Текст книги "Клык на холодец"

Из десятка бойцов, набившихся в штабную палатку, каждый хоть раз да работал с Хвостом. Кто-то от случая к случаю, другие числились в списках отряда на постоянной основе. На памяти Лиски, командир впервые собрал в одном месте всех. И все пришли с оружием –в углу наскоро сколоченная пирамида с дробовиками и карабинами.

Она познакомилась с Хвостом полгода назад и стала его любовницей. Связь не затянулась – партнёры расстались, проведя вместе около месяца, но за это время Хвост успел привлечь девушку к своей работе. И с тех пор регулярно поручал её сопровождать беглецов-«зеленушек», которых переправляли в Лес замкадные активисты-правозащитники.

В том числе – и волонтёры «Гринлайта». Обычно контактов с ними избегали, справедливо полагая, что где организация – там неизбежно и провокаторы, и агенты спецслужб. Но на этот раз задуманное было не по силам группе: требовался другой уровень организации, другие средства, а действовать предстояло не только в Лесу, но и за МКАД.

– Василиса!

– Здесь.

Хвост отлично знал, что Лиска терпеть не может своего полного имени, но на людях обращался к ней только так – «Василиса». Поначалу девушка злилась, потом привыкла.

– шмотки для «зеленушек» готовы? А то придётся голыми…

– Тридцать комплектов, как условились. Безразмерные. Сандалии тоже есть, плетёные – заказали у фермеров в Боброхатках. – Сама проверила?

– Сама.

– И напоследок! – Хвост повысил голос. – Каждый из вас получит по два «слизня».

Шум в палатке сразу стих. Люди смотрели на командира с недоумением и даже страхом.

– Слизни, значит? – кто-то в задних рядах длинно выругался. – Это что же, нам за МКАД больше шагу не ступить?

«Слизни», продукция Обителей, напоминали популярные некогда игрушки «лизун» в виде комка силиконового геля. Будучи пришлёпнутыми к ране, они почти мгновенно останавливали кровь, выполняя, заодно, функции обезболивающего и антисептика. Ярко– зелёные «живые компрессы» стоили очень дорого, и имели один, зато очень серьёзный недостаток – после первого же применения у пациента с вероятностью девяносто процентов развивался Зов Леса в самой тяжёлой форме.

– Ну-ну, больше оптимизма! – отозвался Хвост. Он нацепил перевязь через плечо. В её кармашках помещались толстостенные стеклянные баночки с притёртыми крышками – «слизни» не терпели контакта с металлом.

– Надеюсь, обойдётся без раненых в наших рядах. А вот подопечным может и достаться, что при прорыве, что в Лесу, по дороге. Но «зеленушкам» путь за МКАД так и так заказан, так что применяйте «слизни» без колебаний. Главное – довести живыми. Неиспользованные сдавать мне. Кто вздумает зажать – пусть пеняет на себя, уши отрежу!

ХIII

– …Зелёный Прилив застиг старика в Гнесинке, прямо на занятиях – он вёл класс по скрипке. Студенты усадили его в машину и повезли из города. Профессор вырывался, требовал, чтобы заехали к нему домой, за «Страдивари»…

Напраники устроились на большом трухлявом бревне, за околицей. Егерь не пожелал обсуждать дела в трактире – «видал, как трактирщик перед Треном лебезил? Клык на холодец, стучит ему! Тут все стучат друидам, прихвостни чёртовы…» – и отправился на свежий воздух в поисках местечко поукромнее.

Бич сорвал с кустика ветку и стал меланхолически обдирать.

– Говоришь, он жил в районе Маяковки?

– Да, в паре кварталов от площади. Большой восьмиэтажный дом, квартира окнами на Тверскую.

– Тверская – это хорошо. Меньше, чем за сутки доберусь.

Егерь провёл в пыли несколько линий, подумал, добавил ещё одну.

– Вот, студент, гляди: отсюда до Белорусской, дальше в обход. Тверская-Ямская сплошь заросла, не пробиться. Это самый сложный участок, а дальше, за Маяковкой, начинается Ковёр. Под ним весь центр между Садовым и Москвой-рекой.

