Текст книги "Хроника"

Народ разбил топорами двери башни, где лежали упомянутые палицы, каковые стали с тех пор называться «молоточками», и, захватив указанные «молоточки», разбежался по всему Парижу, грабя дома королевских служащих и многих из них убивая. Жирный народ, т. е. все добрые граждане, называемые боргьези, опасаясь, что указанный тощий народ, который себя прозвал майотенами[49]49
  Название «майотены» происходит от франц. maillotin, что значит «железный молоточек».


[Закрыть] и был таким же, как наши чомпи, завладевшие Флоренцией, начнет грабить и их, вооружился и стал настолько сильным, что указанные майотены согласились повиноваться ему.

Итак, они приняли меры, чтобы управлять народом, и продолжали сами восстание против королевских синьоров. Поэтому король и его приближенные удалились в Венсенский лес и стали там держать совет. И для того, чтобы все королевство не взбунтовалось, решили, что король пошлет за всеми своими баронами, рыцарями и оруженосцами королевства, чтобы те явились к нему со всеми своими силами и следовали за ним туда, куда он захочет отправиться.

И после того, как король несколько раз обращался к ним с просьбами и приказами, столь строгими, сколь он только мог, явились к нему только те, каковых я упомянул выше как участвовавших в сражении.

А в следующем году, т. е. в 1383, хорошо оправдалась поговорка, которую любят повторять многие дурные люди, которые говорят: «Да здравствует побеждающий!»; ибо после того, как король одержал победу в упомянутой битве и на следующий год объявил приказ идти против англичан, которые вторглись во Фландрию, о чем скажу я позже, то в ответ на его приказ явилось около 10 тысяч рыцарей и более 16 тысяч пеших, и в войске считалось 200 тысяч коней или даже более; правда, пришло туда по дружбе много немецких рыцарей.

Вернемся теперь к возвращению короля в его взбунтовавшийся Париж. Вечером он вступил в Сен Дени,[50]50
  Сен-Дени – королевское аббатство под Парижем.


[Закрыть] а утром, как в вышеописанной битве, выступил с тремя отрядами, узнав о чем, парижские горожане решили пойти навстречу королю и просить прощения. Явилось их 500 человек из самых видных, и в присутствии короля все пали на колени, испрашивая прощения.

Король сказал: «Возвращайтесь в Париж и, когда я буду заседать там, где вершится правосудие, приходите и просите и получите по заслугам». И, когда король был близко от Парижа, на расстоянии полумили, все рыцари, и оруженосцы, и солдаты разделились на три отряда и спешились, за исключением короля и его родственников, которые в составе второго отряда въехали на лошадях; все же остальные вошли в пешем строю, но со шлемами на головах, так как опасались предательства.

Мы отправились к главному дворцу, и король, сойдя с коня, объявил указ о том, чтобы каждый горожанин, т. е. подлинный боргьезе, под угрозой виселицы, принес бы до захода солнца все свое оружие, предназначенное как для нападения, так и для защиты, в большую и красивую крепость – жилище короля в Париже; каковой приказ был быстро и точно выполнен. И приказал король, чтобы все городские цепи были сняты и убраны прочь, – это было исполнено. И я видел, как один королевский воин попросил отдать ему эти цепи в дар. Король, который никогда не говорил «нет» в ответ на то, о чем его просили, сказал, что согласен, чтобы они принадлежали ему; тогда казалось, что дар этот не представляет большой ценности, но потом я увидел и узнал, что названный воин выручил за эти цепи около 10 тысяч золотых франков.

Около сорока горожан и майотенов – из тех, кто был во главе бунта против короля, были схвачены и на рыночной площади Аль им отрубили головы; и, совершив это наказание, король простил всех других, оскорбивших его, но велел созвать всех горожан и богатых торговцев и приказал наложить на них налог, который они должны были заплатить соответственно своим возможностям. Они были обложены налогом в 10 тысяч и больше, а многие, еще сверх того, – по 2000 франков; эти деньги они должны были выплатить синьорам и баронам, которые вместе с ним участвовали в битве. Но я видел, как герцог Бурбонский, в пользу которого король определил столько налогоплательщиков, что сумма достигла почти 40 тысяч франков, принял от короля этот дар, но на другой день велел передать всем, приписанным к нему налогоплательщикам, что он избавляет их от этого долга, и на этом с ними покончил. Все же другие синьоры заставили уплатить себе то, что было повелено королем, так что сумма налога поднялась до 500 тысяч франков. И после этого в месяце январе 1382 года[51]51
  Кажущаяся путаница в датировке событий (сначала битва при Розбеке в ноябре 1382 г., а после нее в январе того же года – расправа с майотенами) объясняется тем, что по флорентийскому летосчислению новый год начинался 25 марта и, следовательно, ноябрь предшествовал январю. Это необходимо учитывать и при прочих датировках событий, упоминающихся в «Хронике» Питти.


