Текст книги "Наблюдения провинциала"

Иду по лесу, вдруг, ба-а! – баба-яга повстречалась. Не знаю, то ли радоваться этому, то ли сокрушаться. А глазёнки протёр, оказывается, это и не баба-яга вовсе, а снегурочка. Вот те на: летом – и снегурочка. Откуда?

Откуда, откуда: мало ли кто в лесу может повстречаться? Но радость-то какая, а? Снегурочка. Шёл за грибами, а тут баба-яга превратилась в снегурочку. Поверят ли в деревне?

Снова глазёнки протираю, мошку из одного глаза убрал, из другого. Ба-а, какие гляделки-то чистые стали, как будто вода в роднике. А где же снегурочка? Вот бы поговорить с ней, пока в глазах просветлело.

Но нет никого в лесу, одни мухоморы красно-белыми спинами хвалятся. Что же это: неужто из-за мошки с мушкой пригрезилось? Наверное, действительно – примерещилось.

К приехавшим в колхоз строителям подошел ветхий старик, безжалостно измочаленный колесом жизни.

Те обедали на улице за столом, сколоченном из нестроганых досок и для аппетита, как выражались, наливали себе по стакану водки.

Дед, сглатывая слюну, стал жаловаться на голову:

– Болит, треклятая, к дождю, что ли?

– К дождю не голова обычно болит, а ноги, или ещё что-то в этом роде. Мышцы, например, – знающим тоном изрёк один из приезжих.

– Дык, вить, у ково как, – тихо произнес дедок.

– Отец, хошь дам тебе хороший совет? – обратился к деду рыжеволосый маленький мужичок, с хитрющими глазами.

– А кто жа не хотит, все хочут, – снова поглядывая на стол, ответил «отец».

– Вон в траншее сварщик работает, ты минут двадцать погляди на его «огонь» и головную боль, как рукой снимет.

Дед постоял, почесал затылок и нехотя пошёл к траншее.

– Мужики, что вы глупостью занимаетесь, – пожурил их приехавший прораб. – Он же неделю после этого на белый свет смотреть не сможет.

– Виталий Африканыч, – приложив руки к груди, начал оправдываться рыжий, – он к нам каждый день повадился. Как обед, он тут как тут. Стоит и вот дябит, вот дябит. Ну, ладно, нальём ему щей, водочки, если излишки есть. Но он ведь про войну начинает рассказывать, на которой, оказывается, не был. Да про Хиросиму с Нагасакой. Это вообще – туши свет. Короче говоря, нам этот абориген все нервы вымотал…

Часа через два к Виталию Африкановичу Акинину подошел дедок, узрев в нём начальника над приезжими и, глядя красными слезящимися глазами, плаксиво заговорил:

– Не знаю, как звать-величать тебя, мил человек, но вижу, что начальник у их будишь. Ведь я к им со всей душой. – Оглянувшись по сторонам, продолжил: – Раньше-то… – но поперхнулся, закашлялся и уже тише, с хрипотцой: – Раньше-то, какая жись была, одни мученья. А щас?.. В магазинах всё есть, похлёбка дома есть, живность, – стал он загибать пальцы. – Картошки вон энтим пришельцам продал, для их же добро делаю, – махнул он в сторону траншеи рукой.

Старик замолчал, о чём-то думая, сгибая и разгибая мизинец.

– Да, – встрепенулся он, видно вспомнив что-то, – луку вон им принес. – И снова замолчал, взявшись за палец. В раздумье поднял голову вверх, шевеля морщинистыми губами.

«Ну, дедуля, с тобой только семечки на завалинке грызть», – улыбнувшись, подумал Виталий Африканович и направился в строительный вагончик.

– Погоди, ты куды, я шо не всё сказал, – засеменил за прорабом дедок. Тот остановился.

– Дык я про чё, – торопливо продолжил дед, показывая рукой на слезящиеся и часто моргавшие глаза. – Эти изверги-то окаянные, глаза мои изуродовали.

– Как это? – удивился Акинин, будто и не знал про дурацкую шутку своего подчинённого. «Надо было предупредить дедулю»…

– Дык вон, – дед вплотную подошел к начальнику над «извергами», показывая на свои глаза, – одна резь в их, как пригоршню песка туды впичужили. Эдак полчаса стоял и смотрел на ентот огонь. Баял, голова не будит болеть, дьявол. – Он вяло махнул рукой.

– В медпункт сходи, – посоветовал Африканыч.

– Дык фершел в отпуску. Сходил бы, знамо дело.

Акинин вспомнил, что в одной из бригад работает его знакомый – врач-терапевт, напросившийся на время отпуска подшабашить.

