Текст книги "Хранить вечно. Дело № 3"

II

Коммуну наш сводный отряд – четверо спецкурсантов в сопровождении гоппиусовского доверенного лаборанта и два инструктора из числа тех, что развивали в нас «особые способности» – покинул в последних числах февраля. Отъезду предшествовало шумное празднование Дня Красной Армии, на котором мне, несмотря на титанические усилия, так и не удалось отвертеться от публичного выступления. Как я и предложил в своё время милейшей Эсфири Соломоновне, мы поставили нечто вроде мини-спектакля на основе «Баллады о синем пакете» Тихонова – с тремя разными исполнителями стихов, декорациями и музыкальным сопровождением. Действо продолжалось на сцене около пяти минут и успех имело ошеломительный – комсомольцы из харьковского горуправления ГПУ, приехавшие к коммунарам в гости по случаю праздника, даже сгоряча предложило повторить спектакль у них, в доме культуры. Комсомольская ячейка инициативу с восторгом поддержала (а что, могло быть как-то иначе?) и под руководством бессменного массовика-затейника завклубом коммуны гражданина Тяпко рьяно взялась за подготовку. Но это уже без меня – незримый фронт паранормального противостояния с силами мирового империализма ждать не станет!

И вот, собрав небогатые пожитки, утром двадцать пятого февраля мы погрузились в присланный из Харькова автобус (трястись по морозцу в открытом кузове грузовика сорок с лишним вёрст – от такого испытания нас, слава богу, избавили) и сделали коммуне имени товарища Ягоды ручкой.

Перед самым отъездом я сумел ненадолго ускользнуть от бдительных лаборантов Гоппиуса, чересчур буквально воспринявших распоряжение начальства о запрете контактов с другими коммунарами, и разыскал Олега Копытина. Заказ давно был готов, качество работы вполне меня устроило; расплатившись, я попросил его изготовить ещё два точно таких же «изделия» – пусть уж будет полный комплект из трёх метательных ножей – и даже выразил готовность заплатить вперёд. Копытин, получив на руки солидную сумму, повеселел, и принялся горячо заверять, что сделает всё точно в срок. Я кивал и думал, что сделать-то он сделает, а вот когда я вернусь в коммуну, чтобы забрать заказ, и вернусь ли вообще – это, знаете ли, вопрос… Впрочем, имеются заботы и поважнее – пусть пока ножи полежат, подождут своего часа – а не дождутся, значит такова уж моя судьба.

По поводу того, что ждало меня самого и прочих участников «проекта», неважно, спецкурсанты они, или сотрудники лаборатории Гоппиуса, я не испытывал даже тени оптимизма. С лёгкой руки Барченко нам предстояло по уши влезть в очень, очень рискованное дело и, боюсь, что встреча с ожившими мертвецами не самая грозная из опасностей. И, тем не менее, овчинка стоила выделки – во всяком случае, для меня. Приз в случае успеха задуманного вырисовывался стоящий – а задумал я, ни много, ни мало, добраться до установки Гоппиуса и выяснить наверняка: можно ли «обратить» произведённый ею эффект, вернув моё сознание на его исходное место?

Поймите правильно: не то, чтобы я так уж рвался назад, в двадцать первый век, где меня, кроме привычного комфорта, Интернета и солидных накоплений в трёх разных банках, из которых один находится за пределами Российской Федерации, ожидали очередная пандемия «Ковид-19», вялотекущая война на Украине и мировой кризис, чреватый всепланетным термоядерным бадабумом. А так же – медленно, но неотвратимо надвигающаяся старость и целый букет хронических болячек, вынуждающий горстями глотать таблетки и, всякий раз, заказывая в ресторане незнакомое блюдо, сперва прикидывать: а как отреагирует на новинку ставший к шестому десятку капризным организм?

