Текст книги "Царские дети и их наставники"

Глава вторая
Преемники Петра Великого

I

Пётр I, поглощённый замыслами и работой на благо России, мало заботился о своём здоровье и все отлагал день ото дня, за недосугом, вопрос о духовном завещании. Поэтому, когда смерть внезапно приблизилась к его изголовью, то оказалось, что Великий Преобразователь не успел сделать никакого распоряжения относительно наследия престола. Правда, за несколько часов до смерти он потребовал было аспидную доску и грифель, чтобы начертать свою волю, но быстро наступившее параличное состояние лишило его действия языком и рукою, так что намерения государя остались тайною для присутствовавших.

Еще последнее дыхание не успело вырваться из груди умиравшего первого русского императора, как в одной из комнат дворца собравшиеся вельможи и сановники вступили в обсуждение вопроса, кому передать государственное наследие Великого Петра.

Вопрос этот не так-то легко было решить. Дело в том, что еще за три почти года перед тем император законом установил, что царствующий государь имеет право избрать себе преемника по своему усмотрению, не стесняясь правом первородства. Вместе с тем, как уже сказано выше, Пётр не успел назначить себе желанного преемника.

Таким образом, когда стало очевидно, что государю осталось жить всего несколько часов или даже минут, вопрос о престолонаследии явился самым настоятельным и неотложным. Голоса сановников при совещании разделились: старинные вельможи, люди знатных родов, высказались в пользу несовершеннолетнего внука умирающего государя, великого князя Петра Алексеевича; они надеялись, что великий князь Пётр Алексеевич вернёт Россию к старине и отменит все новшества, установленные дедом. Лица же, вышедшие в люди собственным дарованием и милостями Петра, подали голос за овдовевшую вторую супругу Петра, государыню Екатерину Алексеевну.

В числе этих лиц наиболее влиятельными были Меншиков и Остерман, сановники опытные в делах управления, ближайшие помощники Петра; за них, в случае надобности, могла заступиться и молодая гвардия. Меншиков и Остерман взяли верх над старыми боярами, и Екатерина Алексеевна была провозглашена первой русской государыней и императрицею под именем Екатерины Первой, с тою же неограниченною властью, какую имел и ее супруг.

Первая русская императрица происходила не из царского рода, а из бедной литовской католической семьи Сковорощенков (или, по-другому, Сковороцких), бежавшей из Литвы в Ливонию. Здесь она была взята на воспитание одним добрым немецким пастором и жила в городе, пока чума не прекратила дней этого доброго человека.

Умная и добрая от природы, Екатерина, став супругою Петра Великого, всегда являлась перед императором заступницей и ходатайницей за провинившихся. Природный ум давал ей возможность легко усваивать взгляды своего державного супруга и являться подчас его советницей и помощницей. Но отсутствие образования и широкого умственного развития не позволяло ей быть самостоятельной руководительницей кормила государственного управления.

Когда высокий жребий вручил в ее руки судьбу России, Екатерина, сознавая свои слабые силы, уступила настоящую власть Меншикову, который от ее имени и вершил государственные дела.

Екатерина не совершила блестящих деяний в своё царствование; зато она была нежной матерью и бабушкой, непрестанно пекущейся о воспитании и образовании как своих родных дочерей, Анны и Елизаветы, так и внука, Петра, сына несчастного царевича Алексея Петровича, лишённого престола за приверженность к старине и казнённого грозным родителем (1718 г.)

II

Великий Преобразователь России, по словам поэта, —

То академик,

то герой,

То мореплаватель,

то плотник,

Он всеобъемлющей

душой

На троне вечный

был работник.

Вот эта-то «вечная работа», когда приходилось постоянно ездить по стране, из конца в конец, то строить города и корабли, то собирать войска и вступать в борьбу с соседями, то самому обучаться разным наукам и заводить школы, этот-то неустанный и непрерывный труд и не позволял Петру уделять много времени на присмотр за воспитанием своих детей.

Такое положение дел привело государя к печальному разладу с сыном Алексеем. Царевич оставался под влиянием матери, первой жены Петра, Евдокии Феодоровны, и, не достигнув еще девятилетнего возраста, был уже восстановлен против преобразовательных стремлений державного родителя.

