Текст книги "Планета – надежда. Фантастическая квинтоль о добре и зле"

Эпилог

Закончилась Вторая мировая война. В городок вернулись искалеченные войной горожане. И это называется нейтралитет! Впрочем, если бы не наш славный каудильо Франсиско Франко, всё могло оказаться гораздо хуже, и мы бы с этим прохвостом Гитлером вляпались в дерьмо по самое не могу.

Тае исполнилось семнадцать лет! Красотой лица и лёгким благородным станом она вышла в бабку. Наблюдая это семнадцатилетнее сокровище, я позволял своему сердцу изредка погружаться в омут молодости. Мне чудилось, что рядом вновь гарцует несравненная Катрин, и мы бежим вдоль набережной наперегонки. А где-то впереди огромное белое солнце размечает нашу «беговую дорожку» жаркими полуденными лучами!

Всю зиму у меня болела спина. Годы брали своё, а я наблюдал с беспечным равнодушием, как они вступают в «свои имущественные права».

В один из дней за завтраком Тая обратилась ко мне:

– Дед, ты себя запускаешь. Я купила абонемент в бассейн с подогретой морской водой. Как раз для тебя.

Она передала мне маленькую синюю карточку, на которой значилось TALASIA bono piscinas». Я повертел карточку в руке и спросил:

– Когда?

– А когда хочешь. Знаешь, дед, иди прямо сейчас!

– А что, пойду, пожалуй! – усмехнулся я и вышел из-за стола, поцеловав и поблагодарив Таю за заботу.

Почтенный человек моего возраста никогда не делает ничего сразу. Нажитая мудрость побуждает его перед началом всякого действия анализировать многие обстоятельства, которые обычно скрыты от близорукой молодости. Старый человек не гонится за новизной. Для него новое – это, как правило, вариация на тему уже известного старого. Настоящее новое для такого великовозрастного чудака – ярчайшая редкость. Старик консервативен. Он знает, что не успеет в оставшееся время жизни применить незнакомое событие, и оттого к новизне относится, как к театральному действию, удобно располагаясь в ложе для почётного зрителя. На предложение снизойти до фарса и поиграть на сцене вместе с молодыми комедиантами он, как правило, отвечает вежливым отказом. И ещё. Человек моего возраста смотрит на сверкающий сиюминутный мир, но видит в нём только то прошлое, где случились главные события его жизни.

Поэтому очень нескоро я отправился греть кости в бассейн с тёплой морской водой, выстроенный недавно на краю города, недалеко от набережной Сан-Педро. Закончив массажные процедуры, я вышел из раздевалки в длинный извилистый коридор, ведущий в вестибюль бассейна. Этот коридор напомнил мне заброшенный узкий каньон на египетском побережье, в котором я оказался лет двадцать назад. Помню, прогулка по гулкому океаническому дну тогда чуть не стоила мне жизни.

Вдруг я услышал глухой незнакомый голос: «Ты стар, Мне нужен другой. Он рядом!»

Я обернулся. В пяти-шести метрах от меня шёл, вернее, крался, как кошка, молодой парень лет двадцати.

«Вот оно что…»

Мне захотелось устыдить парня и прогнать его от себя, пока не случилось непоправимое. Но в этот миг я ощутил прилив недюжинных физических сил. Слова, готовые сорваться с языка, замерли. Я выпрямился, покорно «подцепил парня на буксир» и повёл к пристани.

Проходя мимо собственного дома, я обернулся и посмотрел вверх. Милая Тая весело махала мне с балкона красным шарфом. Тем самым шарфом Катрин. Необычайно сильно кольнуло под сердцем. Кольнуло по-настоящему, в дюйме от смерти. Да, некая сила требует передать эстафетную палочку молодому и сильному организму.

Как дымок сигареты, проплыла и растаяла в сумраке коридора вереница улыбающихся лиц – Катрин, дон Гомес, донна Риарио, Мари, Альберто… Неужели история обязательного жертвоприношения во имя «продолжения жизни» повторяется? Неужели всесилен этот магический Дарвин, определивший факт биологической репродукции высшей человеческой ценностью?

