Текст книги "Тайна трагедии 22 июня 1941 года"

Что касается точной даты войны, то, действительно, разведка не назвала точной даты, никто однозначно не сказал, что война начнется 22 июня. Да, благодаря утечке информации слухи распространялись, и также благодаря немецкой дезинформации всякие слухи доходили до руководства в виде донесений о том, что Германия нападет на СССР 15 апреля, 1, 15, 20 мая, 15 и 20 июня… Эти дни наступали, а война не начиналась. В 1960 году появилась хрущевская фальшивка – «Р. Зорге точно назвал дату», В. Н. Карпов, руководитель внешней разведки РФ, сказал определенно: «К сожалению, это фальшивка».

О деятельности советской разведки по этому поводу мы еще будем говорить довольно подробно.

Кровавая трагедия 22 июня 1941 года ни в малейшей степени не связана с какой бы то ни было внезапностью. Тем более по вине Сталина, особенно в силу его якобы каких-то просчетов, ошибок, недооценок и переоценок сложившейся накануне войны и намерений Гитлера. Хотя бы потому, что первая же строка инициированной лично Сталиным, и им же санкционированной, и собственноручно изложенной Наркомом обороны С. К. Тимошенко и начальником Генштаба Г. К. Жуковым Директивы № 1 от 21 июня 1941 года гласила: «В течение 22–23 июня 1941 года возможно внезапное нападение немцев…».

Таким образом, совершенно определенно следует признать, что говорить о внезапности нападения нет абсолютно никаких оснований. В любой трактовке военного понимания этого термина. Тем более, в трактовке самого маршала Жукова, которую в начале 60-х годов прошлого столетия он использовал в одной из частных бесед с известным писателем того времени Константином Симоновым.

Надо сказать, что придуманная Жуковым так называемая «внезапность» стала главной причиной тяжелейшей трагедии нашей армии в начальный период войны, и, главное, что Жуков, который был на 22 июня 1941 года начальником Генштаба РККА, больше всех «намудривший» в вопросах сосредоточения и развертывания вооруженных сил в интересах стратегической оборонительной операции и и приведении их в полную боевую готовность, после войны умудрился все свалить на И. В. Сталина и ГРУ. /44, 47, 82/.

Вот что он тогда растиражировал в своих докладах и мемуарах по поводу внезапности: «Что такое внезапность? Трактовка внезапности, как трактуют её сейчас, да и как трактовал ее в своих выступлениях Сталин, неполна и неправильна. Что значит внезапность, когда мы говорим о действиях такого масштаба? Это ведь не просто внезапный переход границы, не просто внезапное нападение. Внезапность перехода границы сама по себе еще ничего не решала. Главная опасность внезапности заключалась не в том, что немцы внезапно перешли границу, а в том, что для нас оказалась внезапной ударная мощь немецкой армии; для нас оказалось внезапностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах не решающих направлениях; для нас оказались внезапностью и масштабы сосредоточения их войск и сила их удара. Это и есть главное, что предопределило наши потери первого периода войны. А не только и не просто внезапный переход границы». /23/.

Неужели Жуков сам не замечает, что в этой трактовке внезапности он обвиняет сам себя, в ней нет даже намека на какую-либо вину И. В. Сталина. Все, что Жуков пытается перевести на Сталина целиком относится к компетенции Генштаба, а также Наркомата обороны.

Как подчеркнул в своей книге «Провокации против России» генерал Н. Червов, «внезапности нападения в обычном понимании этого слова не было, и формулировка Жукова была придумана в свое время для того, чтобы взвалить вину за поражение в начале войны на Сталина, и оправдать просчеты высшего военного командования в этот период».

Сталин же, своей стороны, никогда не говорил о внезапности, не предварив это слово выражением «вероломно разорвав пакт о ненападении», либо как минимум для начала произносил слово «вероломно», а только затем «внезапно».

Именно таким образом Сталин подчеркивал исключительно обоснованную и оправданную высшими интересами Советского Союза технологию вступления в войну с Германией на основе своего политического и государственного руководства.

В этом плане, необходимо однозначно принять правдивую точку зрения, что ни накануне войны, ни тем более, в первые ее часы и дни, Сталин никогда и никуда не исчезал, ни в коей степени не растерялся, ничего и никого не испугался, не впадал в прострацию, не скрывался от своих соратников и сослуживцев, и вообще не делал ничего такого, о чем с большим удовольствием и злорадством продолжают лгать либералы-«историки» и «демократы»-журналисты, которых, к величайшему сожалению, в России еще достаточно много.