Егор сверился с блокнотом.

– Профессорский дом на углу переулка, выходящего на Тверскую. Балкон над крайним слева эркером, пятый этаж.

– Это хорошо, что дом высокий. – кивнул Бич. – А то в старой застройке Ковёр нередко покрывает дома целиком, вместе с крышей. И хрен туда пробьёшься без бензопилы. А где её взять?

– У Лёхи-Кочегара. Он хвастал, что у него на тендере старая «Дружба», дрова пилить. Переделал на биодизель – ничего, тянет.

Бич покачал головой.

– Переть на себе от Белорусской? Это тебе не «Хускварна» двенадцать кэгэ, не считая горючки, и к тому же, здоровенная и неуклюжая! Да и Лёха жук известный, нипочём такую полезную вещь не отдаст, это не револьвер!

Тут Бич был прав. Владелец паровозика не отличался щедростью, хотя и был способен порой на широкие жесты. При недавней встрече он, узнав, что напарник старого знакомца остался без оружия, презентовал тому «Таурус-Магнум» сорок четвёртого калибра. Егор и сейчас таскал его при себе – привык к надёжной, в стиле Дикого Запада, тяжести набедренной кобуры.

– Кстати, о револьверах – ты свой штуцер дома оставил?

– А чего его зря таскать? – удивился Бич. – Я ведь не охотиться собирался, думал – смотаюсь туда-сюда, и всё. А тут ты со своей скрипкой!

Отправляясь в Петровскую Обитель, он вооружился лупарой, укороченной «тулкой», принадлежавшей когда-то его отцу. Африканский, штучной работы штуцер-трёхстволка, полученный в уплату за изъятый из Третьяковки «Чёрный квадрат» Малевича, дожидался владельца в подвальном «схроне».

– Когда думаешь выйти?

Егерь носком башмака затёр нарисованное.

– Тянуть незачем, завтра с утра и двину. Надо только к местному кузнецу зайти, заказать кой-какую снарягу для Ковра. Заодно, пусть сделает новую рукоять для пальмы. Не люблю ходить по Лесу без неё. А Умара я с тобой отошлю, мне так спокойнее будет. Куда ты один, увечный-то?

Егор осторожно ощупал рёбра. После ухода Трена егерь погнал трактирщика за чистым холстом и горячей водой, и наложил на пострадавший бок пахучий травяной компресс.

– Ты-то куда теперь? – спросил Бич. – Можно договориться с челноками – переправят вас с Умаром к Шмулю, будешь там как сыр в масле. А я сгоняю Яську за Евой, она тебя мигом в порядок приведёт.

Шмуль, бывший писатель-фантаст, застрявший в городе после Зелёного Прилива, держал поблизости от Щукинской Чересполосицы заведение, именуемое в просторечии «шинок». Его клиентами были егеря и самые отчаянные барахольщики, вроде известных всему Лесу «партизан» – кроме них, мало кто рисковал соваться в этот район.

– Ева? – удивился Егор. Прежде напарник этого имени не упоминал. – Это ещё кто?

Бич переломил ветку пополам.

– Ева-то? Это, Студент, личность. Когда-то она работала у вас в МГУ – между прочим, вместе с вашим Шапиро. А потом у них что-то там не склеилось, и она подалась в Лес.

– У них? Так они…

– Было, вроде…. Дело давнее, сразу и не упомнишь. Так я о чём: у Евы раньше была довольно тяжёлая форма Эл-А, но она сумела как-то приспособиться. То ли друиды ей помогли, то ли кто ещё… Пришла, значит, в себя, оклемалась и подалась в егеря. Нас тогда ещё мало было, а баб так и вовсе ни одной – вот её и прозвали Евой. Так-то её зовут Евгения, Женя.

– Ты вот сказал – «дело давнее». А когда это было?

Егерь повертел ветку в руках, с треском переломил и отбросил.

