Текст книги "Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны"

Что же случилось? Как обычно, в ошибках операторов при сравнении информации бортовой телеметрии с регистрацией выданных с «земли» команд разобрались очень быстро. Перед коррекцией с «земли» на «борт» не прошла команда «метка Т-2» в программно-временное устройство, определяющее время работы двигателя. Ошибку допустил персонал управления, который не очень внимательно отнесся к правильной установке, «фазировке» счетчика времени. Метка, ограничивающая время работы двигателя, была потеряна. «Не провели фазировку маркера», – объяснил Богуславский.

На Королева и всех нас со стороны, как потом мне сказал полковник Амос Большой, смотреть было жалко. Полковник Большой осуществлял координацию работы специалистов промышленности и командно-измерительного комплекса, подчиненного военным. Он был хорошо эрудированным радиоинженером, порядочным человеком и добрым товарищем. С ним у меня были дружеские отношения. От него я впоследствии услышал версию, что именно мне в часы всеобщей подавленности пришла идея использовать летящую мимо Луны станцию для проверки ее работоспособности в максимально возможной мере. Я не помню, моя ли это была идея, но она дала возможность вновь действовать, преодолевая похоронные настроения. Королев, ко всеобщему удивлению, не устроил разнос Рязанскому, Богуславскому и их сотрудникам за ошибки, допущенные при управлении полетом. Он принял непосредственное участие в разработке дальнейшей программы экспериментов и потребовал ее строгого исполнения. Таким образом, мы проверили функционирование радиосистемы до дальности 600 тысяч километров, еще раз убедились в нормальной работе системы ориентации, по команде с Земли осуществили отделение АЛСа от КТДУ и даже убедились в нормальном наддуве резиновых амортизаторов.

Этим пуском в реальном полете мы проверили все, кроме построения лунной вертикали, сеанса торможения и передачи изображения. Но инициатива, как всегда, наказуема. Мы набрали дополнительные замечания, потребовавшие схемных и логических доработок.

В июне, после возвращения из крымского центра, Королев собрал всех «лунатиков» вместе с руководителями завода. Был приглашен Бабакин. Надо было проверить производственный задел, позволявший продолжить программу мягкой посадки. Турков со свойственной ему обстоятельностью показал, что раньше сентября завод не способен изготовить, испытать и отправить на полигон ни блок «Л», ни новый АЛС. СП, как всегда внимательно, смотрел графики, исправлял их своим любимым синим карандашом и требовал, чтобы со следующим пуском «за август не ходить».

Бабакина Королев представил как преемника программы лунных автоматов. «Нам пора полностью переключаться на пилотируемую программу. Но человека мы отправим на Луну года через три. Георгий Николаевич должен за это время посадить на Луну столько автоматов, чтобы американцам там места не осталось», – пошутил СП.

Серьезный разговор состоялся о том, когда мы кончаем и с чего Бабакин начинает. Бабакин заявил, что не хотел бы дублировать, повторяя Е-6. Его проектанты уже работают над спутником Луны и даже самоходным аппаратом. Но если нам нужна помощь, он готов у себя на производстве изготовить еще пару АЛСов типа Е-6.

«Наша задача, – резюмировал СП, – закончить программу мягкой посадки, доказать, что Луна твердая. Туркову собрать из задела еще два-три АЛСа, а вы, – он обратился к Бабакину, – для страховки и практики запустите их производство у себя».

На том и порешили. Королев добился своего. Завод проявил чудеса оперативности. Турков ежедневно обходил все цеха, определявшие судьбу последующих пусков Е-6, и принимал оперативные решения в том стиле, который он любил называть «все для фронта, все для победы».

Напомню читателям, что первые две ступени ракеты-носителя 8К78 изготавливались в Куйбышеве на заводе «Прогресс» и оттуда поставлялись прямо на полигон. Наш завод, «где директором был товарищ Турков», изготавливал третью и четвертую ступени, то есть блоки «И», «Л», и собственно лунную ракету Е-6, которая должна «посадить» на Луну автоматическую станцию.

В августе очередной носитель 8К78 с блоком «Л» и Е-6 № 11 был доставлен на техническую позицию полигона. На 4 сентября 1965 года был назначен очередной, десятый, запуск к Луне.