Реальные и неопровержимые факты подлинной исторической Правды свидетельствуют о том, что еще с 5:00 часов раннего утра 21 июня 1941 года И. В. Сталин уже находился на своем Посту(!) в Кремле и уже принимал все необходимые меры для приведения всех властных государственных структур, а также партийных органов в состояние полной боевой готовности. Как станет ясно в дальнейшем, Сталин уже повторно принимал эти меры, в это последнее, еще, мирное утро!/44/.

Дело в том, что к утру 21 июня 1941 года уже попросту не было сомнений, что война грянет в самые ближайшие часы. Ранним утром 21 июня один из ценнейших агентов ГРУ – «ХВЦ», он же Герхард Кегель, сотрудник германского посольства в Москве вызвал на срочную встречу своего куратора полковника ГРУ К. Б. Леонтьева и сообщил, что германский посол в Москве фон Шуленбург «получил телеграмму из Министерства иностранных дел в Берлине и что по его сведениям война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов. Куратор предложил еще раз все внимательно проверить и встретиться в 19:00 часов того же дня. Информация «ХВЦ» немедленно была доложена И. В. Сталину, В. М. Молотову, С. К. Тимошенко и Г. К. Жукову.

Поскольку к утру 21 июня 1941 года это было далеко не первое сообщение спецслужб о начале войны в ближайшие часы, так как утром того же дня от прорвавшегося на советскую территорию агента разведки Белорусского погранокруга поступили данные о том, что война грянет на рассвете 22 июня, то И. В. Сталин приступил к повторному оповещению всех властных структур, в т. ч. и военных, органов госбезопасности и НКВД о реальной угрозе нападения Германии в ближайшие часы, требуя от всех перейти в состояние полной боевой готовности. Таким образом, фактически 21 июня 1941 года к 8:00 часов утра практически все высшее руководство страны уже абсолютно точно знали, что до начала войны осталось менее суток.

Уже в 20:00 часов 21 июня 1941 года Сталин, Молотов, Тимошенко и Жуков вскрывали особо секретные пакеты из ГРУ с грозной надписью: «Только адресату. Сотрудникам аппарата не вскрывать». В пакете лежало спецсообщение, составленное по последним данным «ХВЦ».

Тут же Сталин приказал отправить Директиву № 1 о приведении всех войск западных приграничных округов в полную боевую готовность и занятии оборонительных рубежей согласно оперативного плана развертывания и сосредоточения воинских соединений. Это был повторный приказ, первый приказ Сталина по этому поводу был от 18 июня 1941 года, как указано выше.

Давая позднее оценку того, как выполнялся приказ главы Правительства СССР И. В. Сталина, Главный маршал авиации А. Е. Голованов с исключительной прямолинейностью правдивого человека сказал: «Это, знаешь что, за одно место нужно подвесить за такие вещи». Все дело в том, что Тимошенко и Жуков умудрились провозиться с Директивой № 1 почти до 1:00 часа ночи 22 июня 1941 года, и пока она дошла до командующих западных округов, пройдя все стадии при передаче важнейшего сверхсекретного документа было уже 4:30 часов утра 22 июня 1941 года. Война уже началась.

Но главное даже не в этом. Еще рано утром 21 июня, уже точно зная, что до начала войны остается менее суток, Тимошенко и Жуков даже не «пошевелились» по поводу того, что необходимо передать в войска приграничных округов инструкцию к Директиве № 1, как действовать в случае нападения врага, или проконтролировать командующих приграничных округов как была выполнена Директива № 1 от 18 июня 1941 года о приведении всех войск в полную боевую готовность, тем более, что и она также была инициирована и санкционирована лично главой Правительства СССР И. В. Сталиным. /45/.

Именно так в действительности развивались события, так начиналась война. Но откуда же взялась вся эта ложь, все эти мифы и фальшивки о первых днях войны, о бездействии и растерянности Сталина, ну и, конечно же, о сталинских «ошибках», которые привели к тяжелым поражениям РККА в первые дни и месяцы войны.

В 1953 году после смерти Сталина, а затем в 1956 году после «разоблачения культа личности» на XX-ом съезде КПСС, Н. Хрущев, который рвался к власти, удалось совместить свои интересы с интересами лидера генералитета Советской Армии Г. К. Жукова.