Конечно, молодость и здоровое, полное энергии, словно у космонавта перед стартом тело – это замечательно. Но вот перспективы оказаться втянутым в кровавую междоусобицу в ГПУ и советском высшем руководстве, да ещё с применением оккультных и паранормальных методов внутрипартийной борьбы – спасибо, что-то не тянет. А что дело идёт именно к этому, я практически не сомневался, спасибо флэшбэкам, связывавшим, пусть и ненадолго, моё сознание с сознанием застрявшего в будущем Якова Блюмкина. И тут уж не поможет ни китайский боевой шест "бо", выструганный из собственноручно срезанной берёзки, ни метательные ножи, ни даже "Браунинг" с кобурой– прикладом – и хоть увешайся всеми этими убойными штучками с ног до головы…

Недаром ещё древние говорили: «подобное тянется к подобному». Пресловутый «объект» оказался бывшей колонией для малолетних правонарушителей, чрезвычайно похожей на ту, которую Макаренко описывает в первых главах «Педагогической поэмы». Только для этого заведения не нашлось своего реформатора от педагогики; кое-как просуществовав вплоть до двадцать четвёртого года, колония была ликвидирована, воспитанники – распределены по соответствующим учреждениям республики, а имущество передано местной сельской коммуне «Красный незалежник». Однако времена выдались для незалежников не слишком благоприятные: в стране набирал обороты НЭП, требовалось вкалывать, засучив рукава, а не драть глотки под кумачовыми лозунгами на митингах. Коммуна вскорости распалась, не выдержав конкуренции с набирающими силу крепкими хозяевами окрестных хуторов, «незалежники» подались кто в батраки к кулакам, кто в город, на заработки. Что же касается имущества – то немногое, что уцелело после засилья малолетних правонарушителей, было окончательно разграблено, растащено, растранжирено.

Но нам, в отличие от колонистов-«горьковцев» не пришлось поднимать запущенное хозяйство из руин. Все заботы по благоустройству взяло на себя строительное управление республиканского ГПУ. Получив распоряжение из Москвы «закончить работы к такому-то числу такого-то месяца», и отчётливо представляя, что указанием на неполное служебное соответствие в случае срыва сроком тут не отделаться, местный начальник, ответственный за проведение работ, взялся за дело основательно. За два с половиной месяца – срок, невероятный с учётом советских реалий! – вся территория колонии, бывшая помещичья усадьба с подсобными строениями, была очищена от хлама и мусора и приведена в относительно пристойный вид. Ведущую к усадьбе дорогу подновили, вдоль неё протянулись столбы с электрическими проводами – ток на «объект» подавался с расположенной по соседству угольной электростанции, питавшей энергией полтора десятка окрестных сёл. В бывшем господском доме обустроили жилые помещения, клуб и столовую с кухней. В одном из флигелей разместили мастерские и лабораторное оборудование, другой отвели под кабинеты для ведущих научных сотрудников и руководства. В сарайчике по соседству установили резервный дизель-генератор – на случай отключений энергии, происходивших чуть ли не ежедневно.

В помещении бывших конюшен на заднем дворе усадьбы (обширная постройка из хорошего кирпича с крышей из листового железа) оборудовали «испытательную площадку», предназначенную, как объяснил Гоппиус, проводивший для спецкурсантов обзорную экскурсию по «объекту», для наиболее сложных и опасных опытов. Внутрь нас не пустили, сославшись на то, что работы пока не закончены, но от моих глаз не укрылись железные двери и толстенные стальные решётки на окнах. Не хочется даже думать, что за опыты тут собираются проводить, если подопытных надо так тщательно отгораживать от окружающего мира…

Большое одноэтажное здание в полуверсте от усадьбы, где при старом режиме располагался кирпичный заводик, было отремонтировано и обнесено крепким забором с колючей проволокой поверху и сторожевыми вышками по углам. К моменту нашего прибытия на «объект» здание уже не пустовало – и я примерно догадывался, какая участь уготована его нынешним обитателям.

– Значит, будете опять, как и в коммуне, наблюдать за состоянием моей неуравновешенной психики? Чтобы, значит, чего не выкинул?

Мы с Еленой не спеша прогуливались по дорожке, огибающий жилой корпус. Миновали орудующего фанерной лопатой красноармейца с малиновыми ГПУшными петлицами на шинели (вот что бывает, когда нет под рукой «нарядников»-коммунаров!) и направились к украшенному обшарпанной колоннадой крыльцу. Штукатурка на колоннах кое-где отслаивалась большими пластами – у тех, кто спешно ремонтировал «объект», до косметического ремонта фасадов руки, похоже, не дошли.

– Я предупреждала, что нам предстоит в скором времени поработать вместе. – ответила «психологиня». – Или ты забыл?

– Ничего я не забыл. Просто не ожидал, что это будет так скоро. И вообще – непонятно, зачем всё это?

– А раньше, значит, всё было понятно? – она задорно прищурилась.

– Когда мы только начинали подготовку в качестве спецкурсантов, этому можно было найти хоть какое-то разумное объяснение – изучение личностей будущих сотрудников, составление психологического портрета, то-сё… Но вообще-то вы правы – я и тогда толком ничего не понимал, просто получал удовольствие.