– Слушайте, Дарвин! – гулко, как эхо, прокричала моя старушка-совесть: – Да, я не хочу умирать. Но вторгаться в жизнь другого человека во имя продолжения собственной, вторгаться, как кукушка в чужое гнездо, я тоже не хочу! Слышите, не хо-чу!..

…Мы подошли к пирсу. Через минуту причалила та самая яхта. Я узнал капитана, рыжего верзилу матроса, Вассу, Филиппа. Они выглядели всё так же, будто их не коснулись шестьдесят лет, прошедшие с нашей последней встречи.

– Господин Огюст, прошу на яхту! – торжественно сказал кэп.

Я перешёл на палубу.

– А ты что? – спросил матрос паренька, следовавшего за мной.

Парень занёс ногу, размышляя, как бы половчее перепрыгнуть через швартовый канат.

– Господин Огюст, изволите подать ужин? – спросил улыбающийся до ушей рыжий верзила.

Не слушая его, я обернулся и рукой остановил роковой акробатический этюд:

– Стой, парень, тебе не следует плыть с нами. Возвращайся.

– Господин Огюст! – закричал кэп. – Так нельзя! Вы погубите себя и нас!

– Успокойтесь, капитан, и поверьте мне на слово: за свою жизнь мы должны отвечать сами. Распорядитесь подавать ужин.

Кэп ничего не ответил. Он отошёл в сторону и нехотя отдал команду к отплытию. Яхта, как и шестьдесят лет тому назад, взяла курс в открытое море. Я всматривался в исчезающие очертания берега и прощался с землёй, испытывая неожиданный душевный восторг. Команда, поначалу озлобленная моим решением, всё более возвращалась в спокойное расположение духа и становилась приветливее.

Я взял судовой бинокль и принялся рассматривать причал. Вскоре, несмотря на старческий астигматизм, я увидел то, от чего моё сердце забилось по-молодецки легко и радостно! Над причальной стенкой в метре друг от друга колыхались на ветру два хрупких силуэта: моя милая Тая и паренёк, которому только что я сохранил право жить собственной жизнью.

Марсово поле

Часть 1
Человек по имени Георгий

Над роскошным пшеничным полем, на высоте не более двадцати метров летела старенькая ионовая площадка. Она то кружилась в небе, как бы раздумывая не пора ли приземлиться, то вновь ускоряла движение. Казалось, автопилот никак не мог принять решение: упасть в золотистый аромат спелых колосьев и на полчаса забыть обо всём на свете или отложить это удовольствие на будущее?

Единственный пассажир этого «не слишком сообразительного» аэродинамического средства – мужчина средних лет, сидел и через опущенное стекло иллюминатора наблюдал, как пшеничное поле оживало под реактивной струёй воздуха, образуя золотые шлейфы и воронки. Поле походило на танцующую барышню, ведомую сильной мужской рукой. «Глория!..» – Мужчина улыбнулся, припомнив что-то нежное из личных переживаний.

Белое июльское солнце немилосердно выпаривало из ароматного пшеничного коктейля последние молекулы спасительной влаги. Казалось, солнечные фотоны вот-вот перегреют силиконовую обшивку площадки. О, если они доберутся до крохотного водородного реактора, встроенного в энергетический контур, и расплавят старенькие ТВЭЛы, тогда, мама не горюй, точно несдобровать! Шутка, конечно.

Георгий, так звали пассажира старой сентиментальной развалины, припомнил случай трёхлетней давности.

Горел главный диспетчерский корпус космодрома «Домодедово». Огонь третий час последовательно уничтожал этаж за этажом. Десятки пожарных расчётов героически сражались со взбунтовавшейся огненной массой. Что помешало аварийной защите накрыть очаг возгорания в штатном режиме, так и не выяснили, потому что сгорело всё дотла. Пострадало человек тридцать персонала и спасателей. Единственный, кому удалось вырваться из горящего котла невредимым, оказался он, Георгий. На ветхой ионовой посудине, мимо которой пробежали все, выискивая пути к спасению, он поднялся над клокочущим валом огня. Выкрикивая горлом древнюю молитву Иоанна Златоуста «Слава Богу за всё!» (верное средство, чтобы не вдохнуть раскалённый воздух), Георгий включил предельную скорость и помчался сквозь алую черноту горящего здания.

