Текст книги "Загадка тетрадигитуса"

Борис Батыршин
Загадка тетрадигитуса

© Борис Батыршин, 2022

Пролог

Российская Империя,

Кронштадт.

Издали воздушный корабль походил на толстую, слегка изогнутую колбасу с широкими плавниками-килями в кормовой оконечности. В таком виде он напоминал то ли рекламные дирижабли, то ли аэростаты воздушного заграждения, сторожившие в небо столицы в далёком сорок первом.

Семёнов опустил бинокль. Вот уж действительно – «в далёком…» Когда сегодня утром он заглянул в стоящий на столе календарь – на нём значился сентябрь 1888-го года. Девятнадцатый век, и до событий, потрясших Россию, а заодно и весь мир, ещё очень далеко.

Впрочем, это ещё как посмотреть. Здесь могут случиться – и непременно случатся, не стоит испытывать иллюзий! – другие, свои потрясения.

Знать бы ещё, какие…

– На стендовых испытаниях мотор работал исправно два часа без перерыва. – говорил стоящий рядом молодой человек в тужурке инженерного ведомства, обращаясь к лейтенанту Никонову – теперь уже капитану второго ранга, поправил себя Олег Иванович. Растёт старый знакомый, растёт – того гляди, ещё одну звёздочку словит на погоны.

– …затем обнаружилось сильное разогревание масла, – продолжал инженер, – вследствие чего произошла порча картера. Вчерашний пробный полёт длился часа полтора, мотор работал, как часы. Вот и сегодня они в воздухе почти час, и рапортов о неполадках пока не поступало.

Семёнов покосился на говорившего. Один из «новоприбывших» попаданцев – звали его Александр, Шурик, и лет ему было около двадцати восьми. Айтишник по специальности и авиаинженер по зову души, он решительно отверг предложение барона Корфа заняться компьютерными премудростями в офисе Д.О.П. и напросился к дяде Юле в помощники. Быстро вошёл в курс, внедрил к немалому удивлению Костовича, проектирование и разработку отдельных узлов воздухоплавательных аппаратов на компьютере и очень скоро стал незаменимым.

Познакомиться с ним Олег Иванович толком не успелА вот о бурной деятельности, развёрнутой другим «новоприбывшим», Юлием Александровичем Лерхом, семидесятилетним инженером-механиком, заведовавшим до выхода на пенсию пенсии учебной лабораторией в одном из московских ВУЗов, он был немало наслышан. Мало того, что старик сумел пропихнуть через открывшийся на считанные секунды половинку старых «Жигулей», гружёную массой полезных технических приспособлений, от физических приборов до солидного запаса недорогой электроники – он ещё и оказался настоящим мастером на все руки. Эдаким Левшой и Кулибиным в одном лице с поправкой на век научно-технического прогресса. Включившись с энтузиазмом в работу Костовича, Юлий Александрович поначалу долго мучился с попытками довести до ума грандиозный проект аэроскафа «Россия», напичканный передовыми для своего времени техническими решениями но увы, труднореализуемый на практике – пока не сумел убедить сербского самородка «урезать осетра», взяв за основу работы проверенную временем британскую конструкцию лёгкого патрульного дирижабля мягкого типа. Результат их совместных усилий сейчас плыл на высоте двенадцати тысяч футов над батареей «Князь Меншиков» со скоростью около тридцати узлов, успешно справляясь со встречным трёхбалльным ветром. Спроектированный и построенный в рекордные сроки, аппарат получил название «Новороссия»; ещё два его близнеца, «Гатчина» и «Таврида», были заложены в ангаре при охтинской казённой верфи, и должны войти в строй до конца года. Бензиновые двигатели для них в количестве пяти штук (совместная разработка Костовича и дяди Юли, в основу которой положен движок, снятый с мотоцикла «Днепр», трофея прошлогодних уличных боёв в Москве) собирали сейчас на Обуховском заводе. Пока из деталей, заказанных в Германии, но дядя Юля клялся и божился, что в течение полугода, года, от силы, их изготовление наладят и в России – пусть и крошечными, установочными сериями по две-три штуки в месяц.

