Текст книги "Насмерть"

– И что за звери?

– Как тебе сказать… Бредуны – бандиты. Жестокая и беспредельная погань, но все же хоть с какими-то понятиями. Понятно, что распространяются они только на своих, но все же… Пусть и преступное, но все же сообщество. А выродни, они же «уроды», – это просто зверье. Стая хищников. Дикари, причем очень кровожадные. Имеются данные, что именно среди «уродов» процветает каннибализм. Словом, их даже сами бредуны валят, словно бешеных псов, при любой возможности.

– А почему «уроды»?

– Если б ты их на фото увидел, то не спрашивал бы. Облученные потому что все поголовно. А радиация, она красоты никому не добавляет, знаешь ли.

– Ясно, с дикими и аморальными выроднями разобрались. Вернемся к цивилизованным и культурным бредунам. Торгуют-то они с кем? Друг с другом, что ли?

– А почему нет? Одни, допустим, на оружейные склады армейские сели, другие – какую-нибудь мелкую аграрную общину… э-э-э, ну, типа охраняют… «Крышуют» короче, в лучших бандитских традициях. Вот и меняются – еду на патроны.

– Погоди, ты же сказал, что там одни бандиты. Откуда ж тогда эти общины?

– Да там кого только нет. И чего только нет. Правда, на мой взгляд, большая часть тамошнего «мирняка» ненамного лучше бандитов, разве что на земле сидят и в набеги сами не ходят. Как думаешь, для кого и с какой целью бредуны рабов ловят? А наркоту кому втюхивают?

– Ох, е-мое, как там все запущено! – замотал головой я. – И что, порядок навести даже не пытались?

– Миша, я тебя умоляю! На карту погляди, – страдальчески поднял взгляд к потолку контрразведчик. – Эти чертовы Пустоши по площади – больше Югороссии. Да, народу там живет куда меньше, но это-то и плохо – искать замучаешься. Опять же, где столько войск взять? Ну, загоним мы туда полк… Ай, что полк, давай уж сразу – дивизию. В сладких мечтах чего мелочиться-то?! И какую территорию эта дивизия под контроль взять сможет? Бредуны просто уйдут подальше, благо места там полно, и все – ищи-свищи хоть до морковкина заговенья. Вот и остается нам только глухую оборону держать.

– И что, из наших вообще никто на этих пустошах не бывает?

– Да как тебе сказать… – Исмагилов замялся. – Несколько раз после набегов за бредунами погони устраивали, но там, сам понимаешь, не разведка была, а преследование. Догнали, всех из пулеметов покрошили, выживших на суках поразвесили, остальным в назидание, награбленное забрали – и назад. Есть еще, правда, ходоки. Вот те на пустошах бывают часто. Что называется – работа у ребят такая: всякое-разное нужное и редкое на пустошах отыскивают и продают…

– Короче – сталкеры, мать их, – хмыкнул я.

Исмагилов чуть нахмурил брови, а потом, видимо вспомнив свое прошедшее еще до Большой Тьмы детство, улыбнулся и кивнул.

– Да, пожалуй.

– Хорошо, с бредунами и ходоками все понятно. Что по взаимодействию с местными военными?

– Из местных военных в твоей зоне ответственности осталась только отдельная Бригада. ППД[10]10
  ППД – пункт постоянной дислокации.


[Закрыть] у них в Иловле. В ней, правда, не вся Бригада, а только один батальон и штаб, но тебе именно они и нужны – взаимодействие налаживать.

Судя по нажиму, с каким Олег произнес слово «Бригада», оно было чуть ли не официальным названием и явно писалось с большой буквы.

– И кто это такие?

– Это, Миша, объединенные первая и третья бригады войск РХБЗ[11]11
  Войска РХБЗ – войска радиационно-химико-биологической защиты.


[Закрыть] Московского военного округа.

– Третья, это вроде из Кинешмы? – уточняю, слегка порывшись в памяти.

