Текст книги "Максимы и мысли"

Наполеон Бонапарт
Мысли и максимы

Былые впечатления, кои теснятся в моей памяти, все еще потрясают душу. Приложите же руку к моему сердцу, и вы услышите, как оно бьется.

Мемориал Святой Елены

Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.

А. С. Пушкин

Серия «Эксклюзивная классика»

Перевод с французского С. Искюля

В оформлении обложки использован фрагмент картины О. Рекса «Наполеон на острове Святой Елены»

© Перевод. С. Искюль, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Предисловие

В 1830 году, когда Париж был охвачен революцией и королевский режим, казалось, едва удерживал власть, Стендаль, проживавший тогда на улице Ришелье, записывал свои впечатления от увиденного и услышанного на полях потрепанной книги. Этот не раз прочитанный им том он сделал со временем любимым чтением своего героя: Жюльен Сорель из романа «Красное и черное» весьма дорожил и никогда не расставался с книгой, которая называлась «Мемориал Святой Елены».

Впервые книга вышла в свет спустя семь лет после падения Наполеона, в 1823–1824 годы; она принадлежала перу добровольно последовавшего за Наполеоном в его изгнание на остров Св. Елены графа де Лас Каза [1]1
  Las Cases, August Emmanuel Dieudonné Comte de. Le Mémorial de Sainte-Hélène, ou Journal où se trouve consigné, jour par jour, ce qu'a dit et fait Napoleon durant dix-huit mois. Vol. 1–8. Paris: I'Auteur, 1823–1824.


[Закрыть]. Вслед за первым изданием последовали другие. Книга неоднократно переиздавалась и переиздается до настоящего времени, как на французском, так и в переводах на иностранные языки. Феноменален успех «Мемориала» – одного из «евангелий» [2]2
  Napoléon à Sainte-Hélène, par les quatre évangelistes Las Cases, Montholon, Gourgaud, Bertrand. Textes choisis, prefacés et commentés par J. Tulard. P.: R. Lafond, 1981.


[Закрыть]. Выражение «евангелие» применительно к запискам близких Наполеону людей на острове Св. Елены впервые было употреблено Г. Гейне в сочинении: «Ideen. Das Buch Le Grand», которое поэт написал в 1826 году и где он называет евангелиями книгу Лас Каза, а также воспоминания врачей Наполеона – ирландца О’Meara и корсиканца Antommarchi, составляющих библию приверженцев Наполеона и его почитателей. Это объясняется тем, что к началу 20-х годов XIX века негодование, которое вызывало в эпоху Реставрации одно лишь упоминание имени Наполеона, сменилось иными умственными настроениями и иными душевными чувствами. Одинокая смерть в удушливой атмосфере скалистого острова посреди Атлантического океана произвела сильное впечатление на общество и пробудила воспоминания о блеске былых побед и величии Первой империи.

В 1814 году, когда Империя внезапно пала, различные течения антинаполеоновской оппозиции (роялисты, республиканцы, либералы и пр.) объединились и поддержали Реставрацию Бурбонов, оправдав тем самым иноземное вторжение. Тогда, в 1814 году, казалось, сама необузданность страстей породила крайнее ожесточение и ненависть к поверженному режиму. Однако взрыв недовольства и негодования, вызванный военными поражениями, налоговым бременем, тяготами рекрутских наборов и следствиями континентальной блокады, вскоре утих; на смену ему пришло усталое безразличие, граничившее поначалу с полным забвением прошлого величия и славы. (Глубокий знаток наполеоновской эпопеи, А. Моруа писал о тлевших под внешним безразличием ностальгических чувствах, обуревавших молодых людей постнаполеоновского общества, и о «болезни века» – полосе самоубийств среди мыслящих людей, в какой-то момент узревших перед собой мир, лишенный былой притягательной силы и для многих лишенный надежды [3]3
  Моруа А. Шестьдесят лет моей литературной жизни. М., 1977. С. 140, 274.


[Закрыть].) После Ста дней вряд ли кто мог предполагать, что через несколько лет развенчанный и втоптанный в грязь образ Императора вновь захватит умы.

Историки согласны с тем, что в возникновении и распространении во Франции наполеоновской легенды огромную роль сыграла книга Лас Каза «Мемориал Святой Елены», но при этом, как правило, оставляют без упоминания то, что этот успех в значительной мере был предопределен многочисленными публикациями различных сочинений, в той или иной степени посвященных пребыванию императора на острове Св. Елены [4]4
  Campagne de 1815, écrite à Sainte-Hélène par le général Gourgaud. Paris: Mongie, 1818; Le manuscrit de l’isle d’Elbe, ou Des Bourbons en 1815, publié par le comte***. London. Didgway, 1818; Documents particuliers en forme des lettres sur Napoléon Bonaparte, d’apres des données foumies par Napoléon lui-même, et par de personnes qui ont vecu dans son intimité. Paris: Plancher, 1819; Mémoires pour servir à l’histoire de France en 1815. Paris: Barrois aine, 1820; Raisons dictées en reponse à la question si l’ouvrage intitulé «Manuscrit de Sainte-Hélène» est I'ouvrage de Napoléon ou non. London: Philipps, 1820.