Воздушный корабль снизился, описал широкую дугу над мачтами кораблей, стоящих на бочках в Военной гавани, и поплыл по направлению к узкому молу, где на стылом сентябрьском ветру выстроились зрители. Теперь и без бинокля хорошо различалась висящая под корпусом гондола с кургузыми рулями высоты в кормовой части, позади которых неспешно перемалывал воздух большой пропеллер. В передней части гондолы чернели крошечные головы аэронавтов. Сейчас «Новороссия» особенно походила на британский «блимп» из числа тех, что в годы Великой Войны охотились за германскими субмаринами на подступах к островам Метрополии.

Здесь, подумал он отстранённо, до этой войны остаётся ещё больше четверти века. Да и состоится ли она вообще? Слишком много изменений уже произошло… и ещё произойдёт. Например, государю Александру Александровичу, прозванному в народе Миротворцем, полагается сейчас маяться от болезни почек, вызванной страшным сотрясением при железнодорожной катастрофе на станции Борки, когда взрыв бомбы отправил императорский поезд под откос, и император, подобно мифическому атланту, держал сминающуюся вагонную крышу, давая выбраться из смертоносного хаоса жене и детям. Но здесь этой катастрофы не случилось, государь вполне здоров, что напрочь опровергает измышления иных историков о том, что причиной смертельной болезни стала отнюдь не травма, а банальный алкоголизм.

Так что, хочешь – не хочешь, а неповоротливая телега мировой истории со скрипом сменила колею, и теперь катится… знать бы ещё – куда?

«…Кстати, о государе…»

К молу, немного опередив приближающийся дирижабль, подходила трёхмачтовая винтовая яхта «Царевна». Этот элегантный кораблик британской постройки начинал службу четырнадцать лет назад, в качестве «собственной его императорского высочества государя наследника паровой яхты». После вступления Александра Третьего на престол «Царевна» сменила статус, став личной яхтой императрицы Марии Фёдоровны, совершавшей увеселительные морские прогулки по Финскому заливу. Случались, впрочем, и исключения – например, год назад государь выбрал яхту своей супруги (в девичестве Дангмары Датской) для неофициального визита в Копенгаген, где состоялась его встреча с датским и сербским «коллегами»[1]1
  Это событие описано в четвёртой книге цикла, «Дорога за горизонт».


[Закрыть]. Но это дело прошлое, а сейчас на флагштоке «Царевны» плещется жёлтый, с чёрным имперским орлом и длинными синими косицами брейд-вымпел – знак того, что лицо, которому этот вымпел принадлежит, находится на борту, но «не желает получить салюта». Государыня Мария Фёдоровна изволит наблюдать за полётом воздушного корабля, управляет которым её родной сын. Сам же государь следит за этим событием с борта стоящего на рейде крейсера «Владимир Мономах». В подобной отстранённости есть смысл – полёт считается пробным, практическим, так что инженер Костович, как и барон Корф, курировавший «воздухоплавательный» проект от имени своего департамента, сочли пока преждевременным придавать ему чересчур официальный статус.

Дирижабль неторопливо, со снижением проплыл над Военной гаванью, развернулся, отработав реверсом, и направился к «Царевне». Семёнов поднял бинокль – со шканцев воздушному кораблю махали сложенными зонтиками женщины в светлых платьях, предназначенных для морских прогулок. Государыня Мария Фёдоровна в компании фрейлин изволит приветствовать лихие воздушные подвиги сына.

В ответ из гондолы вырвались, разбрасывая красные и зелёные искры, две сигнальные ракеты. На пирсе зааплодировали, в воздух полетели матросские бескозырки, фуражки и офицерские шляпы.

Тоже, между прочим, знак происходящих тектонических изменений, подумал Семёнов. И фокус даже не в дирижаблях с прорывными для текущего уровня развития техники двигателями внутреннего сгорания и бортовыми радиостанциями. Дело в том, кто сидит в гондоле, в цесаревиче Георгии. В прошлой версии истории, третий сын императора Александра был, как принято говорить здесь, «слаб грудью» – страдал от хронического туберкулёза, который в итоге и свёл его в могилу. Но сперва болезнь поставила жирный крест на его флотской карьере – во время кругосветного путешествия в 1890-м году, в Бомбее, он слёг с сильнейшим приступом и вынужден был вернуться в Россию.