Хрущеву требовалось любым путем оболгать и очернить Сталина, прежде всего, за его попытки отстранить партноменклатуру от руководства государством, а также скрыть свои многочисленные преступления по уничтожению людей, когда он был руководителем московского ГК и ОК ВКП(б), а также на Украине ЦК УКП(б). Жукову необходимо было свалить на Сталина свою вину за отсутствие контроля за подготовкой приграничных западных округов к войне, и доказать, что «Красная Армия терпела тяжелые поражения в начале войны потому, что Сталин не разрешал привести войска в приграничных округах в полную боевую готовность».

Именно тогда в 1956 году предполагалось провести Пленум ЦК, на котором должен был стоять вопрос о культе личности Сталина. Жуков написал к этому пленуму доклад – косноязычный, весь пропитанный лестью к Хрущеву и полный неприкрытой ненависти к Сталину. Пленум не состоялся, с докладом ознакомились только члены Президиума ЦК и хранился он в его архиве. В докладе Жуков писал так: «Вследствие игнорирования со стороны Сталина явной угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз, наши Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты и им не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника, чтобы, как говорил Сталин, «не спровоцировать немцев на войну». /23/.

Поскольку невозможно развернуть войска не имея задачи, то Жуков совершенно определенно утверждает, что Сталин не ставил задачу отразить удар немцев по СССР, что и является «отсутствием боевой готовности».

Именно в этом интересы Хрущева и Жукова полностью совпадали, потому и были уничтожены личные архивы Сталина и Берия, множество документов из архивов ЦК КПСС и Минобороны СССР. Из этих архивов было вывезено пять грузовых автомобилей, набитых папками с документами, с целью уничтожения. /6/.

В результате совпадения интересов тандема политического и военного лидеров, «коленопреклоненные писатели и историки» типа Волкогонова, Анфилова и Солженицына сумели создать насквозь подлые и лживые мифы о Сталине, за что благодарная правящая партноменклатура щедро одарила этих людей научными званиями и должностями.

А Г. К. Жукова следует поблагодарить за его «честное и правдивое» повествование о том, как они вдвоем с Наркомом обороны Тимошенко долго и упорно заставляли упирающегося Сталина все-таки отправить в приграничные округа директиву о приведении всех войск в «полную боевую готовность» и как это, наконец, случилось в 00:30 часа 22 июня 1941 года. Прочитает эту лживую галиматью неискушенный читатель и подумает: «Как жаль, что Сталин не разрешил Жукову объявить «полную боевую готовность» хотя бы на несколько часов раньше, или еще раньше, например, в мае, «как просил и требовал Жуков, вот тогда бы немцам показали «кузькину мать». А так, мало того, что Директива № 1 о приведении войск в «полную боевую готовность» значительно запоздала по времени, к тому же и странная она какая-то, только и говорится там, «не поддаваться ни на какие провокационные действия, которые могут вызвать крупные осложнения. Тут воевать срочно надо, а Сталин все о провокациях твердит».

Вот так лживо, без всякого зазрения совести рассказывает в своих «Воспоминаниях и размышлениях» Маршал Победы Г. К. Жуков историю о том, как вечером 21 июня 1941 года, получив сообщение начальника штаба КОВО генерала Пуркаева о немецком перебежчике – ефрейторе, который утверждал, что 22 июня 1941 года немецкие войска начнут наступление, Жуков «немедленно доложил Наркому Тимошенко и И. В. Сталину все то, что передал Пуркаев». Прежде, чем продолжить рассказ маршала Жукова все о той же злополучной «Директиве № 1 от 21 июня 1941 года» необходимо отметить, что по всей видимости, эта сказка была придумана самим Маршалом Победы уже через десять лет после окончания войны, скорее всего, когда Жуков задумал написать свои «Воспоминания и размышления». Зная склонность Георгия Константиновича к сочинительству и фантазиям, его всегда оберегающим от обвинений разного рода, необходимо усомниться в достоверности сути рассказа, а кое-какие детали произошедшего, как ни странно, имели место быть.

Итак, продолжим рассказ Г. К. Жукова о Директиве № 1 от 21 июня 1941 года.