[Закрыть]. Многое из того, что связано с написанием и опубликованием «Мемориала» Лас Каза, известно, и, казалось бы, нет особой нужды вновь обрашаться к истории создания этого важнейшего памятника наполеоновской эпохи. Благодаря исследованиям французских историков, в первую очередь Ф. Гоннара, а вслед за ним и Ж. Тюлара, пристально занимавшихся источниками наполеоновской легенды, историей «Мемориала» и сочинениями других членов свиты Наполеона на острове Св. Елены, установлен не только максимально полный корпус наполеоновских сочинений, написанных в разные годы и разными людьми под диктовку императора, но и, что весьма важно, выявлены все те публикации, которыми пользовался Наполеон и члены его свиты, а также последовательность доставки Наполеону необходимых источников, пополнявших его библиотеку в Лонгвуде [5]5
  Gonnard Ph. Les origines de la légende napoléonienne, l’oeuvre historique de Napoléon à Sainte-Hélène. Paris: C. Lévy, 1906; Ibid. La légende napoléonienne et la presse liberale (1817–1820) // Revue des études napoléoniennes. T. 1, Paris, 1912. Pp. 235–258; Ibid. Sainte-Hélène (Les sources, les travaux, ce qui reste à faire) // Ibid. T. 2, juillez-decembre, 1912. Pp. 132–151.


[Закрыть]. (Первое упомянутое здесь исследование Ф. Гоннара послужило одним из основных источников для обобщающей статьи А. Собуля «Герой, легенда и история» [6]6
  Французский ежегодник. 1969. М., 1971. С. 233–254.


[Закрыть].)

Историки изучали возникновение и развитие так называемой наполеоновской легенды во Франции после Первой реставрации Бурбонов, неизбежно касаясь при этом «Мемориала Святой Елены» Лас Каза [7]7
  Lucas-Dubreton J. Le culte de Napoleon, 1814–1848. Paris, I960.


[Закрыть], изучали влияние сочинения Лас Каза на литературу французского романтизма и европейскую литературу XIX века [8]8
  Dechamps J. Sur la légende napoleonienne. Paris, 1931; Descotes M. La légende de Napoleon et les écrivains français du XIXe siesle. Paris, 1967.


[Закрыть]. Однако те, кто в той или иной степени обращался к истории создания «Мемориала», его тексту и источникам, а также к биографии автора, не останавливали своего внимания на книге, которая была выпущена в Париже за год до смерти Наполеона и которая имеет прямое отношение к «Мемориалу Святой Елены» и к самому Лас Казу. Речь идет о книге под названием «Максимы и мысли узника Святой Елены. Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза. Перевод с английского» [9]9
  Maximes et pensées du prisonnier de Sainte-Hélène. Manuscript trouvé dans les papiers de Las Casas, traduit de l’anglais. Paris, 1820.


[Закрыть]. В многочисленных переизданиях «Мемориала Св. Елены» комментаторы либо обходили полным молчанием эту книгу [10]10
  Tulard J. Le Mémorial, chef-d'oeuvre de propagande // Las Cases. Mémorial de Sainte-Hélène. Paris: Aux éditions du Seuil. 1968; Napoléon à Sainte-Hélène. Paris, 1981.


[Закрыть], либо безоговорочно называли ее «приписанной» Лас Казу [11]11
  Fugier A. Introduction // Las Cases. Mémorial de Sainte-Hélène. T. 1. Paris, 1961. P. XXVIII.


[Закрыть]. Историки эпохи Второй реставрации Бурбонов во Франции, исследователи либерального движения и истоков оживления наполеоновской легенды также не обратили внимания на эту книгу. (Справедливости ради следует отметить, что Ф. Гоннар все же поместил указание на «Максимы и мысли» в своей книге, но в перечне изданий, подлинность которых вызывает сомнение. Однако историк ограничился только этим и в самом исследовании даже не упомянул об этой публикации [12]12
  Gonnard Ph. Op. cit. Pp. 381–382.


[Закрыть].)

Предположение о том, что французский издатель намеренно назвал «Максимы и мысли узника Св. Елены» переводом, дабы обезопасить себя от цензурных придирок и полицейского преследования, должно быть сразу же отвергнуто, т. к. и в самом деле книга является переводом с первого издания, вышедшего в Лондоне в том же 1820 году [13]13
  A manuscript found in the portfolio of the Las Cases, containing maximes and observations of Napoleon, collected during the last two years of his residence at St. Helena. Translated from the French. London, printed for A. Black. 1820.