Здесь же болезнь удалось победить на ранней стадии благодаря противотуберкулёзному препарату, массовый выпуск которого наладил ещё один попаданец, старинный друг Олега Ивановича, доктор медицины Колесников. В результате юный Великий князь сумел отличиться в заграничном походе на клипере «Разбойник» и канонерской лодке «Кореец», во время которого русским морякам пришлось померяться силами с новейшим крейсером Роял Нэви «Комюс». Кроме того, он всерьёз увлёкся такими техническими новинками, как радиодело и воздухоплавание, и теперь бредил созданием воздушного военного флота. Достижения Георгия были замечены и по достоинству оценены Государем, его отцом, в результате чего юноша был объявлен наследником-цесаревичем, потеснив при этом старшего брата Николая. Тот воспринял подобное изменение своего статуса чуть ли не с облегчением, несказанно удивив этим двор, Петербург, да и всю Россию – но только не Семёнова. Олег Иванович хорошо помнил «предыдущую версию» истории и ту роль, которую сыграл в ней Николай Второй. Не в последнюю очередь – из-за того, что всегда относился к своему положению самодержца, как к нежеланному бремени и обузе.

– У цесаревича сегодня праздник. – негромко заметил Никонов. – Всем известно, как он мечтал об этом полёте. И вот, пожалте бриться: летит, и ещё как летит!

Семёнов кивнул. О страсти Георгия ему было известно, считай, из первых рук: из рассказов сына, который вместе со своим закадычным другом Николкой Овчинниковым сблизился с цесаревичем ещё в Морском Корпусе. Во время недавнего похода эта связь стала только сильнее; молодые люди всерьёз строили планы стремительного развития российской науки и техники.

– А у вашего-то сына как дела, Олег Иванович? – Никонов словно прочёл мысли собеседника. – Наверное, снова в Морском Корпусе?..

– Как бы вам сказать… – Семёнов покачал головой. – Не совсем. Барон предложил ему и его друзьям принять участие в секретной программе своего Департамента – и те не нашли ничего лучшего, как согласиться. В Джеймсов Бондов им вздумалось, видите ли, поиграть, соплякам…

Часть первая
Пойди туда, не знаю куда,

I

1889, апрель Англия, Портсмут.

Группа «Алеф» на задании.

Стылый весенний ветер пронизывал до костей даже сквозь пледы, которые принёс прямо на палубу стюард. Варя закуталась в шерстяную ткань, так, что торчал только кончик носа – так и стояла, обхватив себя руками за плечи. Иван старался держаться независимо и мужественно: перекинул угол пледа через плечо и жалел только, что у пояса не висит палаш с витым, в форме корзинки, эфесом. Тогда он смотрелся бы как настоящий хайлендер – вроде шотландских гвардейцев в алых мундирах и высоченных медвежьих шапках, стоявших по обе стороны от парадного трапа королевской яхты. Сейчас яхта «Виктория и Альберт», шлёпала плицами колёс в паре кабельтовых[2]2
  Кабельтов британский (адмиральский) -1/10 адмиральской мили = 608 футов = 185,3184 метров


[Закрыть] от «Новой Каледонии», обходя строй эскадры.

Низкое дождевое небо нависало над Портсмутским рейдом, сливаясь у горизонта со свинцовыми водами. Старая добрая Англия – туман, дождь, клетчатый твид… и броненосцы. И золото, конечно: жёлтым металлом тускло блеснул брегет в руках одного из джентльменов, беседовавших у борта, под выгнутой на манер лебединой шеи, шлюпбалкой. Тот, что повыше в цилиндре и плаще-макинтоше; второй, коренастый, с простоватым круглым лицом, опирается на трость чёрного дерева. Вместо цилиндра – котелок, головной убор, недавно вошедший в моду в деловых кругах Лондона.

Такова она, Британия. Элегантность и неброский вкус во всём: и в круглом, слоновой кости, набалдашнике трости, инкрустированной скромным серебром, и изящных обводах винтовых корветов, маячивших за бронированными утюгами Ройял Нэви.

