Текст книги "Нечеховская интеллигенция. Короткие истории о всяком разном"

Гендерное покаянное

Делюсь впечатлениями от сбора материалов к роману, который будет посвящен теме не весьма оригинальной – отношениям между полами.

Как обычно, я начал с изучения профильной литературы. Читал, делал выписки. Один из файлов называется «Серпентарий». Туда я выписывал яркие примеры межгендерного антагонизма, в частности мизандрические высказывания знаменитых женщин и мизогинические высказывания знаменитых мужчин.

Поразительно то, что мужененавистнических цитат накопилось очень мало, даже радикальные феминистки не особенно разжигают. Максимум – нечто отстраненно-неприязненное, вроде Кэтрин Хэпберн (которая к тому же, вероятно, пошутила): «Иногда мне кажется, что мужчины и женщины не очень подходят друг другу. Может быть, им лучше было бы жить по соседству и иногда заходить друг к дружке в гости».

При этом, положа руку на сердце, следует признать, что женщинам мужчин любить особенно не за что. Мы грубые, упертые, эгоистичные, жестокие, инфантильные. И предатели – обязательно изменим если не с другой женщиной, так с какой-нибудь дурацкой Идеей. А еще мы некрасивые, неаккуратные и тактильно неприятные. Я не перестаю удивляться, как это умные и тонкие существа противоположного пола могут посвящать всю свою жизнь любви к мужчине.

А начитавшись гадостей, которые мужчины пишут про женщин три тысячи лет подряд, я почувствовал, что становлюсь феминистом. И вы сейчас станете.

Давайте поделюсь с вами перлами из своего цитатника. Отбираю только самых что ни на есть почтенных авторов.

Платон: «…Очевидно, что только мужчины являются полноценными людьми и могут надеяться на полную самореализацию; женщина же может надеяться лишь на то, чтобы уподобить себя мужчине».

Аристотель: «Природа устроила отношения между мужчиной и женщиной таким образом, что первый выше, а вторая ниже; первый управляет, а вторая повинуется».

Или вот Геродот о персидском обычае не показывать отцам сыновей до пятилетнего возраста: «До той поры мальчик живет с женщинами. Причина такова: если младенец умрет, отец не будет слишком сильно горевать. По-моему, хороший обычай», – заключает историк. А что женские-то чувства беречь?

Священные писания относятся к женщинам примерно так же.

Вот вам Библия:

«Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем» (Послание к Эфесянам, 5:22–24).

И не думайте, что с веками эта позиция поменялась. Реформировавшись, христианство к женщинам не подобрело:

«У мужчины широкая грудь и узкие бедра, а разумения больше, нежели у женщин, – с восхитительной логичностью пишет Мартин Лютер, – ибо у женщин, наоборот, грудь узка, а бедра широки, и потому женщинам надлежит сидеть дома, не возбуждаться, заниматься хозяйством, рожать и взращивать детей».

Интересно, что уже в наши времена эту мудрую мысль почти буквально повторяет светоч религии, оппонирующей христианству, почтенный Хашеми Рафсанджани, кажется, считающийся в Иране либералом: «Различия в росте, жизненной силе, тембре голоса, развитии, мускулистости и физической силе между мужчиной и женщиной демонстрируют, что первый во всех областях лучше и способнее».

Бывший иранский президент, собственно, лишь пересказывает своими словами Коран: «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими, и за то, что они расходуют из своего имущества. И порядочные женщины – благоговейны, сохраняют тайное в том, что хранит Аллах. А тех, непокорности которых вы боитесь, увещайте и покидайте их на ложах и ударяйте их» (Женщины, 4:34).

Вот еще любимое о некрасивых женщинах от нашего Даниила Заточника: «Жене бо злообразне не достоит бо в зерцало приницати, да не в большую печаль впадет воззревше на нелепостьство лица своего».

Но больше всего меня впечатлило одно простенькое семейное письмецо первого века. Автор-римлянин пишет своей (видимо, любимой) супруге: «Приветствие Илариона его дорогой Алис, а также дорогому Бероусу и Аполлинариону. Мы все еще в Александрии. Не беспокойся, если я задержусь и остальные вернутся раньше. Присмотри за нашим малюткой. Как только со мной расплатятся, вышлю деньги. Если – молю об этом богов – ты благополучно родишь, мальчика оставь, а девочку выбрось. Ты сказала Афродизиасу, чтоб я тебя не забывал. Как я могу забыть тебя? Не волнуйся».

