Текст книги "Хроника"

В 1375 году, будучи молодым и лишенным руководства и желая странствовать по свету и искать своего счастья, я решил сопровождать Маттео делло Шельто Тинги, каковой был купцом и большим игроком. Мы поехали в Геную, затем в Павию, вернулись в Геную и потом отправились в Ниццу и в Авиньон; и будучи там в праздник рождества, были мы схвачены и брошены в тюрьму папским маршалом[22]22
  Термин «maliscalco» или «maniscalco» имеет широкое толкование, он означает и конюший, и командующий войском (отсюда – маршал), и чиновник, наделенный полицейскими функциями, и кузнец.


[Закрыть] и пробыли там восемь дней; нас допрашивали, говоря что мы шпионы флорентийской коммуны, и Маттео было показано письмо, которое один из его братьев во Флоренции написал ему и в каковом сообщал, как Болонья восстала против папы по просьбе и при помощи флорентинцев;[23]23
  В связи с пребыванием папы в Авиньоне и его зависимостью от Франции в 1375 – весной 1376 г. под руководством Флоренции создается антипапская коалиция, куда входят Милан, Пиза, Лукка, Сьена, Ареццо, Неаполь и Болонья.


[Закрыть] но после многих вопросов их и наших ответов суд, ясно сознавая, что мы ко всему этому непричастны, тем не менее потребовал от нас залог в 3000 флоринов, чтобы мы не уезжали из Авиньона без разрешения папского маршала. Маттео нашел людей, которые за нас поручились, но, когда мы вышли из темницы, Маттео, будучи мудрым, счел, что мы подвергаемся серьезной опасности, оставаясь здесь, по причине большой войны, которую наша коммуна вела тогда против земель церкви; имея твердое намерение расплатиться с купцами, которые за нас поручились, если их будут принуждать к уплате, он решил, что нам надо уезжать. Мы уехали и как можно быстрее возвратились во Флоренцию, и вскоре там были получены письма из Авиньона о том, что папа велел посадить в тюрьму всех флорентинцев и забрать их книги и все их товары; а также во всех других западных землях флорентинцы были взяты и разорены судами и решениями, которые папа Григорий[24]24
  Папа Григорий XI (1370–1378); в 1377 г. он после длительных колебаний переехал в Рим.


[Закрыть] издал против всех флорентинцев; и все для того, чтобы наша коммуна отказалась преследовать дурных клириков, бывших в то время, из каковых ни прежде, ни после не видел я хороших. В следующем году помянутый Маттео решил отправиться в Пруссию и чтобы я поехал бы с ним; он отправил меня вперед и велел мне подождать его в Падуе или в Венеции и сказал, что встретится со мной через месяц после моего отъезда. Я поехал в Падую, а также в Виченцу и Верону, чтобы поглядеть их, а затем вернулся в Падую и оттуда проехал в Венецию. Приехал Маттео и закупил шафрана на тысячу дукатов. Мы поехали морем до Сеньи в Славонии[25]25
  Город Сенья расположен не в Славонии (или, как пишет Питти, – в Искьявонии), а в Хорватии – на территории Венгерского королевства.