Аварийные пуски и неудачи в программах полетов к Лупе, Марсу и Венере сделали суеверными многих участников. Перед стартом избегали высказывать вслух какие-либо прогнозы. Каждый про себя думал, что на этот раз все же «госпожа удача» нам не изменит. Но того, что случилось, не мог предвидеть никто.

Ракета просто не ушла со старта! При наборе пусковой готовности система регулирования кажущейся скорости объявила о своей неисправности. Датчик, входящий в систему РКС, был разарретирован раньше времени. Замена и восстановление системы оказались невозможными на заправленной ракете. Нашлись остряки, которые вспомнили, что якобы видели кошку, перебежавшую железную дорогу перед мотовозом при вывозке ракеты из МИКа на старт. Другие уверяли, что при подготовке в бункере находилась женщина, а это столь же опасно, как и женщина на военном корабле. Так или иначе, ракета подлежала «сливу» и возврату на техническую позицию. За этим срывом пуска следовало ожидать расправы над всеми, кто три года проваливал лунную программу.

Однако снова и в который уж раз следует восхищаться предусмотрительностью Королева. По его инициативе, поддержанной Келдышем, одна из автоматических станций, предназначенных для пуска в сторону Марса, была доработана и превращена в космический зонд. Этот «Зонд-3», запущенный нами 18 июля 1965 года, прошел над обратной, невидимой, стороной Луны. Фототелевизионное устройство, разработанное для передачи изображений Марса, было использовано для фотографирования и передачи изображения обратной стороны Луны. Качество полученных фотографий было значительно лучше того, что мы получили в 1959 году.

Это дало основания нашей прессе снова заговорить о крупной победе советской науки. Американские аппараты «Рейнджер» в 1964 и 1965 годах дали на подлете к Луне фотографии участков видимой стороны Луны очень хорошего качества. Но по фoтoгрaфиям обратной стороны мы вновь оказались впереди, нами были получены отличные изображения областей Луны, остававшихся ранее неизвестными. Передача изображений выполнялась в сантиметровом диапазоне радиоволн с помощью установленной на борту параболической антенны. В сеансах связи эта параболическая антенна с высокой точностью при помощи системы ориентации направлялась на большую наземную антенну. Передача изображений производилась по командам с Земли.

Разработка всей системы управления и антенной техники осуществлялась в ОКБ-1. Это было творчество коллективов, которыми руководили вместе со мной Раушенбах, Юрасов, Калашников и наши начальники отделов – Карпов, Башкин, Легостаев, Бабков, Краюшкин, Шустов, Куприянчик, Чижиков, Вильницкий. Они не скрывали своего торжества по этому поводу. Не без гордости говорили, что после успехов в управлении пилотируемыми кораблями справились с управлением спутником «Молния-1» и межпланетными автоматами лучше, чем специализированные фирмы Пилюгина и Морачевского с системой Е-6.

Эта «крупная победа советской науки» демпфировала на время наши неудачи по Е-6. Тем не менее после сентябрьского конфуза – отмены пуска – напряженность в «верхах» нарастала и требовала разрядки.

Королев предупредил, чтобы я не спешил улетать на полигон для подготовки очередного пуска Е-6. Ему сообщили, что Устинов, который был тогда секретарем ЦК КПСС по всем оборонным, ракетным и космическим вопросам, потребовал от Смирнова проведения заседания ВПК с отчетом о наших лунных «злодеяниях» и соответствующих оргвыводов.

«Оргвыводы» означали в лучшем случае выговор на правительственном уровне, а в худшем – снятие с работы. Снимать с работы Королева было невозможно, объявлять ему выговор – неприлично. Следовательно, надо было расправиться с кем-либо из его заместителей. Всем было известно, что Королев назначил меня своим заместителем по программе Е-6. Виновных в срыве программы было много. В их числе были: отвечавший за систему управления Пилюгин, за радиокомплекс – Рязанский, за астронавигацию – Морачевский, за отказы двигателя блока «И» – Конопатов и т.д. Но всех наказывать нельзя, ибо «на миру и смерть красна».

Я оказался в данной ситуации фигурой, собирающей и обобщающей грехи всех участников программы. Значит, надо учинить в Кремле расправу надо мной одним, чтобы остальным неповадно было в дальнейшем так долго отрабатывать системы.