По заключении Евдокии Феодоровны в монастырь царевич был отдан на попечение тётки, Натальи Алексеевны, и к нему были приставлены наставники-иностранцы (сначала Нейгебауер, а потом Гюйссен); но первоначальное влияние матери и ее приближенных, воспитывавших ребёнка по старинке, оставило такой глубокий след в его душе, что иностранные гувернёры не могли уже пересилить первоначального влияния. Алексей Петрович сохранил неприязнь к науке, нелюбовь ко всему иноземному, к тяжёлому труду и деятельному образу жизни и всем складом своих убеждений, всей жизнью и действиями представлял собою полную противоположность державному родителю, «вечному работнику на троне».

Отправленный для довершения образования за границу, царевич Алексей познакомился близ Карлсбада с принцессой Шарлоттой Брауншвейг-Вольфенбюттельской, на которой в 1711 году и женился. Через четыре года после свадьбы у них родился сын Пётр, а через десять дней после рождения младенца Шарлотта скончалась. Таким образом, маленький Пётр Алексеевич, сразу по своём появлении на свет, остался сиротой, лишённым материнской ласки и забот. Первое время о нем заботилась гувернантка, немка Роо, а впоследствии попечение о нем взяла на себя Екатерина Алексеевна.

В 1718 году маленький царевич Пётр лишился и отца, которого, впрочем, почти не знал, так как в первое время по рождении сына Алексею Петровичу приходилось беспрестанно разъезжать с государственными поручениями по России, а потом, страшась гнева родительского, он проживал тайно за границей, во владениях австрийского императора. Великий Преобразователь не хотел, чтобы его великое дело, которое было для него всего дороже, погибло от руки его наследника-сына: Алексея Петровича привезли в Россию, где грозный родитель назначил над ним суд, и участь царевича была решена…

После смерти царевича Алексея Петровича государыня Екатерина Алексеевна приняла на себя заботу о его сиротах, сыне Петре и дочери Наталии, и оказывала им всяческое внимание. Прежний гнев Петра не простирался на детей несчастного сына. Екатерина даже торжественно праздновала в Петербурге день рождения маленького Петра, хотя сам государь никогда не принимал участия в этом торжестве, так как этот день совпадал с днём одной из его побед, и это празднество он справлял ежегодно в Шлиссельбурге.

Маленький Пётр был прелестный ребёнок – живой, весёлый и здоровый. Наружностью он чрезвычайно походил на мать, хотя в характере его замечались наследственные черты от деда: стремление к самостоятельности, любовь к воинским занятиям, энергичность и вспыльчивость. Все эти свойства характера очень нравились Петру Великому, и он с удовольствием смотрел, как его внук постоянно возился с ружьями, строил батареи и сам стрелял из небольших игрушечных орудий. Все эти детские игры напоминали государю его собственное детство, когда он, на глазах своего родителя, наполнял воинским шумом и гамом вместе с «робятками» покои кремлёвского дворца. Пётр для поощрения подарил даже внуку шпагу, которую маленький царевич дорого ценил во всю свою кратковременную жизнь.

И Екатерина, и Пётр выказывали тем более расположения к внуку, что в 1723 году лишились родного сына, – Петра Петровича и у них оставались лишь три дочери – Анна, Елизавета и Наталия.

После смерти Петра I, а также по кончине через несколько дней за ним его дочери Наталии Пётр Алексеевич, десятилетний внук Екатерины, стал еще ближе ее сердцу, и заботы о его воспитании не покидали вдовствующей императрицы. На него было обращено особое внимание, и по поводу его в 1726 году шли даже совещания в основанном к тому времени Екатериною высшем правительственном учреждении – Верховном Тайном Совете. Так, член Верховного Совета, барон Остерман, составил такой план: первое, чтобы дети покойного государя были ближайшими наследниками престола, и, второе, чтобы примирить враждебные партии, – старую и новую, Остерман предлагал соединить браком принцессу Елизавету Петровну с великим князем Петром Алексеевичем, что совершенно противоречило установлениям нашей церкви.