Я привычно обращался к ней на «вы» – как это было всегда, за исключением тех часов, что мы проводили в постели.

– Вот и сейчас получай! Или надоело? – её глаза искрились смешинками. – А если серьёзно, Алёша, то ты не прекращаешь меня удивлять. «Психологический портрет» – где это ты нахватался подобных терминов? Только не говори, что в медчасти случайно услышал, или в книжке прочёл!

– Это ещё почему? – деланно возмутился я. – К вашему сведению, товарищ Коштоянц, в библиотеку коммуны ещё весной доставили ящик, полный фантастических книг. Подозреваю – специально для ознакомления с предметом будущих спецкурсантов, поскольку выдавали их исключительно по списку. Так в этих книгах каких только замысловатых научных словечек не было! Кстати, там и сочинение вашего патрона Барченко была. Я её ещё пролистал от нечего делать.

Она насмешливо фыркнула.

– Ну и как впечатления?

– Ничего себе, хотя с «Копями царя Соломона» или «Аэлитой» и близко не лежит. Всё же, беллетристика – это не его, Александр Васильич силён в другом жанре. Ему бы в «хорроре» себя попробовать…

– В каком ещё хорроре? – она озадаченно нахмурилась. – А, это от английского horror, ужас? Эдгар По, Мэри Шелли с её «Франкенштейном»…

– Вы ещё Уолхолла припомните, «замок Отранто». Как-никак, родоначальник готического романа! Или «Вия» Гоголя – чем хуже?

– Да, я вижу, та посылочка пошла тебе на пользу. – Елена усмехнулась. – Между прочим, если тебе интересно, это я подбирала для неё книги. Не одна, конечно, но тоже поучаствовала.

– Вот как? – я удивлённо хмыкнул. – А я-то гадал, откуда там столько мелодраматического вздора…

– Фу, какой! – она игриво стукнула меня ладонью по плечу. – Но, если без шуток, спецкурсант Давыдов – с чего это вы заговорили о жанре ужасов?

– Заговоришь тут… – я припомнил тюремный барак, где содержались будущие зомби, и мне стало не по себе. – А если без шуток, то лучше бы вы, мадам обратили внимание на Нину Шевчук. Есть в нашей группе такая, весьма, должен сказать, оригинальная барышня. Если кто и нуждается в наблюдении психолога – так это она.

– Психологом там не обойтись. – Елена покачала головой. – Я даже не уверена, помог бы в этом случае сам доктор Фрейд, уж очень всё запущено. Я знакомилась с её личным делом – как ты изволил выразиться, «психологическим профилем» – и могу только порадоваться, что не мне поручено ею заниматься.

– А если бы поручили вам – тогда что?

Вопрос был с подковыркой, но выкручиваться и юлить в стиле: «не моя специализация, я готовилась по другому профилю…» Елена не стала. Хотя, ответила не сразу и неохотно.

– Тогда я отказалась бы. Копаться в подсознании этой особы – значит рисковать тем, что и моя психика будет необратимо нарушена.

– Всё так серьёзно?

Она пожала плечами.

– Ну, может я несколько преувеличила, но с душевным покоем можно будет попрощаться надолго. И, кстати, ты в курсе, что первой с подопытными особями будет работать именно Нина Шевчук?

… «особи»? Значит, учёные уже придумали свой, обтекаемый, нейтральный термин для будущих зомби? Или так они называют тех, кому только предстоит ими стать?

Я изобразил удивление и отрицательно помотал головой. Кажется, Елена поверила. Хотя, кто их разберёт, этих психологов…

– Извини, Лёшик, миленький… – теперь голос её звучал почти заискивающе. – Наверное, мне не стоит об этом говорить… Пойдём лучше ко мне, я тебя чаем напою, хочешь? Позавчера ездила в райцентр, купила на рынке вишнёвое варенье – пальчики оближешь!

И, ухватив меня под локоть, повлекла к боковому крыльцу, откуда можно было попасть в крыло здания, отведённое под проживание научных сотрудников.