– Да, а первая – из Вольска. Стоп, а про Кинешму-то ты откуда знаешь? – изумился Исмагилов.

– Отец оттуда родом, бывал там пару раз в юности, вот и запомнил. Так погоди… С Вольском ладно, он тут относительно неподалеку, но из Кинешмы их каким ветром под Волгоград занесло?

– Радиоактивным, Миша, радиоактивным. Эти парни не только из Ивановской области аж к Волгограду, считай, в полном составе вышли, они еще и всю свою материальную базу вывезли, и гражданских целую толпу вывели. Да и вольские ничуть не хуже сработали. Можно сказать, что только благодаря им, тогда, тридцать лет назад, и смогли ситуацию удержать. Ни МЧС, ни простые армейцы сами бы не вытянули.

А тут и личный состав обученный, и техника, и приборы…

– Значит, как я понял, они до сих пор по своей основной специальности там службу и несут? – снова уточняю я.

– Именно, – согласился Олег. – Поэтому их и на фронт вместе с пограничниками не отправили, и в рейды против бредунов не гоняют. Слишком ценные кадры. Таких под пули гнать – все равно что микроскопом гвозди заколачивать. Можно, конечно, если уж совсем припрет, но лучше воздержаться. Кстати, именно в Бригаде вы все должны будете пройти курс первоначальной подготовки, прежде чем к несению службы на границе приступите.

– Оно понятно, – соглашаюсь, немного подумав. – Тут никаких проблем с радиацией не было, а там, как я понял, облучиться все еще можно запросто, если в вопросе не разбираться. А у нас в нем, как раз, никто и не разбирается.

– Вот именно, – поддакнул Исмагилов. – Ну, ладно, считай, что краткий инструктаж ты прошел, на месте тебе командир Бригады всё более предметно распишет. С приготовлениями к выезду у вас как? С трофейщиками договорились?