[Закрыть] и затем по суше в Загреб и Буду, и там Маттео продал указанный шафран и нажил на этом тысячу дукатов; и, поскольку я был очень болен лихорадкой и тяжелой двухсторонней ангиной, Маттео оставил меня в Буде одного в доме Микеле Маруччи и дал Микеле двенадцать дукатов, которые тот должен был мне передать, если я поправлюсь, на обратную дорогу во Флоренцию; а то, что тот потратит на меня во время болезни моей, он вернет ему на обратном пути. Отправился он своей дорогой, а я остался и очень бедствовал, так как оказался в очень плохих условиях. Постелью мне служил набитый соломой мешок в заброшенной бане, и ни разу не посетил меня врач; в доме этом не было ни одной женщины, только слуга, который стряпал и обслуживал указанного Микеле и двух его гостей-купцов. Я был на пороге смерти и провел в этой бане целых шесть недель; и вот случилось, что в день св. Мартина целая компания немцев явилась с дудками праздновать и плясать в большом зале, расположенном перед этой баней, где я лежал на мешке с парусиной, в которую пакуют сукна, вместо простыни, покрытый мохнатой материей и сверху ее одной моей грязной шубой. Некоторые из пришедших, сунув голову в дверь и увидев меня, вошли и силой заставили надеть эту шубу и потащили в зал, говоря мне: «Либо ты выздоровеешь, либо помрешь и не будешь больше мучиться». И тут стали меня таскать по этому залу на протяжении часа и, несмотря на все мои просьбы и жалобы, никак меня не хотели отпускать, пока я не упал от усталости; тогда они положили меня обратно на мешок и сверху навалили на меня все свои шубы, а сами вернулись в зал танцевать и всю эту ночь не переставали плясать и пить. Я страшно вспотел под всеми этими одеждами. Утром они все вошли в мою баню, оделись и, силой опять одев меня, заставили пить с ними, что, впрочем, я охотно сделал. Они ушли, а я отдыхал около часа, а потом вышел на улицу и пошел в дом Бартоломео ди Гвидо Бальди из Флоренции, каковой в Буде был королевским монетным мастером. Он меня встретил весьма любезно и удержал обедать, а после начали мы играть с названным Бартоломео, и я выиграл у него четыре флорина, поставив 55 своих венецианских сольди, которые составляли все, что у меня осталось. В это время появилось несколько евреев и немцев, которые часто приходили играть с указанным Бартоломео. Начали они играть, и я с ними, и в конце этого дня принес домой двадцать золотых флоринов выигрыша. Я вернулся туда на следующий день, выиграл около сорока золотых флоринов, и так продолжалось ежедневно в течение пятнадцати дней, в конце которых оказалось, что я имею 1200 флоринов или около того выигрыша, каковые я получил с помощью указанных выше 55 флорентийских сольди. Вышепомянутый Микеле Маруччи все время нашептывал мне на ухо, чтобы я прекратил игру, говоря: «Купи несколько лошадей и возвращайся во Флоренцию, я поеду с тобой до Синьи, куда я скоро собираюсь отправиться»; и я в самом деле послушался его совета, купил шесть добрых лошадей и нанял четырех слуг и мальчика-пажа. Так достигли мы Синьи, где указанный Микеле продал мне пять своих лошадей. Я нанял марсельскую барку, погрузил на нее всех своих лошадей и из-за встречных ветров достиг Венеции через двадцать четыре дня и с большими муками; и тут при выгрузке лошадей сломал шею одной из самых лучших. Приехав в Падую, я одну из лошадей подарил проживающему там Джорджо Баньези, женатому на нашей кузине монне Катерине, дочери Никколо Малегонелле. Уехав из Падуи, я направился во Флоренцию по дороге через Модену по причине войны, которую вели болонцы; и в горах Модены повредил еще одну добрую лошадь и оставил ее в Понтремоли. Так оказался я с восемью лошадьми, из которых продал шесть, а все деньги, которые я имел, поставил на кон и проиграл. В результате примерно за шесть месяцев все ушло на проигрыши, траты на одежду и прочие расходы и у меня осталось только немного больше сотни флоринов, да две лошади.

Будучи в таком состоянии, я влюбился в одну даму, пленившую меня своим видом и речами; ее звали монна Джемма, и она была женой Якопо, сына мессера Риньери Кавиччули, и дочерью Джованни Тебальдини. Случилось, что в то время, когда она уехала из одного монастыря в Пинти, я проезжал мимо и ее родители пригласили меня к завтраку; я принял приглашение. И так произошло, что мне удалось поговорить с ней в стороне от других, хотя и в присутствии многих, и я подобающим образом сказал ей: «Я всецело Ваш и полностью вверяю себя Вам». – «Если ты мой, будешь ли повиноваться, если я тебе что прикажу?» – ответила она, смеясь. «Испытайте и прикажите», – сказал я. И в ответ она сказала: «Тогда из любви ко мне поезжай в Рим». Я вернулся домой и на следующий же день отправился в путь верхом на коне, с одним слугой, не сказав дома, куда я еду. И поехал я в Сьену и оттуда в Перуджу, Тоди, Сполето, Терни, Нарни и Орти, где находились войска флорентийской лиги, которые сражались с Римом. И мессер Биндо Бондельмонти со своим отрядом однажды ночью в самом деле помог мне по моей просьбе пробраться в Рим и там провел в дом одного римлянина, своего тайного друга, где я прожил несколько дней, а затем тот римлянин по имени Кола Ченчо достал мне пропуск на восемь дней; я пробыл в Риме шесть дней, и тот же Кола провел меня до замка Орсини; вернулся я в Орти и оттуда тем же путем возвратился во Флоренцию; путь туда и обратно, включая пребывание в Риме, занял месяц. Вернувшись, я послал одну женщину к указанной монне Джемме, чтобы сообщить ей, что я ей повиновался и прочее. Она же ответила, что не предполагала, что я такой сумасшедший, чтобы из-за слов, которые она мне сказала в шутку, подвергать себя таким опасностям и прочее. Все это произошло в 1377 году.

В 1378 году, после заключения мира с папой Григорием,[26]26
  Бонаккорсо ошибается, так как к моменту заключения мира между Флоренцией и папством, т. е. в июле 1378 г., папой уже был не Григорий XI (он умер 27 марта), а Урбан VI (1378–1389).


[Закрыть] во Флоренции начались волнения в народе;[27]27
  Речь идет о восстании чомпи – чесальщиков шерсти, наемных рабочих, не входивших в цеховую организацию и, следовательно, совершенно бесправных, и так называемого «тощего народа» (popolo minuto) – мелких торговцев и ремесленников, членов младших цехов, стремившихся завоевать более прочные позиции в управлении городом и его экономической жизни.