[Закрыть]. Другое дело, что, собственно говоря, именно этот прецедент, видимо, и позволил французскому издателю опубликовать «Максимы и мысли», несмотря на жесткие цензурные препятствия взглядам на Наполеона, не совпадавшим с официальной точкой зрения. В прошлом на подобные сочинения налагался безусловный запрет, как, например, в случае с «Рукописью, присланной со Святой Елены…» [14]14
  Manuscript venu de Sainte-Hélène d’une manière inconnu. London: J. Murray, 1817. Это издание неоднократно переиздавалось – сразу после лондонского издания в Брюсселе приписывалось Б. Констану, Э.-Ж. Сийесу, Ж. де Сталь. Каталог анонимных сочинений А. Барбье называет автором сочинения женевца Жакоба Люллена де Шатовье. Наполеон был знаком с этой книгой и выступил с ее опровержением.


[Закрыть], и, хотя в 1820 году ситуация была иной, имя Наполеона оставалось в известной степени одиозным, и не иначе как поэтому французский издатель везде заменил его нейтральным, но весьма «прозрачным псевдонимом „узник Святой Елены“» и перед текстом высказываний, где в английском оригинале стояло «Максимы Наполеона», поставил «Максимы и мысли узника Святой Елены». Заметим кстати, что в «Максимах и мыслях» некоторые имена зашифрованы отточиями либо криптонимами. Для современников скрытые имена были очевидны, но издатели знали, что раскрытие отдельных имен могло быть чревато неприятностями, ибо некоторые упоминаемые в книге лица к моменту ее издания еще занимали высокие государственные посты…

Обратимся теперь к биографии графа де Лас Каза, автора «Мемориала Святой Елены», чье имя значится и на титульном листе публикуемого сочинения.

Эмманюэль Огюст Дьедонне Мариус Жозеф маркиз де Лас Каз родился в 1766 году в фамильном замке Лас Казов близ Ревеля и Кастра в департаменте Верхняя Гаронна [15]15
  См. содержательный очерк о жизни Лас Каза до его поступления на службу к Наполеону: de Reinach Fonssemagne H. de Las Cases // Revue des questions historiques. T. 45. Paris, 1911.


[Закрыть]. Эмманюэль де Лас Каз принадлежал к древнему аристократическому роду, который, как гласит предание, вел свое начало от доблестного рыцаря, отличившегося в конце XI века в войне с маврами и осыпанного милостями своим сюзереном, графом Анри Бургундским. (По семейному преданию, этому рыцарю – знаменосцу графа Анри – были пожалованы todas las casas, т. е. все владения мавров, которые можно было обозреть с поля битвы [16]16
  Mémoires d'Emmanuel-August-Dieudonne Comte de Las Casas. Bruxelles, 1818. P. 211.


[Закрыть].)

Поначалу Лас Каз, которому прочили карьеру военного, поступил в Вандомскую военную школу, затем, в 1780 году, – в Парижскую военную школу, куда четыре года спустя поступил и Наполеон. Став морским офицером, Лас Каз принял участие в англо-американской войне, в осаде Гибралтара в 1782–1783 годы, в крейсировании американского побережья и французских колониальных владений.

На острове Мартиника он познакомился с баронессой де Таше и ее племянницей виконтессой Жозефиной де Богарне, что в дальнейшем сыграло немаловажную роль в судьбе Лас Каза.

Пылкий роялист, Лас Каз встретил революцию враждебно. В 1791 году он эмигрировал и присоединился к армии принца де Конде. После поражения роялистов Лас Каз вынужден был бежать в Англию, где прожил несколько лет, перебиваясь случайными заработками. Годы нищеты и лишений были полны упорного труда. В 1799 году Лас Казу удалось издать «Исторический и географический атлас», над которым он долго работал и который имел большой успех [17]17
  Las Cases, Aug. Emm. D. Atlas historique et geographique. Paris An ХII – 1804.


[Закрыть].

В 1802 году Лас Каз вернулся во Францию, воспользовавшись существенным послаблением мер против эмигрантов. Он вел нелегкую жизнь, поселившись в антресолях дома номер 6 по улице Сен-Флорантэн в Париже. Оттуда, в надежде добиться благосклонного внимания со стороны императора французов, Лас Каз направил Наполеону свой «Атлас». Однако милости всемогущего императора заставляли себя ждать. Тем временем Лас Каз написал письмо императрице Жозефине – она вспомнила о встречах с молодым морским офицером на Мартинике и оказала ему протекцию. В 1806 году маркиз де Лас Каз был представлен ко двору. В 1808 году Лас Каз был пожалован в бароны Империи, а через год его прикомандировывали к штабу корпуса маршала Бернадотта, где он находился с сентября 1809 по январь 1810 года.