– Слушай, у нас свой врач есть. Пойдём, он тебе поможет.

– Не-е, – замотал головой старик, – я его и без тебя ужо знаю. Молодой он больно.

– А я тебе чем помогу? – удивлённо спросил Акинин.

Дед хитро заулыбался беззубым ртом, как бы говоря: «Вроде и мужик не глупый, а простой вопрос не разумеешь».

– На примочку дай мне немного и шабаш, – ещё чаще заморгал он, протягивая тонкую сухую руку.

Недолго думая, Акинин дал ему десять рублей, чего хватало на бутылку водки с закуской и, пожелав здоровья, ушёл.

Утром следующего дня, к сварщикам подошла местная женщина:

– Мужики, вы чего это с дядей Ваней-то нашим сделали? Сперва он пьяный вокруг свово дома с матюгами бегал. Потом на тубарете до утра сидел и приказывал своей жене, чтобы она сигарки ему прикуривала. Руки у него, видишь ли, дрожали, у старого хрыча. Беленой, что ли, его накормили, нехристи?

Мужики стали отнекиваться: дескать, мы тут ни при чём…

Оказывается, дядя Ваня в конце рабочего дня снова пришел к сварщикам. Был он навеселе и в одной руке держал белую тряпочку, а в другой – пузырёк. В пузырьке, как выяснилось, была водка.

Стал он плакаться, что примочки ему не помогают, а потом жалобно попросил: «Давайте мне свово дохтура».

Рыжий, который и посоветовал дяде Ване средство от головной боли, никому ничего не говоря, ушёл. Минут через пять принес порошок, завёрнутый в бумажку и, обращаясь к деду, пояснил, что это лекарство. Половину содержимого сразу в рот ему высыпал, а остальное, якобы «дохтур» посоветовал дома выпить.

Порошок этот был пурген, размятый из таблеток.

Дядя Ваня пришёл домой, выпил порошок – и вскоре началось… Сначала он бегал в уборную, где быстро запачкал весь пол. Стал бегать в кусты – там трава была высоко скошена, и когда садился, ощущение было такое, как будто садился на ежа.

В процессе довольно щекотливых процедур он отодрал верх с табурета, подложил по краям тряпку для мягкости и почти до утра сидел, иногда приговаривая, что высиживает собственные яйца. Кстати, о них же.

Он обвинил в своей болезни жену: на закусь она, видите ли, дала ему куриных яиц прямо с гнезда – от них и понос. В наказанье за это, приказал:

– Принесь из избы мне кисет с самосадом и газету на закрутки, пока я закручиваю «козью ногу», можешь по хозяйству хлопотать, потом позову, для прикурки.

Так старик со старухой и «любезничали» всю ночь на потеху молодым влюблённым, которые, проходя мимо вековой хибары, были свидетелями причудливых звуков.

После этого всё и открылось. И с чьей-то лёгкой руки дядю Ваню стали называть по имени-отчеству: Пурген Иваныч.

Когда вдруг простые, обычные извилины начинают наливаться соком – это ж здорово!

Но если мысль летает возле уха, ты поймай её и соси, соси, выдавливай из неё все соки. А когда она иссякла, свалилась бездыханно и ты расслабься, отдохни. И снова жди, приманивай её чем-то живительным. Пока она вновь не залетит в твоё алчное ухо, да не начнёт нашёптывать нечто ценное, да драгоценное. И так всю жизнь.

Будь достойной приманкой для хороших мыслей, покуда сам не выдохнешься, не иссякнешь. Когда же выйдут из тебя соки благоухающие, смирись, но жди, принюхивайся к жизни, прислушивайся к природе-матушке. Вдруг не всё потеряно, и ты унюхаешь родной до восторга запах. Тут-то, возможно, второе дыхание появится, третье. А кто знает, сколько дыханий у человека открываться может? Никто. Вот и пробуй, доказывай, что ты живёшь в мире и согласии с Вселенной.

Так-то, мил человек, садово яблочко. Ньютону, кстати, тоже неспроста на голову упало яблоко. Ибо он ловил мысли, выцеживал их, а они так зауважали своего хозяина, что во сне стали приходить, теребить его длинный ум. А к недругам они не придут, не-е. У них врождённый нюх только на хороших людей. Их на мякине не проведёшь, не из того теста сделаны. Усёк? Наматывай на мозги, пока я добрый и… до плодотворной встречи. Пока!

Не первый раз уже в течение месяца приходит Андрей Андреевич с мужчинами в свою квартиру. И одеты те с иголочки, и приятная улыбка на лицах. Но при виде их снова ощетинилась молодая жена Андрея.