[Закрыть] успокоилась страна и начались празднества, джостры, танцы и игры.

В месяце феврале Бернардо ди Чино дал своему племяннику Чино две сотни золотых франков и столько жемчуга и драгоценностей, что это составило еще около трех тысяч франков золотом. И пожелал он, чтобы указанный Чино и я поехали в Голландию, чтобы продать указанные драгоценности герцогу Альберту Баварскому или использовать их в игре. Мы вместе доехали до Гааги в Голландии и там нашли упомянутого герцога, который не захотел ни купить эти жемчуга и драгоценности, ни играть на них. Указанные выше две сотни франков мы потратили на расходы и игру и вернулись в Париж, где и отдали Бернардо его жемчуга и драгоценности в апреле месяце 1383 года.

В этом году англичане вторглись во Францию, а именно в пределы Пикардии, пограничные с Фландрией, и было их около 10 тысяч воинов, как лучников, так и рыцарей, и они уже захватили много богатых земель Фландрии; узнав об этом, король Франции призвал синьоров, баронов, рыцарей и оруженосцев французского королевства и в августе месяце вышел в поход. У него было 200 тысяч всадников, среди которых было 10 тысяч рыцарей Золотой Шпоры, о чем уже выше было упомянуто. Желая принять участие в столь важных событиях, я объединился с одним лукканцем и одним сьенцем, и, приобретя за свой счет 36 лошадей и хорошо вооружившись, мы отправились в это войско под знамя и водительство герцога Бургундского, где нас было 20 тысяч всадников. Когда указанное войско дошло до богатого города, называемого Берг, где внутри находилась часть английского воинства, король по прибытии сразу же велел выровнять вокруг землю, чтобы на следующий же день дать сражение. В середине ночи между англичанами, которые хотели бежать, и местными жителями, которые этого не хотели, началась стычка с большим смертоубийством с обеих сторон, и в конце концов все англичане и местные жители, кто смог, перед началом дня бежали. А когда наступил день, мы вплотную приступили к стенам, и, разбив ворота, не встречая сопротивления, вошли, и там увидели, что большая часть домов уничтожена пламенем и большое число англичан и местных жителей убиты. Я видел там зрелище весьма ужасное и жестокое, а именно видел, как одна женщина, которая, судя по одежде, казалась зажиточной, с двухлетним младенцем на руках, с другим – трехлетним, уцепившимся за ее шею, и держа третьего лет пяти за руку, сидела у дверей дома, охваченного сильным огнем; ее заставили подняться и оттащили подальше от дома, чтобы уберечь ее и детей, но как только ее оставили там, куда увели, она со всеми тремя детьми вдруг вбежала в дверь того дома, откуда уже вырывались большие языки пламени, и увидел я, как она и эти дети сгорели внутри дома, и в конце концов весь город сгорел и был разрушен.

Весь этот день мы простояли здесь лагерем, а на следующий день пошли дальше вперед; убегая от нас, враг оставлял одну местность за другой. Примерно в час заката мы пришли к большому замку, где укрылись англичане; место это называлось Альберго, и здесь внезапно, с разных сторон, разгорелась битва, и, когда мы стали забрасывать внутрь за стены огненные петарды, замок загорелся, и упомянутые англичане стали по-настоящему сражаться, калеча и поражая стрелами большое число наших людей. И длилось сражение до первого часа ночи, и было это в субботу. Мы отступили с большими потерями и малой честью, и во время отступления я отбился от моих товарищей и от других нескольких родственников, которые участвовали в этом приступе, и всю ночь не мог их найти; правда, что искал я мало, будучи до смерти утомлен, свалился в какой-то ров и пролежал там до света.

Утром в воскресенье герцог Бретонский, который был там с 20 тысячами всадников на службе короля,[52]52
  Речь идет о Иоанне Бретонском (см. прим. 41), который к этому времени с помощью английских войск восстановил свои права на Бретань, после чего принес присягу в верности французскому королю.