Мои бывшие сотрудники, выдвинутые на работу в ВПК, изучившие всю подноготную подобных заседаний, заранее предупредили меня, что при любом содержании доклада решение будет подготовлено заранее и оргвыводы, заведомо согласованные с большинством членов ВПК, неизбежны. При этом уже готовится проект санкций, в котором я нахожусь на первом месте с предложением министру рассмотреть мое «соответствие», в отношении главных конструкторов систем Пилюгина, Рязанского, Морачевского министрам поручается принять все необходимые меры.

Однако в сентябре заседание ВПК не состоялось. Наши доброжелатели в аппарате Совета Министров, отслеживающие обсуждения космических планов, объяснили, что набралось много срочных вопросов, и до Луны очередь никак не доходит.

Воспользовавшись отсрочкой обсуждения Е-6 в Кремле, Королев решил продолжать пуски. Нужна была поддержка Келдыша и Тюлина. Если очередная попытка мягкой посадки закончится успехом, а теоретически этому ничто не противоречит, будет снята угроза санкций на высшем уровне. Участники этой программы отлично понимали, что прошли слишком трудный и длинный путь, чтобы отступить. «Победителей не судят» – в справедливости этой истины я не раз убеждался применительно к ракетно-космическим планам.

Тюлину как председателю Госкомиссии по Е-6 и первому заместителю министра общего машиностроения на фоне затишья в пилотируемых полетах были необходимы доводы в пользу программ Е-6 и MB, которые он активно поддерживал. Убедительным доводом являлась активность американцев по аналогичным программам. Для Королева и Келдыша успех был необходим, не ради чести и славы, а для уверенной работы над программой Н1-Л3. Все трое дружно навалились на аппарат ЦК и ВПК с просьбой не запрещать нам продолжение пусков.

Всего на конец года готовились три носителя 8К78 в варианте Е-6 и, соответственно, три АЛСа.

Два АЛСа были заново изготовлены в исключительно короткие сроки героическими усилиями нашего завода, а производство третьего заканчивалось по нашей документации в ОКБ имени Лавочкина.

Наши два получили порядковые номера 11 и 12, а третий был не 13-м, а, по предложению Бабакина, 202-м. Номер 201 Бабакин присвоил АЛСу, который он успел изготовить для наземной отработки. В этом, безусловно, была его большая заслуга. Метод наземной отработки был узаконен на все последующие новые разработки Бабакина. Первым по срокам пуска готовился АЛС Е-6 №11.

Когда кроили и перекраивали графики пусков, с тем чтобы не мешать подготовке еще трех объектов по Венере и иметь месяц в запасе для пуска АЛСа Е-6 № 12, то умудрились выбрать для № 11 историческую дату – 4 октября. Это была восьмая годовщина пуска первого в мире ИСЗ.

На этом пуске Королева в Тюратаме не было. Спускаясь ранним утром в бункер после бессонной ночи, проведенной на стартовой позиции, Кириллов пытался нас подбодрить. «На фронте, – сказал он, – у меня бывало такое чувство, что вот в этом бою меня и никого из моих бойцов не убьют. И это сбывалось. Сейчас такое чувство, что выведем нормально. Ну, а дальше, у Луны, я в бою не участвую. Эго уж вы без меня».

Он оказался прав. Все четыре ступени носителя сработали без замечаний, и пятая отправилась к Луне. ТАСС сообщил о запуске в сторону Луны автоматической станции «Луна-7».

Через сутки все руководители программы и необходимые специалисты снова слетелись в Крым.

В расчетное время была без замечаний выполнена коррекция. После обработки получены данные о движении пятой ступени в расчетный район посадки. Королев, Келдыш, Тюлин поселились в центральной гостинице Симферополя. Рано утром они приезжали на НИП-10, выслушивали мой общий доклад о ночных событиях, затем замечания главных конструкторов по системам и принимали предложения о порядке дальнейших работ по управлению полетом. Последнее обычно делал Богуславский, подробно разъясняя, когда и куда радиокоманда будет выдаваться и как будет обеспечен контроль ее прохождения. Много хлопот доставлял нам тепловой режим И-100. По требованию Пилюгина этот основной прибор часто выключался для охлаждения, что сильно усложняло управление и контроль на последнем этапе полета.

Но в общем все шло настолько хорошо, что Королев перестал ругать баллистиков за неточное знание альбедо Луны для различных расстояний от нее. Наибольший эмоциональный накал наступил на четвертые сутки перед сеансом построения лунной вертикали и торможения. Расчетное время с момента начала сеанса и до посадки составляло около двух часов.