– Ну вот, опять сюда прутся. Я только что умывальник в ванной начистила, унитаз…

– А причём здесь фаянсовые изделия? – шутливо поинтересовался муж. – Мы в ванную не полезем в обуви, и закуску в унитаз не будем бросать.

– Тебе всё шуточки, – со злостью бросила Лилия, – а сам ничем дома не занимаешься, я даже мусор сама выношу.

– Лилечка, – Андрей нежно обнял супругу, – у нас ведь мусоропровод в подъезде, буквально десять метров туда и обратно. Я же целый день на работе, а ты не работаешь. Ух, ты, моя хозяюшка…

– Чтобы это было последний раз, иначе… – Тут женщина дёрнулась, освобождаясь из мужских объятий. И, торжествующе ухмыльнувшись, с гордо поднятой головой пошла на кухню.

Андрей лишь мгновение стоял в некой растерянности, а в следующее мгновение решительно направился за женой.

Подобные выпады с её стороны бывали уже не раз, хотя он доходчиво объяснял, что это не пьяные посиделки, а деловые встречи с партнёрами.

– Нет, – повышенным тоном возражала она, – твои знакомые мне не нравятся. К тому же вы громко на кухне разговариваете, телевизор мешаете смотреть.

И Андрей решил дать бой жене, поскольку душевные беседы с ней, как для мёртвого припарка. А он, хозяин частного предприятия, и с поджатым хвостом? «Хозяин» вошёл на кухню.

– Лиля, прекрати свои выходки. Тебе что, доставляет удовольствие унижать меня при гостях?

– Иди с ними в гараж, там тебя никто унижать не будет. А здесь будешь получать…

Ах, так!? Матюкнувшись, мужчина поднял тяжёлый взгляд на жену.

Ей бы в тот же миг улыбнуться ласково, заморгав виновато глазками, но не-е-т, гонор мешает.

Посоветовал бы я таким вот женщинам, не досаждать своею строптивостью.

Но зачем быть женщине надменной, и плевать в душу мужчине.

Лучше бы вручили искорку Божию, вдохновенье во благо.

И мужчины ради вас горы свернут – вы лишь будьте с ними помягче.

А вот ситуация в другой семье.

Жена игривой кисулей попросила мужа поджарить картошечки. Захотелось ей, чтобы Ваня именно такого деликатеса приготовил, а она тем временем грибочков с селёдочкой на стол поставит.

– Что-то на солёное вдруг потянуло, может, забеременела? – И звонко рассмеялась, кокетливо подмигнув мужу.

Он, естественно, постарался, поджарил картошечки. А ласковая жена:

– Ой, Ваня, как вкусненько, правда, недосолил чуток, но с селёдочкой и грибами, такое чудо!

Спустя два или три дня муж раньше обычного приехал домой, а на работе узнал рецепт щей – самых лучших якобы.

Жена раздевается в прихожей, а из кухни подгорелым пахнет и ещё чем-то непонятным, но явно несъедобным. Входит, а Ваня такого наприготовил, что на запах выть хочется. Но:

– Ой, Ванечка, какой запах вкусный, просто прелесть. Что это такое, щи? – удивляется она. Но жена у нас умница, поэтому второй раз удивляется, на сей раз восхищённо: – Ну, надо же! А я-то подумала, это блюдо из восточной кухни. А это, оказывается, щи! Ну, мы их сейчас посмакуем.

И смакует. Давится, но смакует, приговаривая:

– Ой, Ванечка, это, наверно, всё-таки блюдо из восточной кухни. Перца много, соли тоже; травка вместо капусты, но вкус тебе скажу-у – обалденный!

Муж пробует своё кушанье, но не лезет оно ему в рот, оттого думает: «Валюша, видно, не обедала на работе, а возможно, и дома не успела позавтракать, если с удовольствием уплетает подобие щей. Ладно, в следующий раз постараюсь».

И он действительно постарается. Только не грубите, не хамите, не унижайте его. В конце концов, ваша ласка, терпение, сторицей окупятся. И не будьте пантерами! (В постели можно). Будьте слабыми, наивными девочками, которым всегда нужна помощь. Конечно, не на стороне, а на общей половине – вашей половине жизни. И будет у вас в семье постоянная радость с приятными сюрпризами, а главное – животворными эмоциями.

