Текст книги "Царские дети и их наставники"

V

Приведённая программа обучения двенадцатилетнего императора не отличается особенной последовательностью занятий и полнотой. Так, изучение древней истории идёт об руку с новой, на языки не обращено никакого внимания. Нет в ней и плана прохождения военных наук.

В программе встречаются такие странные часы занятий, как игра на бильярде, игра в волан, ужение рыбы. Но если мы вспомним уроки Зотова Петру I, полное отсутствие образования у Екатерины I, то нельзя не признать, что просвещение в России, твёрдое начало которому положил ее Великий Преобразователь, уже несомненно сделало значительные успехи. Умный иностранец Остерман, по мере сил и разумения, делал попытку дать своему царственному ученику более или менее полное образование, в духе иностранной жизни начала прошлого столетия. Он желает развить в своём ученике ловкость, любовь к искусствам и понимание всемирной истории. В этих-то видах он и отводит в программе обучения место физическим упражнениям – танцам, играм, как равно требует от него не простого запоминания исторических событий и притом преимущественно военного характера, но объясняет ему «перемены, приращение и умаление разных государств, причины тому, а особливо добродетели правителей древних с воспоследованной потом пользою и славою».

И действительно, мы видим, на первых порах, что старания просвещённого наставника не пропадают даром. Государь имеет здоровый вид, не по летам силен, ловок и бесстрашен; не пропадают даром и уроки истории, и государь, при содействии Андрея Ивановича, умеет извлекать из опыта прежних народов достойные образцы для подражания. Так, однажды, присутствуя в самом начале своего царствования на заседании Верховного Совета, юный государь обратился к присутствовавшим со следующею речью:

«После того, как Бог изволил меня, в малолетстве, всея России императором учинить, настоящее моё старание будет, чтобы исполнить должность доброго императора, то есть, чтоб народ, мне подданный, с богобоязненностью и правосудием управлять; чтоб бедных защищать, убогих и неправедно отягощённых от себя не отгонять, но весёлым лицом жалобы их выслушивать и, по похвальному императора Веспасиана примеру, никого от себя печального не отпускать».

Эта речь, со ссылкой на исторический пример доброго римского императора Веспасиана, вне всякого сомнения, отражает на себе влияние уроков Остермана и, по всей вероятности, даже целиком была продиктована ему наставником. Во всяком случае, из слов молодого императора мы можем убедиться, что он был преисполнен самых добрых намерений и воодушевлён доблестными историческими примерами, учившими его любить и заботиться о благе вверенного ему народа.

В своём стремлении оказать благотворное влияние на ум и сердце отрока-императора, Остерман находил значительную поддержку в сестре Петра II, великой княжне Наталии Алексеевне, бывшей на год старше брата и отличавшейся удивительной сердечностью, высоким для своего времени умственным развитием и нежной, разумной любовью к брату. Она, подобно наставнику, понимала, что государю надлежит учиться и трудиться, окружать себя достойными людьми и избегать всяких развлечений не по возрасту.

И нужно отдать справедливость обоим этим лицам, Наталии Алексеевне и Андрею Ивановичу, что в первое время вступления на престол Пётр II охотно занимался науками, как равно проводил большую часть времени в доме Меншикова, играя в карты с сестрою и великими княжнами, Анной и Елизаветой, а также упражняясь в воинских занятиях с приходившими к нему для этого кадетами. Этих кадетов для него была набрана целая рота, и обучение ее воинским артикулам происходило три раза в неделю. Домоседству и учебным занятиям государя в значительной степени способствовало и стеснённое его положение в доме Меншикова.

Пётр II был ограничен будущим своим тестем во всем – и в своих денежных средствах, и в выборе знакомых, и в распределении времени. Если молодой император в первое время терпел такую опеку, то лишь потому, что еще недостаточно сознавал свои силы и не имел под рукою людей, на коих мог бы опереться в желании отстранить тягостное вмешательство в его жизнь посторонних лиц. И действительно, мы видим, что когда Меншиков перешёл всякие границы в своих честолюбивых и корыстных планах, Пётр Алексеевич стал к нему охладевать и начал показывать явное желание освободиться от опеки регента. На несчастье последнего, он еще не поссорился с Остерманом, который, будучи обижен временщиком, перестал ему оказывать поддержку во влиянии на воспитанника.