В общем, простите нам, женщины, нашу историческую вину, если можете. Мы не виноваты, нас так воспитывали.

Дура лекс

Мы живем в стране, где беспрестанно изобретаются новые законы, противоречащие то этике, то здравому смыслу. Не буду их все перечислять – сами знаете.

С одной стороны, конечно, тут подтверждается старинная максима Corruptissima republica plurimae leges – «чем коррумпированней республика, тем больше в ней законов». С другой стороны, правда и то, что наш лекс всегда был дурой, начиная с отдаленнейших времен. Потому и население во все времена относилось к законам как к некоей обременительной, но необязательной условности.

«Великих» государей в нашей истории хватает. «Мудрый», увы, был только один. Давно.

Самым разумным законодательным сводом, кажется, так и осталась «Ярославова (она же Русская) правда», руководствовавшаяся принципами рациональности и некровожадности («аще не будеть кто мьстя, то сорок гривен за голову»). Но установления «Русской правды» действовали очень-очень давно, еще в доордынском государстве.

Во времена московского самодержавия (собственно, продолжающегося и поныне) законы вводились по двум соображениям: либо чтоб потрафить государю-батюшке, либо чтоб народишко не забаловал.

Вся судебная система держалась на строгих, часто абсурдных запретах и непомерно жестоких наказаниях. Многочисленные дурацкие табу были нужны для того, чтобы каждого можно было при желании в чем-нибудь уличить и поволочь на расправу. При Алексее Тишайшем за нюханье табака отрезали нос, за игру в шахматы били кнутом, сурово карали тех, кто играл с собакой или глазел на молодой месяц, и так далее, и так далее.

Да что оглядываться на семнадцатый век! Еще на моей памяти Уголовный кодекс РСФСР сулил гомосексуалистам тюрьму – просто за то, что они гомосексуалисты, а за обмен валюты (молодежь не поверит) вообще расстреливали.

Что другое, а карать всегда умели

Признайтесь, вы подумали, что я это пишу, дабы в очередной раз русофобски обрушиться на многострадальное отечество или национал-предательски оттоптаться на нашей убогой Думе.

А вот и не угадали. Совсем наоборот. Сейчас буду вас утешать. (Так утешала себя Наташа Ростова на балу: «Есть такие же, как мы; есть и хуже нас».) Причем я имею в виду даже не страны, живущие по суровым правилам шариата, а самые что ни есть правовые государства.

Это я проштудировал историю так называемых dumb laws («дурацких законов»). Утешительнейшее чтение! Давно известно: ничто так не повышает самооценку, как лицезрение еще больших идиотов, чем ты сам.

В Британии, оказывается, есть закон, запрещающий кому-либо умирать, находясь в здании Парламента.

Другой закон, в прошлом году отметивший свое семисотлетие и никем не отмененный, запрещает входить в Парламент в доспехах.

Актом государственной измены считается наклеивание марки с ликом монарха вверх ногами.

В городе Йорке местным законодательством разрешается убивать всякого шотландца, который появится в пределах стен с луком и стрелами – впрочем, за исключением воскресного дня.

Во Франции жив закон, запрещающий давать поросятам имя «Наполеон».

Лишь в прошлом году в Париже объявили окончательно устаревшим декрет от 16 брюмера 8 года Республики (1800 г.), запрещавший женщинам ходить в «панталонах» без особого разрешения Префектуры. Перед этим, правда, в 1892 и 1900 годах было сделано исключение для велосипедисток и наездниц, однако вплоть до 2013 года все остальные парижанки, разгуливавшие по улицам в брюках, джинсах, шортах, являлись правонарушительницами.

Преступницы в панталонах

Но больше всего радует страна юристов Америка, где законов напридумано больше, чем во всех остальных государствах вместе взятых, потому что у каждого штата и даже округа есть собственные легислатуры.

В штате Огайо в одном доме нельзя проживать более чем пяти незамужним женщинам.

В Калифорнии закон воспрещает целовать жаб.