[Закрыть] заключил с разрешения короля договор с англичанами, и они согласились уйти отсюда с тем, что могут унести, и обещали вернуться в Англию на этот раз; и, действительно, ушли на следующий день и очистили Фландрию. Поэтому и король вернулся во Францию в Париж и отпустил людей из отрядов синьоров, а самих синьоров задержал в Париже, чтобы устроить праздник, и т. д.

1383. В указанный 1383 год в феврале месяце я отправился в Брюссель и затем в Голландию, чтобы посетить там герцога Альберта,[53]53
  О цели своих частых посещений Альберта Баварского (герцога Голландии и Зеландии) Питти ничего не сообщает, но, учитывая, что герцог был в родстве с германским императором, т. е. потенциальным противником Франции, можно предположить, что поездки эти были вызваны не только желанием играть в карты, но и дипломатическими поручениями.


[Закрыть]и возвратившись в Париж, нашел там моего брата Франческо, который приехал из Флоренции; и все это лето я прожил в Париже, не отлучаясь, как и зиму 1384 года, а в мае месяце 1385 года вернулся во Флоренцию и затем в октябре снова вернулся в Париж, взяв с собой Берто делла Фонте; затем в 1386 году в месяце мае я опять уехал во Флоренцию, а в сентябре вновь оказался я в Париже и узнал, что король отправился во Фландрию с большим войском и там, в Эклюзе, готовит корабли, чтобы плыть в Англию. Франческо, Берто и я решили поехать к королю и поехали, хорошо вооружившись, на добрых конях, с желанием отправиться вместе с королем. Приехав в Брюгге, я нашел там того лукканца, который был моим товарищем в большом войске, и вместе с ним и с другим лукканцем вошел в компанию и зафрахтовал хороший корабль в Эклюзе, где находился король со всем своим войском, чтобы плыть в Англию; и заметьте, что в том порту я видел 12 сотен кораблей, из которых 600 – парусники со смотровыми башенками.[54]54
  Так называемые navi di gabbia – буквальный перевод означает «клеточные корабли», особый вид парусного флота со смотровыми площадками в виде подвесной клетки (gabbia – клетка).


[Закрыть] И так провели мы в Эклюзе вместе со всем войском около пятнадцати дней, ожидая благоприятного моря и ветра. Король созвал на совет всех судовладельцев и сведущих кормчих и спросил у них, что, по их мнению, следует делать; и поскольку приближался уже конец ноября, они сомневались, что можно будет переплыть [море] с таким большим числом кораблей, говоря: «Если мы окажемся в бурном море при встречном ветре, суда могут столкнуться друг с другом, поворачиваясь, и многие из них погибнут». Поэтому король и синьоры его совета приняли во внимание суждение судовладельцев и кормчих, и мы вернулись во Францию.

Во время нашего пребывания в Эклюзе я одолжил графу Савойскому около 500 франков золотом для игры и потом в Брюгге дал в долг 200, уже вне игры, и потом еще в Аррасе одолжил ему 400 золотых франков, чтобы он мог оплатить свои расходы, и так в течение всего пути до самого Парижа много раз оказывал ему подобные же услуги, так что, когда мы достигли Парижа, он был мне должен около 2000 франков; он провел в Париже всю эту весну, и, когда оттуда уезжал, я одолжил ему 1500 золотых франков, так что всего вышло, что я одолжил ему 3500 франков. По его предложению отправил я с ним в Савойю одного человека, с которым он обещал отослать мне свой долг; однако не прислал и сам установил себе отсрочку; в конце срока я отправился к нему и провел там более месяца, и в конце концов он получил у меня новую отсрочку на шесть месяцев.

Я вернулся в Париж и пробыл там всю весну, а на великий пост отправился в Голландию навестить герцога Альберта; затем возвратился в Париж и оттуда в месяце мае 1388 года приехал во Флоренцию, и в этот же год в сентябре месяце опять поехал в Париж. Я взял туда с собой Франческо Каниджани, который, продав одно свое именье за 400 золотых флоринов, отдал их мне на хранение; я же обещал ему взять его на мое иждивение, кормить его и платить 100 флоринов в год в течение трех лет. Также я повез с собой одного человека в качестве управителя,[55]55
  Питти называет его massaio, что означает эконом, казначей, управитель. По своему положению massaio, видимо, близок к мелкому арендатору, оставившему участок, ио сохранившему от своего «подлого», вилланского происхождения зависимость от бывшего хозяина. Именно поэтому Питти, взявший его в компанию, постоянно называет его неблагодарным, подлым мужиком (ingrato villano).