21 декабря 1810 года Лас Каз, благодаря поддержке Жозефины, был назначен камергером, а 27 апреля – докладчиком в Государственном совете. В день рождения Наполеона Лас Каз был пожалован в графы Империи. В 1810–1812 годы Лас Каз выполнял ряд важных дипломатических и военных поручений в Голландии, Иллирии и на западном побережье Империи.

В 1814 году Лас Каз отказался поставить свою подпись под актом Государственного совета, отрешавшим Наполеона от власти, и протестовал против помещения в одной из газет списка представителей дворянства, требовавших реставрации королевского режима (в этом списке значилась и фамилия Лас Каза). С возвращением Бурбонов Лас Каз оказался не у дел и уехал в Англию, но с воцарением Наполеона в 1815 году он вновь вернулся в Париж, стал камергером и был назначен государственным советником. После Ватерлоо, оставшись верным отрекшемуся императору, Лас Каз попросил у Наполеона разрешения сопровождать его в изгнании. «Если вы согласитесь выполнить мою просьбу, – сказал Лас Каз Наполеону, – мое самое горячее желание будет удовлетворено» [18]18
  Las Cases. Mémoires d’Emmanuel-August-Diedonné Comte de Las Casas. Bruxelles. 1818. P. 13.


[Закрыть]. Оставив семью – жену и детей (кроме старшего сына, которого он взял с собой), – Лас Каз отправился с Наполеоном в Рошфор, где вместе с преданными Наполеону генералами Савари и Лаллеманом вел переговоры с командованием английских кораблей, стремясь получить разрешение на отъезд в Америку.

На острове Св. Елены, точнее, уже на пути к нему Лас Каз весьма быстро стал одним из самых доверенных лиц Наполеона. Он начал вести записи, названные им впоследствии «Мемориал Святой Елены».

То обстоятельство, что Лас Каз далеко не сразу стал пользоваться влиянием при дворе Наполеона, не был честолюбив и оставался чужд придворных интриг, а также не принадлежал к политическим партиям, придает труду мемуариста изрядную долю объективности. В пользу Лас Каза говорит и то, что его отличало подробное знание императорского двора и, когда Наполеон называл ему то или иное лицо, говорил о том или ином событии, для Лас Каза слова императора тотчас же облекались во вполне конкретные и ясные понятия. Но Лас Каз не просто переписывал разговоры Наполеона с его людьми; одни слова и суждения он передавал в изложении, другие цитировал дословно, выхватывая то, что, по его мнению, имело особую историческую значимость. Надо было обладать цепкой памятью и большой работоспособностью, чтобы после часовых бесед с императором в уединении воспроизвести речь собеседника, не искажая ее. Лас Каз не только записывал мысли и суждения императора, он писал под диктовку отдельные фрагменты его мемуаров, например изложение Итальянской кампании 1796 года. Для этого Лас Казу пришлось изобрести род стенографического письма – Наполеон, как известно, диктовал быстро, не заботясь, поспевают ли за ним секретари. Отредактированные листы записей, разговоров с императором и расшифрованные диктовки Наполеона Лас Каз отдавал вечером своему сыну или лакею Наполеона Али, которые переписывали их набело. Утром следующего дня Лас Каз передавал переписанное Наполеону, который просматривал их, редактировал, вносил в тексты уточнения[19]19
  Macé J. Dictionnaire historique de Sainte-Hélène. Chronologique, biographique et thématique. Paris: Tallandier. 2004. P. 272.


[Закрыть].

Насколько был точен мемуарист, когда он передавал разговоры Наполеона, мимоходом оброненные им фразы или монологи, прямой политический расчет которых порою весьма очевиден? Этот вопрос всегда волновал историков, в особенности тогда, когда еще не вышли в свет «Повествование об изгнании» Монтолона [20]20
  Montholon Ch. J. F. Recits de la captivite de L’Empereur Napoléon à Sainte-Hélène. Paris, 1847. Vol. 1–2.


[Закрыть], «Дневник» Гурго [21]21
  Gourgaud G. Sainte-Hélène. Journal inédite de 1815'а 1818. Paris, 1899. Vol. 1–2.


[Закрыть] и «Памятные записки» Бертрана [22]22
  Bertrand H. Gr. Cahierc de Sainte-Helene. Journal du Grand Maréchal Bertrand. Paris, 1959.


[Закрыть]. Теперь уже невозможно сомневаться в подлинности слов, приписываемых Лас Казом Наполеону, ибо беседы возобновлялись, те же мысли возникали вновь и получали дальнейшее развитие на страницах записок других членов свиты Наполеона на острове Св. Елены.