Вскоре около Петра II объявился и молодой друг, который явно стал его настраивать против Меншикова. Этим другом оказался князь Иван Долгорукий, 18-летний юноша, уже успевший много пожить в свой краткий век, человек ветреный, проводивший легкомысленно время, обращавший ночь в день и день в ночь, любивший более всего кататься и охотиться с борзыми. Долгорукий обладал, впрочем, добрым сердцем и, действуя вредно на молодого императора примером своей жизни, вместе с тем, однако, способен был оказывать и хорошее влияние на его поступки.

Так, когда Петру II предложили однажды подписать какой-то смертный приговор и молодой государь уже обмакнул перо в чернила, чтобы дать своё согласие на смертную казнь, Долгорукий укусил своего венценосного друга за ухо, желая этим показать, как должно быть больно тому, кому отрубают голову.

За исключением этого случая, мы не знаем следов доброго влияния на юношу-императора со стороны его ветреного друга; обратных же примеров можно указать немало. Сблизившись с Долгоруким, Пётр Алексеевич стал пренебрегать занятиями с Остерманом, всё чаще пропускал уроки, посвящая своё время увеселительным прогулкам за город, катаниям по улицам, а всего больше – охоте. Охота на зайцев, лисиц и волков стала его любимым занятием и, в противоположность своему великому деду, он находил в этом препровождении времени излюбленное применение своим не по возрасту кипевшим и развившимся физическим силам.

Отвлекая государя от занятий науками, Долгорукий вместе с тем успел настолько вооружить Петра против Меншикова, что скоро последний должен был уступить место иным, более влиятельным, лицам. Меншиков сначала получил отставку, а вслед за тем был сослан в отдалённый и глухой город Берёзов вместе со всем семейством, а в том числе и с наречённой невестой государя.

С падением Меншикова семейство Долгоруких всецело овладело государем, что во всяком случае не послужило последнему на пользу. Пётр II окончательно забросил научные занятия и, преждевременно выйдя из опеки, попал во власть новых приближенных.

Долгорукие решили, подобно Меншикову, упрочить своё положение при помощи брачных уз и уговорили императора обвенчаться с сестрой Ивана Долгорукого, княжной Екатериною Алексеевною, бывшей на несколько лет старше своего венценосного жениха.

Обручение с княжной Долгорукою, поездка на коронацию в Москву отдалили Остермана от государя, и доброму влиянию наставника наступил слишком быстрый конец. Тщетно, со слезами на глазах, советовал и умолял Андрей Иванович ученика подумать о будущем России, о своём здоровье и духовном развитии, грозил отказаться даже от самой обязанности наставника. В ответ Пётр II обнимал только наставника, обещал исправиться, но потом снова принимался за пиры с Долгоруким, за охоту и веселье.

Вскоре Остерман лишился и последней поддержки при особе государя: великая княжна Наталия Алексеевна скончалась, и Пётр II оказался во власти семейства Долгоруких. Тогда наставнику не осталось ничего, как, спасая самого себя, совершенно устраниться от воспитания и целиком погрузиться в заботы о делах государственного управления, которые к тому времени пришли в значительный упадок. Делу Петра Великого, его преобразованиям грозила большая опасность, и умный иностранец с грустью замечал, что с усилением влияния Долгоруких не только наступил последний час его доброго воздействия на государя, но и самому преобразованному государству начинает грозить опасность возвращения к прежнему допетровскому порядку вещей.

Этому, однако, не суждено было исполниться, и как ни сильны были Долгорукие, они не смогли предупредить своей горькой участи: не успев повенчать государя с представительницей их рода, они внезапно лишились своего мощного покровителя.

Пётр II, не достигнув и пятнадцатилетнего возраста, скончался 18 января 1729 года. Он заразился оспой и, прострадав около двух недель, умер на руках действительно любившего его воспитателя – Андрея Ивановича Остермана.