…ох, чую, вишнёвым вареньем тут не обойдётся …

III

Пять часов утра – пополуночи, как здесь принято говорить. Стрелки наручного «Лонжина» замерли, словно приклеенные к циферблату. Я лежу, закинув руки за голову и бездумно пялюсь в потолок, смутно белеющий свежей извёсткой. Темнота, что в комнате, что на улице – хоть глаз, выколи, но мне не спится, несмотря на бурно проведённую первую половину ночи. Ах, Елена Андреевна, вы и сюда, на «объект» не забыли прихватить кружевное бельё, шёлковые чулки и туфельки на высоких, тонких, почти как неизвестные тут ещё шпильки, каблуках …

Накануне, сразу после прибытия последовала недолгая приветственная речь Гоппиуса и экскурсия по «объекту», после которых у каждого из нашей шестёрки осталось больше вопросов, чем ответов. После чего нам представили дам-психологинь, которым предстояло контролировать душевное состояние спецкурсантов, но тут особых сюрпризов не было – почти все «ангелы-хранительницы» работали с нами и раньше. По этому случаю мы после ужина (кормили здесь на удивление прилично, как объяснил один из ассистентов – по неким загадочным «усиленным наркомовским нормам») прогулялись с Еленой по территории и закончили вечер у неё в комнате – и при этом отнюдь не ограничились чаем с вишнёвым вареньем.

В свою комнату я попал только под утро – прокрался, сняв башмаки, по коридору, неслышно открыл дверь и как был, в рубашке и шароварах, нырнул под одеяло. Егор-пирокинетик, доставшийся мне в соседи, что-то неразборчиво пробурчал, перевернулся на другой бок и засвистел носом. Я неслышно выдохнул (ерунда, конечно, но не хотелось бы вот так, с ходу, спалиться) и стал прямо под одеялом стаскивать с себя одежду. До подъёма, назначенного на семь утра (лишний час сна в отличие от коммунарского распорядка!) было ещё далеко, и имело смысл попытаться заснуть – подступающий день обещал немалые хлопоты.

К занятиям с инструкторами мы приступили сразу после завтрака. Они мало отличались от того, что мы делали раньше разве что, времени на это было отведено больше, и спрашивали строже. Всю первую половину дня меня дёргали от одного спецкурсанта к другому на предмет «паранормальной поддержки». Получалось не хуже, чем раньше, а кое у кого даже и лучше – например, у Егора, который теперь не ограничился простым швырянием файерболами. Подобно героине фантастического триллера «Воспламеняющая взглядом», снятого, если мне не изменяет мой склероз, по Стивену Кингу[7]7
  Экранизация 1984 г.


[Закрыть], он мог теперь зажигать на расстоянии разные предметы, причём навострился делать это весьма избирательно. На первом же занятии Егор продемонстрировал воспламенение пороха в патроне, помещённом в магазин винтовки. Получилось эффектно – небольшой взрыв разорвал магазинную коробку и расщепил ложу, приведя оружие в негодность. Я рассматривал несчастную «мосинку», прикидывая, какой эффект это может произвести скажем, на тротиловую начинку артиллерийского снаряда прямо в стволе орудия. А может, ничего и не получится – ведь тротил, как известно, не детонирует от воспламенения, тут нужен запал…

Я поинтересовался: на каком расстоянии он может проделывать такие штучки? Егор ответил, что пока пробовал самое большее, на полутора десятках шагов, но надеется путём упорных тренировок – и с моей, разумеется, помощью, – удвоить дистанцию. Инструктор добавил, что у них уже запланированы опыты и с другими взрыво– и огнеопасными объектами – например, с ёмкостью, заполненной керосином, ручными гранатами или снаряженной пулемётной лентой. Что ж, остаётся надеяться, что Егор, и я заодно с ним, не взлетит во время этих занимательных упражнений на воздух. Или сам не погорит синим пламенем. Кто их разберёт, этих пирокинетиков – вполне ведь может и увлечься…

С Егором я проработал всю первую половину дня. Упражнялись мы на «испытательной площадке», оборудованной в бывших конюшнях. Часть обширного помещения была отгорожена крепкой кирпичной стенкой – там, судя по всему, собирались монтировать лабораторное оборудование. На оставшейся площади было устроено нечто вроде загона, отгороженного толстыми решётками; сверху этот загон перекрывала ещё одна решётка, сваренная из железных прутьев, так что в итоге получалось нечто вроде закрытой арены, способной выдержать любой натиск изнутри. От арены к кирпичной стене вёл решётчатый коридор; оба его конца перегораживали крепкие двери. Всё понятно: в лабораторной части «площадки» будут обрабатывать мертвецов, обращая их в зомби, после чего по решётчатому коридору выгонят на «арену», где продолжат исследования в «боевом» режиме. Не удивлюсь, если в бетонных будках по углам решётчатой «арены» позже установят стационарные огнемёты – огонь, как известно, лучшее средство против оживших мертвецов, если, конечно, под рукой нет святой воды, осиновых кольев и серебряных пуль…