[Закрыть] и толпы тощего народа стали поджигать и грабить многие дома, и были изгнаны из дворца приоры и гонфалоньер справедливости мессер Луиджи Гвиччардини, они захватили синьорию и поставили своим гонфалоньером справедливости некоего Микеле ди Ландо, каковой там в немногие дни сблизился с цеховыми мастерами, и с аммонированными,[28]28
  Аммонированные – лица, объявленные подозрительными в политическом отношении и лишенные на этом основании права в течение пятнадцати лет избираться на какие-либо должности; закон об аммонициях (т. е. предупреждениях) был введен в 1358 г. и позволял верхушке гвельфской партии, правившей городом, отстранять любого кандидата, значившегося в выборных списках, тем самым контролируя весь состав городских магистратов.


[Закрыть] и с гибеллинами, и прогнал из синьории указанный тощий народ. Я находился на площади, вооруженный, под знаменем Никкио,[29]29
  Никкио (nicchio – раковина) – название одного из 16 муниципальных подразделений пополанского ополчения Флоренции. Каждое из этих подразделений (или компаний) имело свое знамя и своего знаменосца компании, которые представляли пополанскую, так называемую Малую коммуну в общегородском управлении. См. также прим. 85.


[Закрыть]и, когда жирный народ из цехов и другие стали гнать «тощих», один каменотес стал кричать, как бешеный, призывая к кровопролитию, выкрикивая: «Смерть им, смерть им», а больше никто не кричал. Поскольку я был с ним рядом, я сказал ему, чтобы он молчал, как другие, но в ответ он нанес мне острием меча удар в грудь. Но я был наготове и ударил его в грудь копьем, которое прошло через его кожаный колет, и он упал мертвым; и многие, кто видел, что начал бой умерший, сказали, что так ему и надо и что я убил его, защищаясь, и больше об этом разговора тогда не было.

Я вернулся домой, но, видя, что многие из лучших граждан-гвельфов изгнаны,[30]30
  Речь идет об изгнании верхушки гвельфской партии – представителей «жирного народа» (popolo grasso) – крупных торговцев, банкиров, членов старших цехов, занимавших ключевые позиции в экономике города и его управлении.


[Закрыть] решил и я не оставаться здесь. Я отправился в Пизу и поселился там в доме Маттео делло Шельто, который был изгнан. Пробыв там несколько месяцев, мы узнали, что во Флоренции многие граждане-гвельфы собираются поднять восстание с помощью изгнанников, которые должны прийти из Сьены, под предводительством мессера Луки ди Тотто да Панцано. Потому из Пизы явилось человек двести из числа сосланных, и изгнанных, и других их друзей во главе с Джованни делло Шельто и Бернардо ди Липпо. С этим отрядом пошел и я, и ночью до света подошли мы к воротам Сан Пьеро Гаттолино, как было условлено, а мессер Лука со своим отрядом должен был этой ночью до рассвета быть у Сан Миньято на горе и, как только рассветет, должен был зазвонить тревогу в колокола на колокольне Сан Миньято, и тогда заговорщики, находившиеся в самой Флоренции, должны были вооружиться и прийти сюда открыть нам ворота Сан Джорджо; указанный выше наш отряд послал разузнать, пришел ли к Сан Миньято мессер Лука. Но его там не оказалось, так как заговор внутри города был раскрыт и уже был схвачен мессер Гиригоро Торнаквинчи и многие другие, от которых было дознано, что со стороны Санта Мариа ин Пьянета должен был прийти мессер Лука и другие. Поэтому был послан защитник[31]31
  Должность «защитника» (difensore) связана с военными и политическими функциями, по-видимому, является разновидностью введенной в 1335 г., а затем отмененной должности «капитана безопасности и охранителя мира», призванного защищать население как от внешних, так и от внутренних врагов.