Не делайте этого в Калифорнии

В штате Айова усатым мужчинам нельзя целоваться с женщинами на публике.

Штат Флорида очень понравился бы нашему депутату Мизулиной, потому что там множество ограничений и запретов, касающихся сексуальной жизни – даже перечислять не буду, а то еще дети прочтут. Но больше всего меня потряс флоридский запрет на секс с дикобразами (серьезно). То есть не то чтобы очень хотелось, но как быть с хвалеными свободами?

Однако когда начинаешь вникать, обнаруживается, что некоторые из этих юридических маразмов когда-то имели смысл. Например, большому количеству незамужних женщин запретили селиться под одной крышей, чтобы упразднить нелегальные бордели.

Жаболизание в Калифорнии стало серьезной проблемой, когда среди наркоманов прошел слух, что таким образом можно словить кайф (колорадская жаба действительно секретирует психоактивный буфотенин), – и многие нализались всякой инфекции.

Про целующихся усатых мужчин – черт его знает. Про дикобраза тоже объяснений не нашел. Наверное, кто-нибудь попробовал и сильно укололся.

«Дурацкие законы», существующие в других странах, при всем бесконечном разнообразии, впрочем, имеют одну общую черту: эти запреты были введены когда-то очень давно, а потом их забыли отменить, и уж во всяком случае никому не приходит в голову их применять.

А у нас они все новехонькие, с пылу с жару. И отлично применяются.

Про российское вечное

Фандорин у меня в романе говорит: «Вечная беда России. Всё в ней перепутано. Добро защищают дураки и мерзавцы, злу служат мученики и герои».

В первом варианте текста этому предшествовал рассказ пламенной революционерки мадемуазель Литвиновой о недавней «Якутской истории». Рассказ этот я при редактуре выкинул, потому что длинная вставка ломала композицию и нарушала динамику.

Я, как и Эраст Петрович, считаю, что Хаос (читай: революция) – это плохо, а Порядок (читай: городовой на перекрестке) – это хорошо. И лучше уж плохой порядок, чем «как один умрем в борьбе за это». Но почему же, почему из века в век ответственными за поддержание Порядка в России становятся почти сплошь негодяи? Ведь из-за них, скотов, в конце концов и случаются революции!

Мне все-таки хочется пересказать вам эпизод, не вошедший в роман. Там как раз про героев Хаоса и мерзавцев Порядка. В общем про российское вечное.

Март 1889 года. Первая волна русского революционного движения захлебнулась, в стране торжество реакции. Бывшие народовольцы из тех, кто не убежал за границу, все в Сибири.

В далеком Якутске скопились осужденные, кто приговорен к высылке в края, куда Макар телят не гонял: на Колыму или еще дальше, к полюсу холода. В девятнадцатом веке туда добирались много месяцев. Не то что железных дорог – просто дорог практически не существовало.

В Якутске собрались не каторжные, а ссыльные, то есть те, кто жил без конвоя, по частным домам. Люди обеспеченные вообще прибыли сюда не этапом, а за свой счет. Некоторые приехали с женами, даже с детьми.

И вот отзывают прежнего губернатора, а временным назначают вице-губернатора Осташкина. Этому чиновнику ужасно хочется занять освободившуюся должность. Он знает веяния времени: в цене сейчас беспощадность к врагам власти. Знает, что больше всего наверху серчают на «образованных» и на «жидов».

Вице-губернатор Осташкин

И вице-губернатор отдает распоряжение немедленно, не дожидаясь весны и потепления, отправить к местам отбывания ссылки группу из 33 человек. Все без исключения «образованные». Большинство – евреи.

Вообще-то это верная гибель. По лютому холоду, по безлюдному краю, на обессилевших за зиму оленях ссыльным предстояло преодолеть три тысячи верст. Теплой одежды и провианта в достаточном количестве купить в Якутске было негде, по пути – тем более.

Все приговоренные собираются вот в этом доме (на фотографии), где у ссыльных было что-то вроде клуба и библиотеки.