VI

Смерть юного Петра Алексеевича сильно встревожила членов Верховного Совета. Кому быть наследником престола? – вот вопрос, который требовал немедленного решения. Князья Долгорукие попытались было объявить наследницею невесту Петра II, княжну Екатерину Алексеевну Долгорукую, но замысел их не встретил сочувствия остальных государственных сановников. Вскоре Долгорукие даже были лишены занимаемых ими государственных должностей и сосланы в Сибирь, в город Берёзов.

Члены Верховного Совета, желая сохранить свою власть, решили устранить от престола и дочь Петра I, Елизавету Петровну, а также его внука, Петра Феодоровича, сына Анны Петровны, жившего при Гольштинском дворе, почему и остановили своё внимание на герцогине Курляндской, Анне Иоанновне, племяннице Петра Великого, дочери его покойного брата Ивана Алексеевича. В этом решении они руководствовались тем соображением, что Анна Иоанновна охотно согласится на ограничение своей самодержавной власти, лишь бы только быть возведённой на русский престол. И действительно, когда Анне Иоанновне были объявлены условия ее избрания, она приняла эти условия без возражений.

Однако впоследствии планы «верховников» не осуществились: Анна Иоанновна, под влиянием Остермана, объявила себя, по примеру предшественников, самодержавною императрицею. Руководительство государственными делами, впрочем, государыня предоставила своему приближенному из курляндских дворян, Иоганну Эрнесту Бирону, который устранил от власти и влияния русских людей и дал преобладающее значение в нашем Отечестве иностранцам.

Посмотрим же, при каких обстоятельствах протекало детство новой императрицы.

Царевна София Алексеевна, желая в своё время устранить брата Петра от престолонаследия и нанести удар Нарышкиным, решила женить болезненного и косноязычного Ивана Алексеевича. Выбор ее остановился на Прасковье Феодоровне Салтыковой, которая и объявлена была государевой невестой. Жених и невеста мало подходили друг другу: восемнадцатилетний жених вызывал всеобщее чувство сожаления хилым и болезненным видом; двадцатидвухлетняя же невеста поражала своим пышущим здоровьем, миловидностью и ласковостью обращения. Она была высока, стройна, полна; волосы длинными густыми косами ниспадали на ее плечи; круглый подбородок, ямочки на щеках, косички, красиво завитые на невысоком лбу, – всё это придавало ей привлекательный вид. В супружестве с царём Иваном Алексеевичем Прасковья Феодоровна имела пять дочерей, из коих одной, а именно четвёртой ее дочери, Анне, высокий жребий сулил стать второй самодержавной императрицей в России.

По смерти в 1696 году Ивана Алексеевича, царица Прасковья с тремя оставшимися в живых детьми поселилась в подмосковном селе Измайлове, где ей в собственность был отдан государем дворец, земли же измайловские считались за нею лишь в пожизненном пользовании. Кроме того, Пётр I назначил ей от казны деньгами и припасами приличное ее сану содержание.

Здесь, в измайловском селе, царица Прасковья зажила совершенно особою от московских порядков того времени жизнью. Преобразования, внесённые Петром I в тогдашнюю русскую жизнь, мало коснулись села Измайлова. Все порядки здесь, времяпровождение и обычаи напоминали ту московскую былую старину, с которой Великий Преобразователь вступил в жестокую борьбу. В многочисленных маленьких горницах дворца царили беспорядок, грязь, духота и ничегонеделание.

Царицу окружала целая толпа богомолок и богомольцев, нищих, гадальщиц, калек, карликов, шутов и скоморохов. Эти приживальщики в грязных изодранных рубищах или гнусливо тянули жалобные песни, или же кривлялись, плясали, забавляя тем невзыскательную на удовольствия измайловскую обитательницу и ее дочек. Особенным расположением здесь пользовались разные предсказатели и юродивые.

Пётр I, ломавший старые порядки России и преследовавший всё, что напоминало о невежественной старине, относился, однако, к образу жизни царицы Прасковьи и порядкам в ее дворце снисходительно. «Двор моей невестки, – говорил Пётр, – госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов».