Нервное напряжение нарастало с каждой минутой. САН выключилась по команде с Земли в расчетное время, и начался волнующий и сложный процесс ориентации. Автоматическая система производит последовательно поиск Солнца, Луны и Земли. После успокоения всей пятой ступени диск Луны должен находиться в центре поля зрения оптики САН. При этом другая оптическая система обязана удерживать в своем поле зрения Землю. Если все пойдет хорошо, антенны радиовысотомера будут направлены по нормали к поверхности Луны, начнется измерение быстро убывающего расстояния и в нужный момент КТДУ автоматически включится на торможение, Если по какой-либо случайной причине или ошибке в уставках Земля выходила из поля зрения «земной трубы», запуск КТДУ блокировался. В расчетное время прозвучал доклад по громкой связи: «Есть построение лунной вертикали!» Через минуту: «Идут измерения радиовысотомером – до Луны пять тысяч километров».

Потянулись минуты мучительного ожидания: «До Луны четыре тысячи километров».

И вдруг удар по нашим нервам: «Зарегистрирована потеря Земли».

– Что это значит? – спрашивает Королев упавшим голосом.

– Потеря Земли, – объясняю я, – блокирует включение КТДУ. Торможения не будет.

– Надо же что-то делать! Почему не даете никаких команд?

Но что можно сделать?

Только изучив телеметрию и сопоставив ее данные с параметрами настройки САН, можно понять причины очередного отказа системы управления в 4000 километров от Луны.

Радиоконтроль зафиксировал попадание в Луну, которое отличалось завидной точностью. Очередные доклады вызывали только горькие улыбки. На коротком сборе, тут же в зале управления, Королев и Тюлин, сдерживая эмоции, раздавали поручения, обязывающие всех главных представить оперативные отчеты, а мне обобщить и выдать общее заключение о причинах аварии.

Келдыш, как обычно сохранявший спокойствие даже в самых острых ситуациях, предложил: «Следует дать команды о срочной подготовке следующего пуска, так чтобы мы успели еще в этом году».

Коммюнике ТАСС о завершении полета станции «Луна-7», опубликованное 9 октября, было отредактировано Келдышем и Тюлиным. Сообщалось, что «Луна-7» достигла Луны в районе океана Бурь. И далее:

«… при подлете к Луне было выполнено большинство операций, необходимых для осуществления мягкой посадки на ее поверхность.

Некоторые операции не были выполнены в соответствии с программой и требуют дополнительной отработки.

В процессе полета станции «Луна-7» получен большой практический материал для дальнейших работ».

Что правда, то правда. Большой практический материал мы получили. Последняя фраза в сообщении ТАСС вызывала большие споры при согласовании текста. Она оставляла открытым вопрос о том, что такое эти «дальнейшие работы». Но более удачной редакции так и не придумали.

Всю ночь исследовали телеметрические записи и терзали сотрудников Морачевского. К утру составили правдоподобную картину отказа. Углы, на которые при настройке аппаратуры выставлялся оптический датчик поиска Земли, содержали ошибку. После появления Земли в поле зрения оптических датчиков управление осуществлялось в течение 30 минут. При этом изображение Земли попало на самый край поля датчика, дающего сигнал о наличии Земли. Любая случайная причина, которая в нормальной ситуации вполне допустима, приводила к выходу Земли из поля зрения датчика, и включение двигателя на торможение блокировалось. Заодно обнаружили ошибки и в устройствах, выдающих сигнал построения лунной вертикали. В заключение наша группа сформулировала мероприятия, которые Морачевский обязан был реализовать на следующем комплекте САН, уже находящемся на полигоне в Е-6 № 12.

При возвращении в салоне Ил-14 Тюлин прогнозировал: «Теперь „дядя Митя“ не упустит случая – ждите в ближайшие дни вызова „на ковер“ в Кремль».

Действительно, через два дня позвонил Мозжорин. Как директор головного института он получил личное поручение Устинова подготовить ему справку о состоянии работ по Е-6 с объяснением причин всех неудач и фамилиями конкретных виновников.

«Имей в виду, – добавил от себя Мозжорин, – терпение лопнуло и готовится расправа».