[Закрыть]с большим отрядом пеших и свыше шестидесяти всадников, которые, найдя мессера Луку с его отрядом, обратили их в бегство и захватили из этого отряда семерых. Ничего не зная ни об этом, ни почему мессера Луки нет там, где он должен был быть, в нашем отряде подумали, что мы пришли на день раньше, чем было уговорено. Мы отошли от Флоренции в сторону Пацолатико и разошлись небольшими группами по домам наших друзей. Джованни делло Шельто и Бернардо ди Липпо с шестью всадниками и двенадцатью пешими и я с ними укрылись в доме Джованни Корбици в Пацолатико; в девятом часу туда явились некоторые граждане, которые бежали из Флоренции, чтобы не быть арестованными, и тут-то они и рассказали, как был захвачен мессер Гиригоро и другие и что весь город взялся за оружие. Мы же все еще были уверены в нашем предположении, что пришли на день раньше договоренного срока, и надеялись, что мессер Лука со своим отрядом придет наступающей ночью; и, как только стемнело, я верхом с двумя пешими отправился к Санта Мариа ин Пьянета, чтобы узнать новости насчет мессера Луки; и по пути туда в час ночи мы встретились с защитником, который вел захваченных им вышеуказанных семерых человек. Я, полагая, что мы встретились с отрядом мессера Луки, с радостью встал среди них, но вдруг мы оказались окруженными, и отовсюду на нас были направлены острия копий. «Кто такие?» – спросили нас. Тогда я понял, что попал в передрягу, но ответил смело, говоря: «Мы – друзья». Тогда вперед подъехал один всадник, начальник отряда, и спросил меня прямо: «Кто ты?». Я ответил: «Я Бонаккорсо». Тогда он сказал своим пехотинцам: «Пропустите его, он наш друг». Но поскольку я оказался глубоко среди них и дорога была узкая и плохая, я не видел, как вернуться обратно. Тогда поехал я вперед и оказался перед самим защитником и его всадниками; тот остановился и спросил меня: «Кто ты?». Я ответил смело: «Я Бонаккорсо Питти, начальник, который находится впереди, хорошо знает меня». Поскольку я был в кирасе и с копьем в руке, а мои спутники с пиками на плечах, он спросил меня: «Что ты тут делаешь в этот час, вооруженный?». Ответил я: «У меня ссора, и я уехал из Флоренции при закрытии ворот, и направлялся в Сан Кашьяно, и выбрал эту дорогу, чтобы на меня не напали из засады; и я охотно поехал сюда, именно зная, что вы находитесь в Санта Мариа ин Пьянета». Он ответил: «Я тебе верю, но все же для большей уверенности, что ты не из числа тех, кого я ищу, хочу, чтобы ты со мной вернулся во Флоренцию». Тогда я сказал: «Я весьма этим доволен», и повернул своего коня; тогда он спросил еще раз мое имя. Я назвал себя снова, и он внимательно на меня посмотрел. Я все ему говорил то же самое и без малейшей робости. Тогда сказал он: «Пожалуй, нехорошо с моей стороны возвращать тебя, и думаю, что не посрамлюсь, если отпущу тебя». Я опять ответил смело, говоря ему: «Мессер защитник, не беспокойте себя моими затруднениями, я вполне охотно с вами вернусь». И тогда он сказал: «Иди себе с богом». Я отъехал от него и поехал дальше вперед, но, отдалившись совсем от его отряда, повернул на другую дорогу и вернулся к моим товарищам, которых я оставил, и рассказал им о том, кого я встретил впереди. Решили мы выждать день, а затем уехали. Я повел их в Сорбильяно боковыми дорогами, и сперва мы достигли Мецолы, где мессер Заноби нас угостил обедом. Я благополучно довел их до области Сьены, а затем оставил их и вернулся в Пизу, подвергаясь большой опасности быть схваченным, так как все дороги охранялись. И заметь, что я совсем не испытывал страха, разве тогда, когда оказался в надежном месте, т. е. уже в Пизе, и когда вдруг почувствовал себя таким уставшим и от страха, который внезапно охватил меня, и от работы, которую я проделал, поскольку провел без сна три дня и три ночи; так что в Понтедере я целых два дня пролежал, отдыхая. А затем я узнал в Пизе, что мессеру Гиригоро и тем семерым, которых захватил защитник, отрубили головы и обо мне спрашивали, как и о многих других, которые впоследствии получили приказ об изгнании под угрозой смерти.

В 1379 году я поехал в Геную вместе с Маттео делло Шельто. По возвращении нашем, когда мы были в Пизе, мессер Пьеро Гамбакорта[32]32
  Пьеро Гамбакорта – синьор Пизы, в это время находившейся в дружественных отношениях с Флоренцией, а потому пребывание флорентийских изгнанников в Пизе было нежелательно.


[Закрыть] выслал из Пизы меня и многих других изгнанников. Отправился я в Сьену и, пробыв там несколько месяцев, вернулся в Пизу. Возвратился я вместе с Джусто дель Читерна, который официально был изгнан из Флоренции, и после того, как мы прожили там несколько месяцев, случилось… апреля 1380 года, что Маттео дель Рикко Корбицци да Сан Пьеро Маджоре, бывший доверенным лицом тех, кто тогда правил Флоренцией, и приехавший в Пизу по своим торговым делам, повсюду – в церкви, в домах знакомых, даже на площади – открыто, прямо в лицо говорил всякие поносные слова против всех высланных или бежавших граждан и неотступно продолжал так действовать с неудержной дерзостью; случилось, что однажды он и мне стал говорить всякие ругательства, на что я ему ответил, сказав, что если он будет продолжать досаждать гражданам, бежавшим из Флоренции или высланным из нее, то он увидит свою рубашку в крови. Но он еще более исполнился надменности и удвоил свои оскорбления; тогда я отошел от него и послал Джусто дель Читерна сказать ему, что я больше не буду ни ходить туда, где он бывает, ни говорить с ним, чтобы он не мог иметь случая обращаться ко мне со своими поносными речами; и что если он пришел бы туда, где я уже находился, я оттуда уйду, однако, если он будет продолжать говорить обо мне что-либо, задевающее мою честь, я ему на деле покажу, что мне это неприятно. Джусто пошел к нему и вернулся, передав мне то, что тот ему сказал: «Иди и скажи Бонаккорсо, что я не забочусь о его словах и угрозах и что я не перестану действовать до тех пор, пока он, и ты, и другие изгнанники, которые находятся здесь, не смогут жить в Пизе». Дальше последовало,[33]33
  24 часа – около шести часов вечера; см. прим. 20.


