Текст книги "Нечеховская интеллигенция. Короткие истории о всяком разном"

Сватовство майора

В издательстве «НЛО» есть замечательная серия «Россия в мемуарах».

Я являюсь постоянным потребителем этой книжной продукции – она будто создана специально для людей вроде меня. (Судя по тиражам, нас таких на свете немного.)

Ужасно интересное чтение – воспоминания предпринимателя Николая Варенцова (1862–1947) «Слышанное, виденное, передуманное, пережитое», которые были написаны в глухие советские годы для домашнего употребления (большинство интересных и честных мемуаров именно так и созданы).

Н. Варенцов. Умного человека видно по глазам

В книге со знанием дела показана жизнь купеческой России, особой субкультуры, так много значившей и так много сделавшей для страны. Множество поразительных судеб, ярких личностей, невероятных историй описывает умный, спокойный автор, обладающий феноменальной памятью и не склонный к привиранию (это всегда чувствуется).

Один сюжет хочется пересказать. Он поразил меня тем, чем всегда поражает подлинная жизнь: незарифмованностью событий. Обычно, если нам что-то рассказывают, мы, будучи людьми начитанными и умудренными, заранее начинаем кивать головой: мол, как же, как же, можете не продолжать, знаю, чем этакие фабулы заканчиваются. В литературе всё именно так и случается. В жизни – необязательно.

Жил-был на окраине Москвы отставной офицер – одинокий, немолодой, бедный. Окна его домика выходили на кладбище Покровского монастыря, где в 19 веке часто хоронили купцов. Майор просиживал на этом наблюдательном пункте с утра до вечера. Как завидит похоронную процессию попышней и помноголюдней, сразу – мундир, ордена. Ввинтится в толпу скорбящих, давай раскланиваться направо-налево. Через несколько минут вроде как уже свой. Опять же высокоблагородие, купечество смотрит с уважением. Никто не удивлялся, что почтенный человек отправляется вместе со всеми на поминки. Там майор как следует закусывал, выпивал, учтиво прощался и возвращался домой, считая, что день удался. Такая в общем была у него жизнь.

Покровский монастырь – кормилец отставника

Однажды, рассказывает Варенцов, этот самый отставной майор Берг пристроился к особенно помпезным похоронам. Узнал, что умер промышленник Ершов, оставивший после себя большущий капитал, который достанется сильно хворой, к тому же еще и горбатой дочке. И что-то такое у Берга в его немецкой голове щелкнуло, как в арифмометре. Подкатился он к карете, помог вдове спуститься с подножки. Сказал, что является давним приятелем незабвенного Прова Самсоныча (или как там звали покойника). Вдова пригласила в дом, помянуть усопшего.

На поминках майор проявил себя сахаром медовичем, хозяйке ужасно понравился, и она пригласила его заходить еще. Он – с удовольствием. И вскоре посватался к юной инвалидке, которая, несмотря на свое богатство, не чаяла когда-либо выйти замуж.

«Ну дальше понятно, – говорит здесь читатель. – Продолжение этой злой сказки можешь не рассказывать. Скользкий и бесстыжий гад этот ваш Берг! Бедную девушку он, конечно, быстренько свел в могилу, а приданое пустил на ветер».

А вот и нет, дорогой читатель.

Горбунья действительно через несколько лет умерла, потому что была сильно нездорова. Но за эти годы родила мужу несколько детей и жила с ним как-то очень счастливо. Берг не растранжирил ершовские капиталы, а совсем наоборот: переписался из потомственных дворян в купеческое сословие, взял управление предприятием в свои руки и развернул дело до невиданных масштабов.

Автор пишет, что весь остаток жизни, каждый день, Берг с утра ездил на могилу жены и отстаивал панихиду в ее память, а уж потом отправлялся в контору вершить дела.

Дочитав трогательную притчу, я сказал себе: «Умилительно, но смахивает на приукрашенную легенду. Проверим-ка, как оно было на самом деле».

Представьте себе, именно так всё и было. Павел Васильевич Берг (1818–1894) был, поправка, не отставным майором, а отставным подполковником. Прочее же всё истинная правда. К концу жизни П. В. Берг владел золотыми приисками, заводами, текстильными мануфактурами. Жена похоронена на Покровском кладбище, рядом с которым я прожил много лет. На месте монастырского погоста в мои времена находилась спортплощадка, где я скакал с теннисной ракеткой – выходит, по костям счастливой горбуньи.