Сталин якобы пригласил Жукова с Тимошенко и Ватутина в Кремль. Жуков «захватил с собой проект Директивы войскам» и они по дороге договорились, во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в полную боевую готовность». (Директива № 1 от 18 июня 1941 года о приведении войск в полную боевую готовность была отправлена во все приграничные западные округа еще 4 дня тому назад, кстати, по инициативе Сталина и по его приказу, однако, Тимошенко и Жуков так и не удосужились проверить её исполнение. – Б. С.). После долгих сомнений и практически под давлением Тимошенко, который заявил: «…надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех соединений в полную боевую готовность». (Это когда уже 3–4 дня, как все воинские соединения и базы ВМФ должны были получить все необходимые приказы. – Б. С.). Сталин согласился дать в приграничные округа эту Директиву и объявить-таки в этих округах «полную боевую готовность». По предложению Сталина Жуков с Ватутиным составили новый, более короткий «проект директивы наркома», в котором Сталин сделал некие «поправки и передал наркому для подписи». (Так что же, Жуков так заврался, что утверждает якобы появилась новая Директива № 1, но в армии такого просто не может быть. – Б. С.).

Далее Жуков сообщает, что передача Директивы № 1 была завершена в 00:30 часа 22 июня 1941 года. (Вот это – действительно правда. Но все дело в том, как показано выше, Тимошенко и Жуков получили приказ Сталина о передаче директивы еще 21 июня в 20:00 часов и провозились с ней почти до 1:00 часу ночи 22 июня 1941 года. – Б. С.).

Далее Георгий Константинович рассказывает о том, что их обоих, вместе с Тимошенко «не покидало чувство какой-то непонятной раздвоенности». Казалось бы, «директиву о приведении войск приграничных военных округов в боевую готовность» Сталин им отправить разрешил, но говорит Жуков «у нас ряд важнейших мероприятий еще не завершен. И это может серьезно осложнить борьбу с опытным и сильным врагом. Да, и Директива в войска может запоздать». (Так с Директивой Вы уже запоздали, ее 22 июня никто не получил. А что касается «ваших важнейших мероприятий», так что же вы, уважаемый гениралитет, с этим тянули до 22 июня, их надо было отправлять с Директивой № 1 от 18 июня 1941 года, у Вас было целых 4 дня! Неужели, Маршал Победы Г. К. Жуков не понимал как фальшиво звучат все его объяснения по этому поводу. – Б. С.). /45/.

Продолжаем рассказ Г. К. Жукова. Под утро, не смыкавший глаз Жуков, получил сообщения из ЗапОВО «о налете немецкой авиации на города Белоруссии», из КОВО «о налете на города Украины», из ПрибОВО «о налете на города Прибалтики. Около 4:00 часов «нарком Тимошенко приказал звонить Сталину. Сталин в это время спал, и, начальник охраны отказывался сначала будить Сталина». Но Жуков смело потребовал: «Будите немедля, немцы бомбят наши города!». Сталин подошел к телефону. Жуков «доложил обстановку и попросил разрешения начать ответные действия. И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание». Г. К. Жуков настойчиво переспросил: «Вы меня поняли?». Сталин молчит еще какое-то время, потом до него все же дошло, и «наконец Сталин спросил: «Где нарком?». Дальше Сталин дал команду собрать Политбюро. «В 4 часа 30 минут утра мы с Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе». (Все изложенное в этой части рассказа абсолютная ложь, написанная в угоду Хрущеву. Сталин в эту последнюю мирную ночь, по воспоминаниям водителя Митрюхина, в 3:30 утра уже выехал с Кунцево, Жуков «будить Сталина» не мог. – Б. С.).

Продолжим далее сумбурный рассказ Г. Жукова. «Затем бледный Сталин хотел звонить в германское посольство. Молотов доложил, что «германское правительство объявило нам войну». После «длительной, тягостной паузы» Жуков «…рискнул и предложил немедленно обрушиться всеми наличными в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение». «Не задержать, а уничтожить», – уточнил С. К. Тимошенко.

В 7: 15 час. утра 22 июня 1941 года в округа передали Директиву № 2. Правда, ее текст Жуков не приводит в своих «Воспоминаниях…», так как «она оказалась нереальной, а потому и не была проведена в жизнь». (Это вообще какая-то несуразица, такого просто не могло быть. – Б. С.).

А потом сразу же во второй половине дня 22 июня Сталин отправил Г. К. Жукова в КОВО и «…несколько раздраженно добавил: – Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся без вас».