4.2 ОТЧЕТ В КРЕМЛЕ

После падения «Луны-7» на Луну с нами действительно решили наконец серьезно «разобраться». Это была инициатива Устинова.

Предстоял отчет на заседании Комиссии по военно-промышленным вопросам при Совете Министров СССР. ВПК контролировала и координировала работу всех оборонных отраслей промышленности, науки и техники. По идее, она заменяла специализированные межведомственные комитеты, созданные вскоре после войны.

После свержения Хрущева началась «обратная перестройка» промышленности. Республики, края, области лишались экономической самостоятельности в управлении народным хозяйством. Региональные совнархозы были ликвидированы, их права снова передавались центральным министерствам. Министерства военно-промышленного комплекса создавались на базе государственных комитетов по соответствующим отраслям науки и техники, благо их председатели уже имели ранг министров.

ВПК объединяла в 1965 году восемь министерств. Совнархозы упразднялись, и министерствам возвращались производственные мощности оборонной промышленности, к великому огорчению руководителей республик и областей. Власть ВПК не ограничивалась промышленностью. Членами ВПК были президент Академии наук, заместитель председателя Госплана СССР, главнокомандующие ВВС, РВСН, ВМФ, ПВО и заместитель министра обороны по новым видам вооружения. Председатель ВПК был одновременно заместителем Председателя Совета Министров СССР.

Столь представительный состав давал возможность принимать решения, имеющие определяющее значение для военного могущества страны. Практически основная масса научно-технической интеллигенции так или иначе была связана с тематикой военно-промышленного комплекса. Министерства электропромышленности, черной и цветной металлургии, транспортного и тяжелого машиностроения, приборостроения и многие другие формально не подчинялись ВПК, но были загружены выгодными заказами военной промышленности значительно больше, чем гражданской продукцией. Высшие технические учебные заведения и университеты получали секретные задания на научно-исследовательские работы. Соответственно возрастала масса секретных кандидатских и докторских диссертаций.

По составу ВПК казалось, что в руках ее председателя концентрируется огромная власть – весь военно-промышленный комплекс и четыре рода войск. Однако на деле власть и могущество ВПК были строго ограничены. ВПК не имела права самостоятельного выпуска правительственных постановлений. Однако аппарат ВПК готовил, согласовывал и утрясал проекты постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Только после подписи Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР любое постановление приобретало силу закона и было обязательным для исполнения министерствами, входящими в состав ВПК, и отраслями, не удостоенными такой чести.

Заведующий оборонным отделом ЦК КПСС и его аппарат зорко следили за поведением ВПК, с тем чтобы не было никаких попыток проявления избыточной инициативы, создающей угрозу всевластию Политбюро и партийного аппарата. Министр финансов и председатель Госплана формально не подчинялись решениям ВПК. Распоряжаться распределением материальных средств и бюджетными ассигнованиями ВПК не могла. Чтобы получить средства из бюджета, фонды на материалы и оборудование или валюту, требовалось постановление ЦК или личное распоряжение Председателя Совмина. Другой власти Министерство финансов, Госплан и Госснаб не признавали.

Кадровые вопросы также были вне власти ВПК. Ни снять, ни назначить на руководящую должность даже директора второстепенного оборонного завода ВПК была не вправе. Кадрами высоких рангов занимался секретариат ЦК КПСС. Кадрами «местного значения» должны были ведать сами министры, но по согласованию с ЦК национальных компартий, обкомами, крайкомами и горкомами.

Тем не менее заседания ВПК и последующие ее решения имели важное значение. Здесь руководители промышленности и научных учреждений получали возможность достаточно подробно излагать свои соображения по новым видам вооружения и перспективным технологиям. Министры обращались за помощью друг к другу, апеллируя при необходимости к председателю. Можно было критиковать проекты, постановку экспериментов, вносить предложения, выходящие за рамки возможностей одного министерства.

Космонавтика была полностью подотчетна ВПК. Обсудив технику и одобрив предложения по какому-либо очередному пуску, имеющему не только оборонное, но и политическое значение, заседание обычно заканчивалось решением «одобрить текст письма в ЦК КПСС по этому вопросу».

Даже председатели Государственных комиссий по летным испытаниям ракет и космических аппаратов назначались и заменялись ЦК КПСС, а не ВПК. Но отчитывались председатели Государственных комиссий перед ВПК. Важнейшие проблемы стратегического значения ВПК выносила на обсуждение Совета Обороны. Председателем Совета Обороны был Генеральный секретарь ЦК КПСС.