Там много подобных историй, в варенцовских мемуарах. Рекомендую.

Три историйки

Эти три историйки тоже из моего резервного файла – занятные, а для работы не нужны.

Одна хулиганская, две остальные (для равновесия) похоронные, про поэтов.

Флэш-моб двухсотлетней давности

Ошибаются те, кто думает, что флэш-мобы – современное изобретение. Зимой 1818 года Париж оказался охвачен озорным (если не сказать «дурным») поветрием – «эпидемией уколов».

Полагалось где-нибудь в людном месте – на Риволи или в саду Пале-Рояль – подойти сзади к гуляющей даме или барышне (непременно молодой, из «приличного общества») и уколоть ее в ягодицу чем-нибудь острым: длинной иглой, заостренным кончиком зонта, тонким ножиком. После этого «укалыватель» немедленно пускался наутек. Уколотая, натурально, начинала кричать или падала в обморок (во времена тугих корсетов женщины лишались чувств при всяком внезапном стрессе), а если особенно повезет, бедняжка в шоке задирала юбку и начинала осматривать ранку – при полном восторге публики.

Не установлено, что за идиот первым ввел в моду этот жестокий аттракцион, но вскоре о новой забаве говорил уже весь город. В аптеках с успехом продавали специальный бальзам «для мгновенного заживления ран на нежных частях тела». Предприимчивые ремесленники стали предлагать специальные «напопные панцири», изготавливаемые «по индивидуальным контурам» и незаметные под платьем.

Даме примеряют панцирь

Обеспокоенная полиция разработала спецоперацию: наняла двадцать проституток, которые должны были за 5 франков в день, переодевшись приличными дамами, прогуливаться в людных местах и провоцировать «укалывателей» своими дерьерами. Однако из этого «лова на живца» ничего не вышло. Никто не обманулся, никто не клюнул. Вероятно, мобилизованные помощницы правопорядка слишком старательно выпячивали приманку.

Поветрие закончилось, когда один из хулиганов, 35-летний портной, был схвачен на месте злодеяния и получил по суду пять лет тюрьмы. Желающих пошутить за столь высокую плату после этого уже не находилось.

Вознесся выше я главою непокорной

Поэт Бен Джонсон (1572–1637) похоронен в Вестминстерском аббатстве, в «Уголке поэтов».

Могила как могила. Казалось бы, ничего примечательного, если не считать описки в имени (вообще-то он Jonson, а не Johnson). Но этот шальной, безалаберный человек даже из собственных похорон устроил безобразие.

Жизнь поэта должна была оборваться еще в 26-летнем возрасте: его приговорили к смерти за убийство в драке актера Гэбриэля Спенсера. Однако по тогдашнему закону человек, знавший латынь, мог избежать казни – ему просто ставили на палец клеймо «М» (в смысле «murderer»). Вот как надо стимулировать в людях тягу к знаниям!

Однако я отвлекся. Не про жизнь Джонсона я собирался вам рассказать, а про его смерть.

К старости поэт стал знаменит, но из-за привычки к беспутной жизни не накопил ни гроша. А быть похороненным в Вестминстерском аббатстве ему ужасно хотелось. Джонсон сказал настоятелю, своему доброму знакомому, что может оплатить лишь крошечный склепик, 2Ч2 фута. Простодушный священник согласился, полагая, что на таком пятачке может быть установлена только памятная табличка.

Как бы не так. Согласно завещанию, Джонсона захоронили стоймя. Так он там и возвышается, один над всеми поверженными коллегами.

Вроде бы очень респектабельно – «Уголок поэтов в Вестминстерском аббатстве»

Горбатого и могила не исправит

В лондонском соборе Святого Павла сохранился памятник Джону Донну, переживший великий пожар 1666 года. Изваяние находится в храме не потому, что Донн был выдающимся поэтом, а потому, что он много лет служил здесь настоятелем.

В позднюю пору жизни Донн стал очень набожен, прежних поэтических увлечений стыдился, проводил много времени в молитвах. Надгробие он заказал себе еще при жизни (тогда это было модно). Позировал скульптору, завернувшись в саван.

Но настоящий поэт – всегда поэт. Даже если сильно воцерковился. На постаменте высечена совершенно не благочестивая самоэпитафия, превосходящая краткостью и изяществом любое хокку:

John Donne, Undone.