Броненосцы изрыгали залпы, приветствуя королеву. Пушечный рык заглушал величественные звуки «Правь Британия…» Над рейдом плыли клубы сизого порохового дыма. Орудиям вторили зрители – не хуже фанатов «Манчестер Юнайтед» на финале Лиги Чемпионов. Варя с Иваном отчаялись перекрикивать канонаду и восторженных подданных Её Величества.

На королевский смотр в Портсмут съехалась праздная публика из Хэмпшира, Лондона, со всей Южной Англии. Но если бы кто-то попытался отыскать на «Новой Каледонии» пассажиров из простонародья, то его ждало бы горькое разочарование. Рядовые клерки из Сити, владельцы пабов и мелкие торговцы колониальными товарами любовались мощью флота с бортов пароходиков, буксиров, рыболовных шхун и прочей плавучей мелочи, битком забившей гавань. Роскошная яхта, принявшая на борт родовитых гостей и семьи офицеров Королевского Флота, заняла место в стороне от плебейской водо плаваю щей мелочи, в стайке таких же элегантных красавиц. Приглашения на «Новую Каледонию» отпечатаны на плотной бежевой бумаге с золотым обрезом; под силуэтом яхты, в обрамлении геральдических символов – затейливая надпись:

«The Royal review at the personal invitation of Vice-Admiral of the Royal Navy, Sir Geoffrey Thomas Phipps Hornby».*[3]3
  (англ.) Королевский смотр, личные гости вице-адмирала сэра Джеффри Томаса Фиппса Хорнби.


[Закрыть]

«Личные гости вице-адмирала, вон оно как! Любопытно, как Корф сумел раздобыть столь солидные приглашения? Впрочем, персонал посольства Российской Империи (и, в первую очередь, наверняка имеющийся тут резидент военно-морской разведки) в Лондоне наверняка не зря ест свой хлеб, и уж с такой пустяковой задачей им справиться по силам…»

Он посмотрел карточку на просвет, любуясь водяными знаками. Королевские львы и единороги чередовались на них с цветками чертополоха и хитро переплетёнными буквами латинского алфавита.

Под факсимильным оттиском с подписью вице-адмирала, вписаны имена и титулы тех, кому, собственно, выданы приглашения. Троюродный племянник и внучатая племянница господаря Черногории Николы Первого Петровича, не больше и не меньше! При разработке легенды барон беззастенчиво воспользовался родственными связями Николки Овчинникова по линии матери – та приходилась дальней роднёй нынешнему сербскому королю, а уж через него и черногорскому господарю. Никол, таким образом, оказывался сколько-то там…юродным брат коронованной особы. Ещё на заре знакомства с Ваней он показывал ему фотографию матери: та покинула Сербию с семьёй, спасаясь от преследования турок. Сначала жила в Италии, а потом, когда Греция получила свободу, перебралась в Афины. И совсем, было, собралась на родину – но тут на рейде появился русский военный корабль, на котором служил старший лейтенант Овчинников.

Надо сказать, что Николка изрядно расстроился, когда выяснилось, что в этой операции группе «Зайн», в которую он входит, отведена роль скорее вспомогательная. А что поделать, если придётся пользоваться техникой совсем из других времён, и во владении ею Иван даст другу даже не сто, а всю тысячу очков вперёд?

Черногория, это же надо! Для британского обывателя, подобный титул – примерно то же, что вождь племени Мумбо-Юмбо – ну, может, самую малость пореспектабельнее. В Метрополии привыкли к туземной знати из отдалённых уголков мира. Да и где она, эта Черногория? Вот и помощник капитана, которому они предъявили карточки-приглашения, не слыхал о такой стране…

С полуюта «Новой Каледонии», были прекрасно видны и королевская яхта, и флагманский броненосец. Ещё до начала смотра Иван и Варя познакомились со словоохотливой дамой лет тридцати пяти. Её супруг служил на одном из кораблей; от неё они узнали, что строй броненосцев возглавляет «Александра», любимый корабль вице-адмирала Хорнби. Он ещё в 1877 году прошёл на «Александре» через пролив Дарданеллы, чтобы устрашить русских варваров, намеревавшихся подло и вероломно захватить турецкую столицу. А девять лет спустя, в 1886-м, орудия «Александры» громили форты Александрии – с её выстрелов, собственно, и началась англо-египетская война. Получив новое назначение, вице-адмирал, конечно, не забыл о своём флагмане.