ВПК выпускала и свои решения, которые не требовали расходования новых бюджетных средств и не затрагивали интересы отраслей за пределами полномочий ВПК. На ВПК обсуждались планы разработок новых видов вооружения, программы и сроки пусков космических объектов, назначались комиссии для разбора аварий. Через ВПК проходили и списки на представление к правительственным наградам особо отличившихся работников оборонных отраслей.

Еженедельные пленарные заседания ВПК в полном составе проходили в Кремле в Овальном зале, в котором обычно собирался на заседания Совет Министров СССР. Приглашенные на заседания ВПК после тройной проверки пропусков входили в здание бывшего Сената, построенное Казаковым. Великий архитектор в интерьерах гармонично сочетал строгость облика с богатством лепных украшений и барельефов.

Даже при частом посещении здания Совета Министров во мне пробуждались державные настроения и чувство гордости от приобщения к свершениям государственного значения. Я неоднократно убеждался, что подобным настроениям поддавались и многие мои знакомые. Должен признаться, что в те годы само по себе присутствие во внутренних кремлевских апартаментах вызывало некие торжественно-патриотические чувства, которые не пробуждались во мне ни в кабинетах ЦК КПСС на Старой площади, ни в кабинетах различных министров.

К предстоящему отчету по Е-6 в Кремле Королев заставил меня готовиться очень серьезно. Два раза он браковал плакаты, подготовленные мною с участием ведущих конструкторов, проектантов и смежников.

С третьего захода была, наконец, одобрена «наглядная агитация» для членов ВПК. На плакатах были изображены техника и программа полета с перечнем всех пусков и причин неудач. По каждому аварийному пуску на отдельном плакате крупным шрифтом, чтобы можно было при докладе не заглядывать в шпаргалки, шло перечисление мероприятий, которые были нами реализованы.

Общая картина получалась настолько убедительной, что Бушуев, присутствовавший при наших встречах с Королевым, как-то сказал:

– После такого доклада надо не наказывать, а награждать.

Королев внимательно читал тезисы доклада, правил и переделывал, упрекал меня в том, что я, констатируя факты, не подчеркиваю значения самого процесса освоения совершенно новой системы.

– Если тебя послушать, – критиковал мои тезисы СП, – то получается, что после каждой аварии мы мгновенно все понимаем. Тогда спрашивается, где мы были до этого? Ждали аварии, чтобы быстро сделать доработки и провести новый пуск? И так десять пусков?! Работаем бездумно и безответственно – так получается? Но ведь ты-то лучше меня знаешь, что это совсем не так! Надо объяснить единство нашего процесса познания. Наши министры совсем не глупые -они поймут! Мы получаем колоссальный опыт!

В результате многоразовой переработки тезисов доклада и плакатов получилась иллюстрированная история пусков по Луне начиная с 1958 года. Учитывая, что программа Е-6 базировалась на четырехступенчатом носителе 8К78, который использовался для работ по Марсу, Венере и «Молнии», в докладе большую часть времени пришлось отвести проблемам его отработки, надежности и объяснению разницы между вариантами третьих и четвертых ступеней 8К78 в различных программах.

На последней репетиции я затратил на доклад 40 минут. Королев остался доволен, но предупредил:

– Дадут тебе говорить не более десяти, а потом начнут перебивать, задавать вопросы и пойдут обсуждения со свалкой между Калмыковым, Дементьевым и Тюлиным. Афанасьев, наш новый министр, еще не в курсе этих работ, он будет молчать. Доклад хорош для межведомственного совета Келдыша, но не для ВПК. Ты его сохрани, но перетренируйся на десять-двенадцать минут.

К сожалению, текст доклада у меня не сохранился, но смысл его по записям в блокнотах, по памяти я восстановил.

«Первой задачей являлось достижение Луны с доставкой вымпела СССР. Это было осуществлено с помощью трехступенчатой ракеты-носителя 8К72. Первые две ступени были штатные ракеты Р-7, а третья ступень – блок „Е“ с двигателем Косберга. Капсула с вымпелом, которую мы гордо называли „автоматическая межпланетная станция“, весом 360 килограммов разбилась при достижении Луны. Прочный вымпел сохранился. Доказательством попадания в Луну служило мгновенное прекращение радиоконтакта с АМСом. На выполнение задачи было затрачено шесть пусков. Из них в двух случаях имели место аварии на участке полета первой ступени, две аварии второй ступени, пролет на расстоянии 5000 километров от Луны по вине наземного пункта управления и, наконец, в сентябре 1959 года – выполнение задачи.