Однако этому плану не суждено было осуществиться, и маленькому Петру вскоре перестала грозить опасность будущего подневольного брака с родной тёткой, на шесть лет при том его старшей. Но если он освободился от одной опасности, зато судьба подготовила ему иную, еще горшую: всесильный при дворе Екатерины, Меншиков, желая навсегда упрочить своё положение в государстве, затеял женить Петра на одной из своих дочерей.

III

В этих видах Меншиков настоял на том, чтобы Екатерина составила духовное завещание, по которому Пётр объявлялся наследником русского престола, причём до его совершеннолетия делами государства должен был управлять Тайный Верховный Совет; в случае смерти Петра престол должен был перейти к дочерям Петра Великого, сначала к царевне Анне, а потом Елизавете. Царевнам же и Верховному Совету в этом завещании вменялось в «обязанность» стараться о сочетании браком молодого императора с дочерью князя Меншикова.

И действительно, когда Екатерина I скончалась шестого мая 1727 года, Пётр Алексеевич был объявлен императором Всероссийским, под именем Петра II. И тут-то Меншиков дал полную волю своим честолюбивым планам.

Как председатель Верховного Совета, он настоял на следующем указе: так как Пётр II провозглашен императором, то в государстве не может быть иной воли, кроме его, императорской, а следовательно, пункт завещания, назначавший регентство (то есть управление) в лице Верховного Совета, недействителен, и император должен быть объявлен совершеннолетним; но так как всякое его приказание, по законам российской империи, делалось указом, то очевидно, тот, кто мог руководить этими приказаниями, и становился регентом государства. А чтобы получить постоянную возможность руководить этими приказаниями, Меншиков, как будущий тесть государя, взял его в свой дом, на Васильевском острове.

Таким образом, Меншиков самостоятельно сделался опекуном малолетнего государя и почти всевластным распорядителем судеб нашего Отечества. Конечно, одиннадцатилетний Пётр II не мог лично править государством, и все делалось, как то угодно было всесильному опекуну-регенту. К чести Меншикова, нужно сказать, что он, ради корыстных и властолюбивых видов, не оставил в пренебрежении дела образования молодого русского монарха. Как сам Меншиков, так равно и остальные приближенные понимали, что со времени Петра Великого для правителя великой державы необходимо серьёзное образование и всесторонние знания.

В этих-то видах к Петру II и был приближен барон Андрей Иванович Остерман, на коего и возложена обязанность руководить научными знаниями одиннадцатилетнего русского самодержца. И должно отдать справедливость, что для такого трудного и ответственного дела никто другой, лучший, не мог быть найден. Остерман был воистину просвещённый для своего времени, умный и опытный сановник, который, при более счастливых обстоятельствах в жизни молодого государя, был бы в состоянии принести ему неоценимую пользу.

К сожалению, Остерман не мог выполнить своей задачи: время было чрезвычайно смутное, и всякий приближенный ко двору только и думал о себе, о своём личном благе. Первый пример подал Меншиков, а его примеру последовали и другие. Но во всяком случае, Остерман, как наставник и руководитель научных занятий царя-отрока, оставил по себе добрую память.

Генрих Иоганн Остерман родился в Вестфалии, в семействе пастора Иоганна Остермана, и вырос под неусыпными и разумными попечениями образованных родителей умным, любознательным и прилежным юношей. Он еще в раннем возрасте удивлял всех остроумием, тонкими замечаниями о прочитанных книгах и знакомых людях, а также и обширными познаниями.

На пятнадцатом году жизни Остерман поступил в Йенский университет, где со всем пылом любознательной натуры посвятил себя наукам. На несчастье, один печальный случай прервал эти занятия, и молодой студент вынужден был покинуть Отечество и переехать на жительство в Голландию. Здесь он поступил на службу секретарём к известному мореходцу Корнелиусу Крюйсу, который в те дни уже готовился, ко уговору лично знавшего его Петра I, перейти па русскую службу. По прибытии в Россию молодой Остерман прежде всего со свойственным немцам прилежанием занялся изучением русского языка, которым в течение двух лет, благодаря отличным способностям, овладел в совершенстве, научившись не только свободно говорить по-русски, но и писать, что в те времена ценилось особенно высоко. В должности-то секретаря Крюйса и узнал его Пётр Великий и сразу признал в нем такого именно подходящего человека, который своим знанием шести европейских языков и своим просвещением мог явиться достойным его сподвижником по преобразованию России.