Мой вариант перевода (прямо скажем, не идеальный):

Динь-дон, Джон Донн.

(Имеется ввиду, что на сей раз колокол звонил по тебе, почтенный автор строк, Dan’t ask for whom the bell tolls.)

Внизу (здесь не видно) на мраморе осталась копоть от пожара

Красавица и старость

Старение мало кому дается легко.

Но труднее всего с этим испытанием справляются красавицы. Это неудивительно – ведь они теряют гораздо больше, чем обыкновенные женщины и тем более дурнушки, а приобретают то же самое: болезни, слабость, неприязнь к зеркалу.

Красавицам тяжелее преодолевать ролевые барьеры, которые помогают приспосабливаться к меняющимся жизненным обстоятельствам: возлюбленная – мать – бабушка. Многие красавицы вообще остаются бездетными, потому что слишком лелеяли свою драгоценную ослепительность.

В детстве я видел двух старух, про которых говорили, что в прошлом они были невероятными красотками.

Одна жила в соседнем подъезде. Во двор она выходила размалеванная вкривь и вкось: какие-то шляпки-шарфики, глаз не видно под огромными солнечными очками, ядовито-красная помада, тонко и неровно выщипанные брови. Поверить, что это когда-то считалось красавицей, было невозможно.

«Портрет Констанции Майер», Пьер-Поль Прюдон (1804)

Другая – знакомая моей бабушки – лишь слегка подкрашивала взбитые вверх седины голубым (я тогда думал, что это естественный цвет); на груди у нее была камея, и сама она тоже была похожа на камею. Смотреть на эту даму мне нравилось. Как она выглядела в молодости, мне было даже неинтересно. Я и так видел: красавица.

Вот что это такое – женское умение красиво стареть? (Про мужское я примерно себе представляю.) Просто ум, или воспитание, или инстинкт, или особое ноу-хау? Может быть, просто дар такой – быть красивой в любом возрасте?

Покажу вам несколько картинок из жизни красавиц, победивших старость – или проигравших ей.

Посмотрите на это лицо, полное прелести, жизни и любви (на предыдущей странице).

Это художница Констанция Майер, подруга другого художника, Пьера-Поля Прюдона, нарисовавшего этот портрет.

Они жили вместе много лет, не связывая себя брачными узами (ну, оба художники, понятно). А потом краса Констанс стала увядать. Бедная женщина смотрела в зеркало, рыдала и повторяла: «Я безобразна! Моя молодость ушла!» И в конце концов взяла да и перерезала себе горло бритвой.

Ей было 46 лет – по меркам 1821 года почти старуха.

Смерть Констанции Майер, гравюра

Многие европейские барышни воскликнули: «Ах, я тоже так сделаю, если доживу до столь преклонных лет!» (Правда, к тому времени, когда эти романтичные девицы достигли возраста Констанции Майер, байронизм уже вышел из моды, что, вероятно, спасло немало женских жизней.)

Далее – главная красавица Прекрасной Эпохи Клео де Мерод. (Звание почти официальное: в 1900 году был выпущен альбом «Сто тридцать первых красавиц Европы», и Клео была из них самая что ни на есть первая.)

На свете она прожила девяносто один год и на закате жизни выглядела тоже весьма недурно. Причем, как вы можете заметить, нисколько не молодилась. Во всяком случае, мой неискушенный глаз не обнаруживает на этом старом, но привлекательном лице следов мучительных реставрационных работ.

Клео де Мерод (1900)

На этом фотопортрете ей 85 лет (1964)

В следующем десятилетии звание Главной Красавицы принадлежало Лилиан Гиш.

Эта дама тоже как-то без особенных трагедий пережила осень. Снималась в кино до 93-летнего возраста, а умерла на сотом году жизни, во сне.

Совсем другой алгоритм старения, как известно, выбрала Главная Красавица Тридцатых Грета Гарбо.

Стареть на глазах у всех Великая Гарбо не пожелала – всю вторую половину своей долгой жизни просуществовала затворницей. Отказывалась сниматься в кино, избегала появляться на людях, не позволяла себя фотографировать. Это, конечно, не по горлу бритвой, но тоже своего рода суицид, похороны заживо.

Лилиан Гиш (1926?)