«Сэр Хорнби снова будет наводить страх Божий на русского царя – трещала супруга моряка – Одиннадцать лет назад он напугал отца нынешнего императора России – справится и теперь!»

Дама размахивала платком, приветствуя королевскую яхту, и кричала – громко, визгливо, не уступая публике на пароходиках. Варвара недовольно косилась на чересчур энергичную миссис. Где ты, знаменитая британская сдержанность? Остальные пассажиры «Новой Каледонии» тоже не отставали от военно-морской дамы – с кормы неслись приветственные крики, в воздух летели шляпки, котелки, цилиндры. Некоторые пропадали за бортом, подхваченные порывом ветра, и тогда толпа разражалась насмешливыми криками.

А вот два джентльмена, с которых уже четверть часа не сводил глаз Иван, не торопились присоединяться к восторгам прочих пассажиров. Может, они и есть настоящие британские аристократы, а остальные так, случайные люди, раздобывшие приглашения на престижные «ВИП-трибуны?

Он, как бы невзначай, приблизился к молчаливым господам. Те не заметили соседства – для них подростки, кутающиеся от морского ветра в пледы, как бы и не существовали в природе. Впрочем, как и все прочие пассажиры, толпящиеся на полуюте яхты.

– Что ж, лорд Рэндольф, – произнёс джентльмен в цилиндре, защёлкнув крышку часов. Элегантная вещица отозвалась мелодичным звоном. – Эскадра готова к походу. Вопреки усилиям ваших сторонников, должен заметить: они сделали всё, чтобы Адмиралтейство отказалось от этой затеи.

– Вынужден не согласиться, сэр Артур. – отозвался тот, кого назвали лордом Рэндольфом. – В принципе, я разделяю ваши намерения, только вот методы полагаю негодными. Поправьте меня, если я ошибаюсь: это ведь уже третье соединение, предназначенное для военной экспедиции против Кронштадта за последние двенадцать лет? Первой была эскадра сэра Купера Ки, собранная во время Балканской войны, когда понадобилось срочно убедить русских не входить в Стамбул…

– …а вторая в восемьдесят пятом, после инцидента у Кушки, когда правительство Её Величества – в которое, кстати, входили и вы, лорд Рэндольф! – вздумало осадить русских, чтобы те не зарились на Афганистан.

– В первом кабинете маркиза Солсбери я был министром по делам Индии, и, конечно, афганские дела касались меня напрямую. Мы потребовали тогда, чтобы Россия уступила афганскому шаху земли кочевых туркмен и Пендже, но император Александр, узнав об угрозе войны, только и ответил: „Да хоть бы и так…“

Да, этот „государь-миротворец“ настоящий ненавистник Британской Империи. – покачал головой высокий. – И в тот раз эскадра не произвела впечатления на императора – не то, что на его венценосного папашу в 1877-м.

– Давайте не будем обманывать себя, сэр Артур. – невесело усмехнулся бывший министр по делам Индии. – Три года назад наш добрый друг Джеффри Хорнби собрал на рейде Портленда не боевую эскадру, а сущий паноптикум. Чего там только не было… К тому же, его планы прорыва к русской столице мимо фортов Кронштадта сильно напоминали авантюру – нельзя же строить все расчёты на одном-единственном корабле, да ещё и не проверенном в бою! И, боюсь, в этот раз он повторяет ту же самую ошибку.

Очередной броненосец (это был башенный „Агамемнон“) окутался дымом приветственного залпа. Публика восторженно взвыла. Лорд Рэндольф слегка поморщился – джентльмены, похоже, ни разделяли всеобщего энтузиазма. Что же получается – британское правительство сомневается в успехе военной экспедиции на Балтику? И, кстати, о каком корабле речь? Что за сюрприз приготовили для диких русских казаков „просвещённые мореплаватели“?