– Да уж лет десять прошло. Кстати, они с Шапиро до сих пор общаются. Видел у него «определитель фауны Леса»? Так это она его составляла. Ева вообще тётка толковая. Егеря ей верят: тварь какая порвёт, или ещё что – сразу к Еве. Снадобьями нас снабжает для аптечек, мазями. По своим, особым рецептам.

До трактира оставалось шагов двести. Султанка, радостно тявкая, выскочила из ближайшей калитки и заскакала вокруг напарников на трёх лапах, виляя хвостом.

– Снадобья, говоришь? – Егор на ходу потрепал собаку по лохматому загривку. – Это вроде тех, которыми ты в шинке лечился? – Угу, они самые и есть. Ева в лесной фармакологии разбирается не хуже друидов. А кое в чём – так и лучше.

– Другим врачам егеря не доверяют?

Бич отозвался не сразу.

– Ну, не то чтобы… просто они многого не понимают. Чтобы лечить егеря надо самому быть егерем. Ева – она Лес исходила вдоль и поперёк, в такие места забиралась…

– Вроде Щукинской Чересполосицы?

– Туда тоже. И что находила – приспосабливала к медицинским целям. Так что для людей, для тебя, или, скажем, Шмуля, не вся её наука годится. Она для нас, егерей.

«Для нас»?

Егор от неожиданности споткнулся. Ребра отозвались резкой болью.

– Погоди… как это – «для людей не годится»? А вы, егеря кто – не люди?

– Почему не люди? – Бич пожал плечами. – Да ты шагай, Студент, чего встал-то… Люди, конечно, кто ж ещё? Аватарки, сильваны – тоже люди, что бы они себе там не воображали. Но – другие. И мы, егеря, другие. Лес нас под себя перекраивает, кого сильнее, кого слабее, но обязательно. Иной и сам не заметит изменения. А когда заметит – всё, назад пути нет, живи, как знаешь…

– Это ты о Зове Леса? Который от всяких порошочков происходит?

– Не… – помотал головой егерь. – То есть и он тоже, хотя и не у всех. Тут, Студент, другое, тут изменения коренные, глубинные. Я-то сам плохо знаю, тебе бы с Евой поговорить. Да только не станет она с тобой разговаривать, клык на холодец! Вылечить – вылечит, но откровений от неё не дождёшься. Не тот характер.

Трактир встретил их скукой, тишиной и малолюдьем. Давешний наплыв клиентов давно схлынул. Умар ещё не вернулся. Трое челноков приканчивали в углу обед, да пара местных беседовали за неизменными кружками сидра – вот и вся публика. Владелец заведения поспешивший, было, навстречу гостям, наткнулся на неприязненный взгляд Бича, выдавил что-то вроде «пойду, распоряжусь насчёт горячего…» и слинял на кухню. Давешняя девчонка приволокла, стуча деревянными башмаками, две объёмистые глиняные корчаги и водрузила перед егерем.

– То-то же… – пробурчал тот и жадно схватил ближайшую. – Ух, холоднющий!

Он хлебал долго, жадно, проливая пузырящуюся жидкость на рубаху. Егора больше не тянуло на хмельное, но он всё же, он плеснул себе янтарного, пахнущего яблоками и корицей напитка. Не сидеть же, как сыч, с пустой кружкой? Некомпанейски получится, нехорошо.

– Так ты, Студент, что решил? – егерь отодвинул ополовиненную ёмкость. – Договариваться с челноками? Они вас до Нижних Мнёвников проводят, а дальше по реке, к Шмулю. Речники за час– полтора доставят, если по дневному времени.

– Договаривайся. – согласился Егор. – Только по реке – не к Шмулю. Мне бы в другую сторону, до Воробьёвых. Довезут, как думаешь?

– Отчего ж не довезти? Натурально, довезут, ежели заплатишь. Жёлуди-то есть?

Егор кивнул. Жёлуди служили в Лесу универсальной валютой и, кроме того, входили, как ингредиенты, во многие особо ценные снадобья.

Бич покосился на приоткрытую кухонную дверь, откуда доносился голос трактирщика, распекающего кухарку.