Многие, наверное, согласятся с тем, что мужчине легче в жизни, чем женщине. Взять даже такой пример: если мужчина начинает поправляться, это ни у кого не вызывает подозрения. А у женщины выпирает животик (особенно у молодой), тотчас возникает вопрос: не забеременела? Сходи…

Одна мамзель только что школу закончила, но не пошла, когда ей так же вот предложили, она просто уехала из областного города в небольшой городок. А потому, как смазливая была, с ходу вышла замуж. И что? Спустя семь месяцев родила – якобы недоношенного ребёнка. Но муж доволен: крепенький мальчик! К сожалению, радость была недолгой, поскольку жена ушла от него, решив тем самым замести следы. Да и замуж выскочила не по любви – время поджимало, то есть живот.

Развелась она, оставив себе мужнину фамилию, естественно, и сын был записан под той же фамилией. Короче, как сумела, замела она следы, вышла ещё раз замуж и уехала с мужем на Крайний Север.

Живёт она за полярным кругом десять лет, больше. И всё бы ничего, да сын её вырос, а жил он в том же городе, где и его родной отец. И что же? А то, что отец знал, чей это сын, а вот сын не знал – мать скрывала правду.

В конце концов, сыну уже за сорок, его детям за двадцать, и все пишут искажённую родословную. Одна ложь – матери, родила несколько лжей. Или ложей? Впрочем, ложь, хоть как не назови, она всё равно правдой не станет. Что особенно плохо, когда ложь передаётся по цепочке, как дорогая семейная реликвия: тут тебе и родословная, и семейственность… Так и хочется выкрикнуть, что никакую ошибку нельзя превращать в такую страшную, изуверскую ложь. Ошибка и ложь – не родственники.

***

Прошёл слух, что вчера горожане на площади слушали необычайного дядьку, который сказал слова, где было заключено всё: и что касается нашего будущего, и что ожидает нас благодатная жизнь, и что ждёт встреча с близкими и дальними родственниками из других веков; и много чего ещё интересного.

Главные же слова были сказаны о нашем бессмертии и о том, что все мы, став постоянно безбедными, будем жить в мире и согласии. Вот! многие чего хотели услышать, о чём мечтали они и их предки. Якобы, все слушатели готовы были тотчас вознести оракула в ранг самого-самого… К сожалению или к счастью, но этому действу помешала группа из бдительных граждан.

Но некоторые любители послушать из области невероятного остались. И они будут ждать. Вдруг на это место придёт другой предсказатель, и снова будет говорить о нашем бессмертии, о богатстве. И о многом другом любопытном и загадочном.

В силу сложившихся обстоятельств, Ершонкин Леонтий Ананьевич уже лет семь не работал на постоянной основе. Правда, иногда подрабатывал: то к строительной бригаде приткнётся – пошабашит недельку-другую (на большее терпения не хватало), то в какой-то деревне найдёт приработок. На все руки он был мастер: и каменщик, и печник… Так и жил. Но вдруг крепко занемог, хотя на вид и здоровым казался. Да и было ему, кажется, чуть за пятьдесят.

Чтобы не беспокоить старенькую мать, Леонтий пришёл к старшему брату, благо его жена доброжелательно относилась к нему. Во всяком случае не укоряла, что он такой-сякой… Лежит он у брата неделю, вторую, а здоровье всё катится вниз. И в больницу не берут – паспорта нет, давно утерян. Проходит ещё какое-то время и однажды Антонина, жена брата, обращается к нему:

– Лявонтий (так его многие называли), ты уж извини меня, родненький, но вдруг умрёшь нечаянно, а денег у тебя – шиш. На что хоронить-то тебя будем?

Леонтий вздрогнул, испуганно глянул на Антонину и, в раздумье, покусав нижнюю губу, осиплым голосом говорит:

– Я в прошлом году немного у Евлампия работал, да ты хорошо его знаешь, и он мне деньги ещё не отдал. Их, знамо дело, не хватит на похороны, но попросите у него от моего имени, он даст. – Леонтий повернул голову к стене, будто стесняясь чего-то или стыдясь, и добавил: – Он обещал, он… такой. – И замолчал.

Леонтий откровенно лгал. Никаких денег Евлампий ему не был должен и никаких обещаний, разговоров – тем более насчёт каких-то там похорон, тоже не велось. Да и не виделись они два года, а в то время Леонтий и не помышлял умирать. Умер он, кстати, в Духов день. А понедельник для него был всегда тяжёлым.

Спустя год или немного больше, когда ершистые родственники Леонтия, в основном его младшие сёстры стали недвусмысленно намекать Евлампию о долге своему братцу, он был сильно удивлён. И, разумеется, догадался, в чём тут суть: Леонтию стыдно было, что у него даже копейки не завалялось в загашнике, и знал, что похороны в любое время недёшево обходятся, вот и соврал.