Позже, разглядывая подрумяненную платформу, спецы удивлённо цокали языками. С трепетом учёных перед необъяснимым явлением они трогали оплавленный силиконовый корпус аппарата. Отменную живучесть явила и приборная доска, повреждённая температурой, но сохранившая командный алгоритм в рабочем состоянии. Георгий же всматривался, как в икону, в отсек автопилота, который при нулевой видимости провёл аппарат через все горящие проёмы, нашёл спасительный пролом в рухнувшей витражной галерее и вернул ему, Георгию, ускользающее право жить среди живых.

…Оглядывая тучные пшеничные хоромы, Георгий размышлял о замысловатых поворотах судьбы. «Конечно, после смерти мы не умираем и продолжаем существовать в иных пределах. Однако, окажись менее надёжным мой ионовый ангел-хранитель, я бы сейчас… Зато теперь знаю точно: жалко будет умирать, не доглядев земной красоты. Понимаю, всё доглядеть до конца невозможно, – он усмехнулся, – а жаль, очень жаль, дружище!»

Часть 2
Гений

Георгий родился в то время, когда тысячелетний спор «есть Бог или нет Бога» завершился полным провалом философии, вернее, псевдофилософии воинствующего дарвинизма. Сторонники появления человеческого разума через эволюцию простейших форм были посрамлены. Более того, они были посрамлены не лично Богом, а своими же товарищами материалистами, открывшими пространство наночастиц и собравшими первые результирующие данные о поведении этой геномообразующей среды.

Да-да, шаг за шагом исследуя поведение обитателей нанопространства, учёные (как они потом признались на международном симпозиуме в Новомосковском государственном университете им. академика Жореса Алфёрова) оказались в объятиях самого Бога. Тогда же возникла пограничная догадка, что нанопространство – это некий «Божественный букварь», с помощью которого можно реально общаться в формате Высшего Разума с самим Творцом Вселенной!

Георгий с рождения был человеком изрядно чувствительным и оттого сентиментальным. В детстве он много и увлечённо рисовал. Родные считали вопрос Гошиной дальнейшей биографии решённым. Естественно, мальчик – будущий великий художник. Но мальчик всех обманул, в одночасье бросил рисовать и увлёкся математикой.

Окончил лицей, поступил в Новомосковский филиал МГУ на факультет теоретической физики. Диплом писал по теме «Гиперболические и структурные особенности наночастиц в квазиметановых проводниках и диэлектриках». И постепенно с головой ушёл в изучение неведомой «Божественной азбуки», выныривая из теоретических глубин на короткие промежутки времени лишь для того, чтобы понюхать аромат цветущей сирени, выпить водки с первым встреченным «на поверхности» человеком, поцеловать жену и… И сразу же обратно!

Жёлтые перекаты пшеничного поля визуализировали в воображении Георгия пульсацию Божественного нанодыхания. Ему вдруг зримо представился процесс теплообмена гетерогенного ядра наночастицы с окружающей его синовиальной капсулой. Процесс, невидимый даже под квалиметрическим микроскопом и до сих пор не записанный в терминах термодинамики.

Это, с позволения сказать, «дыхание» близких к Божеству наноструктур Георгий научился различать всего полгода назад. Однажды вечером, уходя домой, он забыл в столе видеомобильник и вернулся от проходной в лабораторию. В пустом компьютерном зале его ассоциативная память скоррелировала мутно-белый сумеречный окрас помещения и странные голубые сполохи, которые вот уже несколько дней он видел на экране главного лабораторного осциллографа. Эти необъяснимые исходным релятивистским уравнением Дирака вспышки энергии появлялись всякий раз при бомбардировке ионовой цитоплазмы корпускулами «альфа-нано». И тогда.