– – Я что хотел сказать… Ты на Воробьёвы не суйся, не надо это тебе. Высаживайся на лужниковском берегу – там ещё часовенка, с реки видно. Я черкну письмо отцу Андронику, монахи переправят тебя в ГЗ обход золотолесцев.

– Не доверяешь им? Думаешь, могут учинить какую-нибудь пакость?

– Ну, пакость – не пакость… – протянул егерь. – Открыто что– нибудь делать они, ясен пень, не рискнут. Идти против вердикта Обители – занятие шибко вредное для здоровья. Но не доверяю, это ты верно подметил. Гнилая на Метромосту публика, гнилая и злопамятная, клык на холодец! Так что лучше побережись.

Он дохлебал вторую корчагу, вытер, по-деревенски, горстью губы и с сожалением заглянул в порожнюю тару.

– Добрый у них в Петровском сидр… Кстати, с Вислогузом-то ты как порешал?

Завхоз кафедры Ксеноботаники был личностью малоприятной – прижимистый, как все хохлы, жлобоватый и себе на уме. У Егора с первых дней не сложились с ним отношения, однако позже, во время Щукинского рейда, выяснилось, что Вислогуз тайно сливал информацию агенту Золотых Лесов, и это чуть не закончилось провалом всей затеи. Можно было с чистой совестью брать разоблачённого доносчика за причинное место, но у Егора было на этот счёт своё мнение.

– Решил пока не трогать.

– Пожалел? Вислогуза-то? Он же нас с потрохами…

– При чём тут жалость? Мне Шапиро как-то сказал, что он, при всей пакостности его натуры, в своём деле незаменимый.

– И что? Паскуда же. Сука.

– А то, что прав Яков Израилич. Полезный он человечишко, хотя и гнилой насквозь. Но нам не опасен, поскольку прижать его можем в любой момент. А раз так – пусть живет. Пока.

– Ну смотри, Студент…. В голосе егеря сквозило неприкрытое сомнение. – Как бы тебе не заиграться в эти игры…

– Не заиграюсь.

XIV

– Спустись до пятидесяти!

Оператор не отрывался от экранов – их в заднем отсеке было штук пять. Это не считая пульта, клавиатуры и россыпи индикаторных панелей. РИИЛ не жалел средств на самое современное оборудование.

– Рискованно. – ответил, не оборачиваясь, пилот. – Могут услышать.

– Наплевать. Да и не услышат ничего, идём на мягких лапках.

Действительно, коптер летел почти бесшумно. Работающие в маршевом режиме электромоторы почти не издавали звука, четыре поворотных пропеллера в кольцевых ограждениях перемалывали воздух с лёгким шелестом. Корпус, покрытый чёрной матовой плёнкой поглощал почти весь падающий на него свет, и у людей на земле был единственный шанс заметить аппарат – в краткое мгновение, когда он закрывал луну над их головами.

Пилот тронул джойстик и коптер провалился вниз. Сидящий рядом офицер с нашивками РИИЛ поднял ночной бинокль.

– Возле КПП объекта активность. Четверо… нет, пятеро, с плакатами.

_ Скачут?

– Сидят, курят.

– Охрана?

– Трое у ворот. Тоже курят.

– Четверо. – донеслось сзади. – Ещё один на вышке слева.

– А справа?

– Пусто. На вышках по боковым стенам тоже никого, только на тех, что по задней – двое. Один курит, другой развлекается с какой– то игрушкой.

– Раздолбаи хреновы…

– Прими левее. – скомандовал оператор. – Во-он та рощица, за гаражами.

Аппарат послушно описал дугу и прошёл над островком хилых осин – не чета непроницаемой древесной стене за МКАД.

– Ага, есть. – в голосе сквозило удовлетворение. – В роще. Сотни полторы, не меньше. С палками, огнетушителями, шинами. До КПП бегом – минут пять.

– А коктейли Молотова? – пилот ухмыльнулся. – Без них несчитово.

– Отсюда не видать. Может, в карманах?…

Офицер опустил бинокль и щёлкнул тангентой.

– «Птичка-бис» – «Гнезду». Массовка на месте. Охрана – готовность ниже штатной.