[Закрыть] тоже обязавшись взять его на мой прокорм и платить 100 флоринов в год. Следующую зиму я провел в Париже и выиграл около двух тысяч золотых франков. Купил себе дом за 600 флоринов золотом и в великий пост опять поехал в Голландию и Зеландию к герцогу Альберту, и у него и у других синьоров выиграл около 1500 золотых франков. Вернулся в Париж, оттуда уехал, чтобы следовать за королем в Авиньон и Тулузу. И, следуя за ним, встретил я однажды по пути мессера Антонио Порро, который сопровождал короля как комиссар герцога Миланского и у которого я по дороге, до того как мы достигли короля, выиграл 1200 золотых франков. Затем мы жили в Тулузе, где король провел рождественские праздники. Видел я в Сан Сорнино голову св. Иакова, которая находится в подземной часовне; говорят, что тут же находятся тела шести апостолов; я видел погребения, тел же не видел. Говорят, что Карл Великий, когда он как император ездил по всему свету, все тела святых, какие только мог получить, посылал в Тулузу; поэтому можно поверить, что и рассказы об этих телах не лишены истины.

По прошествии рождественских праздников вернулись мы в Париж. Я нашел здесь мессера Филиппо деи Корсини и мессера Кристофано дельи Спини, которые приехали к королю в Лион на Роне послами, представились ему и изложили ему там все, что им было поручено;[56]56
  Речь идет о попытках Флоренции с помощью названных послов заключить с Францией союз против Милана.


[Закрыть] он ответил им, чтобы они приехали в Париж за ответом. Побыв в Париже, вскорости уехал я в Голландию и там вновь выиграл много денег. Вернувшись в Париж и пробыв опять недолго, я отправился в Англию вместе с графом ди Самполо и со многими его рыцарями, которые направлялись туда на большие празднества с джострами. Там я не стал играть, но, дав Мариотто Ферантини и Джованни ди Геррьери деи Росси 2500 золотых франков и обязав их, чтобы они вложили эти деньги в покупку шерсти и послали мне ее во Флоренцию, вернулся в Париж, где и прожил всю зиму. Рассчитал я, что авансировал 10 тысяч золотых франков – как вложенными в шерсть, дома, мебель, лошадей и сбруи, так и наличными, не считая порядочного количества денег, которые я должен был получить от графа Савойского и от ряда других лиц, и каковые составляли сумму около 5000 франков.

При этом состоянии моих дел брат мой Франческо, а также Франческо Каниджани настойчиво советовали мне, чтобы я вернулся во Флоренцию, поручив им собрать деньги с моих должников и ликвидировать дела. Я решил возвратиться. Оставил Франческо дом и вещи и драгоценности для продажи их, а равно и наличные деньги, стоимостью примерно в 300 франков золотом. Я уехал, забрав с собой неблагодарного управителя; по дороге заехал я к графу Савойскому, но ничего не смог получить от него, если не считать обещаний уплатить после новых отсрочек.

Так приехал я во Флоренцию и решил здесь жениться. Зная, что Гвидо ди мессер Томазо ди Нери даль Паладжо – самый видный и уважаемый человек во Флоренции, решил я получить невесту из его рук, какую он захочет дать, лишь бы она была его родственницей. Я послал к нему сватом Бартоло делла Контесса, который должен был ему поведать о моем намерении и о том, что я делаю это, чтобы приобрести его благоволение и родственную связь, вследствие которой он должен будет постараться помирить меня с семьей Корбицци.[57]57
  Имеется в виду старая вражда между семьями Питти и Корбицци из-за убийства в апреле 1380 г. в Пизе Маттео дель Рикко Корбицци.


[Закрыть] Вышеуказанный сват, возвратившись, сказал мне, что мессер Томазо согласен принять меня в число своих родственников, что он обо всем подумает, и т. д.

Спустя немного дней мессер Томазо прислал ко мне вышеуказанного Бартоло, чтобы спросить меня, желаю ли я взять в жены дочь Луки ди Пьеро дельи Альбицци, которую он отдал бы за меня и которая является дочерью его кровной кузины. Я отослал его обратно к нему с ответом, что мне это предложение нравится; и в конце июля месяца 1391 года я был помолвлен с ней, а затем сочетался с ней браком ноября 12-го дня указанного года.