Лилиан Гиш. Все равно красивая, правда? (1983)

Грета Гарбо. Над таким взглядом, вероятно, надо было долго работать

Изредка особенно шустрым папарацци удавалось исхитриться и щелкнуть старушку (в Интернете можно выловить эти снимки), но я фотографию старой Греты Гарбо здесь помещать не буду. Ну не хотел человек показывать публике свое состарившееся лицо – отнесемся к этой причуде с уважением.

Викторина с ответами

Проведем небольшую книжную викторину?

Кто из писателей абсолютный рекордсмен по количеству опубликованных произведений? И сколько их у этого стахановца (или этой стахановки) пера?

[Испанская писательница Корин Тельядо (1927–2009) выпустила за 60 лет безостановочной писанины более 4000 (четырех тысяч) повестей.

Нетрудно посчитать, что книги она писала со средней крейсерской скоростью 1 шт./нед., и даже быстрее. Без отпусков. Повести сплошь любовные. Не читал ни одной, но подозреваю, что любови в них описаны какие-нибудь не очень длинные].

Восхищаюсь Корин Тельядо!

У какого автора самый большой суммарный тираж книг (и какой)?

[Шекспир – 4 миллиарда. Почти столько же у Агаты Кристи. Мир, увы, в основном читает по-английски и переводит тоже с английского].

Шекспир – чемпион!

У какого романа самый большой суммарный тираж?

[Представьте себе, у «Истории двух городов» Диккенса (200 миллионов). Этот роман я никогда не мог дочитать до конца, теперь стыжусь].

Но французы тоже его не читают, хотя роман про Францию. «История двух городов», издание 1921 года

Какой самый длинный роман всех времен и народов?

[Марсель Пруст «В поисках утраченного сами-знаете-чего». Там 1,2 млн слов (вдвое больше, чем в «Войне и мире»)].

Миллион слов. Тома «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста

Кто сегодня самый высокооплачиваемый автор?

[Это не особенно читаемый у нас, но очень популярный в англоязычном мире Джеймс Паттерсон. В прошлом году он заработал аж 84 млн долларов. Паттерсон – книжнорыночный гений, постоянно меняющий технологии и стратегии. Вот у кого есть чему поучиться. Например, он придумал новый тип литературного франчайзинга: пишет в соавторстве с успешными туземными писателями разных стран. Всем выгодно – Паттерсон продвигает свои переводы на данном рынке, используя местного автора как паровоз, а иностранец благодаря Паттерсону попадает на американский рынок и вообще в «Суперлигу». В свое время агент писателя и ко мне обращался с подобным предложением, но змея-гордыня помешала. Да и не получилось бы ничего путного].

Современный писатель № 1. Джеймс Паттерсон, фото

Какая книжка самая дорогая на свете?

[Записная. Писал и (рисовал в ней) Леонардо да Винчи, а купил ее Билл Гейтс. За 30 млн долларов].

Недорого. Для среднестатистического москвича, который в 3 миллиона раз беднее Гейтса, это все равно что 10 долларов.

Кто самый издаваемый русский писатель?

[Правильно, Толстой. Около 400 миллионов экземпляров издано по всему миру].

Я тоже Льва Николаевича люблю больше, чем Федора Михайловича. Портрет Л.Н. Толстого, Николай Ге (1884)

Но самый главный русскоязычный бестселлер отнюдь не «Война и мир», а…

[ «Как закалялась сталь» Николая Островского – роман, который никто из молодых, я полагаю, не читал. А между прочим, 36 мильонов тиража, не считая переводов на языки бывших братских народов].

В мое время Н. Островского в тебя запихивали насильно, поэтому любить его было трудно. Интересно, читается ли он сейчас?

Марка почты СССР, посвященная Н. Островскому (1964)

В качестве бонуса за проделанную умственную работу расскажу вам историю о самом эффективном промоушне книжного издания.

У сына английского короля Фредерика, герцога Йоркского, была любовница Мэри-Энн Кларк, которую он, как положено, поматросил-поматросил и бросил, причем без выходного пособия. Жаловаться ей было некуда и, в общем, не на что, да и какой суд принял бы к рассмотрению такой иск против принца?

Писательница и предмет ее вдохновения

Поэтому Мэри-Энн поступила креативно, опередив эпоху лет на двести. Она написала книгу о своих отношениях с его высочеством, присовокупила любовные письма Фредерика (он был большой шалун), отпечатала тираж за свой счет. И отправила сигнальный экземпляр главному персонажу повествования.