– «Гнездо» – «Птичке-бис». – зашуршало в гарнитуре. – Осмотрите кромку Леса.

– Понял, «Гнездо», выполняем.

Коптер, подчиняясь движению джойстика, развернулся, оставляя освещённый контур спецсанатория справа. Поравнявшись с крайней вышкой, аппаратик подпрыгнул выше чернильно-чёрной стены великанских елей, вплотную подступающих к кольцевой.

– Зайдёшь вдоль МКАД?

Пилот покосился на соседа – офицер заметно напрягся, пальцы нервно тискали бинокль.

– Опасно. Дунет посильнее – и привет, мы уже там.

Рисковать и правда, не стоило. Месяц назад один из РИИЛовских пилотов не успел среагировать на порыв ветра, и лёгкий аппаратик забросило в Лес. Электронная начинка сдохла моментально, и коптер камнем рухнул вниз. Он и сейчас висит в кронах, на высоте семидесяти с лишним метров – мёртвая, изломанная стрекоза с прозрачным брюшком, напрочь разъеденная пластиковой плесенью. Из трёх членов экипажа лишь один сумел спуститься на землю, но это не очень-то ему помогло – аварийная группа подобрала посиневший, раздутый труп шагах в двадцати от спасительного отбойника. Эл-А безжалостна к обитателям Замкадья.

– Второго захода не нужно. – подал голос оператор. – Зависни над центром объекта, я просканирую опушку. Только не поднимайся выше сотни.

– Йес, сэр!

Внизу медленно проплыла бетонная стена, украшенная спиралью Бруно.

– Чуть выше…

Коптер пушинкой вспорхнул метров на тридцать.

– Так хорошо.

Офицер снова поднял бинокль. Так и есть – охранник на ближайшей вышке самозабвенно терзает светящийся квадратик гаджета.

«Дебил, твою мать! Сортиры чистить, устав зубрить!..»

– Вот они!

Экран, встроенный в приборную панель, ожил – оператор подал картинку со своих камер. В неясных серо-зелёных разводах едва угадывалась линия отбойников на МКАД, стволы деревьев. Между ними плотной стеной стоял кустарник; в нём светились ярко– зелёные пятна, в которых проглядывали контуры человеческих тел.

– Около десятка, все вооружены.

Картинка мигнула и сменилась – оператор вывел на экран сигнал с радара. В листве яркими чёрточками светились куски металла, которыми были обильно увешаны чужаки.

Щелчок тангенты.

– «Гнездо», я «Птичка-бис». Десять, повторяю, один-ноль гостей. Занимают позиции для атаки.

На экране снова замелькали зелёные пятна – трое «гостей» пересекли полосы МКАД и скрылись в слепой зоне у стены.

– «Гнездо», я «Птичка-бис». Они начали! «Гнездо», они…

Экран полыхнул – одновременно с грохотом и вспышкой за бортом. Аппарат тряхнуло.

– Взорвали стену!

На фоне черноты Леса мелькнули дымные жгуты, последовала серия хлопков, и вышки затянуло густым, белым в свете прожекторов, дымом.

– Бьют по вышкам!

– «Птичка-бис», это «Гнездо». Что у въезда на объект?

Под полом кабины мяукнули сервомоторы – оператор развернул подвесной контейнер. На экране, из-за ворот и караульной будки уже выхлёстывало к небу оранжево-дымное пламя, трещали выстрелы, бандерложьи вопли идущих на штурм «активистов», смешивались с проснувшейся наконец-то сиреной. Снова визг сервомоторов, неслышный в творящейся снаружи какофонии – объективы снова нацелилась на взорванный участок стены. На бледно-зелёном экране хорошо различались фигуры, выпрыгивающие одна за другой из пролома. На уши давил, давил заунывный вой, смешиваясь с улюлюканьем толпы, громящей КПП.

– «Гнездо», они уже внутри!