Затратив шесть пусков, мы решили следующие основные проблемы:

отработали трехступенчатую ракету-носитель, впервые научились запускать третью ступень;

повысили надежность первых ступеней, изучив явление продольных колебаний;

впервые осуществили радиосвязь на лунных расстояниях.

Эти шесть пусков оказались очень полезными для развития техники, но не принесли науке новых сведений о самой Луне.

Второй задачей было фотографирование и передача на Землю изображения обратной стороны Луны. Эту задачу мы выполнили в два этапа.

На первом этапе на той же ракете-носителе 8К72 выводились к Луне АЛСы типа Е-2. Первый пуск Е-2 был удачным. Затем два пуска с более совершенной аппаратурой АЛСа, который назывался Е-3, были аварийными по вине ракет-носителей.

Высококачественные фотографии обратной стороны удалось получить только в 1965 году. Для этого была использована ракета-носитель типа 8К78 с блоками «И» и «Л» такого же типа, что и для АМСов программы Марса и Венеры. Для фотографирования использовался марсианский АМС типа 3МВ-4, который назвали «Зонд-3».

Итого на получение изображения обратной стороны Луны затрачено четыре пуска, из которых два удачных. Были получены уникальные научные результаты.

Надо признать, что третья задача, которая и рассматривается сегодня, – мягкая посадка (программа Е-6) – по своим трудностям превзошла наши ожидания.

Реализацию этой программы мы начали в 1963 году. Параллельно с пусками АЛСов Е-6 по Луне выполняется программа полетов на Марс и Венеру. Для этих программ используется ракета-носитель 8К78. Однако венеро-марсианский вариант ракеты-носителя для мягкой посадки мы вынуждены были доработать, и в лунном варианте она фактически имеет не четыре, а пять ступеней. Роль пятой ступени выполняет космическая ракета, имеющая трехрежимную КТДУ с системой стабилизации и торможения.

До начала программы Е-6 уже было произведено десять пусков ракеты-носителя 8К78, был получен богатый опыт по четвертой ступени – блоку «Л», поэтому нас вправе спросить: зачем понадобилось создавать другой вариант?

Для мягкой посадки необходимо было увеличить вес полезного груза, в данном случае это 500 килограммов топлива для торможения. Вот почему мы попросили Пилюгина создать единую систему управления для блоков «И», «Л» и самой космической ракеты, несущей АЛС для мягкой посадки. Вместе с новой системой астронавигации и радиоуправления такая система создана, но она потребовала другой кооперации и значительного времени на отработку.

По программе мягкой посадки проведено десять пусков. При этом на первой и второй ступени мы не имели ни одного отказа. По причинам, связанным с системой питания двигателя блока «И», было два отказа. По вине новой аппаратуры управления блока «Л» и космического аппарата мы получили семь отказов и еще один вследствие ошибки в методике радиоуправления.

В связи с недостаточной точностью измерений в системе астронавигации мы дополнительно установили на борт радиоаппаратуру «Маяк». Сигналы «Маяка» принимают Евпатория, Уссурийск и Москва. Результаты измерений обрабатываются в трех баллистических центрах – у Мстислава Всеволодовича Келдыша в ОПМ, в НИИ-4 и в НИИ-88.

Практически в реальных условиях полета испытаны все системы и все режимы. Реализовано более сотни мероприятий по доработкам с целью повышения надежности аппаратуры. Получен колоссальный опыт управления полетом. В настоящее время благодаря нашим программам в Крыму действуют два центра управления космическими полетами: симферопольский НИП-10 для лунных программ и евпаторийский для управления полетами к планетам Венере, Марсу и дальше. Через десять-двенадцать дней мы заканчиваем сборку и заводские испытания следующего Е-6 № 12. Его пуск предлагается осуществить в первых числах декабря. В качестве резерва изготавливается совместно с товарищем Бабакиным еще один комплект Е-6. У нас есть полная уверенность, что ближайшим пуском мы решим труднейшую задачу мягкой посадки.