Лас Каз пробыл на острове сравнительно недолго. В конце 1816 года, 30 декабря, он был выслан за попытку возобновить секретную переписку с рядом лиц в Европе, в частности с принцем Люсьеном Бонапартом [23]23
  Las Cases. Le Mémorial de Sainte-Hélène. Paris, 1968. Pp. 598–601.


[Закрыть]. Речь шла о том, чтобы сделать достоянием европейского общественного мнения не только реальные обстоятельства, побудившие Наполеона пойти на очевидный риск и вынудившие его отдать себя в руки англичан, но и многочисленные факты нарушения английскими властями собственных обязательств в отношении содержания Наполеона на острове: условия эти, как известно, в конечном счете способствовали ухудшению его здоровья. «Европа ничего не знает об истинном нашем положении. – К такому выводу Лас Каз приходил при чтении английских и французских газет. – Вот и надобно сделать так, чтобы она узнала об этом. Ведь не проходит и дня, чтобы газеты не помещали всевозможные домыслы о нашем пребывании здесь, в этой тюрьме, бессовестные и несусветные выдумки, затрагивавшие честь близких нам людей, а посему именно нам надлежит прилагать усилия к тому, чтобы истина стала известна обществу, в таком случае она дошла бы и до государей, которым обо всем этом, быть может, ничего не известно, и до народов, симпатии коих были бы нашей опорой…» [24]24
  Las Cases. Le Mémorial de Sainte-Hélène. P. 590.


[Закрыть] Услуги, оказываемые Лас Казом Наполеону, заботы, которыми он его окружал, мемуары, над которыми трудился, письма, в которых писал о Наполеоне в выражениях, задевавших самолюбие британского губернатора на острове, – все это привело к тому, что Гудзон Лоу уведомил Лас Каза, что если тот и дальше будет писать в своих письмах о «генерале Бонапарте» в прежних выражениях и тоне, то будет удален с острова, и он выполнил свою угрозу, когда то ли в результате измены слуги Лас Каза, то ли по иному стечению обстоятельств в руки губернатора попали вышеупомянутые письма. 25 ноября 1816 года двери комнат, где жил Лас Каз, были взломаны, все бумаги захвачены, а сам он заключен под стражу и вскоре выслан на мыс Доброй Надежды. В официальном уведомлении Лоу о депортации Лас Каза ему разрешалось взять с собой только те бумаги, которые не имели отношения к Наполеону, и ту часть корреспонденции, которая была просмотрена чиновниками английской администрации [25]25
  Ibid. P. 609


[Закрыть]. Несмотря на горячие просьбы Лас Каза, бумаги, по распоряжению губернатора, были опечатаны до особого распоряжения британского правительства. Однако, как сообщает Лас Каз в «Мемориале», некоторые бумаги ему все же удалось сохранить, спрятав их на себе и среди вещей.

В течение восьми месяцев (до 20 июля 1817 года) Лас Каз находился на мысе Доброй Надежды под надзором англичан. Затем тяжелобольным он был доставлен на английском судне, где с ним обращались как с пленником, в Лондон. Более трех месяцев длилось это путешествие. Наконец, 15 ноября 1817 года, Лас Каз прибыл к берегам Темзы, но, когда он сошел на берег, полиция конфисковала все бумаги, даже не дав ему возможности составить их опись [26]26
  Las Cases. Le Mémorial de Sainte-Hélène. P. 50.


[Закрыть]. (Историки не обратили внимания на то обстоятельство, что в «Мемориале Святой Елены» не сообщается, когда Лас Каз получил обратно свои бумаги с острова Св. Елены. Следует предположить, что бумаги были возвращены Лас Казу на мысе Доброй Надежды, поскольку по пути в Англию корабль с Лас Казом на борту на остров Св. Елены не заходил.)

Беспокоясь о судьбе своих бумаг, Лас Каз дважды писал государственному секретарю Великобритании по делам колоний лорду Батусту; оба письма Лас Каза остались без ответа. В надежде, что ему будет наконец позволено составить опись своих бумаг, Лас Каз написал министру внутренних дел лорду Сидмуту, в чьем ведении и подчинении находилась полиция [27]27
  Ibid. Pp. 642–644.


[Закрыть], но и это письмо осталось без ответа.