[Закрыть] что через несколько дней после этого я ужинал с Маттео делло Шельто и, когда мы вышли вместе с ним около 24 часов, встретились мы с указанным Маттео дель Рикко. Маттео делло Шельто подошел к нему, поскольку они вместе имели некоторые торговые дела; я же отошел от них и встретил Никколо ди Бетто Барди, и мы с ним стали ждать, пока один Маттео оставит другого; через малое время Маттео дель Рикко отошел от Маттео делло Шельто, встретился с Кароччо Кароччи и, говоря с ним о своих торговых делах, остановился рядом с тем местом, где был я, и сказал громко, чтобы я услышал: «Кароччо, я завтра утром уезжаю во Флоренцию и на деле сведу счеты с тем, кто тут мне грозил на словах». Понимая, что он говорит для меня и имеет в виду моих братьев, которые были во Флоренции, я подошел к нему и, взяв его за грудь, встряхнул, говоря: «Что мне с тобой делать?». Никколо же, помимо моего желания, ударил его палкой по голове, так что тот упал к моим ногам. Тут поднялся шум, а я, как обалделый, оставался на месте; появились стражники, каковые схватили бы меня, если бы не Ванни Бонконти, который встал между ними и мной и сказал мне: «Уходи». Я пошел в дом мессера Гвальтеротто Ланфранки[34]34
  Гвальтерото Ланфранки – известный кондотьер, долгое время состоявший на службе у Флоренции и пользовавшийся правами флорентийского гражданина; живя в Пизе, он покровительствовал многим флорентийским изгнанникам, его бывшим хозяевам.


[Закрыть] и Никколо вместе со мной, и мы рассказали ему все дело; он утешил меня, говоря: «Не бойся, я устрою тебя в надежном и верном месте». Ночью указанный раненый умер. Три дня я провел в доме мессера Гвальтеротто и один день в доме одного его племянника, куда меня поместили, так как мессер Пьеро[35]35
  Имеется в виду Пьеро Гамбакорта.


[Закрыть] сказал, что он знает, где мы находимся, и что он хочет, чтобы нас взяли; и от того на пятый день, когда указанный выше Кароччо обедал с мессером Пьеро, который его очень любил, мессер Пьеро весьма сокрушался об этом и сказал: «Если я не предам суду тех, кто это сделал, синьоры Флоренции подумают, что я согласен, чтобы их купцов убивали в Пизе». Кароччо же ответил ему, сказав: «Мессер Пьеро, будьте в уверенности, что случай сей произошел не преднамеренно, и покойник сам его вызвал, поскольку, когда я говорил с ним о наших делах, идя по улице, Маттео остановился около Бонаккорсо и, прервав наш разговор, сказал такие-то слова, Бонаккорсо сделал то-то, а Никколо то-то; и я слышал, что Бонаккорсо имел с ним за несколько дней до этого такой-то разговор и потом передал через другого такие-то слова, а Маттео так-то ему ответил. И после я узнал, что Маттео столь гнусно поносил всех граждан, изгнанных из Флоренции, что если бы он не уехал отсюда вскорости или не оказался убитым, как произошло, то он от других имел бы неприятности». При этом разговоре оказался и мессер Гвальтеротто, поскольку он тоже там обедал. Мессер Пьеро тогда ответил, говоря: «Кароччо, ты меня весьма утешил, и теперь я уже не хотел бы, чтобы этих двоих арестовали. Но пусть они уедут отсюда, если они здесь, а я думаю, что это так. Мессер Гвальтеротто хорошо знает, находятся ли они здесь или нет». Тут он позвал своего слугу и сказал: «Пойди и сними стражу у ворот, которая поставлена, чтобы схватить их» и пр. Мессер Гвальтеротто оттуда пришел к нам – туда, куда он поместил нас, и сказал: «Вы в безопасности, поскольку вот какие слова были сказаны»; и вечером мы возвратились в его дом, а на следующий день сели на коней, и он с нами, и повел он нас обедать в Санта Мария ин Кастелло; а затем дал мне письмо, которое он написал Дуччино д'Армо в Лукке, рекомендуя меня ему, и т. д., каковое письмо мне много помогло, поскольку, когда мы в течение нескольких дней были в Лукке, брат того каменотеса, которого я ранил на площади, защищаясь от него, явился к Дуччино как к своему синьору, который его поддерживал, и попросил, чтобы тот дал ему вооруженных людей в достатке, чтобы совершить отмщение, которое он задумал, и назвал меня, говоря: «Он ездит каждый день веселиться в такую-то гостиницу за воротами». А тот, уже имея от меня письмо мессера Гвальтеротто и уже высказавшись в связи с ним в мою пользу, и пр., сказал этому человеку, которого звали Микеле: «Приходи ко мне завтра, и я дам тебе провожатых»; сам же вечером пришел ко мне и все мне рассказал, указав, чтобы я не выходил за стены Лукки и т. д. Я оставался там еще три дня, а затем уехал и направился в Геную. И, пробыв там некоторое время, я начал играть и с помощью пятидесяти флоринов, которые у меня имелись, выиграл на протяжении месяца около тысячи пятисот флоринов; это было в 1380 году в июне месяце.