До сих пор Евлампий сетует: «Ну и Лявонтий, это ж надо так меня ошельмовать. С другой стороны тяжкий грех он взял на душу перед своей кончиной. За что меня оклеветал? Я ведь всегда с ним по-людски обходился: и платил по высшему разряду, когда он работал у меня, и продуктами помогал. Но получается, что человеку никогда не угодишь. И этому, наверное, есть оправдание: на земле без ошибок никак…»

Помню, как в начале 70-х годов во дворце культуры нашего города, проходила встреча с известным актёром кино Мих. Жаровым. Вдруг один мужичонка в среднем ряду, завистливо зашептал своим соседям:

– Вы знаете, а Жарову-то наш завод 70 рублей за эту встречу заплатил.

– Вот это да-а! – вытаращив глаза, ахнули те, кто услышал сногсшибательную новость. – И за что старику такие деньжищи!

Зрители, кто сидел и выше, и ниже, тоже стали удивляться: мол, надо же, какие бешеные деньги получают артисты. Не то, что мы – рядовые граждане.

Жаль, многие не дожили до наших дней, а то удивились бы ещё больше, услышав какие суммы сегодня гребут знаменитости за своё присутствие на сцене. «Совсем оборзели!» – кричали бы они вслед современным артистам.

Может и хорошо, что не видят нашу действительность все те, кто покинул грешную землю. Не видят эту жизнь, которую можно назвать… А как бы её назвали восставшие из могил?

Аверьян Жучкин не любил кошек. И, будто в отместку за это, соседская кошка неоднократно гадила у его входной двери. Он стал подстерегать её и однажды увидел кошечку на площадке возле своей квартиры. Та, словно почувствовав негативные импульсы, исходящие пусть и от знакомого человека, замяукала, глядя на него испуганными глазами. Зная, что соседи на работе, он смело поддел её ногой. Испустив «мя-ау», кошка влетела в открытое окно на лестничной клетке и стала пикировать с четвёртого этажа. Не успел сосед удалиться в квартиру, как на улице кто-то завопил, послышались охи, ахи, встревоженные голоса.

Выяснилось, в этот момент к подъезду подходила женщина-почтальон, и обезумевшая кошка приземлилась прямо на её голову. Ещё раз, страшно мяукнув, кисуля впилась когтями в невинную жертву, а услышав её истошный крик, от испуга «опорожнилась» и умчалась в кусты.

Эта история произошла в день защиты животных.

Мужчину уважали за ум, рассудительность и многие другие положительные качества.

– Профе-е-ссор, – с завистью говорили одни.

– Акаде-е-мик, – восхищённо покачивали головой другие.

Потом он развёлся с женой, начал пить.

– Пьяница! – стали выкрикивать ему вслед. – Ханурик!.. О-о, у него и образования-то оказывается четыре класса.

– Профе-е-ссор, – скривив в презрении губы, говорили одни.

– Акаде-е-мик, – пренебрежительно ухмылялись другие.

– Недоучка! Неуч! – бросали оскорбительные реплики соседи.

В нашем обществе нельзя падать лицом в грязь – затопчут.

В неполные семь лет я сделал попытку научиться писать (в школу пошёл почти в восемь – рождён в конце ноября). Букваря у меня не было, и как писать ту или иную букву, мне показывала мама. Однажды пришёл ко мне Виктор, односельчанин, он на три с половиной года старше меня. Видит, я чего-то корябаю на бумаге, с подвохом так говорит: «Напиши своё имя». Я ещё старательнее начал водить по бумаге карандашом. И мне казалось, что я правильно написал. Он же прочёл написанное вслух по слогам: «То-ра». Именно это слово я написал. Виктор засмеялся и, тыча пальцем в мою сторону, повторил: «То-о-ра». После этого он стал дразнить меня иногда «Тора».

Спустя годы я рассказал об этом случае своему товарищу – тот был набожный человек и немало книг прочитал на религиозную тему. Меня интересовало значение слова «Тора». Мой товарищ многозначительно заметил, что это был Знак свыше, если первое в жизни слово я написал именно «Тора». Тора – это древне-еврейское название «Пятикнижия». Под этим названием объединены первые 5 книг Библии: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие. Основная часть Пятикнижия была создана в IX—VII вв. до н. э., а уже окончательной редакции подверглась в V веке до н. э.

После этого я стал задаваться вопросом: «Почему первое слово в своей жизни я написал „Тора?“ Кто моей рукой водил в ту минуту?»

Ответ, конечно, так и не нашёл.