Да, трофейщики – это отдельная история. Вообще большая часть имущества, оружия и техники, брошенных турками и Непримиримыми вокруг станицы, – законные трофеи тех, кто Червленную оборонял. Да вот беда – что с ними делать? Нет, с рабочими грузовиками, внедорожниками и, уж тем более, исправной бронетехникой подобных вопросов не возникало. Со стрелковым оружием под боеприпас русского стандарта – тоже. Со стволами под натовский патрон ситуация была чуть сложнее, но тоже решаемая – автоматные патроны калибра 5.56 мм и девятимиллиметровые пистолетные болгары тоже выпускали. По надежности тот же карабин М-4, конечно, до АКМС сильно недотягивает, но в умелых, а главное – заботливых руках и при хорошем уходе «американец» – более чем приличное оружие: точное, с несильной отдачей и хорошим боем. Про пистолеты – и говорить нечего. При всем моем патриотизме, просто приходится признать – до «Глока», что «семнадцатого», что «восемнадцатого», что «двадцать первого», «Беретты» или «Кольта – Кимбер» ни один наш пистолет недотягивает. Но вся проблема в том, что основную массу наших трофеев составляли не оружие и не автомобили. Хотя, врать не буду, мы с Костей безо всякого зазрения совести наложили лапу не только на оставшиеся от мамелюков «Нивы», но и на пару грузовых «КаМАЗов» и один ржавый, но весьма бодрый «Хантер», брошенные то ли турками, то ли Непримиримыми возле железнодорожной станции. Причем слово «масса» в данном случае употреблено мною не просто в качестве красивого эпитета, а в самом прямом смысле. Просто весят остовы подбитых бронетранспортеров и танков очень много. И не нужно саркастически улыбаться. Боевая техника, даже в виде горелого металлолома, стоит дорого. А что вы думали? Полтора, а то и два десятка тонн броневой стали, которую легко можно пустить в переплавку. Даром что ли после обеих чеченских кампаний местные чуть ли не со стрельбой делили брошенные военными остовы бронетехники? А нам таких вот «погорельцев» перепало богато! Только мы с Курсантом да покойным Кузьмой возле «Псарни» пять турецких бронетранспортеров сожгли и один сильно повредили. Так и остальные парни в это время не в носу ковырялись. В общем, намолотили мы за те двое суток четырнадцать бронетранспортеров разных типов и один танк – американский «Абрамс», скорее всего, попавший к туркам из Ирака. Мало того, два бронетранспортера достались нам не в виде черно-бурых, выгоревших дотла каркасов, а во вполне приличном состоянии. Одному Толя возле «Псарни» разворотил метким попаданием ходовую, а второй турки сами бросили возле КПП-2 при отступлении из-за заглохшего двигателя. Ситуация получалась совершенно дурацкая – имеем на руках чуть ли не двести тонн дорогостоящего металла, но продать его тут, в Червленной просто некому, а вывезти туда, где купят, – не на чем. И в таком положении оказались не только мы. На наше счастье объявились на Терском Фронте трофейщики – офицеры службы тыла югороссийской армии. Ну, сами понимаете, брошенное турками или отбитое у них в бою имущество, оружие, боеприпасы и технику нужно собрать, описать, инвентаризировать, упаковать и отправить на склады. Вот эти бравые ребята данным процессом и рулили. Кроме того, они уполномочены были выкупать у местных, то есть у нас, наши трофеи. Правда, жлобились при этом просто страшно. Но я, самым бесцеремонным образом используя в личных целях и свое служебное положение, и связи в контрразведке и военном руководстве Терского Фронта (в смысле, с наглой рожей прикрываясь именами Олега и Игоря Костылева, цельного капитана, Коменданта Червленной и, по совместительству, моего без пяти минут тестя), умудрился выгодно обменять весь наш металлолом, и горелый, и неисправный. Махнул на два очень даже приличных БТР-80 и армейский ЗиЛ-131. Торговался при этом, словно турист в сувенирной лавочке в Хургаде, чуть глотку себе не сорвал. Но машины того стоили – они явно долго простояли где-то на складе и были сняты с консервации совсем недавно. С чего я это взял? Так, визуально определил, путем наружного осмотра: краска на бортах была потускневшая, словно пылью припорошенная, но зато без характерных вытертостей и царапин, которые довольно быстро появляются на технике во время эксплуатации. На мой вопрос, мол, «откуда дровишки», майор-интендант лишь равнодушно пожал плечами:

– А я знаю? Вроде, где-то под Гори наша десантура склады еще грузинской армии захватила. Турки там как раз полным ходом расконсервацию вели, да только припозднились малость.

Я только понятливо кивнул, похоже, у наших военных заставать противника в окрестностях этого небольшого грузинского городка, что называется, «со спущенными штанами» становится доброй традицией[12]12
  Во время «пятидневной войны» в августе 2008 года в районе города Гори российскими военными была без боя занята покинутая личным составом база грузинской армии. Кроме оружия, боеприпасов, снаряжения, униформы на ее территории обнаружили 15 полностью исправных танков. Отважные грузинские военные бросили все и сбежали, даже не пытаясь оказать хоть какое-то сопротивление.


[Закрыть].

– Нормально все с ними, Олег. Я, правда, немного тобою в процессе торга прикрылся, ты уж извини.

– Да знаю, – поморщился Исмагилов. – Жаловались они уже на тебя. Мол, что там у вас за летеха такой объявился, подозрительной наружности – здоровый, как горилла, и наглый, как мартышка? Матом ругается, контрразведкой пугает и пристрелить обещает у ближайшей стенки.

– А вот это уже совсем клевета! – моему искреннему возмущению нет предела. – Ругался – да, признаю, было дело. Так и они хороши – зачем же так безбожно цены-то сбивать?! Но вот пугать никого даже не думал, и уж точно расстрелом не грозил. Я что такое субординация – хорошо знаю.