И вот случилось, что в Геную приехал Джованни ди Биндо делла Вителла, посланный многими наиболее значительными лицами, изгнанными из Флоренции, и от их имени рассказывает, что мессер Карло Мирный[36]36
  Речь идет о Карле III Дураццо, представителе боковой линии Анжуйской династии, с конца XIII в. правившей в Неаполе. В 1380 г., когда происходят описываемые здесь события, Карл Дураццо еще готовился к походу в Неаполь для захвата власти. В 1382 г. он становится королем Неаполя, в 1386-м погибает в Будапеште после успешного завоевания венгерской короны, на которую он имел династические права. Карлом Мирным был прозван за содействие в заключении мирного договора 1381 г. между Венецией и Генуей.


[Закрыть] должен в самое ближайшее время прибыть в Верону и чтобы указанные изгнанники все поехали в Верону, дабы сделать там все доброе, что смогут. И, поскольку я тоже должен был туда поехать из-за одного послания, которое я вместе с многими указанными изгнанниками написал в Сьене, я тут же купил пять добрых лошадей и вооружения в достатке и дал в долг Никколо две сотни новых флоринов; он купил себе трех лошадей и хорошо вооружился.

Мы направились в Верону, куда уже приехали многие из наших видных изгнанников; и все, представившись вышеуказанному мессеру Карло, присоединились к нему. Он же во главе большого войска из венгерцев, немцев и итальянцев выступил и направился в Романью. И мы в сопровождении Бернардо ди Липпо и Джованни ди Герьери деи Росси вместе с ним направились в предместье болонского замка Сампьеро, чтобы получше разместиться на постой; и, когда мы поужинали, начался пожар в конюшне, который очень меня коснулся, ибо сгорели четыре мои лучшие лошади. Это вышли вилланы замка, чтобы убить нас, и им бы это удалось, если бы не какой-то человек из Фиренцуолы, который еще до ужина пришел предупредить нас, что они придут внезапно. Мы вооружились и кто верхом, кто пешком отправились с большим трудом среди ночи в сторону лагеря, до которого было четыре мили. Поехали мы в Форли, и там я купил трех лошадей, а потом в Римини, где купил еще одну. Так добрались мы до Ареццо, и тут при содействии вышеназванных наших важнейших лиц – Бостоли и Альберготти, город был сдан мессеру Карло. При входе же в город Томазино да Панцано мессер Бартоломео дель Прато, который тогда еще не был рыцарем, и Москоне деи Беккануджи убили мессера Джованни ди Моне, который был послом в Ареццо и должен был уговорить аретинцев не сдавать город мессеру Карло; этой смертью мессер Карло был очень огорчен и велел сказать тем, кто убил его, чтобы отныне они не являлись на глаза ему. Вышли мы из Ареццо и направились к Сьене через Стаджу, и здесь простояли несколько дней и не могли двинуться дальше из-за нехватки денег, так как его венгерские отряды, а также и другие, не желали продвигаться дальше, если не получат денег, и хотели уйти и бросить мессера Карло. Поэтому он вошел в переговоры с теми, кто правил Флоренцией, и, получив от них 25 тысяч золотых флоринов, ушел и вернулся в Ареццо. Будучи здесь, все мы, бежавшие из Флоренции, которым он обещал раньше, что будет продвигаться до самых стен Флоренции, откровенно, устами мессера Лапо да Кастильонкьо,[37]37
  Лапо ди Кастильонкьо (умер в 1381 г.) – знаменитый юрист, дипломат, глава гвельфской партии, бежавший из Флоренции во время восстания чомпи и поступивший на службу к Карлу Дураццо.


[Закрыть] высказали ему наши сожаления. Он ответил нам, опустив голову и со слезами, что сделал это, вынужденный необходимостью, и обещая нам, что если он завоюет свое королевство, то не успокоится до тех пор, пока не вернет нас в наши дома. И через несколько дней он выступил и направился к Риму. С ним отправилась некоторая часть наших изгнанников, но большинство простились с ним, так как не имели средств следовать за ним; и я был одним из тех, кто уехал от него, поскольку вместо 1500 золотых флоринов, которые я вывез из Генуи как наличными, так и лошадьми и вооружением, я оказался всего при двух лошадях и без денег, все их истратив и раздав в долг многим из названных изгнанников.