Еще до того, как я женился, произошло со мной следующее: принадлежа к числу совета «Восемь охраны»,[58]58
  «Восемь охраны» (Otto di guardia) – первоначально временный совет, созывавшийся только в момент особой опасности угрожавшей городу, к концу XIV в «Восемь охраны» функционирует постоянно, по сути дела контролируя деятельность приората и прочих органов власти.


[Закрыть] я как-то находился во дворце и сидел вместе с некоторыми моими товарищами, когда в башню дворца ударила молния и, спустившись туда, где мы сидели, затронула своими лучами мне икры ног; я хотел подняться, но упал на землю и колени у меня подкосились, и казалось мне, что ноги у меня от колен вниз в огне. С меня стянули штаны, которые сильно воняли серой и были полны волос. Икры ног у меня были все исполосованы, на коже выступила кровь, и все волосы на ногах сожжены. Я распрямил ноги, которые были холодны, как у покойника, и, думая, что сейчас помру, я попросил священника. Но прошло около получаса, и я выпрямил ноги, надел другие штаны и вернулся домой на своих ногах.

Также еще до свадьбы прибыла моя английская шерсть на двух кораблях; за страховку на одном корабле, который разгрузили в Генуе, я заплатил 9 процентов во флоринах, на другом, разгруженном в Пизе, – 14 процентов, так что в целом, после того как шерсть была продана и деньги получены, я заработал на ней тысячу флоринов золотом за шестнадцать месяцев, и эти деньги все передал в руки Луиджи и Герардо Каниджани, каковым я по приезде во Флоренцию передал через платежные бумаги[59]59
  Наряду с чеканившимся с 1252.г во Флоренции золотым флорином в XIV в. широкое распространение получает кредитно-вексельная система расчетов, одной из форм которых были «платежные письма», или «платежные бумаги» (lettere di pagamento), облегчавшие ведение торговых сделок, освобождавшие купца от необходимости возить с собой мешки с деньгами, и т. п.


[Закрыть] около 4000 флоринов золотом; благодаря этим деньгам вышеуказанные Каниджани приобрели гораздо больший кредит, чем имели прежде.

Еще до свадьбы я потратил на постройку и обзаведение около 2000 золотых флоринов; и с тех пор вплоть до настоящих дней я от времени до времени еще строил и благоустраивал это место, так что более 2500 флоринов золотом потратил только на постройки и устройство виноградников и сада.

Также еще до женитьбы, чтобы помочь своему неблагодарному управителю, я дал ему примерно 300 флоринов золотом, так что ему оставалось получить с меня около 200 флоринов, а я, сверх указанных 300 флоринов, вручил ему 700 флоринов золотом, согласившись на его просьбу отпустить его в Париж торговать всем, что может принести выгоду, а также согласившись на то, чтобы все, что он заработает, делилось в течение трех лет пополам между нами. Сверх того, согласился я в случае, если вся сумма 1000 флоринов будет потеряна, возместить ему 300 флоринов, которые я ему дал. Он отправился в Париж, куда его сопровождал мой брат Франческо вместе с Луиджи ди Бартоломео Джованни, нашим родичем, какового я держал при себе в моем доме, поручая ему востребование денег с должников, и в частности посылая его несколько раз в Савойю, так что он в два приема вытряс из графа тысячу франков, и каковому при отъезде из Парижа я подарил 300 золотых франков. Устроив эту злополучную компанию, он [Франческо] оставил их в Париже и приехал во Флоренцию в апреле месяце. Я сосватал ему жену, и он женился в июле, а в сентябре месяце поехал в Париж и повез с собой нашего брата Бартоломео; а после я сам в месяце декабре отправился в Милан вместе с Антонио Каниджани, а затем в Павию и Геную. Оттуда уехал февраля второго дня и сухим путем вернулся во Флоренцию пятого в час ноны.[60]60
  Час ноны – время трехчасовой вечерней службы перед заходом солнца.