Из Англии Лас Каз был выслан на континент, в Остенде. Во Францию ему путь был закрыт, и, изгоняемый отовсюду, Лас Каз наконец смог найти себе убежище во Франкфурте (декабрь 1817 года), где ему, после обращения Лас Каза к австрийскому императору, разрешили поселиться имперские власти. 1817–1821 годы он провел сначала во Франкфурте, затем в других городах Германии и Бельгии. В эти годы, оставаясь доверенным лицом Наполеона, Лас Каз был занят пересылкой на остров Св. Елены денег, а также книг, необходимых Наполеону для работы над воспоминаниями. В эти годы Лас Каз неоднократно писал в европейские столицы, в том числе Александру I, и крупнейшим дипломатам, заседавшим на Аахенском и Лайбахском конгрессах, обращая их внимание на то положение, в котором сказался Наполеон на Св. Елене под чрезмерной опекой британских властей [28]28
  Las Cases. Le Mémorial de Sainte-Hélène. Pp. 648–650, 663, 665–666, 685.


[Закрыть]. Лас Каз обращался с письмами и к Марии-Луизе, сохранившей за собой титул императрицы, пытаясь получить от нее поддержку и добиться смягчения положения ее мужа.

Все эти годы Лас Каз не забывал о своих бумагах и пытался получить их обратно. Однако его письма, в том числе и большое письмо к лорду Батусту и обращение к британскому парламенту [29]29
  Ibid. Pp. 650–661.


[Закрыть], остались без ответа.

Кончина Наполеона вновь открыла Лас Казу дорогу во Францию. Вскоре благодаря посредничеству одного из британских пэров, ему удалось получить назад свои бумаги и среди них рукопись, над которой он трудился на протяжении восемнадцати месяцев пребывания на острове Св. Елены. В 1823 году Лас Каз начинает публиковать свой «Мемориал Святой Елены»[30]30
  См. многие подробности биографии Лас Каза, истории Mémorial de Sainte-Hélène и издания этого сочинения: Tulard J. Les historiens de Napoléon 1821–1969 vus par Jean Tulard, membre de l’Institut. Texte établie par Jean Tabeur d’après les conférences données à l’Ecole pratique des Hautes Etudes en 2002–2003 par Jean Tulard. Préface de Jacques-Olivier Boudon. Paris: PMS. 2016. P. 14–16. См. также о «Мемориале Святой Елены» в сочинении Ж. Тюлара Dictionnaire amoureux de Napoléon. Paris: Plon. 2012. P. 392–400.


[Закрыть].

Что же касается рукописи, названной в английском ее издании «Максимы Наполеона», то с большой долей уверенности можно судить о том, что перед нами обладающий известной степенью достоверности источник, хотя и дошедший до нас в переводе на другой язык. Оставшаяся без пояснений фраза в предисловии издателя («Впоследствии мы имели случай удостовериться, что рукопись действительно принадлежала перу этого верного слуги») позволяет сделать вывод о том, что у самого издателя были сомнения в авторстве этого сочинения, но затем, по прошествии некоторого времени, были получены дополнительные сведения насчет подлинности рукописи и всякие сомнения относительно принадлежности ее перу Лас Каза отпали.

«Максимы и мысли» представляют собой сборник, содержащий 469 высказываний, касающихся политической истории и современности, литературы, философии и т. д. Высказывания не систематизированы, и определенная последовательность в их череде обнаруживается крайне редко, лишь иногда заметна связь между двумя рядом стоящими максимами, не более. Но это скорее исключение, нежели правило. Какой-либо хронологической последовательности в изложении событий, которые упоминает в своих высказываниях «узник Св. Елены», мы также не найдем, перед нами свободное течение мысли, не стесненное заранее обусловленной формой повествования и системой изложения. Вероятно, эти высказывания записывались день за днем по мере того, как появлялись, и в этом смысле близость между «Максимами и мыслями» и «Мемориалом Святой Елены» кажется более чем правдоподобной, ибо, как известно, и в «Мемориале» высказывания Наполеона, который, естественно, был всегда свободен в выборе предмета беседы, записывались Лас Казом по мере их появления за завтраком, на прогулке, во время отдыха и т. д. Ограничившись этими самыми общими наблюдениями, обратимся к содержанию книги и приведем некоторые из наполеоновских высказываний, сравнив их с теми, что помещены в «Мемориале Святой Елены».

«Фридрих (Фридрих Великий. – С. И.) взял на себя труд опровергать Макиавелли еще до того, как стал королем; полагаю, он сделал бы лучше, если б оправдывал его после своего воцарения. Этот Макиавелли писал разве что для мелодраматических тиранов» (CDVII). Обратившись к основному произведению Лас Каза, мы не найдем в нем ни одного высказывания Наполеона, касающегося знаменитого флорентийского гуманиста, тогда как в «Максимах и мыслях» их наберется еще пять. Но здесь весьма возможно предположение о том, что у Наполеона – редактора «Мемориала» – были свои причины избегать упоминаний о Макиавелли: и роялисты, и либералы не раз обвиняли его в политическом макиавеллизме.