В этом жуковском повествовании все настолько фальшиво, запутано и нелогично, множество противоречий и нестыковок и по времени, и по месту действия, и постоянно присутствует только одно, – желание автора реабилитировать себя и оправдать свое служебное несоответствие, а порой и халатное отношение к своим обязанностям.

Изучая документы последних дней перед войной по западным приграничным округам, а также мемуары и воспоминания очевидцев и участников начального периода ВОВ, наших ведущих историков и военных специалистов, таких как А. Мартиросян, Ю. Мухин, Ю. Жуков, О. Козинкин, А. Саввин, Л. Балаян, А. Елисеев, И. Пыхалов, и снова возвращаясь к Директиве № 1 от 18 и 21 июня 1941 года, можно вполне прийти к определенному и однозначному выводу о том, что высший командный состав Красной Армии, Наркомат обороны и Генеральный штаб РККА получил от главы государства И. В. Сталина все необходимые и возможные указания для отражения немецкой агрессии за четыре дня до нападения Германии на СССР, т. е. о приведении всех войск в полную боевую готовность, с полной расшифровкой в приказах этого понятия.

Продолжая тему о мифах антисталинизма, мне бы хотелось представить нашим современникам, в особенности молодежи, разоблачение еще одного подлого мифа, созданного политическим подонком Хрущевым, «о растерянности Сталина в первые дни войны». Изучая книгу историка-исследователя А. Б. Мартиросяна «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена», я обратил внимание на материал, который автор использует для разоблачения этого мифа. Это статья Г. Горяченкова «Десять дней из жизни Сталина: 22 июня – 2 июля». Статья была напечатана в «Досье гласности» № 4, 2004., данные которой целиком базируются на Архиве Президента РФ – «Особая папка» Политбюро ЦК КПСС.

«Десять дней из жизни Сталина: 22 июня-2 июля». Несмотря на то, что в заголовок этих заметок вынесено имя человека, возглавлявшего в годы ВОВ Красную Армию и работу тыла, Коммунистическую партию большевиков, которая стала организатором побед советского народа в смертельной схватке с фашизмом, они не о Сталине. Эти заметки о правде и лжи, вероятно, о беспримерной в мировой истории кампании клеветы. Клеветники, отечественные и зарубежные, вписывают в биографию Сталина любые измышления – было бы только погрязнее и позловещее. Одна из самых любимых тем – И. Сталин в первые дни войны. На рубеже 90-х годов ушедшего века неисчислимая свора антисоветчиков, в которой выделялись голоса бывших пропагандистских работников КПСС, день и ночь, если принять во внимание радиопередачи, обрабатывало массовое сознание. Миллионы людей оказались даже не в состоянии задать вопрос: а такое могло быть? Бесспорно, эта антисоветская акция, а она именно антисоветская, а не антисталинская, как это представляется на первый взгляд, дала ее организаторам столь блестящий для них результат потому, что началось еще в советское время, в условиях, когда ее инициаторов, уважаемых в обществе людей, мало кому приходило в голову заподозрить в заурядной подлости.

Комментаторы сборника документов «Органы государственной безопасности СССР в ВОВ», подготовленного к печати Федеральной службой безопасности РФ и Академией ФСБ РФ, считают, что «зеленый свет» безудержному потоку антисталинских измышлений положил Хрущев в своих воспоминаниях. Вероятно «ученые» типа генерала Волкогонова ориентировались по нему. Писатель Чаковский в самом конце 60-х годов опубликовал растиражированный затем в нескольких миллионах экземпляров роман «Блокада». Он так описал душевное состояние И. В. Сталина и его поведение. Сообщение Молотова после встречи с послом Шуленбургом о том, что Германия объявила Советскому Союзу войну, «застала Сталина на его пути в дальний угол комнаты… он круто повернулся… Казалось, что Сталин сбился с пути, заблудился, потерял зрение. Он сделал несколько неуверенных шагов. Потом все также, будто ничего не видя перед собой, подошел к столу и медленно, точно ощупью, опустился на свободный стул. Он сидел ссутулившись, опустив голову, положив на стол набитую, но так и не зажженную трубку.

…Потом ни на кого не глядя, поникший, ссутулившийся вышел из здания, сел в машину и уехал в свой кунцевский дом.