«Эврика! – заорал Гоша, не в силах унять творческое волнение. – Ну, конечно же, конечно, эти «нанки» – не электомагнитные дебилы, они реагируют! Да-да, они обладают, – тут Георгий буквально съёжился от столь смелого предположения, – они обладают сенсорикой!..»

С этого момента в судьбе Георгия наступил новый, необъяснимый никакой возрастной диалектикой, период жизни. Георгий стал пропадать в лаборатории, частенько оставался ночевать, прикорнув на старом замызганном лабораторном диванчике и даже не позвонив жене. Зачем куда-то звонить, когда с осциллографа прёт бесценная информация о Боге!

Глория, жена Георгия, женщина спокойная, набожная и рассудительная, догадывалась о чудесном открытии мужа. В их редких задушевных разговорах о смысле жизни и роли Бога в семейном и личностном «домострое» она примечала разительные перемены. Более того, собственно духовные проблемы стали всё чаще определять темы их застольных бесед и интимных шёпотов по ночам.

Несколько раз Георгий пытался объявить о своём открытии. Дважды он делал обстоятельные доклады на институтских конференциях, раза три за собственные деньги печатал тематические статьи в отечественных и международных научных изданиях, причём статьи, подтверждённые выкладками и результатами стационарных опытов. Однако, кроме насмешек (мол, совсем наш Георгий заработался!) и брезгливой критики учёных-олимпийцев, никакой иной, позитивной реакции научного мира не последовало.

Часть 3
Отражение от действительности

Прохладная, мягко говоря, реакция научного мира на его открытие огорчала Георгия. Для человека творческого, будь то писатель, художник или учёный, непонимание и насмешливое отношение профессиональной среды невыносимо. Ни дома, в объятиях жены, ни на мальчишниках с приятелями, нигде не будет такому человеку покоя и душевного равновесия. Какую бы тему человеческого общения ни предложил медовый вечер нашему герою, он будет поминутно и не к месту восклицать: «Ну как они этого не понимают?»

– Ну как они этого не понимают… пардон! – собрав оставшиеся в теле силы, промычал Георгий, цепляясь, чтобы не упасть, за лацкан пиджака своего случайного собеседника. Произошло событие непредвиденное. Непризнанный гений Георгия напился до чёртиков в самой дешёвой ретропивнушке, где подают не стандартный псевдо-пивной коктейль «Долголетие», а самое заурядное дрожжевое пиво (между прочим, лет сорок назад запрещённое международной конвенцией «Эко-человек будущего»).

Как Георгий попал в этот отвратительный пивняк, спросить надо бы не его, он-то ничего уже не помнит, а странного человека, который подсел к нему в зале трансферного ожидания орбитального комплекса «Шереметьево».

Некогда простенький аэропорт для аэродинамических летательных аппаратов горизонтального взлёта, воздушная гавань «Шереметьево», как всякое учреждение подобного масштаба, пробуравила околоземное пространство и стала крупным орбитальным комплексом с высочайшим уровнем житейской суеты и неразберихи. Вот тут-то поздним вечером и подсел разговорчивый попутчик к уставшему Георгию. Надобно сказать, что у нашего героя от осциллографических бликов за долгий рабочий день ориентация в пространстве явно требовала коррекции. А элементарная житейская сообразительность уступила место беспечной и наивной доверчивости.

– Простите, – вкрадчиво начал незнакомец, – вы не сориентируете меня, вечерние рейсы на Марсово поле ещё будут сегодня?

– Я не знаю, – ответил Георгий, – посмотрите расписание. Тут вообще невозможно ни в чём разобраться.

– Я вижу, у вас тоже есть определённые проблемы, – незнакомец подсел поближе.

– Проблемы? Да… есть. Ну почему они упорно не хотят понять очевидных вещей? Это же вредительство в масштабе всего человечества!

– Да-да, непонимание – худшее из зол, – взволнованно подтвердил его собеседник. – Хотите, я вам помогу? Я буду вас слушать и обязательно, быть может, соглашусь с вами.

Он придвинулся ещё ближе, зачем-то оглянулся по сторонам и замер в ожидании.

– Тогда слушайте! – Георгий, как мы уже сказали, был немного не в себе, поэтому тут же решил поведать случайному и уж точно не подготовленному в вопросах теоретической физики человеку о своём топ-открытии.