Мы с Бернардо ди Липпо решили отправиться во Францию. Мы поехали в Римини и там заняли пятьдесят дукатов у Джованни ди Мазино дальи Антелла, жившего там, и прямым путем, спешно, без остановок, доехали до Авиньона; и, будучи в Тарасконе, мы отправились навестить мессера Стольдо Альтовити и мессера Томазо Содерини, которые были в числе высланных. Расставшись с ними, отправились мы в Париж, где по прошествии недолгого времени случилось, что Бернардо ди Чино[38]38
  Бернардо ди Чино ди Бартолино деи Бенвенути – флорентийский купец, значительное время живший во Франции и выполнявший дипломатические поручения французских правителей.


[Закрыть] послал меня играть с герцогом Брабантским, каковой тогда находился в Брюсселе вместе со многими знатными синьорами, которые все время устраивали большие празднества с джострами,[39]39
  Джостра – один из видов турнирных состязаний, представляющий собой ряд поединков на копьях между двумя всадниками; цель поединка – выбить противника из седла, пользуясь копьем, снабженным специальным наконечником, не острым и предохраняющим от ранения.


[Закрыть] танцами и игрой; так что в конце концов в немногие дни я проиграл около 2000 золотых, которые я туда привез из денег Бернардо ди Чино, поскольку он вложил в компанию свои деньги, а я свою глупость, и проиграл, делая ставку в 300 флоринов или более при игре в две кости. Меня уверяли, что выгоднее делать большие ставки, что было неразумно. И случилось так, что в последнюю ночь, когда я проиграл, заняв у герцога 500 франков, я оставил игру, поскольку знал, что дома у меня оставалось всего лишь около 550 золотых франков. Герцог и другие синьоры поднялись и вошли в зал, где танцевали многие синьоры и дамы, и, стоя там, я с радостью увидел, что одна прекраснейшая юная девица, лет четырнадцати, незамужняя, дочь одного знатного барона, подошла ко мне и сказала: «Идем танцевать, ломбардец,[40]40
  Ломбардцами называли во Франции всех итальянцев.


[Закрыть] не беспокойся из-за того, что ты проиграл, бог тебе поможет», и взяла меня за руку. Я последовал за ней; когда я остановился, герцог позвал меня и сказал: «Сколько ты потерял этой ночью?». Ответил я: «Я потерял последнее, что у меня оставалось, – около двух тысяч франков, которые я занял в Брюсселе». Он же сказал: «Я тебе верю, и если бы я сам потерял столько, я не сумел бы так провести вечер, как ты; иди, продолжай веселиться, пусть все у тебя будет хорошо». На следующее утро я положил в кошелек около 500 золотых франков и отнес их ему, сказав: «Отпустите меня, я хочу уехать и искать в другом месте большей удачи». Он же ответил: «Если ты хочешь остаться, то проверь с этими 500 франками, не вернется ли к тебе фортуна, и, может, ты отыграешься, а если опять проиграешь, вернешь мне их в другой раз, когда будешь богат». Я поблагодарил его, сказав, что мне очень нужно поехать в Англию и что сейчас я больше не хочу играть. Тогда он сказал: «Возьми эти 500 франков, ты их отдашь мне на другой год, когда вернешься сюда и отыграешь то, что потерял». И позвал своего правителя канцелярии и сказал ему: «Напиши письмо для Бонаккорсо, что я принимаю его в качестве лица, особо обслуживающего мою персону».

Так уехал я из Брюсселя и отправился в Англию; я пробыл там около месяца, ведя переговоры о выкупе Иоанна Бретонского, ибо таково было поручение Бернардо ди Чино; и, узнав намерения герцога Ланкастерского, который содержал его, вернулся я в Париж и там доложил Бернардо ди Чино обо всем, что я делал в Брюсселе и Лондоне.[41]41
  Перевод этого отрывка вызывает некоторые сомнения, ибо у Питти сказано, что он приехал в Англию: «per trattare la renzione di Gian di Brettagnia… saputa ch'io ebi la 'ntenzione del duca di Lanchastro cbe Io tenea, mi tornai a Parigi…». В примечании к слову «renzione» A. Бакки делла Лега пишет, что его следует понимать как «выкуп». Однако герцог Бретонский, о котором говорится в «Хронике», – Иоанн V (1338–1399), никогда не был пленником англичан; напротив, он воспитывался при дворе Эдуарда III, был женат на его дочери, а в то время, о котором идет речь в данном случае, он скрывался в Англии от гнева французского короля из-за своих связей с англичанами. Иоанн впустил английские войска в Бретань, за что король Франции лишил его герцогского титула и ввел в Бретань свои войска. Возможно, поездка Питти имела целью выяснить планы англичан или предложить Иоанну вернуться в Бретань, куда его призывали восставшие против Франции бретонцы.


[Закрыть]

В 1381 году, вернувшись в Париж после проигрыша в Брюсселе, я оказался в очень стесненных обстоятельствах, поскольку из 2000 проигранных франков мне следовало четверть отдать Бернардо ди Чино; я отдал ему те 500 франков, которые герцог Брабантский дал мне в виде займа, и в указанном году в феврале месяце я снова поехал в Брюссель, имея с собой около 200 франков золотом, которые я занял у ряда лиц, да еще 300 франков я занял у Бернардо ди Варадзано; и, играя с герцогом и другими синьорами, получил я письмо из Флоренции о том, что вернулись изгнанники. Я еще пробыл там весь великий пост и выиграл около 600 золотых франков. Вернулся я в Париж, купил хороших лошадей и возвратился во Флоренцию в 1382 году в мае месяце.