– Я беру к себе твоего секретаря, он мне нужен, – таково было решение Петра, высказанное Крюйсу.

Вслед за тем Остерман был определен в посольство в канцелярию с жалованием по двести рублей в год; здесь трудолюбием, благонравным поведением, исполнительностью воли начальства он вскоре резко выдвинулся по службе и приобрёл всеобщую любовь и уважение. Его стали принимать в богатые дома вельмож и делать участником излюбленных Петром ассамблей.

На одной из таких ассамблей у князя Меншикова вдовствующая государыня Прасковья Феодоровна, супруга покойного брата Петра, Иоанна Алексеевича, разговорилась со скромным молодым немцем.

– А как, батюшка, ваше имя? – спросила она.

– Генрих, ваше величество, – был почтительный ответ.

– Родителя вашего как звали?

– Иоанном.

– Так вам следует называться Андреем Ивановичем, – было простодушное решение царицы Прасковьи.

Такое решение царицы было немедленно сообщено Петру, который, от души посмеявшись переименованию своего чиновника из Генриха в Андрея, усвоил себе, однако, это переименование. Таким образом, и Остерман стал Андреем Ивановичем, и это имя так тесно слилось с его личностью, что и он сам вскоре стал подписываться под всеми правительственными бумагами новым своим именем – Андрей Остерман.

IV

Государственная служба Андрея Ивановича Остермана нашла себе в лице гениального преобразователя России истинного ценителя, почему последний быстро подвигал его по служебной и чиновной лестнице и через десять лет службы произошел в тайные советники и бароны Российской империи.

По заключении выгодного для России Ништадтского договора, в подписании которого Остерман принимал самое деятельное участие, Пётр Великий, свидевшись со своим приближенным, особенно благодарил его, обнял, расцеловал и заметил:

– Всё хорошо, Андрей Иванович, ты теперь знатен и богат, но ты в России человек чужой, не имеешь родственных связей. Я хочу посватать тебе невесту.

Остерман, конечно, благодарил царя за попечение о нём, и, действительно, через несколько дней, по желанию Петра и с его благословения, женился на Марфе Ивановне Стрешневой, богатой девушке из дома, состоявшего даже в родстве с царственным родом Романовых.

Мы уже знаем, что при кончине государя Остерман был одним из тех, кто подал свой влиятельный голос за провозглашение Екатерины преемницей Петра. Как бы в благодарность за это новая императрица, по ходатайству Меншикова, пожаловала Остерману высший чин – действительного тайного советника, Андреевскую звезду, звание вице-канцлера и место главного начальника над почтами. В 1727 году, когда был учреждён Верховный Тайный Совет, Остерман был также назначен в число немногих членов этого высшего государственного учреждения; он же участвовал и в составлении духовного завещания государыни, а после ее кончины был приставлен, в качестве руководителя научных занятий, к молодому Петру II.

Меншиков держал Петра II под строгой опекой, следил за каждым его шагом и действием, распоряжался всевластно его денежными средствами, его временем и даже намерениями. Самой излюбленной его мечтой, осуществить которую он торопился, было – как можно скорее женить венценосного ученика на своей дочери.

Таким образом, не учение государя, не его развитие, не благо русского народа составляли предмет главной думы всесильного регента, но его брак с дочерью, брак несовершеннолетнего юноши, еще не успевшего окрепнуть физически и умственно. Отсюда становится понятою вся трудность задачи, возложенной на Остермана. Ему предстояло, с одной стороны, приготовить России монарха, способного отправлять сложные обязанности правления, а с другой стороны, приходилось делать постоянные уступки Меншикову, который своими честолюбивыми замыслами отвлекал царственного отрока от учения. Настаивать же на необходимости усиленных классных занятий и отстранять от государя все то, что могло вредить его учебным успехам, Остерман не смел и не мог. Это было бы равносильно личной гибели, так как честолюбивый Меншиков никогда и никого не допустил бы до вмешательства в его действия. При таких условиях учебные занятия наставника не могли принести желаемого плода и сводились на нет.