Решают, что раз все равно погибать, то лучше уж здесь. У некоторых есть револьверы, но впоследствии выяснится, что в боевом состоянии только один из них, «смит-вессон», все остальные – бесполезные «лефоше», пуляющие шагов на пятнадцать. Как водится, есть партия рассудительных (ее возглавляет Альберт Гаусман, юрист с двумя университетскими дипломами, самый старый из всех – 28 лет) и партия отчаянных – в ней верховодят бывший бомбист Лев Коган-Бернштейн и дворянин Николай Зотов (тип Рахметова – храбрец, отличный стрелок, в прошлом любитель-змеелов).

Побеждает голос разума. Отправляют Осташкину классический интеллигентский протест.

В ответ вице-губернатор присылает офицера с солдатами. Офицер ведет себя грубо, хватает беременную Софью Гуревич. Ее муж стреляет, не попадает. Мужа убивают на месте. Обезумевшая от ужаса Софья Гуревич бросается на убийц – ей протыкают штыком живот (умрет в больнице).

Софья Гуревич

Тогда огонь открывает серьезный человек Зотов. Подпоручик ранен, один полицейский убит, солдаты ретируются.

Но ненадолго. Вскоре прибывает с подкреплением радостный Осташкин (ух сейчас выслужится!). Зотов выскакивает из дома, стреляет по вице-губернатору. Тот бежит, петляет. Змеелов меткий, но пуля попадает в пуговицу шинели.

А потом начинается побоище. За десять минут солдаты сделали 750 выстрелов. Убили и ранили половину тех, кто находился в доме, в том числе нескольких женщин.

Осажденные пытались сдаться, но каждого, кто выбегал на крыльцо с белым платком, убивали на месте.

Наконец выстрелы стихли. Выживших забрали в тюрьму.

Суд состоялся здесь же, в Якутске. Своеобразный: без адвокатов. Разумеется, без прессы. Можно было не церемониться – государь-император заранее начертал собственной рукой резолюцию: «Необходимо примерно наказать».

Примерно наказали. Всем дали каторжные работы, а троих – Зотова, Когана и Гаусмана приговорили к повешению. Последнего – за то, что замучил тюремную администрацию своими юридическими штучками и качанием прав. Не спасло законника даже то, что он при обороне не брал в руки оружия, отказываясь стрелять в подневольных солдат.

Два дня перед казнью Зотов провел с невестой, Гаусман и Коган – с семьями. В воспоминаниях читаю: «Шестилетняя, умная девочка Надя, дочь Гаусмана, забавлялась с отцом и вероятно не подозревала о страшном смысле этих последних часов жизни. Отец не подавал виду о своих ощущениях. Смеялся, беседовал с своей любимицей и любовался на нее».

Л. Коган

Н. Зотов

А. Гаусман

Когана несли к виселице на носилках, потому что у него пулей были перебиты обе ноги. Так и повесили. Гаусман и Зотов надели на себя петли сами.

В связи с этой историей Марк Твен (не революционер и вообще человек мирный) написал: «Если нынешнее российское правительство можно свергнуть только при помощи динамита, то слава богу, что на свете есть динамит!»

А через шесть лет, когда задули иные политические ветры, «Якутское дело» было пересмотрено, приговор отменен, всех выживших освободили. Нормальная такая российская последовательность событий.

Зато у Осташкина всё сложилось очень славно. В награду за усердие он при скромном чине надворного советника получил-таки якутское губернаторство. А потому что молодец и не рассусоливал.

Правда, в 1905 году его, кажется, все-таки прикончили – то ли за прежние достижения, то ли за новые. Это, впрочем, несущественно.

Существенно то, что читаешь о нравах и обычаях наших нынешних лагерей и думаешь: как же они исправно воспроизводятся, эти надворные советники. И нет им переводу.

Свечное сало и пушечное мясо

Эпоха императора Наполеона считается временем романтическим.

Исторические романы и фильмы, стихи про кавалергардов, чей век недолог, и про очаровательных франтов, чьи широкие шинели напоминали паруса, Андрей Болконский с веселым маршалом Неем и графиня Валевска с мадам Ленорман, а пуще всего волшебная сказка о маленьком артиллерийском поручике морочат всем нам голову вот уже несколько поколений.

Ослепительный взлет Корсиканца достиг высшей точки в 1810 году, когда вся континентальная Европа была ему подвластна, монархи считали честью состоять в его свите, а самый высокородный из них, император австрийский, отдал за выскочку свою юную и нежную дочь Марию-Луизу. Сияние этой свадьбы озарило своими огнями не только Париж, но и весь мир.