Прасковья Феодоровна, в дни приезда государя, всё же убирала подальше своих приживальщиков и старалась подлаживаться под вкусы царя-преобразователя. Она даже ездила, по его желанию, на немецкие ассамблеи, возила туда дочерей, когда они выросли, умела царя вкусно угостить, весело принять и не позволяла себе осуждать его новшеств. Она старалась выражать этим новшествам, в беседе с царём, сочувствие и повиновалась каждому его желанию и совету. В числе таких желаний государя было то, чтобы царица дала своим дочерям, сообразно требованиям нового времени, приличное воспитание.

VII

Когда девочки Екатерина, Анна и Прасковья еще были малолетними, их окружал обширный штат мамушек и нянек, которые гуляли с своими воспитанницами в тенистых садах села Измайлова, посещали хозяйственные заведения, местный стеклянный завод, молились с ними в церквях, забавлялись на прудах, которых в Измайлове было до двадцати. Царевны пускали в пруды щук и стерлядей с золотыми серёжками и сзывали рыб на корм по колокольчику. Дома их обучали шитью и вышиванию шёлком и золотом.

Когда царевнам наступила пора серьёзного учения, Прасковья Феодоровна приказала иеромонаху Кириану Истомину, искусному составителю в то время учебников, доставить ей азбуку. Истомин преподнёс царице писанный золотом и красками «букварь словянороссийских письмен со образованиями вещей и со нравоучительными стихами». Букварь этот юные ученицы стали перечитывать столько раз, что они наконец выучили по нему грамоту и всё содержание букваря наизусть. Покончив с наукой чтения, царевны прошли также и искусство письма, заключавшееся в списывании с рукописных прописей, состоявших из кратких двустиший нравственного и божественного содержания.

И наука чтению, и искусство письма были пройдены царевнами, согласно требованиям тогдашней педагогики, при помощи обычных наказаний, без коих, как полагали наши предки, никакая наука не может укрепиться в головах учеников. В тогдашних стихах польза наказаний так была воспета:

 
         Розгою Дух Святой детище бити велит,
         Розга убо ниже мало здравию вредит,
         Розга разум во главу детям вгоняет,
         Учит молитве и злых всех истязает;
         Розга родителям послушны дети творит,
         Розга божественного писания учит.
 

По обучении царевен чтению и письму, Прасковья Феодоровна пригласила в качестве воспитателя и учителя немецкого языка старшего брата знакомого уже нам Андрея Ивановича Остермана – Иоганна Христофора-Дитриха. Это был очень важный, напыщенный немец, но ограниченный и малообразованный. Несмотря на то, что Иоганн Остерман был мало пригоден к ответственной должности воспитателя детей, царица Прасковья вряд ли сознавала все его недостатки и рада была, угождая великому царю, принять в свой дом даже и такого иностранца. Кроме учителя из немцев к царевнам был приглашён и преподаватель-француз, на обязанности которого лежало за 300 рублей в год дочерей Прасковьи Феодоровны «танцу учить и показывать зачало и основание языка французского». Стефан Рамбурх, так звали француза, не особенно выдавался педагогическими способностями, и в течение пяти лет царевны не овладели не только французским письмом, но даже французской разговорной речью.

Впрочем, преподаватели не особенно усердствовали в своём деле: скупая царица неаккуратно платила им положенное жалование, и Рамбурх только через много лет после своего приглашения получил расчёт от самого государя. Равным образом не пошли царевнам впрок и уроки танцев, и только одна Екатерина Ивановна достигла в танцевальном искусстве некоторых успехов благодаря природной резвости и ловкости.

Таким образом, мы видим, что образование царевен было скудное и они не могли похвастаться особенными научными успехами и умственным развитием. Образованность коснулась их более своей внешней стороной, по существу же они мало отличались от прежних царевен допетровского времени, вынеся из детства склонность к праздности, привязанность к шутам и скоморохам и недостаток уважения к человеческой личности. Родительский дом не выработал в них сильных характеров, требующих самодеятельности и разумного применения природных сил. Все их детство протекало в страхе перед грозным царём, в вечном стремлении угодить ему.