Тем не менее Остерман, строго выполняя возложенную на него задачу, представил Верховному Совету программу занятий с государем, каковая программа и была, после обсуждения ее в Совете, утверждена в следующем порядке.

Прежде всего Совет постановил:

«Понеже часы к наукам и забавам всегда переменяться имеют, того ради в разделении оных надлежит наипаче смотреть пред полудня. И так, ежели Его Императорское Величество обыкнет порядочно от 9 или 10 часа почивать ложиться, то может паки от 7 или 8 часа вставать. И понеже ничто благословенно быть не может, что не с Богом начато, произведено и совершенно бывает, то б первое и наиважное было, чтоб Его Императорское Величество, коль скоро встанет, прежде всего чинить имел, чтоб Богу обратился и умиленною молитвою себя ему наиприлежнейше поручил. Потом, отдохнув немного, можно науки предвосириять».

Далее в «предначертании» этих наук они показаны в следующей постепенности:

Понедельник. От 9 до 10 часов читать историю и «вкратце главнейшие случаи прежних времён, перемены, приращение и умаление разных государств, причины тому, а особливо добродетели правителей древних с воспоследованною потом пользою и славою представлять». Таким способом Пётр II должен был «во время полугода» пройти ассирийскую, персидскую, греческую и римскую монархии до самых новых времён. От десяти до одиннадцати Его Величество должен был отдыхать, а от одиннадцати до двенадцати вновь продолжалось прохождение древней истории, после чего наступало до двух часов время обеда и покоя. От двух до трёх часов следовали танцы и «концерт», а от трёх до четырёх уроки географии «отчасти по глобусу, отчасти по ландкартам». В четыре часа кончались собственно научные занятия, и ученику предоставлялось гулять, забавляться и «покоиться».

Во вторник от девяти до двенадцати часов, с перерывом на час, шло преподавание новой истории, а от двух до трёх часов государю предоставлялось «забавляться игрою в волан»; в три часа наступали занятия «математическими операциями, арифметикой и геометрией», а в четыре часа позволялось забавляться стрельбою в мишень.

В среду до полудня государь должен был присутствовать для слушания дел на заседаниях Верховного Совета; в два часа он обучался игре на бильярде, а с трёх до четырёх шли занятия древней историей, после чего государь шёл «забавляться ловлею на острову».

В четверг до двенадцати часов, с перерывом на час, шли занятия географией, от двух до трёх – танцы, от трёх до четырёх – новая история, от четырёх до пяти – «концерт музыческий», а вечер посвящался прогулкам, поездкам и отдыху.

В пятницу до двенадцати государь опять заседал в Верховном Совете; от двух до трёх играл на бильярде; от трёх до четырёх проходил «прочие математические части и искусства из механики, оптики» и прочее, а после четырёх катался, гулял, отдыхал.

В субботу до полудня решено было «по изволению то, что в географии и математике, во всю неделю учинено, творить», и на этом заканчивались занятия недели.

Таковое распределение занятий науками было составлено на вторую половину 1727 года, причём в «предначертании» было сказано:

«В каждой науке надлежит собственное краткое описание учинить, которое обучение Его Императорского Величества особливо учреждено быть имеет. Если же Е. И. В. ввечеру, в седьмом часу, иль полвосьмого кушать изволить, то может после ужина, пока час к почиванию придёт, паки от божественной книги что-нибудь читать повелеть, и потом, по совершении молитвы, во имя Божие, на покой идти».

Кроме этого «предначертания» Остерманом был представлен подробнейший план учения на будущее время, составленный из XI отделений, – об учении вообще, о новой истории или статистике, о политике, о военном искусстве, о древней истории, об арифметике и геометрии, о космографии, о физических знаниях, об архитектуре, о науке, отличность воспитания обнаруживающих, о расположении дней и часов. К этой программе Остермана известный проповедник и архиепископ Феофан Прокопович присоединил также рассуждение, «каким образом и порядком надлежит багрянородного отрока наставлять в Христианских законах».