***

Двое бойцов вслед за очкариком-подрывником, пригибаясь, рванули через МКАД. Тени за их спинами метались по дорожному полотну. Лиска замерла, до боли стиснув кулачки – ждала пулемётной очереди, плевка жидкого огня с караульных вышек.

Обошлось. Все трое благополучно пересекли открытое пространство, нелепо раскачиваясь и высоко задирая колени, сиганули через отбойник и растворились в тени, куда не доставал свет фонарей на гребне стены.

– Приготовиться! – прошелестело по цепочке.

Девушка нашарила в нагрудном кармане футляр, отвинтила крышку – та плохо поддавалась, пришлось пустить в ход зубы. Извлекла спички, особые, «сапёрные», намного длиннее и толще обычных, и до половины обмазанные воспламеняющимся составом. Взрывпакеты были подготовлены заранее – два свёртка из жёсткой коричневой бумаги, перетянутые бечёвкой.

Дело пары секунд: проткнуть упаковку кончиком ножа и загнать спички так, чтобы обмазка до половины погрузилась в начинку. Теперь достаточно сорвать полоску с тёркой, и кустарный запал воспламенится.

Под стеной трижды мигнул красный глазок фонаря. Лиска инстинктивно сжалась, уткнулась лицом в мох и замерла.

– Группа!..

Рвануло так, что земля дрогнула. Она почувствовала толчок даже сквозь толстый, слежавшийся слой опавших листьев.

– …вперёд! Действуем по плану!

Дрон встал на колено и вскинул на плечо трубу самодельного гранатомёта. Шваркнуло, плеснуло огнём и заряд дымообразущей смеси улетел к левой вышке. На месте правой уже клубилось тяжёлое, медленно расползающееся в лучах прожектора облако.

Лежавший слева от Лиски боец вскочил, вскинул антикварный, вытертый до белизны АК и дал две короткие, на три патрона, очереди. Сразу стало темнее – прожектор погас, над стеной горели только два уцелевших фонаря.

– Пошли-пошли-пошли!

Вслед за стрелком она побежала к дороге. Сразу стало ясно, почему подрывники двигались так неуклюже – асфальт МКАД был укрыт рыхлым одеялом из мха, толщиной не меньше полуметра.

Ноги вязли в нём, как в песке, и приходилось идти по журавлиному, высоко поднимая согнутые колени.

Добежав, Лиска один за другим перебросила зашипевшие взрывпакеты через стену и кинулась к пролому. Пыль от взрыва ещё не осела – пришлось зажимать рот и нос и прыгать через острые, щетинящиеся арматурой обломки бетона вслепую.

Во дворе бурлил хаос первого дня Творения, густо сдобренный вполне современными матюгами. Бегали туда-сюда люди, многие босиком, в полосатых больничных пижамах; бойцы штурмовой группы палили кто в воздух, кто в промежутки между корпусами. Один дом уже разгорался – из окон валил дым, кое-где проклюнулись языки пламени. Метались лучи прожекторов, их расстреливали, словно в тире. Замешкавшуюся Лиску толкнули в спину так, что она едва устояла на ногах.

– Чего встала? Не видишь, разбегаются!

Это Дрон. Использованный гранатомёт он бросил и теперь размахивал пистолетом с очень длинным, как в кино, стволом. Девушка посмотрела, куда показывал ствол – за сетчатым забором, рассекающим двор пополам, жалобно завывали полураздетые люди. Разбегаться они, вопреки заявлению Дрона, не собирались вцепились в сетку и раскачивали секцию забора. В электрическом свете лица и руки были бледно-зелёными, глаза, перепуганные, молящие, налитые паническим безумием, отливали изумрудом.

Узники спецсанатория, больные Зелёной Проказой. В просторечии – «зеленушки».

Возившийся у сетки боец отскочил и заорал, размахивая руками: «Пшли прочь, убогие!» По глазам ударило яркой вспышкой, зашипело, посыпались острые, белые искры. Обожжённые зеленушки кинулись, оглушительно визжа, врассыпную. Дрон обернулся к Лиске – глаза у него сверкали весело, бешено – крикнул «держись за мной!» и рыбкой нырнул в дыру, края которой светились тусклыми оранжевыми огоньками. Девушка задержала дыхание, чтобы не наглотаться едкой термитной гари, и ринулась следом.