«Мир – это великая комедия, где на одного Мольера приходится с десяток Тартюфов» (CCIX). В «Мемориале Святой Елены» Наполеон неоднократно высказывается о Мольере, причем Лас Каз сообщает, что Наполеон не раз читал «Тартюфа» после обеда в присутствии придворных и однажды выразился об этой пьесе как о неподражаемом произведении великого писателя, но в то же время сказал, что не поколебался бы запретить постановку этой пьесы, если бы она была написана в начале XIX века, ибо некоторые сцены, по мнению Наполеона, весьма грешат против нравственности.

Обратимся к другим высказываниям Наполеона о древней и современной ему литературе.

В «Мемориале» зафиксированы слова Наполеона о Гомере. Это не удивительно, ибо на протяжении всей своей жизни он не раз перечитывал гомеровский эпос и даже брал его с собой в походы, а когда у Наполеона возникла идея создания походной библиотеки, то в списке книг, составленном лично императором для своего библиотекаря Барбье, значились поэмы легендарного слепого певца. «B своих творениях, – записывал Лас Каз слова Наполеона, – он был поэтом, оратором, историком, законодателем, географом и теологом; воистину, это – энциклопедист своей эпохи» [31]31
  Fain, Agathon-Jean François. Mémoires du Baron Fain, premier secretaire du cabinet de I'Empereur. Paris, 1908. Pp. 69–73; Las Cases. Le Mémorial de Sainte-Hélène. P. 426.


[Закрыть]. В «Максимах и мыслях» Наполеону приписывается такой пассаж: «Если бы “Илиада” была написана нашим современником, никто не оценил бы ее» (XVIII), или такое высказывание: «Почему Гомеру отдавали предпочтение все народы Азии? Потому что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма – едва ли не единственный памятник той далекой эпохи» (CCCXCII). Едва ли приведенные высказывания противоречат одно другому, скорее наоборот – они взаимно дополняют друг друга.

10 ноября 1815 года Лас Каз записал в «Мемориале», что Наполеон беседовал с жительницей острова мадам Стюарт о ее родине Шотландии и «много говорил об Оссиане». У Лас Каза больше нет упоминаний легендарного шотландского поэта, волновавшего воображение и молодого Бонапарта, и императора Наполеона, а в «Максимах и мыслях» Наполеону приписывается такое высказывание: «Я люблю Оссиана, там много мысли, исполненной силы, энергии, глубины. Это – северный Гомер; поэт в полном смысле слова, поелику трогает душу и потрясает ее» (СССХСVII). Такое высказывание, хотя и не находит эквивалента в «Мемориале», вполне укладывается в череду литературных пристрастий Наполеона: известно, что том Оссиана был с Наполеоном на пути в Египет.

В записи от 1 июня 1816 года «Мемориала» уделено много места суждениям Наполеона о Шатобриане, его отношении к религии и политических убеждениях знаменитого французского писателя. «Во время катастрофы 1814 г. господин де Ш… прославился памфлетами, столь пылко-страстными, столь злобными и полными бесстыдной клеветы, что, надо полагать, теперь он сожалеет о них, и такой прекрасный талант уже не станет опускаться до того, чтобы делать сию клевету достоянием гласности». В «Максимах и мыслях» мы обнаруживаем следующее: «Г-н де Шатобриан почтил меня красноречивой, но отнюдь не справедливой филиппикой. Он много сделал для торжества королевского дела. Воистину, это – гениальный человек» (CCCXVIII). В последней фразе угадывается каламбур: Шатобриан в то время был известен в первую очередь как автор сочинения «Гений христианства».

Говоря о том, что «высокая трагедия <…> была школой великих людей», о том, что «трагедия воспламеняет душу, возвышает сердце, может и должна творить героев», Наполеон под пером Лас Каза в «Мемориале» высказывается о Корнеле: «В этом отношении Франция обязана Корнелю…; да, господа, если б он жил средь нас, я дал бы ему княжеский титул». В «Максимах и мыслях» мы находим: «Если бы Корнель дожил до моего времени, я сделал бы его министром» (LII). Это уже не просто сходство, но весомый аргумент в пользу подлинности высказываний Наполеона, помещенных в «Максимах и мыслях».

Многие приписываемые Наполеону высказывания из «Максим и мыслей» касаются событий истории Франции и Европы периода Консульства и Империи, событий 1814 года, эпохи Ста дней, политических последствий поражения в кампании 1815 года.

«Я нашел в Потсдаме шпагу великого Фридриха и его орденскую ленту; трофеи сии значили для меня куда больше, нежели те сто миллионов, которые Пруссия выплатила мне» (XI). Нечто сходное с приведенным высказыванием, касающимся событий 1806–1807 годов, мы обнаруживаем в «Мемориале»: «…Большие часы, нечто вроде будильника сего государя (Фридриха Великого. – С. И.), увезенные нa Святую Елену и поставленные на камин императора, поспешность, с которой Наполеон бросился в Потсдаме к шпаге великого Фридриха, восклицая: “Пустъ другие берут иную добычу: для меня же вот что дороже всех миллионов…”, доказывают, как высоко ставил император сего государя».