По желанию Петра и согласно его выбору, Анна Иоанновна была обручена с герцогом Курляндским, Фридрихом Вильгельмом, однако никогда в жизни не видавшая своего суженого. Узнав от дяди о своём заочном сговоре с герцогом, Анна, послушная воле преобразователя, писала жениху:

«Из любезнейшего письма вашего высочества, отправленного 11-го июля, я с особенным удовольствием узнала об имеющемся быть по воле Всевышнего и их царских высочеств, моих милостивейших родственников, браке нашем. При сём не могу не удостоверить ваше высочество, что ничто не может быть для меня приятнее, как услышать ваше объяснение в любви ко мне. Со своей стороны, уверяю ваше высочество совершенно в тех чувствах, что при первом, сердечно желаемом, с Божьею помощью, счастливом личном свидании, предоставляю себе повторить лично, оставаясь между тем, светлейший герцог, вашего высочества покорнейшею услужницею».

Равным образом и герцог Курляндский не особенно рассуждал при выборе себе подруги жизни и вполне подчинился в этом отношении воле русского государя, почему выбор его и остановился, вместо бойкой, румяной и полной царевны Катерины, на смуглой, угрюмой и рябоватой Анне, которую решено было Петром Великим выдать замуж первой.

Свадьба состоялась 31 октября 1710 года, а 9 января 1711 года молодой герцог уже скончался на мысе Дудергоф по дороге из Петербурга в Митаву, куда он вез на постоянное жительство свою молодую супругу. Овдовев так рано и неожиданно, Анна Иоанновна, однако, из политических соображений дяди не вернулась в дом матери, а поселилась в Митаве, куда ей через двадцать лет скучной, однообразной и скромной вдовьей жизни было совершенно неожиданно привезено радостное известие об избрании ее Верховным Советом на Всероссийский престол с ограничительными правами управления Россией, начертанными князем Голицыным в духе аристократической шведской конституции.

Жизнь среди немцев мало изменила вкусы и привычки Анны Иоанновны; она даже не выучилась говорить на немецком языке, основательно забыв при этом и скудные уроки Остермана и Рамбурха. Привыкнув к лишениям и в материнском доме, и при курляндском дворе, новая русская императрица вела чрезвычайно скромный домашний образ жизни, но зато тратила очень много денег на торжественные выезды и приёмы: этим она как бы вознаграждала себя за прежние годы лишений.

Во дворце она в значительной степени привила привычки измайловской усадьбы: мы видим вокруг Анны Иоанновны постоянно массу карликов, шутов и скоморохов, встречаем государыню вечно занятою рукоделием, игрою в карты, или развлекающей себя музыкою, а всего чаще – пустыми кривляньями придворных шутов.

Как некогда ее матушка в селе Измайлове доверила всё хозяйство стольному Юшкову, который и распоряжался неограниченно ее средствами, так и Анна Иоанновна, став русской императрицей, доверила управление государством своему любимцу Бирону, извлекавшему из такого положения неисчислимые для себя выгоды. Подобно матери, будучи по природе не злой женщиною, она, однако, часто давала полную волю гневу; подобно же матери, она была чрезвычайно благочестива. Оставаясь вдовой, Анна Иоанновна чувствовала недостаток в семье и приблизила к себе поэтому племянницу, дочь сестры Екатерины, известную впоследствии в истории правительницу Анну Леопольдовну.

VIII

Екатерина Иоанновна, старшая дочь царицы Прасковьи, была любимой дочерью матери и иначе не называлась ею, как «свет-Катюшка». Воспитанная, как мы видели выше, наравне с сестрой Анной, она отличалась от последней привлекательной наружностью, весёлым, непринуждённым нравом, любовью к обществу.