***

Гр-р-ах!

Виктор кубарем слетел с койки. Здание ходило ходуном, стёкло в раме не выдержало и лопнуло, и вслед за дождём мелких осколков в окно ворвались плотные клубы цементной пыли. Он поморщился, узнав до боли знакомый запах сгоревшего тротила, и закашлялся – пыль лезла в рот, глаза, першила в носу и горле.

В комнате было хоть глаз выколи: лампочка в решётчатом колпаке не пережила катаклизма. Под подошвами захрустело битое стекло. Хорошо, что он, поддавшись приступу депрессии, прилёг на койку, не раздевшись и в башмаках – иначе ступням сейчас пришлось бы худо.

«…а как, скажите на милость, без депрессии, когда всё время ждёшь, что «норвежскую крысу» вот-вот извлекут из уютной клетки и начнут втыкать в мягкую шкурку иголки?…

…вот и дождался. Вопрос, только – чего…?

Гр-р-ах!

Тряхануло сильнее. Нога зацепилась за перевёрнутую табуретку, и Виктор чудом извернулся в падении, едва не приложившись виском об угол тумбочки.

«…кажется, пока лучше не вставать…»

Гр-р-ах! Гр-р-ах!

И беспорядочная россыпь хлопков.

«…стреляют?..»

Палили, судя по звуку, из чего-то не слишком серьёзного, вроде дробовиков и травматов.

– Твою ж дивизию! Что за?..

Виктор взвыл – кто-то наступил ему на руку, отпрянул и полетел с ног, вызвав очередной взрыв грохота и треска.

«…кто-то? Ботаник, кому ж ещё! Копошится в обломках стола, сипло матерится сквозь зубы, отхаркивается…»

В барабанные перепонки саморезом ввинтился заунывный механический вой. Виктор живо представил ребристый барабан с рукояткой, которую с натугой вращает похмельный сержант с засаленной повязкой дежурного по части на рукаве. В звуке сирены утонули матюги Ботаника, крики и выстрелы за окном и даже звон в оттоптанных взрывами ушах.

«…тревога? Нападение на спецсанаторий? Да кому он, на хрен, сдался?

Значит, сдался…»

Дверь? Заперто.

«…кричать, звать охрану, санитаров? Спасибо, мы лучше сами…»

Виктор ударил – сначала ногой, потом, с разбегу, плечом. Дверь стояла, как стены Трои перед ахейцами Агамемнона.

«Не вариант…»

Строители укрепили оконную решётку на совесть, но тут уже просматривались варианты. Он нашарил умывальник и, подпрыгнув, повис на трубе, проходящей под самым потолком.

– Чего встал, Ботаник? Помогай!

Вдвоём они раскачались и синхронно, всем весом, обрушились вниз. Раз, другой, третий…

На пятый металл не выдержал, и труба обломилась, обдав их фонтаном ледяной воды.

Остальное было делом техники. Выломав из стены второй конец трубы, Виктор воткнул его в решётку и налег на импровизированный рычаг. Прутья, куски арматуры, вцементированные в стену, согнулись и гнилыми зубами поползли из гнёзд.

Сокамерник ухватился за расшатанные железки и рванул на себя. Прутья с хрустом выворотились, осыпав его цементной крошкой.

«…точно, как зубы рвёт! А парень-то ничего, силён…»

Он осторожно выглянул наружу.

Комната, в которой поселили «норвежских крыс», выходила окнами на унылую бетонную стену склада. Виктор огляделся – никого. Неподалёку кипела жизнь: кто-то стрелял, вопил, отдавал команды, ронял что-то, крупное, рассыпающееся с жестяным дребезгом. С противоположной стороны, от КПП нёсся, нарастая многоголосый вой и пальба. В поле зрения никого не наблюдалось.

»…второй этаж, метра три с половиной – четыре. Ну, это ерунда…»

Бетон бьёт по подошвам, перекат, встать, нырнуть в тень, распластаться по стене…

– Эй, Ботаник! Трубу кидай!

