальные солдаты. Эти же двое знали о существовании тайного хода, но получили приказ воспользоваться им лишь после того, как будут исчерпаны все средства сопротивления частям вермахта. Причем остальные бойцы гарнизона не имели права знать о ходе, иначе они не сражались бы с таким упорством обреченных.

Штубер с удивлением взглянул на Роттенберга и, загадочно улыбаясь, покачал головой.

– Не стали бы, это точно. Но знаете, что меня умиляет, Вартенбург, что вы беретесь рассуждать о доте и Беркуте с такой непосредственностью, словно это вы, а не я, штурмовали дот лейтенанта Беркута.

– Но, согласитесь, обладаю той же информацией, какой обладаете вы.

– Исходящей из досье Скорцени, – дополнил его ответ Штубер. – Судя по всему, личность Беркута основательно заинтересовала обер-диверсанта рейха. Настолько, что в его ведомстве уже начали слагать о Беркуте легенды.

Вряд ли Вартенбург догадывается, добавил барон уже про себя, что легенды эти начали возникать после того, когда я лично охарактеризовал Беркута в беседе с «первым диверсантом рейха». Причем «герой нации» решил не только полагаться на мое чутье, но и собрать целое досье.

– Что же касается медсестры, то в «группе Берута» она возникла случайно. Как случайно появилась она и в самом доте, – неожиданно ворвался в его раздумья оберштурмфюрер, считая, что упреждает вопрос Штубера, который неминуемо возникает сам собой.

– Притом, что она была недурна собой.

– Настолько, что комендант дота сразу же влюбился в нее? Хотя, согласимся, что выбор там, в обреченном «доте смертников», у него был небольшой.

– И Крамарчук тоже влюбился. Относительно выбора – это вы правильно подметили, но девушка действительно поражала необычностью своего облика; засвидетельствовано многими. Отсюда и страдания моих нерасстреляных героев.

– Неистребимая мужская похоть! – снисходительно заметил Вартенбург. – Кстати, где она сейчас, эта ваша дотная фея? Небось тоже в партизанах?

– Недавно погибла. Начальник полиции майор Рашковский отличился.

– Однополчанин Беркута… – Услышав это уточнение, Штубер удивленно помотал головой. Он понял, что к поездке своей Вартенбург и в самом деле готовился основательно.

– А вот сведениями о Рашковском вы меня и в самом деле покорили. Похвально-похвально…

– Странно, что вы не направили его во Фриденталь.

– Ничего странного. В полиции этот трусливый Рашковский еще как-то смотрится, а вот в диверсионной школе… В этой шкуре представить его трудно.

– Однако он тоже умудрился влюбиться во все ту же Марию, за что и поплатился.

– Западню он, конечно, готовил для Беркута. Но сам же в ней чуть было не погиб. От руки все той же неукротимой медсестры из неукротимого дота.

– Из-за все той же жеребиной похоти. Вы так и не сообщили, где находится сейчас этот ваш капитан Беркут, – напомнил оберштурмфюрер, когда машина остановилась у подъезда к воротам крепости.

– По моим данным, командует диверсионно-партизанской группой.

– Противостоящей вашим «рыцарям рейха».

– Да, оберштурмфюрер, противостоящей. Меня это не унижает, поскольку Беркут достойный противник. Исходя из только что полученных сведений, его повысили в чине, наградили орденом Красной Звезды и переправили в Москву, где он, очевидно, пройдет ускоренную диверсионную подготовку.

– Хотя сам уже достоин того, чтобы преподавать в лучшей из разведывательно-диверсионных школ России.

– И не только России. Во Фридентальском замке он тоже смотрелся бы неплохо.

7

У входа в пролом, у которого, словно Гераклы у Геркулесовых столбов, уже трудились бойцы лейтенанта, Беркут увидел, как, растерянно оглядываясь, Звонарь пробирается между камнями к седловине.

«Ничего, – сказал себе капитан, вскакивая на подножку ожидавшей его машины. – В любом случае пять минут он нам подарит. На войне это тоже немало».

– Свои! – на всякий случай предупреждал водитель, высунувшись из кабины. – Не стрелять – свои! «Второй фронт» едет!

Но ему никто не отвечал. Местность вокруг представляла собой хаотическое нагромождение каменных наростов, небольших скал и внушительного вида глыб, которыми, казалось, небеса веками бомбардировали этот клочок земли, словно библейским грешноизбиенным градом.

Прокладывать себе дорогу между этими «градинами» было очень сложно. Водитель еле-еле проталкивал свой неповоротливый грузовик между скалами и глыбами-наростами, представавшими перед Беркутом холодными, пропитанными предутренним туманом и сурово молчаливыми. Да и руины дома, что показались впереди, тоже не отозвались ни одним живым голосом.

«Они что, с ума здесь все посходили?! Отошли от входа в этот забытый мир, не оставив никакого заслона или хотя бы дозора?! – возмущался Андрей, оглядываясь. – Ну, если мы до сих пор так воюем, тогда понятно, почему немцы нас назад поперли! Разве что в глубине косы уже вермахтовцы, и там засада?».