– Итак, – он потёр онемевшие ладони, – начнём с основ биометрии квазиполярного наноотражения…

Но его собеседник замахал руками и категорично объявил:

– Нет-нет, только не здесь! – Он решительно встал и направился к выходу из зала ожидания.

Не в силах прервать нахлынувший поток сознания, Георгий поспешил за незнакомцем. Продолжая излагать предварительные научные постулаты, наш герой изо всех сил старался не потерять в толпе озабоченных пользователей космодрома своего единственного благодарного слушателя.

Они спустились в лифте на нулевой цокольный этаж, долго шли по служебному коридору, затем пересекли заваленный пластиковыми коробками приёмно-разгрузочный дворик и оказались за пределами блока трансферного ожидания. Не предъявляя никаких разрешительных документов, спутники миновали компьютерные рубежи охраны (что немало удивило Георгия) и покинули территорию полётов.

Незнакомец провёл Георгия вдоль столетней спирали Бруно, навьюченной на бетонные секции ограждения. Затем они свернули в лес и по узкой грунтовой дорожке отправились навстречу удивительным событиям, уже заготовленным неким распорядителем лично для нашего героя.

Часть 4
Дороги, которые мы выбираем

Интересно проанализировать, как меняется внутренний психологический климат человека при изменениях уровня его безопасности. Не думаю, что кто-то из живущих ныне смотрел художественный фильм столетней давности «Гладиатор», поставленный одним из лучших режиссёров начала XXI века Ридли Скоттом. Если же таковые найдутся, давайте вместе вспомним эпизод, когда главный герой фильма генерал Максимус наставляет гвардию перед сражением с варварами. «Радуйтесь! – обращается он к строю. – Вы уже покойники».

Человек боится неопределённости. Страх торжествует в нас, когда приходится гадать: останемся мы живы или нет, разбогатеем или останемся бедны… И как только ситуация получает то или иное определение, страх покидает нас. Но, покидая «насиженное» место, он оставляет после себя выжженную пядь нашего «я». И тут два варианта.

Или мы, не имея сил противиться, принимаем горестные обстоятельства, или с ожесточённым весельем бросаемся в бой, и… там тоже нас ждут два варианта. Но страха, этого слитера нашей духовной силы, нет в нас!

Подобная метаморфоза произошла и с нашим героем. Как только они вошли в абсолютно чёрное пространство ночного леса, Георгий, не имея сил повернуть обратно, внутренне… успокоился, повеселел и даже несколько раз пошутил, припомнив курьёзные случаи из научной практики лаборатории.

Минут через двадцать они подошли к ветхому, полуразрушенному зданию.

– Что это? – спросил Георгий, оглядывая тёмные, как ввалившиеся глазницы, проёмы с побитой, расцарапанной штукатуркой. Много лет назад он видел подобную картинку в учебнике отечественной истории. На старой фотокарточке с обгоревшими краями чернел растрёпанный блокадный Ленинград в далёком 1942 году. Под картинкой значилась подпись: «Марсово поле после бомбёжки».

«Да-да, Марсово поле», – тихо прошелестело воспоминание детства.

«Мар-со-во-по-ле!»… Георгий вспомнил вопрос незнакомца, тот самый, с которого завязалось их общение. Не понимая, как атрибутировать совпадение двух столь разных ситуаций, он внимательно посмотрел на своего провожатого. Тот как ни в чём не бывало распахнул совершенно разбитую дверь в полуподвальное помещение и стал спускаться по лестнице, сохранившей добрую половину своих ступеней.

– Идёмте же, я вас слушаю! – он обернулся и протянул руку Георгию.

Георгий машинально подал незнакомцу руку и, спотыкаясь на выбоинах лестницы, вслед за ним вошёл в створ полуподвального проёма. На ощупь они спустились в тёмное, сырое помещение.