Никто не знал, о чем думал Сталин в течение последующих нескольких десятков часов. Его никто не видел. Он не появлялся в Кремле. Никто не слышал его голоса в телефонных трубках. Он ничего не знал… Что же делал, о чем думал этот, казалось, всесильный и всезнающий человек в те долгие, странные часы? Об этом можно только гадать».

К сожалению, мы и сегодня не знаем в полном объеме о том, чем занимался И. В. Сталин в те дни (уважаемый коллега Горяченков слегка «погорячился», – знаем, и немало, и то, что знаем выше уже было показано, не говоря уже о беспрецедентно напряженной работе Сталина в первые десять дней войны, что подтверждается данными архивов. – А. М.). Но гадать, что делал и о чем думал Сталин «в те долгие, странные часы», т. е. в часы якобы самозаточения на кунцевской даче, не стоит. Таких часов просто не было. Все эти дни И. В. Сталин непременно работал – на даче и главным образом в Кремле. А о чем он думал? А о чем думаем мы все, когда перед нами встают какие-то вопросы? О том, как их решать.

Источником для этих измышлений стали обвинения И. В. Сталина «коммунистом № 1», как иногда называл себя Хрущев. В Советском Союзе его мемуары были впервые опубликованы в № 9 журнала «Вопросы истории» за 1990 год. В них, в частности, есть такие строки: «Война началась. Но каких-нибудь заявлений советского правительства или же лично Сталина не было… Сейчас-то я знаю, почему Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями… Он находился в состоянии шока». Несомненно, для антисоветской поросли 90-х годов «воспоминания» Хрущева также стали источником клеветы. Хрущев впервые выступил со своими обвинениями сразу же после окончания работы XX съезда КПСС. Это его выступление обычно называют – с умыслом или по неведению – докладом на закрытом заседании XX съезда КПСС. Это не так. Хрущев выступил на следующий день после закрытия съезда, когда был избран ЦК, а последний избрал его Первым секретарем. Если бы Хрущев осмелился выступить с этим докладом на самом съезде, перед выборами членов ЦК, то о дальнейшей судьбе докладчика, и пожалуй, Советского Союза можно было, воспользуюсь выражением писателя А. Чаковского, только гадать.

Доклад Хрущева был опубликован в СССР в 1989 году в третьем номере «Известий ЦК КПСС». Так что познакомиться сейчас с обвинениями Н. Хрущева, подчас просто вздорными, нетрудно. Но выступление содержало «много запальчивых отступлений, не вошедших в распространенный впоследствии текст». Это воспоминание принадлежит консультанту, затем заместителю заведующего Отделом культуры ЦК КПСС И. Черноуцану: «…запальчиво и захлебываясь читал Хрущев… С особой ненавистью и ожесточением говорил Хрущев о Сталине. Он объявил его, впавшего в состояние глубокой депрессии, прямым и главным виновником поражения на фронтах в первый период войны… Никита с яростью кричал: Он трус и паникер. Он за всю войну ни разу не выехал на фронт». (Это абсолютная ложь, Сталин неоднократно выезжал на фронты и в 1941, и в 1942, и в 1943 годах, но в отличие от лысого троцкиста-кукурузника не делал из этого пропагандистские спектакли, к тому же «окопный телеграф» и так мгновенно разносил эту весть в войсках, и охранники Сталина, и его личный шофер, и сын Берии – Серго однозначно засвидетельствовали эти факты в своих книгах, а также А. Рыбин «Сталин на фронте». – А. М.).

По существу, Хрущев, не произнося этих слов, обвинил главу правительства И. В. Сталина в преступном бездействии, приведшем к тяжелейшим последствиям для страны. Сегодня многие из обвинений, с которыми Хрущев обрушился на Сталина в феврале 1956 года, а затем повторил в своих мемуарах, разоблачены как откровенная ложь. Первый серьезный удар по хрущевским подлым измышлениям нанес более 30 лет назад маршал Г. К. Жуков (хотелось бы, чтобы это было действительно так – ведь сначала-то в 1956 году, Жуков так облил грязью своего Великого Верховного, что Хрущев от зависти лопался, об этом уже говорилось выше; а то, что впоследствии Жуков взял иной тон в отношении Сталина, так это вполне естественно, – после свержения Хрущева так нагло врать и клеветать на Сталина уже не позволялось. Вот и подделался Жуков под конъюнктуру тогдашнего момента, а в приватных беседах по-прежнему лгал и клеветал, правда, уже значительно осторожней, нежели при Хрущеве! – А. М.).