Но, вместо того, чтобы остановить машину, приказал:

– Ищук, спокойно вперед.

– Может, лучше здесь остановиться, да сначала разведать, что там за камнями этими, – впервые проявил нерешительность шофер.

– Какой смысл разведывать? Только время терять. Немцы сюда еще не дошли. У них приказ четкий: выйти к реке, захватить переправу, прорваться на тот берег. А если какая-то группа и забрела сюда, то будем считать наш рейд разведку боем.

– Знать бы, какой там у них в действительности этот приказ, руль-баранку им в руки, – обеспокоенно проворчал сержант. – А разведка боем… Вся жизнь моя шоферская, фронтовая и есть сплошная «разведка боем».

– Узнаем, какой у них был приказ, – заверил его Беркут. – Возьмем «языка» и вежливо поинтересуемся. Не первый день на передовой.

Только когда, виртуозно объехав пустующий, с выбитыми окнами и полуразрушенной крышей, дом, водитель вырулил на небольшую, более-менее чистую площадку, перед машиной наконец появилось двое бойцов в телогрейках, с автоматами в руках и засунутыми за ремни немецкими штыками.

– Ищук, геройская твоя голова, как же ты пробился сюда?! – вспрыгнул на подножку смуглолицый, скуластый младший сержант, не обращая внимания на сидящего рядом с водителем капитана. – Мы уж думали все: так, без тушенки, и отвоюем свое.

– Дурное тебе снилось, Мальчевский. Со «вторым фронтом» – и к своим не пробиться? Да после этого сам в пекло попросился бы.

– Братцы, навались! – сразу же вцепился в борт другой боец. – Все равно врагу достанется.

– Отставить! – вмешался Беркут, хлопнув водителя по плечу, чтобы остановился. – Сколько вас здесь? Где рота?

Бойцы удивленно посмотрели на рослого, еще достаточно молодого крепыша-капитана, на лице которого все – и по-ястребиному изогнутый нос, и пронизывающий взгляд, и выбивающаяся из-под фуражки смолистая, едва-едва подернутая сединой прядь волос, и завершающий резкие скулы прямой упрямый подбородок, – выдавали человека решительного, привыкшего к тому, что все вокруг понимают его с полуслова. И так же, с полуслова, подчиняются.

– Здесь – только четверо, и все, – сразу же соскочил с подножки младший сержант. – А что за целую дивизию воюем – так это, уж извините, ради немцев стараемся. Только ради них. Чтобы не грустили.

– Представьтесь, боец.

– Да что уж тут представляться? Младший сержант Мальчевский, командир несуществующего отделения погибшей роты. Со мной еще трое бойцов. Нам бы, понятное дело, давно следовало драпануть отсюда вместе со всеми отступающими. Но героический старший лейтенант Корун приказал младсержу Мальческому оставаться здесь, чтобы держать заслон, – не доложил, а скорее вежливо объяснил пехотинец.

– С твоими гренадерами все ясно. А где сейчас остальные бойцы?

– Остальные где-то там, у болота, с немцем перестреливаются. Еще четверо – в конце косы, за руинами рыбацкой хаткой, на «маяке», как мы говорим, сбивают плот. Да только черта два на нем пробьешься. На том берегу тоже фрицы.

– Плот сбивают? Божественно! Коса-то хоть большая?

– Шагов пятьдесят в длину, и шагов двадцать в ширину, к тому же изогнутая. А венчают ее руины какой-то башни, которые, собственно, и предстают в виде разрушенного «маяка».

– Бери своих гренадеров, младсерж, и завалите камнями этот проезд у дома. Дорогу до и после него тоже усыпьте камнями. Здесь будет наш первый и основной пост, на котором фрицы должны пропуска свои, кровью окрашенные, пропускать.

– Какой пост, какой, козе под хвост, пост?! – вмешался рядовой, подбежавший к машине вместе с Мальчевским. – Ты же все видел, младсерж Мальчевский! Уходить надо! Плоты сбивать и уходить, пока еще можно уйти!

– Считаете, что немцы заняли этот берег до конца тысячелетнего рейха? Или паниковать вздумали? Младший сержант, выполняйте приказ. Как только все здесь завалите, отзовите красноармейца Звонаря.

– Звонаря? – переспросил младсерж. – Кто такой, почему о таковом лично мне доложено не было?!

– Он остался у въезда в эту каменную пустыню.

– Один, что ли, остался, легионер короля Мафусаила?

– Предпочитает, знаете ли, одиночество.

– Тогда это наш хлопец.

– Командира! Любого командира! – донесся до них крик солдата, появившегося у второго дома, со снесенной крышей. – На связи командир дивизии.

– Все еще действует связь? – удивленно спросил Беркут подбегающего к машине лейтенанта. И лишь когда тот развел руками, вспомнил, что Глодов прибыл сюда вместе с ним. – Арзамасцев, Ищук! Груз – в каменоломню. Машину тоже укройте, – отдавал приказания, уже подбегая к дому, на обгоревшем, разрушенном крыльце которого стоял высокий, по-старчески сутулый телефонист.