– Ну вот, кажется, здесь, – выдохнул незнакомец и достал из кармана куртки небольшой металлический предмет. Крышка со щелчком отомкнулась, и Георгий увидел тонкие продолговатые цилиндры, прикреплённые единой тесьмой ко дну коробки. «Что это, – подумал с беспокойством Георгий, – ТВЭЛы?»

– Будете? – спросил незнакомец, протягивая коробку.

– Что – будете? – переспросил Георгий, не на шутку струхнув при виде неэкранированных радиоактивных элементов.

– Что-что, а не что! – засмеялся незнакомец, щёлкнул зажигалкой и прикурил сигарету. Георгий никогда не видел курящих людей и совершенно растерялся. Более того, в весёлом смехе этого человека Георгий почувствовал затаённое беспокойство.

– Где мы? – напрягая волю, он спросил смехача как можно более строго. Георгий не хотел явить перед незнакомцем свой внутренний страх, расползающийся по телу, как выпитый в жару стакан ледяной содовой.

– Вы спрашиваете, где мы? – незнакомец прервал смех и колючими угольками глаз уставился на Георгия. – А скажите, милейший, когда вы суёте свой, простите, любопытный нос в замкнутую и самодостаточную наносистему, не тревожит ли вас обстоятельство…

Незнакомец демонстративно высморкался на бетонный пол, заваленный осколками битого стекла и фрагментами использованной туалетной бумаги:

– Я продолжу, – он достал из кармана брюк свежий носовой платок из тончайшего батиста и вытер нос.

Перед Георгием явно разыгрывался странный спектакль.

– Итак, ваше учёное сиятельство, ответьте мне на такой вопрос: «научные победы» ума не пробуждают ли в вашем сердце некое шестое чувство? Чувство, говорящее о нарушении фундаментальной этики, так сказать, пирровой победе над Вселенной?

Вам льстит, господин учёный сударь, что, масштабируя свои действия по шкале нано, вы продолжаете тысячелетний процесс познания материи. Так знайте же, горделивый выскочка, в погоне за крысиным хвостиком «беса познания» вы, сами того не желая, мостите губительную дорожку самому себе и всему, так сказать, человечеству. По этой вашей дорожке грешный человек пойдёт, нет, побежит! в нехоженные и девственные угодья Вселенной. Туда, где вершатся судьбы мира и варится ежедневная похлёбка нашего бытия. Только представьте, что произойдёт лично с вами, цивилизацией и всей Галактикой, если завтра у Вселенского мартена встанут люди, раздираемые изнутри греховными и честолюбивыми помыслами?

– Но я слышал Бога! – теряя последние силы перед напором незнакомца, воскликнул Георгий.

– Да нет, не Бога ты слышал, парень, не Бога! – собеседник перешёл на «ты» и, обняв Георгия за плечи, продолжил: – Пойдём-ка, я тебя лучше пивком угощу. А то совсем ты раскиселился.

Сказав, он пнул ногой ближайшую дверь. Дверь распахнулась, и огромный жёлто-рыжий ком из кисловатых запахов и клокочущей человеческой речи выкатился прямо на Георгия. Едва коснувшись выступов его одежды, ком рассыпался на тысячи разноцветных шаров. Шары прыгали, лопались, тесня и проталкивая Георгия в зал, где за круглыми столиками более сотни человек одновременно пили из кружек золотистую жидкость, говорили, курили и рассказывали друг другу житейские истории.

Разговоры искрились беззлобным матом и, как правило, заканчивались общим смехом и рукопожатиями.

Как сон рыбы, в сознании Георгия материализовалось ощущение вековой давности. Это ощущение было «одето» в лёгкую клетчатую ковбойку «а ля Стругацкие» и располагало к уютному, квазизначительному человеческому общению. И тогда… Да, именно тогда случилось непредвиденное.

Позабытое в научных спорах с самим собой, увитое, как мумия, текстами обязательных правил личной безопасности, мужское начало Георгия вдруг распрямилось, приосанилось и приступило к созерцанию милой вакханалии пивного пространства.

– Ищи свободный столик, я щас, – Георгий развязно махнул рукой провожатому и поспешил в конец зала, где через головы приметил туалетную комнату, потребность в которой он теперь чувствовал острее с каждой минутой.