Чёртова железяка оглушительно лязгнула по бетону. Виктор замер, сделав знак высунувшемуся из окна парню.

Ничего. Похоже, сейчас всем не до них.

– Прыгай, приму!

Помогать не пришлось – бывший студент грамотно приземлился на полусогнутые и ушёл в сторону перекатом. Прут он не бросил – держал, умело, сноровисто, демонстрируя готовность в любой момент пустить импровизированное оружие в ход.

«…темнит парень, ой, темнит!. Клык на холодец, как говаривал Серёга, тренировали его правильные люди и отнюдь не в спортивной секции…»

– За мной, вплотную! Держимся стен, на свет не соваться!

И, перехватив поудобнее трубу, двинулся вперёд.

На широком дворе перед жилыми корпусами имели место, как говаривал старинный приятель Виктора, капитан Сомлеев, «мрак, ад и содомия». Забор из сетки рабица зиял дырами, возле них кипел людской водоворот. «Зеленушки» и в спокойном-то состоянии с трудом понимают, что происходит вокруг – а тут, возбуждённые криками, взрывами и пальбой, они растеряли последние капли рассудка. Одни метались из стороны в сторону, вопя и заламывая руки, другие замирали в неестественных позах, поскуливая, пуская слюни. Третьи ползали на четвереньках, путаясь под ногами собратьев по несчастью.

Какая-то девчонка, на вид лет двадцати-двадцати трёх, старалась хоть немного упорядочить эту сумятицу. Ей помогал здоровенный парень в чёрной футболке, вооружённый «Стечкиным» с навёрнутым глушителем. Вдвоём они отделяли от толпы кучки по несколько «зеленушек» и силой протискивали в дыру забора. Пациенты не сопротивлялись, но и не помогали спасителям – вели себя, словно бестолковые домашние животные, которых хозяин пытается водворить в загон.

С другой стороны «зеленушек» принимали ребята, в брезентовых штормовках, в камуфляже, в кожаных, на индейский манер, рубахах с бахромой. Виктор, стараясь не высовываться из-за угла, присмотрелся – чужаки не походили на санитаров и охранников.

«…обитатели Леса? Похоже… но что им понадобилось за МКАД? Отбивают «зеленушек»? Сергей что-то такое рассказывал, когда приехал за дочкой. Она тогда была как эти бедняги – никого не узнавала, тянула всё подряд в рот и мычала один и тот же незамысловатый мотив…»

– Стоять, падлы!

Выскочивших из-за угла дома ЧОПовцев не заметили ни лесовики, ни девушка, ни сам Виктор. Зато парень со «Стечкиным» среагировал вполне грамотно: крутанулся и умело, с обеих рук срезал первого охранника. Второй не сплоховал – ушёл с линии огня и вскинул дробовик. Выстрел, другой, голова здоровяка лопнула, как перезрелый арбуз, забрызгав оцепеневшую от ужаса девчонку кровью и мозговой жижей. ЧОПовец оскалился в усмешке и передёрнул цевьё. Прочих лесовиков он не опасался – толпа «зеленушек» перекрывала им сектор обстрела, и можно было покуражиться, прежде, чем нажать спуск.

До спины стрелка, широкой, чёрной, со светящимся логотипом в виде головы какого-то зверя, было шагов пятнадцать. Виктор метнул трубу как копьё, целя между лопаток. Удар сбил того с ног и швырнул под ноги девушки – она, оглушительно завизжав, отпрянула в толпу «зеленушек». ЧОПовец распластался на асфальте, но ненадолго – поднялся на четвереньки, ошалело помотал головой и по-крабьи, на месте, развернулся к источнику угрозы. Виктор запоздало сообразил, что на противнике бронежилет, а значит, пострадал он не слишком – сейчас нашарит оброненный дробовик и…

Он не успел. Ботаник оттолкнул Виктора, тремя прыжками преодолел разделяющее их расстояние и, словно рапиру в фехтовальном выпаде, вонзил железный прут в глазницу охранника.