Королевская яхта, описав дугу по рейду, миновала „Агамемнона“ и следующего за ним в ордере „Монарха“. За „Викторией и Альбертом“ пристроился мателотом ещё один корабль, теряющийся на фоне грозных броненосцев. „Такому место во второй шеренге, – прикинул Иван, – с миноносцами, торпедными канонерками, винтовыми шлюпами и прочей вспомогательной мелочью“. Но зрители считали иначе: кораблику махали и кричали так, словно это нёс вымпел вице-адмирала, а не „Александра“, дымившая трубами в голове колонны.

Снова загрохотали орудия, и Иван, в который уже раз, оглох. Когда пальба немного стихла, и стало можно разобрать отдельные слова, он обнаружил, что их новая знакомая что-то горячо втолковывает Варе. С сожалением покосившись на джентльменов (те прервали беседу и молча взирали на королевскую яхту с её неказистым спутником), Иван отошёл к дамам.

– … И представьте себе, милочка, он будет топить русских тараном! Вы не смотрите, что корабль такой маленький – муж говорил, что почти весь он скрыт под водой. А таран – огромный, восьми футов в длину, перед ним никакая броня не устоит!

„Под водой? С тараном? Что это за чудо такое у англичан? – забеспокоился Иван. – „Наутилус“ капитана Немо? Хотя, тот, помнится, воевал как раз против Британии…“

– Вода – лучшая защита от пушечных бомб! – продолжала щебетать супруга артиллериста. – Этот новейший корабль должен отправить все русские корабли на дно прямо у них в гавани! Царь Александр не решится вывести флот в открытое море для сражения и спрячет броненосцы в своём Кронштадте, муж только об этом и твердит! Конечно, куда русским до нашей морской мощи… Тут и пригодится таран! Толща воды спасёт его от снарядов, а в ту часть, что видна над волнами, артиллеристы попасть не смогут – корабль мал размерами и очень быстр, русские не успеют прицелиться в него из своих огромных крепостных пушек. К тому же, палуба покрыта бронёй…

„Так это же „Полифемус!“ – с опозданием понял Иван. – Самый необычный корабль Королевского флота, предназначенный для прорыва мимо кронштадтских фортов. И как он только не вспомнил сразу, в ведь сколько о нём читано… Приплюснутый, почти целиком скрытый под водой корпус, низкая надстройка и грозный кованый таран – воплощение экстравагантных идей Натаниэля Барнаби, главного кораблестроителя Королевского флота.

– Так он будет на самом деле таранить? – удивлялась тем временем его спутница. – Но зачем, это же очень опасно! Неужели нельзя как-нибудь по-другому – например, взорвать миной?

Иван солидно хмыкнул – пора вмешиваться в беседу. А то спутница решит, что он полнейший лох и ничего не понимает в кораблях – это онто, гардемарин Императорского Морского корпуса, имеющий за плечами самое настоящее океанское путешествие! Выслушивай потом её подколки…

– Самодвижущие мины или как мы называем их, „торпеды“, у „Полифемуса“ тоже есть. Но главное оружие – таран, этот корабль так и называется – „торпедный таран“. Такие ещё американцы строят, и французы тоже, и….

– Правда? Как интересно. – отозвалась Варвара, и по тону её было ясно, что ей ну ни чуточки не интересно. И вообще, она будет крайне благодарна спутнику, если он немедленно, прямо сейчас избавит её от экскурсов в военно-морскую тактику и кораблестроение.

Но Ваня не собирался сдаваться так легко.

– Кстати, о нём ещё и Герберт Уэллс писал! – заявил он. – Помнишь, „Войну миров“? Там есть эпизод, когда миноносец „Сын грома“ сражается с марсианскими треножниками и даже уничтожает два. Так вот, этот „Сын грома“ и есть „Полифемус“… ой!

Варин каблучок чувствительно припечатал носок ботинка к доскам палубного настила.

– Простите, мэм, нам надо идти. – девушка уже мило улыбалась собеседнице. – Боюсь, родители нас уже обыскались!

– Ничего, дорогуша, продолжим беседу в салоне. – не стала спорить дама. – Вон, как раз, колокол к чаю…

Оставалось только неловко раскланяться и бочком-бочком проследовать за Варей.