Но шутки шутками, а Барченко действительно принимал все мыслимые меры предосторожности, не желая разделить участь бедняги Либенфельса. И пока строители заколачивали последние гвозди и штукатурили последние швы, а лаборанты и техники под руководством Гоппиуса монтировали доставленное из Москвы научное оборудование, он сутками просиживал в своём рабочем кабинете, стараясь отыскать в древней рукописи указания, упущенные Либенфельсом – что и стало в итоге причиной его гибели. Туда-то я и направился в сопровождении нелюдимого ассистента сразу после обеда.

Из четырёх спецкурсантов, отобранных для работы на «объекте», одного мы лишились, не успев толком взяться за дело. Илью, чьей «сверхспособностью» было исключительно точное и детальное считывание эмоционального состояния людей, в автобусе прохватило сквозняком, и с утра его с сильнейшим жаром увезли в райцентр, в больницу. Место его занял ещё один, приехавший сутками позже – его я увидел, только войдя в кабинет Барченко. Спецкурсант сидел за столом, на котором лежала та самая книга, распахнутая примерно посредине, и он водил над страницами ладонями, держа их сантиметрах в трёх над тёмным от старости пергаментом. Глаза его при этом были широко распахнуты, глазные яблоки закатились так, что видны были одни только белки. Зрелище довольно-таки отталкивающее – я, разглядев его лицо, невольно отшатнулся, споткнулся о порожек и полетел бы спиной вперёд на пол, не подхвати меня лаборант-сопровождающий.

– Что вы там расшумелись? – раздался из угла хриплый бас. Я пробормотал что-то извинительное и вошёл.

– Это один из ваших… э-э-э… товарищей. – представил парня Барченко. – Фамилия его Карась и он, как видишь, помогает мне разобраться с вашей находкой. Думаю, ты его знаешь, он у вас в коммуне человек известный…

Я с удивлением посмотрел на спецкурсанта, который никак не отреагировал на моё появление, а по-прежнему водил руками над пергаментными страницами, устремив взор – в самом буквальном смысле – в себя.

«Карась, Карась…» – память моя лихорадочно перебирала всё, что я помнил о коммуне и её обитателях. Видимо, бледное, застывшее лицо со слепыми белками вместо глаз мешало узнаванию, и прошло секунд двадцать, если не больше, прежде чем мелькнула, наконец, догадка. Ну конечно: Митя Карась из первого отряда, помощник киномеханика, мечтающий уехать в Москву, чтобы выучиться на кинорежиссёра! Сам я с ним почти не сталкивался – Митя жил своей жизнью, деля время между кинобудкой, чтением журналов «Советский экран» и «Пролетарское кино» и поездками в город за новыми фильмами. О его существовании я узнал на второй свой день в колонии, от Татьяны и её подруг. С девушками я познакомился после киносеанса, на котором Карась крутил фильм «Голубой экспресс» – немую картину из жизни китайских революционеров и их империалистических угнетателей. У одной из Татьяниных подруг, кажется, Оли, ещё был с ним роман…

Так вот, значит, где оказался коммунар Карась вместо Государственного техникума кинематографии, будущего московского ВГИКа! Что ж, остаётся только посочувствовать крушению планов – вряд ли Барченко выпустит из рук перспективный кадр.

…кстати, о перспективе…

– Э-э-э… можно спросить, Александр Васильич? Вот вы сказали: Карась вам помогает прочесть книгу, да? А как он это делает? Он ведь в неё даже не смотрит, с глазами вон что творится!

Барченко посмотрел на меня с интересом.

– А ты любознателен, это хорошо. – буркнул он. – На объяснения сейчас, уж извини, нет времени. Но ты потерпи немного, сам всё поймёшь. А пока – сядь-ка поближе к Мите, а то у него что-то застопорились. Может, в твоём присутствии пойдёт на лад?

На лад дело не пошло. То ли Барченко с помощью Карася уже успел выжать интересующие его страницы досуха, то ли там вообще не было ничего сколько-нибудь важного – но через четверть часа Митя побледнел ещё сильнее, на лбу у него выступили крупные капли пота, а из левой ноздри поползла вниз тёмно-красная капля и капнула бы на древний пергамент, не подставь я ладонь. Сохранность фолианта мало меня беспокоила, но я не забыл, какую за него пришлось заплатить цену – в том числе и кровью.