И все-таки клеветникам неймется. Есть такой историк Г. Куманев – фигура в нынешней российской исторической науке далеко не последняя – он академик РАН. В изданной им в 2001 году книге «Рядом со Сталиным» опубликованы беседы с человеком, прожившим жизнь «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича» – А. И. Микояном, состоявшиеся в 70-е годы. А. Микоян у академика Г. Куманева вспоминает: «В субботу, 21 июня 1941 года, поздно вечером мы, члены Политбюро ЦК партии, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменялись мнениями по внутренним и международным вопросам. Сталин по-прежнему считал, что в ближайшее время Гитлер не начнет войну против СССР. (нагло и подло врет Микоян – 21 июня с раннего утра Сталин уже был в Кремле и принимал все необходимые меры для отпора агрессии, о чем говорилось выше в данной главе. – Б. С.). Мы разошлись около трех часов ночи, а уже через час меня разбудили – война! Сразу же члены Политбюро ЦК собрались в Кремлевском кабинете у Сталина. Он выглядел очень подавленным, потрясенным. «Обманул-таки подлец Риббентроп», – несколько раз повторил Сталин. Все пришли к выводу, что необходимо выступить по радио. Предложили это сделать Сталину. Но он сразу же наотрез отказался. Сталин был в таком подавленном состоянии, что действительно не знал, что сказать народу… На следующий день Молотов предложил ехать к Сталину, чтобы решить все эти вопросы. Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется… Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать…».

«Эластичный» и очень лживый Микоян, давно ненавидевший Сталина и пресмыкавшийся перед ним, так мог говорить. Но в книге Г. Куманева нечто подобное говорит и Молотов: «Ведь Сталин был живой человек, и на какое-то время неожиданные события его буквально потрясли и ошеломили. Он в самом деле не верил, что война так близка». Молотов не говорил этого Куманеву. В противном случае надо допустить, что в многочисленных беседах с писателем Ф. Чуевым он говорил неправду. А Молотов свидетельствовал, что И. В. Сталин «не был наивным человеком, не был таким простодушным простаком, что его всякий мог…»., что они конечно, знали, что и к этой войне надо быть готовым в любой момент, а как это обеспечить на практике?», что «все эти дни и ночи, он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять».

Отсчет военного времени обычно ведется с вечера 21 июня – с того часа, когда в кабинете И. В. Сталина было решено дать директиву военным советам пяти западных военных округов. Незадолго до совещания – за полчаса, за час? – Г. К. Жукову позвонил начальник штаба КОВО Пуркаев и доложил о перебежчике, сообщившем о немецком наступлении утром 22 июня. Жуков немедленно сообщил о звонке И. В. Сталину. Последний вызвал его и наркома С. К. Тимошенко в Кремль…

Согласно записям в тетрадях дежурных секретарей они вошли в кабинет Сталина в 20:50 час. О Тимошенко можно сказать, что он вернулся: нарком находился у Председателя СНК с 19:05 часа до 20:15 час. У И. В. Сталина уже собрались Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков. До военных Сталин принял Вознесенского, Кузнецова и Сафонова. Сафонов – это начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР, Кузнецов – зам. начальника ГРУ. Одновременно с Тимошенко и Жуковым пришел Буденный, а около 22:00 часов прибыл Мехлис.

А что было до этих часов? Днем И. В. Сталин принял московских руководителей Щербакова и Пронина, и приказал не задерживать секретарей райкомов на рабочих местах. «Возможно нападение немцев», – объяснил он, об этом пишет адмирал Кузнецов со слов Пронина. О том, что Сталин на встрече со Щербаковым и Прониным предупредил их о возможном нападении немцев, свидетельствует и управляющий делами СНК Чадаев, который вел также протоколы заседаний Политбюро». Около 7:00 часов вечера ему об этом рассказал Поскребышев. Он же сказал Чадаеву, что «хозяин… только что разговаривал с Тюленевым. Спрашивал у него, что сделано для приведения в боевую готовность противовоздушной обороны. Адмирал Кузнецов также пишет, что Тюленев, бывший в те дни командующим Московским военным округом, сообщил ему об этом разговоре. А днем было принято Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о создании группы резервных армий, передислоцированных в мае-июне в западные районы из внутренних регионов в порядке подготовки к отражению немецкой агрессии.