[Закрыть]

В марте месяце Франческо вернулся во Флоренцию, оставив Бартоломео в Париже, и рассказал мне, что управитель все потерял, и осталось там из нашего добра только дом с оборудованием, всего стоимостью в тысячу франков, так что из 3000, которые я оставил, считая дом, оборудование и наличные, 2000 были потеряны. В месяце мае я сел на лошадь, чтобы ехать в Авиньон и Париж; и, когда я был в Павии, случилось, что, когда я стоял наверху лестницы в гостинице, опираясь на перила, крупная лошадь, привязанная за перила с другой стороны, испугалась слуги, бегом спускавшегося с лестницы, и потянула повод так сильно, что сломались и перила, за которые она была привязана, и те, на которые я опирался; и я упал вниз во двор и стукнулся головой об ящик с зерном, и так силен был удар, что я потерял сознание; я не сломал костей, и у меня не было крови, но я пролежал в постели без сознания более двух часов. Очнувшись, я сперва открыл глаза, потом заговорил и спросил, не сломал ли я ноги или руки; потом я почувствовал, что у меня болит голова и бок, на который я упал. Я стал спрашивать, что было, кто меня ударил, потому что не помнил, да и потом никак не мог вспомнить, как я упал, хотя хорошо помнил, как рванулась лошадь, испугавшись слуги. Герцог Миланский послал ко мне всех своих врачей. Они пустили мне кровь в большом количестве из разных вен и заставили меня пролежать в темноте без воздуха девять дней, давая мне лекарства и мази и залепив пластырями всю голову. На десятый день я вышел на улицу и сразу же отправился поблагодарить упомянутого герцога, простился с ним и отправился в Авиньон, а оттуда – в Париж; там нашел я больного Бартоломео, который после отъезда Франческо задолжал около 600 франков золотом, каковые ушли на игру и расходы. Увидел я и помянутых выше двух злополучных компаньонов, которые наперегонки наделали скверных дел и которые – не знаю уж, как там было, и правда это или неправда, – сказали мне, что все деньги они потеряли или израсходовали. Я сдерживал себя и действовал без гнева; в результате в эту зиму 1393 года я заплатил 600 франков, которые задолжал Бартоломео, и дал управителю, как я ему обещал, 300 франков, удовлетворил я также и Луиджи, дав ему взаймы около 500 франков золотом.

В месяце мае 1394 года я вернулся во Флоренцию, оставив в Париже Бартоломео, управителя и Луиджи в моем доме и приказав им, чтобы до моего возвращения в Париж они не смели играть.

По возвращении во Флоренцию я снова отбыл оттуда в октябре указанного года, взяв с собой моего брата Луиджи в Асти, куда поехал с поручением от наших синьоров вести переговоры с сиром де Куси,[61]61
  Энгерран де Куси – французский полководец, возглавивший в сентябре 1394 г. экспедицию герцогства Миланского с целью захвата Генуи Питти ведет переговоры об установлении в Савоне и Генуе власти Франции вместо более опасной для Флоренции власти Милана.


[Закрыть] который был там. Получив ответ, я отослал его во Флоренцию с Луиджи, которого с этой целью и взял с собой. Указанный сир задержал меня в Асти вплоть до 22 ноября, ожидая того, чтобы отправить меня послом с секретным посланием к герцогу Орлеанскому, брату короля, в оруженосцах которого я числился. В указанный день 22 ноября мне дали поручение и верительную грамоту. И так как это дело было весьма важным для чести герцога, а уже добрых восемь дней как из Савоны в Париж к названному герцогу выехало посольство, которое действовало вразрез с тем, что делалось для чести герцога, то, если бы они приехали раньше меня, они получили бы от герцога то, чего добивались. Поэтому я выехал из Асти в тот же день 22 ноября и прибыл в Париж в ночь на праздник св. Андрея, проделав расстояние примерно в 450 миль; последние два дня я проехал верхом: за один день – из Шансо до Труа в Шампани, а там 24 лье, в каждом приблизительно по три мили; и за другой день – из Труа в Париж, что составляет расстояние в 34 лье – по две с половиной мили в каждом. В пути загнал я много лошадей, которые были мне возмещены герцогом.

1395. В апреле месяце 1395 года указанный герцог, а также герцоги Беррийский, Бургундский и Бурбонский со многими другими синьорами направились в Авиньон, чтобы договориться с папой Бенедиктом.[62]62
  Папа Бенедикт XIII (1394–1417) – бывший профессор права, испанец Петр де Луна, избранный авиньонскими кардиналами после смерти Климента VII одновременно с ранее избранным папой Бонифацием IX (1389–1404), который находился в Риме.