Это была девушка, не привыкшая к делу и помышлявшая только о веселье, гостях и развлечениях. Дядя ее, Великий Пётр, однако, любил свою весёлую и болтливую племянницу и был всегда рад, когда она без устали, от всей души, отплясывала на немецких ассамблеях и оглашала танцевальные комнаты остротами, шутками и смехом. В 1716 году, когда ей минуло уже 25 лет, дядя по собственному выбору выдал ее замуж за Карла-Леопольда, герцога Мекленбург-Шверинского. У них родилась дочь, ставшая впоследствии правительницей России, под именем Анны Леопольдовны.

Сам герцог имел было намерение жениться на вдовствующей герцогине Анне Иоанновне, но Пётр нашёл для себя более удобным выдать за него засидевшуюся уже в девицах «свет-Катюшку». Карл-Леопольд не посмел спорить и решил:

– Что делать! Так судьба назначила; надобно быть довольным: Катерина, по крайней мере, любимица царицы.

Шесть лет «свет-Катюшка» прожила с мужем, и нельзя сказать, чтобы счастливо: супруг ее был необразован и отличался грубым, вспыльчивым и сварливым характером, так что муж и жена постоянно ссорились и не ладили между собою. Наконец Екатерине Иоанновне невмоготу стала эта жизнь и она, покинув чужие края, к великой радости обожавшей ее матушки, вернулась в родное село Измайлово вместе с дочерью, Елизаветой-Христиной-Екатериной, родившейся в 1718 году. Екатерина Иоанновна уже со дня рождения дочери начала хлопотать через Прасковью Феодоровну перед государем о разрешении ей вернуться в Россию, но только через четыре года, то есть в 1722 году, ей удалось осуществить своё заветное желание.

Неудачное замужество дочери чрезвычайно огорчало царицу Прасковью, и она посылала ей частые письма с советами, утешениями и лаской. Трогательно-нежно относилась бабушка и к малолетней внучке, неоднократно посылая и ей свои послания, полные любви, шуток и заботы. Эти бабушкины послания, писанные тщательными каракулями на маленьких листочках, бережно и красиво обрезанных, доставляли, конечно, немалое утешение дочери на чужбине. Вот два образчика этих писем:

«Друг мой сердечный внучка, здравствуй с батюшкою и с матушкой. Пиши ко мне о своём здоровьи, и про батюшкино, и про матушкино здоровье своею ручкою. Да поцелуй за меня батюшку и матушку: батюшку в правый глазок, а матушку – в левый. Да посылаю тебе, свет мой, гостинцы: кафтанец тёплый, для того, чтобы тебе тёпленько ко мне ехать. Да послана к тебе баулочка, а в ней сто золотых, – и ты изволь ими тешиться, да досконца. Утешай, свет мой, батюшку и матушку, чтобы они не надсажались в своих печалях, и позови их ко мне в гости, и сама с ними приезжай; и я чаю, что с тобою увижусь, что ты у меня в уме непрестанно. При сём отдай поклон отцу и матери от меня. Да посылаю я тебе свои глаза старые; уже чуть видят свет; бабушка твоя старенькая хочет тебя, внучку маленькую, видеть».

В том же (1722) году Прасковья Феодоровна опять писала внучке:

«Внучка, свет мой, желаю я тебе, друг мой сердечный, всякого блага от всего моего сердца; да хочется, хочется, хочется тебя, друг мой внучка, мне, бабушке старенькой, видеть тебя, маленькую, и подружиться с тобою: старый с малым очень живут дружно. Да позови ко мне батюшку и матушку в гости и поцелуй их за меня, и чтобы они привезли и тебя, а мне с тобою о некаких нуждах тайных подумать и переговорить. При сем еще здравствуй».

Бабушка, посылая подарки внучке, заботилась, однако, не только об одних увеселениях ее, но начинала уже помышлять об умственном развитии «махоточки-внучки». В этих видах она обучила одну из своих крепостных девушек грамоте, дабы та в свою очередь, когда настанет время, могла передать эту книжную мудрость маленькой Мекленбургской герцогине. «Которая у меня девушка грамоте умеет, – писала она дочери, – посылает к вам тетрадку; а я ее держу у себя, чтоб внучку учить русской грамоте».