– Это же надо – снова оказаться таким идиотом! – шипела сквозь зубы девушка, утаскивая спутника за рукав, подальше от словоохотливой собеседницы. – Ни чему тебя не научить! Это надо додуматься – Герберт Уэллс! Когда он, по-твоему, написал „Войну миров“?

Крыть было нечем – тем более, что он сам приохотил и Николку и Варю и прочих своих друзей к ещё не написанной в этом мире беллетристике.

– А когда? – неуверенно спросил Иван. – Я думал, она здесь уже написана. Жюля Верна же здесь знают… наверное?

– Это у вас все читали и про нашествие марсиан, и „Машину времени“! А здесь Уэллс напишет свой роман только лет через десять, сейчас он, как писатель, никому не известен! Сколько можно ходить по одним и тем же граблям? Говорил же господин барон – „не уверен – промолчи, лучше вообще язык прикуси!“ А ты начитался про свои кораблики, вот и стараешься к месту и не к месту знаниями блеснуть! Как ребёнок, честное слово…

„А сама-то очень взрослая! Нет, туда же, поучает….“

Иван раздосадовано сопел. Варвара права, разумеется, а он снова сел в лужу. Теперь точно не спастись от насмешек и язвительных замечаний…

По яхте снова пронёсся густой медный звон – третий колокол к чаю. Военно-морская дама, сделала на прощанье ручкой новым знакомым, направилась вслед за стюардом в салон, где для пассажиров „Новой Каледонии“ были поданы лёгкие закуски. Вслед за ней потянулись и остальные, и вскоре на полуюте яхты оставались только Варя с Иваном и два давешних лорда. Джентльмены продолжали беседовать, но Иван не решался приблизиться – палуба пуста, заметят, заподозрят! Воровато оглянувшись – не видит ли кто? – Ваня сунул в ухо кнопку микронаушника. Пока продолжалась пальба, толку от направленного микрофона толку было чуть, но теперь голоса в ухе вполне отчётливо.

– …что ж, Артур, было весьма приятно с вами побеседовать. – бывший министр по делам Индии снял котелок и принялся отряхивать его от водяной пыли. – Надеюсь увидеть вас завтра в Лондоне, в клубе, там и продолжим.

– Что ж, договорились, Рэнди! – лорд Артур, вслед за собеседником, перешёл на доверительный тон. – Я слышал, в клубе подают замечательную спаржу, уже этого года?

Джентльмены раскланялись – уже без следа прежней чопорности, как добрые знакомые.

„Клуб значит… сделаем зарубку…“ Ване было досадно, что он пропустил завершение беседы. Хотя, и повод для оптимизма имелся – они с Варей, похоже, попали в цель. С первой попытки услышать именно то, что нужно – разве это не успех?

Похоже, придётся ехать в Лондон. Что ж, он ничего не имел против небольшого путешествия – лишь бы прок был.

Иван спрятал в карман мягкую кнопочку наушника и вслед за напарницей поплёлся в салон. Группа „Алеф“ в полном составе отправляется на файф-о-клок. Британские традиции, ничего не попишешь.

„А ведь всего две недели назад мы и знать не знали ни о файф-о-клоке, ни о Лондоне, ни об этой эскадре, будь она трижды неладна! Вся эта чехарда началась сразу после урока фехтования – помнится, в гимнастическом зале Корпуса было на редкость душно…“

II

Полугодом раньше.

Морской корпус, Санкт-Петербург.

…в гимнастическом зале душно. Только-только закончились занятия у младших классов, и обширное помещение, окна которого толком никогда не открывались, не успело проветриться. Под высоченными сводами, кажется, всё ещё висят вместе с запахом мальчишеского пота, звон тренировочных рапир и восторженные крики кадетов – они третий день на ушах стоят, празднуя долгожданное переименование Морского Училища в Морской Корпус[4]4
  В реальной истории это случилось лишь в 1891 году.


[Закрыть]. Слухи об этом ходили давно, и вот – сподобились же? Строгие наставники хмурятся, пряча довольные улыбки – в эти дни воспитанникам позволено куда больше вольностей, чем обычно.