На этом сеанс ясновидения – или чем они тут занимались? – подошёл к концу. Барченко запер драгоценный том в сейф (я только сейчас обратил внимание, что дверь кабинета была обшита железным листом, а на окнах красовались решётки, склёпанные из железных полос) и извлёк из-под груды бумаг, покрывающих письменный стол телефонный аппарат, и крутанув ручку, пробурчал в трубку что-то, обращаясь, вероятно, к телефонистке. Я машинально взял это на заметку – значит, на «объекте» имеется даже телефонная сеть с коммутатором! Да, солидно подготовились товарищи красные оккультисты, весьма солидно…

Не прошло и пяти минут, как в кабинет ввалился Гоппиус в сопровождении ассистента – вот, оказывается, кому «телефонировал» Барченко! Мне было предложено подождать снаружи; несколько минут спустя вслед за мной вышел ассистент, поддерживающий под локоть Карася, и направился вправо по коридору, где располагалась медчасть. Карась был бледен, шёл, пошатываясь, прижимая к носу испятнанный красным платок.

– Давыдов? Ты сейчас занят?

Я обернулся. Гоппиус – стоит в дверях кабинета Барченко, протирает своё любимое пенсне.

– Нет, Евгений Евгенич, свободен. Обед, правда, скоро…

– Ничего, успеешь. Пойдём, поможешь мне. И пальто захвати, надо будет пройти по улице.

Я хотел, было, сказать, что пальто захватывать не надо, поскольку оно и так на мне, но Гоппиус уже не слушал – повернулся и быстро, на прямых, как у цапли ногах, зашагал к своему кабинету. Делать было нечего, и я покорно отправился следом.

Обещанная прогулка по свежему воздуху обернулась новым визитом в бывшие конюшни. Гоппиус навьючил меня большой кипой папок и амбарных книг и, отперев одну из дверей в той части здания, где располагались лаборатории и кабинеты, велел заходить. Мы оказались в маленькой, лишённой окон, комнатушке, где в течение четверти часа раскладывали по полкам принесённые документы. Гоппиус оказался изрядным педантом – он по нескольку раз заставлял меня перекладывать папки из одной стопки в другую, расставляя их по какой-то только ему понятной системе. И когда в очередной раз задумался, где бы пристроить особенно важную папку – я увидел их.

В чём-то это напоминало флэшбэк – я словно на считанные секунды перенёсся в далёкий 1983-й год, в подвалы своей альма матер. Туда, где мне впервые попались на глаза ветхие амбарные книги с выцветшими надписями на обложке «лаборатория нейроэнергетики», штампом «хранить вечно». Однако, необъяснимые трюки, которые привыкло откалывать моё заблудившееся во времени сознание, сейчас были ни при чём просто амбарные книги были те самые, с теми же надписями и штампами на обложке, только не выцветшие от времени, а сохранившие изначальный цвет чернил – лиловых, какие продаются в любой лавочке, торгующей канцелярскими принадлежностями.

Я покосился на Гоппиуса – тот по-прежнему был увлечён своими мыслями и в мою сторону не смотрел. Тогда я осторожно, стараясь не издать ни звука, ни шороха, открыл амбарную книгу.

Да, это были те самые «лабораторные журналы» – знакомые схемы, графики, не раз читаные пометки на полях, сделанные химическим карандашом. В тот раз я сумел разобрать далеко не все, за девяносто с лишком лет часть текста выцвела до полной нечитабельности – но сейчас слова различались ясно, словно были написаны только вчера. А вот и схема экспериментальной установки, которую я воспроизвёл в подвале своей дачи под Тверью! А это…

– Так, вот эти папки сложите здесь, и смотрите, чтобы по алфавиту! – выдал указание Гоппиус. – Я торопливо захлопнул журнал и кинулся исполнять распоряжение, не забыв незаметно задвинуть заветную стопку в дальний угол стеллажа. Надо будет рассмотреть их повнимательнее и, желательно не откладывая – как говорил один из персонажей любимой с детства комедии, «куй железо, не отходя от кассы». Наведаться сюда лучше сегодня же ночью, – а то кто его знает, этого зануду в пенсне, куда он засунет их в следующий раз? Глотай потом пыль, перелопачивая заново все эти папки, которых тут на глаз никак не меньше центнера…