[Закрыть] Я тоже поехал с моим синьором – герцогом Орлеанским; поскольку за месяц до отъезда я должен был получить от герцога Бургундского примерно 600 золотых франков за трех лошадей, которых он купил у меня и которые во Флоренции стоили мне 260 золотых флоринов, то я нашел одного торговца бургундскими винами, у которого купил сто десять бочек вина, каждая вместимостью в коньо, а там называют это «кова», за 1000 франков, из которых 400 я дал ему наличными, а на 600 дал расписку, полученную от герцога Бургундского. Я велел поместить это вино в двух погребах. У меня оставалось не более 500 франков. Оставив там вино, я сказал управителю, чтобы он продал его по крайней мере за 1000 франков.

Я уехал с герцогом Орлеанским, и когда мы были в Бургундии, то в конце апреля в одну ночь все виноградники этой страны вымерзли, вследствие чего я спешно послал гонца к управителю, написав ему, чтобы он совсем не продавал вина, если меня не будет; и так случилось, что, когда я вернулся в Париж, я продал за наличный расчет сто бочек по 14 франков за бочку. Я заработал 400 золотых франков, да еще десять бочек остались у меня дома. Так что весьма счастлив я оказался в самых что ни на есть рискованных товарах, т. е. в лошадях и вине.

Возвращаясь снова к поездке в Авиньон, скажу, что я видел и слышал там, как вышеупомянутые герцоги требовали публично в совете, чтобы папа Бенедикт выполнил бы то, в чем он поклялся и скрепил печатью и подписью, а именно, чтобы добиться единства в святой церкви, он обещал, прежде чем пойти с другими кардиналами в совет или на конклав, что, если его изберут папой и случится, что кардиналы захотят, чтобы он отрекся ради установления единства, он отречется; подобное обещание сделал каждый кардинал, до того как они отправились на конклав. Папа ответил, что ему нужно время на размышление, а что затем он даст свой ответ. Добрых три месяца он тянул с ответом в разговорах и интригах и пользовался весьма странными способами, чтобы не давать точного ответа; например, однажды ночью, когда все упомянутые герцоги были в Вильневе, находящемся напротив Авиньона, он велел своим тайным агентам спалить одну арку деревянного моста через Рону, чтобы указанным герцогам было затруднительно приезжать каждый день в Авиньон и торопить его с ответом. Когда же герцоги, несмотря на неудобства и опасности переезда через Рону на судах, все же явились в Авиньон и стали всячески требовать от него ответа, то в конце концов он так и не отрекся; но он публично заявил, что считает себя истинным папой и освобождает себя от того, в чем поклялся прежде, чем стал папой, и что он имеет право сделать это и предполагает искать установления единства церкви иным путем, а не отречением. Вследствие чего указанные герцоги и сеньоры вернулись в Париж.

Затем в месяце сентябре король отправился на богомолье к горе св. Михаила в Нормандии; от Парижа это около 150 миль. Туда поехал герцог Орлеанский, а с ним и я. Были мы на указанной горе; большое аббатство устроено на скале в море, во время отлива туда можно пройти посуху добрых 5 миль.

На обратном пути в Париж один нормандский рыцарь, которого звали синьор д'Амбиа, задержал короля на целый день и ночь, и, чтобы придать празднеству больше блеска, там были многие прекрасные дамы и знатные баронессы. С королем были там герцоги Беррийский, Бурбонский и Орлеанский и многие другие большие синьоры и рыцари.

Я упомянул этого синьора д'Амбиа, потому что все полагали, что он, чтобы принять с честью короля, израсходовал в этот день более 4000 золотых франков и говорили, что в течение года он не имел потом никаких поступлений. Король повез его с собой в Париж и там одарил его богатыми дарами, драгоценностями, конями и наличными деньгами, всего стоимостью в 10 тысяч золотых франков, так что заплатил ему весьма хорошо и щедро за оказанный ему прием, каковой являл собою поистине великолепное и чудесное зрелище.