В этом же году в сентябре я снова поехал в Париж и в ноябре, в день св. Екатерины, оказался на поле битвы – близ Ипра во Фландрии, где французский король дал сражение фламандцам,[42]42
  Имеется в виду битва при Розбеке в ноябре 1382 г. между горожанами Гента во главе с Филиппом Артевельде, погибшим в этом сражении, и графом Фландрии, на помощь которому пришли войска французского короля Карла VI (1380–1422).


[Закрыть] а именно гражданам Гента; и был военачальником у фламандцев Филипп Артевельде. Фламандцев было 40 тысяч вооруженных, а со стороны короля было нас до 10 тысяч; и сражение началось в пешем строю на восходе солнца. И тут явилось чудо, ибо был такой густой туман, что свет еле был виден, а наше войско было разделено на три отряда, и король приказал поднять знамя, которое они называют «орифламма»; каковое знамя, говорят, получили они еще в древности чудом божественного произволения; и, когда орифламма была развернута, внезапно туман рассеялся, и с лучами солнца все отряды увидели друг друга. И битву начал первый наш отряд под водительством коннетабля Франции,[43]43
  Коннетаблем Франции, т. е. главнокомандующим французской армией, пользовавшимся в военное время почти неограниченной властью, был в эти годы Оливье де Клиссон (умер в 1407 г.).


[Закрыть] напавший на указанных фламандцев, которые все были построены в один отряд. Сражение продолжалось в течение двух часов, и в конце концов фламандцы были разбиты указанным отрядом коннетабля; и, не желая брать пленных, всех их убивали. Там нашли свою смерть, как было подсчитано после битвы, 27 500 человек. Выиграв это сражение, пошли мы без остановок в Куртре, у которого такая же большая округа, как у Прато, и после захвата города все там было подвергнуто разграблению и огню в отмщение за одну давнишнюю битву,[44]44
  Речь идет о так называемой «Битве шпор» (11 июля 1302 г.) при том же городе Куртре, в которой было уничтожено французское войско, а снятые с павших рыцарей шпоры повешены в соборе города.


[Закрыть] где фламандцы победили французов, как об этом упоминает хроника Филиппо Виллани,[45]45
  Имеется в виду «Хроника», написанная тремя представителями семейства Виллани в XIV в. – Джованни, Маттео и Филиппо. Во времена Питти «Хроника» неоднократно переписывалась и была весьма популярной среди современников, о чем свидетельствует множество рукописных экземпляров XIV в. Среди печатных изданий см., например: Giovanni, Matteo е Filippo Villani. Croniche storiche. Milano, Borroni e Scotti, 1848; Trieste, 1857–1858.


[Закрыть] когда здесь было убито большое число французских рыцарей. И после этого король вместе со своим победоносным воинством направился в Париж.

Но до того, как описать вступление короля в Париж, я напишу о причине, почему произошло вышеназванное сражение. В 1381 году население Гента взбунтовалось против своего синьора, графа Фландрского, который был отцом герцогини Бургундской. Они отправились войском в Брюгге и, взяв его, изгнали оттуда указанного графа, ограбили и убили всех его служащих и подобным же образом поступили во многих других городах и землях, которые захвачены были ими во Фландрии; а предводителем их был упомянутый выше Филипп Артевельде. И число фламандцев, восставших против своего синьора, увеличилось, и послали они тайных послов к населению Руана и Парижа, побуждая их также поступить с их синьорами и обещая им помощь и поддержку. Поэтому оба указанных города восстали против короля Франции, и начал восстание в Париже «тощий народ»,[46]46
  Автор переносит на французскую почву знакомую флорентийскую терминологию, называя парижскую бедноту «тощим народом», зажиточную часть горожан – «жирным народом», или «боргьези», а знатных лиц (как во Франции, так и в других странах) – синьорами.


[Закрыть] и восстание это начала одна торговка на площади, которую сборщик налогов хотел оштрафовать за неуплату габеллы[47]47
  Габелла во Франции – первоначально косвенный налог на соль, а затем и на прочие товары.


[Закрыть] на фрукты и травы, которые та продавала. Она начала кричать: «Долой габеллу», т. е. налоги. И весь народ поднялся, и все побежали к домам сборщиков габеллы, разграбили их и поубивали. И, поскольку весь этот тощий народ был без оружия, один из них направил их к новому замку, где еще мессер Бертран Дюгеклен,[48]48
  Бертран Дюгеклен (1320–1380) – знаменитый французский полководец при Карле V.


[Закрыть] тогда бывший коннетаблем Франции, велел хранить 3000 налитых свинцом палиц, что сделал он, готовясь к сражению, которое предполагал дать англичанам.