Парижская иллюминация

Кое-что пикантное об этих дивных огнях сообщает медицинский журнал «Lancette» столетней давности. Тайна, на целый век закупоренная в судебных архивах города Парижа, раскрылась, когда все, кто мог ей ужаснуться, давно умерли.

Оказывается, знаменитая иллюминация, залившая светом Париж по случаю августейшей свадьбы Наполеона Первого, была несколько людоедского свойства.

Некий служитель анатомического кабинета при медицинской школе (туда свозились невостребованные трупы из всех госпиталей) долгое время приторговывал человеческим жиром. Поскольку, как пишет журнал, человеческое сало «недостаточно плотное и жидковатое», экспериментатор смешивал его со свиным и бараньим. Получался неплохой смазочный материал, а свечной так просто отменный. Свечное сало для той эпохи было таким же ходовым и жизненно необходимым товаром, как сегодня электричество.

Следствие, произведенное в 1813 году, с ужасом установило, что светильниками именно из этого сырья в вечер свадьбы были иллюминированы Люксембургский дворец, берег Сены и правительственные здания. Полиция так напугалась своего открытия, что засекретила данные. Семь тонн арестованного товара были тайно вывезены и зарыты за городской чертой.

А по-моему, зря они это. Получилось очень складно: главный поставщик пушечного мяса рассекал да зажигал при свете человеческого сала.

С любимыми не расслабляйтесь!

Не столь давно, проходя мимо бубнящего телевизора, я минут на десять погрузился в душераздирающую историю семейного скандала.

В студии все самозабвенно обсуждали развод какой-то неизвестной мне, но, видимо, звездной четы, которая никак не могла поделить имущество и что-то там еще, я толком не вник. Показывали и самих супругов. Не знаю, кто из них ангел, а кто диавол, осталось лишь общее ощущение поединка двух саблезубых хищников. Малейшая оплошность одной стороны вызывала немедленный удар когтистой лапы: не подставляйся, лузер! А подставился – пеняй на себя.

Эти высокие отношения по не вполне очевидной ассоциации напомнили мне поучительную историю из журнала «Тэтлер», издававшегося известным остроумцем Ричардом Стилом (1672–1729) и, кажется, существующего под тем же названием поныне.

Till death do us part

Выглядело гламурное издание начала 18 века вот так:

В рубрике с незатейливым названием «From my own Apartment» (запись от 26 апреля 1710 года) Стил рассказывает один эпизод времен английской революции.

Некий капрал попал в плен к врагам. «А поскольку враждующие Стороны пребывали в таких Отношениях, что почитали захваченных Неприятелей не Пленниками, а Изменниками и Мятежниками, бедный Капрал был приговорен к Смерти, вследствие чего написал Письмо своей Супруге, ожидая неминуемой Казни, – рассказывает Стил с присущей эпохе витиеватостью. – Писал он в Четверг, казнить его должны были в Пятницу, однако, рассчитав, что Супруга получит Депешу не ранее Субботы,…Капрал изложил События в прошедшем Времени, что безусловно вносит некоторую Путаницу в Стиль, однако, учитывая Обстоятельства, Читатель простит Беднягу».

Письмо, отправленное как бы уже с того света, выглядело так:

Дорогая Жена,

Надеюсь, что ты в добром Здравии, как и я в Миг Написания. Сим сообщаю тебе, что Вчера, меж Одиннадцатью и Двенадцатью Часами, я был повешен и четвертован. Умер я, должным образом покаявшись, и Все сочли мое Поведение очень мужественным. Помяни меня добрым Словом моим бедным осиротевшим Детям.

Твой до Смерти

В.Б.

Назавтра после отправки горестного письма капрала отбили однополчане, и он остался жив. Следующей же почтой воин поспешил обрадовать жену известием о своем спасении, однако оказалось, что за минувшие пару дней вдова успела вступить в новый брак. Судебный иск был безнадежен: в качестве доказательства своей юридической свободы дама располагала документом, который столь неосторожно послал ей расслабившийся муж.

Короче, отвечай за базар: повешен – значит повешен.