К кампании 1806–1807 годов относится и другое высказывание из «Максим и мыслей»: «Говорили, будто я оскорбил королеву Пруссии, вовсе нет. Я только сказал ей: “Женщина, возвращайся к своей прялке и хозяйству”. Мне не в чем себя упрекнуть. Она сама признала свою ошибку. Я велел освободить ее фаворита Хатцфельда, а не то его бы расстреляли» (VII). Подобной фразы в «Мемориале» мы не найдем, а факт освобождения прусского сановника из-под стражи представлен вне какой-либо связи с королевой Луизой Прусской, как великодушный жест императора в ответ на слезы отчаявшейся жены Хатцфельда. Однако подробности встреч Наполеона с прусской королевой во время тильзитских переговоров (в передаче Наполеона), его стремление постоянно держать дистанцию перед лицом унизительных, почти навязчивых ходатайств прусской королевы позволяют допустить возможность приведенного высказывания.

В «Максимах и мыслях» имеется суждение Наполеона, касающееся одного из важнейших учреждений Империи – Почетного легиона: «Учреждая Почетный легион, я объединил единым интересом все сословия наций. Установление сие, наделенное жизненной силой, надолго переживет мою систему» (СХI). В «Мемориале Святой Елены» Лас Каз приводит такие слова Наполеона: «…Разнообразие рыцарских орденов и самое посвящение в рыцари было характерным для замкнутого сословного общества, тогда как единственное в своем роде пожалование в кавалеры ордена Почетного легиона с его универсальностью, напротив, являло собою подлинное равенство. Одно поддерживало отчуждение среди различных сословий общества, тогда как другое должно было привести к сплочению граждан; и его влияние, его следствия <…> могли быть неисчислимыми: то был единый центр, всеобщая движущая сила самых различных честолюбивых устремлений…»

Можно, вероятно, привести и многие другие высказывания из «Максим и мыслей», сопоставив их с соответствующими местами «Мемориала». К примеру, «Случай – вот единственный законный повелитель во всей вселенной» (LXXXI) и «Случай правит миром» (CXCIV) имеют прямую аналогию в «Мемориале»: «Случай, который правит миром». Однако и так очевидно, что между двумя сличаемыми источниками обнаруживается вполне отчетливое сходство. Кроме того, фактическая сторона «Максим и мыслей» уже отчасти говорит в пользу подлинности помещенных в этой книге высказываний императора. Разумеется, если бы обнаружилось возможно большее число текстуальных аналогий в обоих сочинениях, то это явилось бы самым весомым подтверждением версии о том, что французский оригинал рукописи, опубликованной в 1820 году на английском, принадлежал перу Лас Каза. Но и так, вероятно, решительные сомнения в подлинности высказываний Наполеона едва ли могут возникнуть, ведь в противном случае высказывания «узника Св. Елены» должны были быть непременно весьма разоблачительными для Наполеона, как то не раз бывало в большинстве публикаций эпохи Реставрации.

Возникает вопрос, почему Лас Каз после британского «карантина» так и не вспомнил о «Максимах и мыслях» и в 1823–1824 годы, издавая свой «Мемориал», не издал вместе с ним помещенные там высказывания Наполеона. Лас Каз, вероятно, знал как об английском, так и о французском изданиях книги, но рукопись ее ему возвращена не была. Следует поэтому предположить, что у Лас Каза не возникло желания опубликовать в дополнение к своему «Мемориалу» высказывания Наполеона по парижскому изданию (двойной перевод) или в новом переводе на французский язык по первому английскому изданию. Вполне возможно, что Лас Каз не захотел воспользоваться изданием «Максим и мыслей», ибо понимал, и сами переводчики не скрывали этого, что перевод 1820 года не может быть признан безупречным. Если бы он вознамерился издавать новый перевод по английскому изданию, то и в этом случае перевод не намного приблизился бы к оригиналу, как всякий двойной перевод. В этой связи возникает лишь один вопрос: почему Лас Каз ни в предисловии, ни в заключительных частях «Мемориала» так и не упомянул о существовании своей рукописи и о том, как поступили с нею англичане? В мемуарной записке, опубликованной в 1818 году, Лас Каз перечислил все принадлежавшие его перу сочинения, особо указав на систематически писавшийся им дневник, куда вошло все, что говорил Наполеон публично или приватно Лас Казу на Святой Елене. «Этот дневник еще находится в руках английских властей», – указывал Лас Каз, но он ни словом не обмолвился о том, что спустя два года появилось под названием «Рукопись, найденная в портфеле Лас Каза».