Барон Евгений Петрович Корф появился в Корпусе незадолго до этого знаменательного события. Увидав его, Иван с Николкой обрадовались – и тут же насторожились, узнав, что теперь он будет преподавать у их класса фехтование по какой-то особой программе. Кому-кому, как не им знать, насколько плотно загружен начальник Департамента Особых Проектов, и сколько ему привалило забот после возвращения африканской экспедиции Ваниного отца! А в особенности – после фанфаронской авантюры, предпринятой Евсеиным. Помнится, Корф, узнав о вылазке в будущее, два часа орал на доцента, угрожая страшными карами, и в первую очередь – безусловным и пожизненным отстранением от проекта.

Но – победителей, как известно, не судят.

В Корпусе барон получил прозвище Маэстро. И было с чего: облик и платье нового педагога являли собой разительный контраст с внешним видом прежнего преподавателя гимнастики и фехтования, ротмистром Самойленко. Ротмистр пришёл в Корпус из Николаевского Кавалерийского и за три года так и не сумел побороть несколько пренебрежительное отношение к этому роду войск, царящее в среде морских офицеров.

Смотрелся Корф, что и говорить, эффектно донельзя: высокий лоб с залысинами, „мушкетёрская“ бородка, тонкие стрелочки усов. Одежда под стать внешности, никакой военной формы: чёрные бриджи, чулки, кожаные башмаки, громко стучащие каблуками по полу физкультурного зала. Чёрный, наглухо застёгнутый на латунные застёжки фехтовальный жилет, простёганный мелкой клеткой, под ним – белая шёлковая рубашка. К такой подошли бы кружевные манжеты, но их всё равно не будет видно под длиннющими, до локтя, кожаными крагами.

И – монокль! Как Маэстро ухитряется не терять его во время своих стремительных репримандов и выпадов?

– Так, довольно, молодые люди. Прошу вас запомнить – то, чем мы с вами сейчас занимаемся – это основа основ, фундамент, на котором зиждется высокое искусство фехтования. Да, это непривычно для вас – и стойка мастера клинка, его манера перемещаться, мало напоминают свойственные обывателю позы и телодвижения. А, следовательно, пребывая в тоже же душевном состоянии, в каком обыкновенно находится обыватель, вы ни за что не сможете освоить эти премудрости!

Слово „обыватель“ барон произнес до того характерно, что Варя, не удержавшись, хихикнула. Педагог строго посмотрел на дерзкую ученицу, дёрнул щекой, отчего стеклянный кругляш едва не выпал из глазницы, и продолжил:

– Представьте, что вы на молитве или исповеди; вообразите себя художником, создающим самое главное полотно всей своей жизни…

Иван вовремя скрыл смешок. Если за мольбертом он себя ещё кое-как мог представить (правда, то, что получится в результате…), то молитва и исповедь так и остались для него не более, чем тягостной повинностью, которую необходимо соблюдать, дабы не выделяться из рядов.

– Да-да, юноша, именно так! – Маэстро пронзил его раздражённым взглядом, словно отточенным клинком. – А если вас затрудняет представить себя в церкви, вспомните о своей первой любви, наконец, и только тогда – только тогда, повторю я вам! – встаньте на боевую линию, лицом к лицу с самым главным человеком в вашей жизни, с вашим противником! Пока, правда, воображаемым.

Иван сглотнул и часто закивал. И постарался не думать о том, какие ехидные мины скорчили спиной Николка и Воленька Игнациус – уж они-то отлично знают о его отношениях к Вареньке… А он-то чем виноват? Ну да, она нравится Ване, всегда нравилась, ещё со времён их с отцом попадания в прошлое. В какой-то момент показалось даже, что чувство это взаимно – вот только в последнее время она предпочитает держаться с ним по-приятельски: смеётся шуткам, охотно засиживается вместе в кабинете Николкиного отца, где во время увольнений в город они смотрят на ноутбуке фильмы, привезённые из будущего. Даже берёт под локоток во время прогулок по Петербургу и иногда – изредка! – по-приятельски чмокает в щёку… И всё это, чем дальше, тем больше, утверждает его в невесёлой мысли – они только друзья, и таковыми впредь и останутся.