На следующий день по приезде я сопровождал герцога Орлеанского, который после ужина отправился в дом одного оруженосца короля по имени Сиферваль, где уже отужинали многие синьоры. Мы увидели, что они играли; герцог стал играть и велел мне положить на стол около 400 франков, которые я захватил с собой для него и для себя. Случилось так, что, когда наступила моя очередь бросать кость, моим противником оказался виконт Монлев, который был великим игроком, знатным и богатым синьором, имея ежегодную ренту более чем в 30 тысяч франков. И как бы для того, чтобы возбудить скандал, случилось, что я двенадцать раз подряд выиграл как в свою подачу, так и в его; поэтому, разгоряченный вином и игрой, он начал говорить: «Ах ты, ломбардец, подлый изменник, что ты делаешь? Собираешься всю ночь выигрывать, жулик, содомит». Я ответил ему: «Мессер, выражайтесь прилично из уважения к герцогу». И поставил новую ставку. Я выиграл и ее. Поэтому в бешенстве он снова сказал бранные слова, произнеся в конце: «И я вовсе не вру». Я сразу же ответил: «Нет, вы это делаете, сир». Тогда он протянул руку и схватил мой берет, который у меня был на голове, и хотел меня ударить. Я отодвинулся назад и сказал: «Я не из тех людей, которые позволяют себя бить, когда при них есть свое оружие», и положил руку на шпагу, висевшую у меня на боку. Он закричал: «Еще никто никогда не изобличал меня во лжи, надлежит мне убить тебя!». Тогда герцог сказал мне тихо, чтобы я ушел и ожидал в его комнате, предоставив действовать ему. Я вышел и, удалившись от этого дома примерно на сто локтей, почувствовал, что кто-то бежит за мной, повернулся и, так как, к счастью, мимо проходили какие-то придворные с факелами, увидел и узнал, что это бастард указанного виконта де Монлев; в руке он держал обнаженный клинок; я выхватил свой меч и крикнул ему: «Бастард, спрячь свой клинок в ножны, вернись обратно и скажи своему отцу, что ты меня не нашел». Он оглянулся назад и, увидев, что никто из их людей не следует за ним, на свое счастье внял моим словам, вложил клинок в ножны и отправился восвояси. Придворные, которые это видели, рассказали об этом поступке многим синьорам. За это я всеми был весьма одобрен, тем более что указанному бастарду было восемнадцать лет и он был слаб сложеньем, так что я с легкостью причинил бы ему зло. Я дошел до покоев герцога, который вскоре явился весьма взволнованный, ни слова мне не промолвив. Немного спустя он сказал одному из своих оруженосцев: «Отправляйся в дом виконта и от моего имени скажи ему, что я хочу знать до отхода моего ко сну, согласен ли он сделать то, о чем я его просил». Оруженосец ушел и, вернувшись, сказал, что виконт пребывает в прежнем своем расположении. Тогда герцог сказал мне: «Не выходи из этого дома без меня; я тебя защищу вопреки ему, а ему покажу свое нерасположение».

Утром мы сели на лошадей и отправились обратно к королю, который уже выехал. Мы приехали в аббатство, где король спешился, чтобы позавтракать; там герцог поговорил с ним и рассказал все, что произошло этой ночью, испрашивая у него разрешения защищать своих слуг, к числу которых я принадлежал. Король ответствовал ему, сказав: «Виконт поступил и говорил дурно, и Бонаккорсо, защищая свою честь, не мог не ответить ему; но я не хочу, чтобы это дело продолжалось впредь»; и тут он созвал к себе герцогов Беррийского и Бурбонского и нескольких других синьоров и сказал им с сокрушенным видом: «Пошлите за виконтом и скажите ему, что я желаю, чтобы до того, как он покинет этот зал, он сделал бы то, что желательно моему брату в отношении спора, который этой ночью он имел с Бонаккорсо».

Виконт приехал, и герцог Беррийский обратился к нему в присутствии короля и всех прочих, и сказал ему то, что повелел король. Тогда виконт повернулся к герцогу Орлеанскому, говоря: «Мессер, я весьма огорчен тем, что вы приняли сторону какого-то ломбардца против меня, вашего родственника и слуги; не было необходимости говорить об этом королю, поскольку я не стал бы противиться вашему приказанию; а если я ночью не согласился на то, что вы просили, то это только потому, что я думал, что вы говорите это не всерьез; но сейчас, когда я вижу, что вы говорите серьезно, я готов простить оскорбление, которое Бонаккорсо нанес мне этой ночью в вашем присутствии». Герцог ответил ему, сказав: «Вы первый начали в моем присутствии говорить Бонаккорсо такие слова, что, если бы он промолчал, я счел бы его недостойным уважения».