На герцога книга, очевидно, произвела сильное впечатление. До такой степени, что он немедленно выкупил весь тираж (для 1809 года астрономический – десять тысяч экземпляров) и удовлетворил все финансовые притязания госпожи Кларк – в обмен (как выразились бы современные юристы) на полную переуступку прав.

Других читателей у этой книги так и не появилось. Весь тираж был предан огню. А интернета, куда непременно слил бы текст какой-нибудь работник типографии, на счастье герцога, тогда еще не существовало.

И еще три истории

Продолжаю следовать золотому правилу: вычитал что-то интересное – поделись с товарищами. Делюсь.

1. Диктатор в пробке

Все знают, чем закончилась связь Муссолини и его верной любовницы Кларетты Петаччи.

Но любопытно, как началось их знакомство. Однажды в 1932 году, недалеко от Остии, Кларетта с женихом и ее сестра застряли в жуткой автомобильной пробке. И вдруг увидели в соседней машине самого Дуче, сидевшего в «альфа-ромео». Два автомобиля какое-то время тащились бок о бок, «…но затор сделался плотнее, и на 19-ом километре мы окончательно встали, – вспоминает сестра. – Кларетта вышла и, ведя за руку своего жениха, подошла к машине Дуче…». Ну, про то, о чем они разговаривали и как со сцены исчез жених, уже не столь интересно. Впечатляют сами обстоятельства. К этому времени Муссолини диктаторствует уже целое десятилетие, он – вождь и кумир миллионов. Однако тащится вместе со всеми в пробке, и девушка может подойти к нему, чтобы излить восторженные чувства.

Представим себе на минутку подобную ситуацию где-нибудь на Рублево-Успенском шоссе. «Владимир Владимирович, я ваша давняя поклонница! Раз уж мы всё равно тут застряли, давайте познакомимся!»

Бедная Кларетта… Трупы Муссолини и Клары Петаччи (1945)

2. Другая война

Многие, наверное, смотрели классический батальный фильм «A bridge too far» – про самую крупную в истории воздушно-десантную операцию под голландским городом Арнгеймом. В сентябре 1944 года союзники высадили в немецком тылу 35 тысяч парашютистов, чтобы захватить мосты через Рейн. Не буду пересказывать военные подробности. Операция закончилась катастрофой, потери были огромными. 22-я английская бригада оказалась в полном окружении, вела упорные бои.

В какой-то момент старший врач с белым флагом отправился к немцам и сказал, что у него сотни раненых, которым не оказывается помощь. С этим надо что-то делать, нельзя ли устроить двухчасовое перемирие.

Самое поразительное, что немцы не только согласились прекратить огонь, но еще и выделили санитаров, которые вынесли в безопасное место 500 человек…

Британские парашютисты сдаются в плен (1944)

Все-таки у них там была какая-то другая война. Совсем не похожая на ту, про которую мы читали в наших книгах или про которую рассказывал мне отец.

3. Беда от нежного сердца

Чудесная, прямо хармсовская история про Чайковского.

Как известно, великий композитор был человеком трепетным, легко ранимым. Любил поплакать, сторонился неприятных людей и конфликтных ситуаций, не умел отказывать. Кое-кто этой слабостью характера беззастенчиво пользовался.

Некий Корсов, оперный певец, долго приставал к Чайковскому, чтобы тот написал для него специальную вводную арию. Петр Ильич всячески увиливал, но сказать решительное «нет» не хватало духу.

Б. Корсов. Попробуй такому откажи

Однажды Корсов заявился с нежданным визитом, чтобы «дожать» гения. Слуга, следуя полученному указанию, сказал, что барина нет дома. Ничего, отвечал настырный баритон, я подожду – и прошел прямиком в кабинет.

Услышав шаги, хозяин пришел в ужас: сейчас он окажется в невозможном положении – его уличат во лжи!

И залез под диван.

Корсов уселся на этот самый диван и торчал там до тех пор, пока у него не закончилось терпение. А терпения у этого человека было много.

Понятно, что в таких условиях вылезать из-под дивана было совсем уж невозможно, и бедный Чайковский целых 3 (три) часа дышал пылью, боясь пошевелиться.

Самое занятное, что арию для Корсова он все-таки написал.

Ах, трудно жить на свете человеку с нежной душой!