– Ну, конечно, знает он! – фыркает особист. – Ты эту сказку пойди тому подполковнику расскажи, которого из-за тебя Зарубин на площади лично аж в майоры произвел…

– Слушай, так он сам виноват…

– Все, Миш, я понял, – отмахивается от меня Исмагилов. – У тебя, блин, все вокруг виноваты, как смертный грех, один ты весь в белом и китель на спине бугром – крылышки выпирают. Лучше расскажи, что и как у тебя в отряде сейчас с техникой?

– С техникой у нас сейчас все в полном порядке. Во время штурма нам турки один УАЗ сожгли и «буханку» повредили, но зато потом с трофеями подфартило. Сейчас в наличии: две «Нивы» в спецкомплектации, что от мамелюков остались, три УАЗа – мой, старый отрядный и от турок доставшийся «Хантер», грузовиков три штуки, два «КаМАЗа» и ЗиЛ. «Буханку», опять же, в более-менее божеский вид привели. Ну, и два бронетранспортера-«восьмидесятки» – основная ударная сила. «Хантера» мы уже успели к Умаровым в Петропавловскую отогнать, те из него еще одного внедорожного монстра сваяли.

– Значит, к отправке готовы?

– Да, почти закончили. Парни сейчас на станции машины на платформах крепят. Завтра мотовоз придет, цепляем их, два плацкарта и – «он сказал – поехали».

– А Настя?

– Ой, не спрашивай! – моя физиономия поневоле страдальчески кривится. – Как рассказал – всю ночь плакала. Понятное дело: жених, можно сказать из-под венца на войну сбегает. Пообещал, что как на месте окончательно обустроимся, – вернусь ненадолго, свадьбу сыграем, да с собой ее увезу. А Игорь пообещал, что как только из госпиталя выйдет – дом нам построит. Не всю ведь жизнь мне с автоматом бегать, верно? Вернусь – а тут жена-красавица, дом, сад, виноградник… Красотища! Детишек только для полного счастья не хватает, но это уже дело наживное.

– Угу, а главное – не хитрое, – хмыкнул Олег. – Да ты, батенька, мечтатель!

– А почему бы и нет? – лениво и доброжелательно огрызнулся я. – Имею полное право!

Володю со всем его хабаром, как старым, так и новоприобретенным от щедрот бугая Миши, веселый и доброжелательный парень Саша Шуруп устроил в десантном отсеке «восьмидесятки». Сам уселся сверху, а вот ходоку посоветовал под броней сидеть. Вид при этом, правда, у него был слегка виноватый, мол, прости, брат, но так нужно. Ха, нашел тоже дурака – сверху сидеть. Да после сегодняшнего «маленького происшествия», когда пули бредунов вокруг, словно воробушки в теплый весенний день, «чирикали», он себя в стальном нутре бронетранспортера чувствовал более чем уютно и комфортно. Опять же – пыльно снаружи, умываться и одежду стирать потом замучаешься. Это наемникам хорошо – у них на бывшей базе пограничников в Большой Ивановке и прачечная, и баня, и прочие красоты, включая собственную дезактивационную станцию, если вдруг что. А Володе все своими руками стирать приходится, ну, или на Маринку спихивал, когда некогда было. Так что, если есть желание – сами и катайтесь «с ветерком», а ему и под броней неплохо. Ходок только и успел, что поудобнее разместить на полу в ногах хабар да кивнуть невысокому молодому, едва ли на пару-тройку лет старше самого Володи, парню, сидевшему под башней на маленьком креслице наводчика. Но, не то что поболтать, а даже и поздороваться толком не получилось. Кто-то громко постучал снаружи по башне, скорее всего прикладом, и бронетранспортер, пару раз рыкнув двигателем, плавно покатил вперед, а наводчик прямо-таки влип в прицел, развернув КПВТ влево по ходу движения.

Ход у БТР удивительно мягкий, плавный и укачивающий. Ну, еще бы – восемь ведущих, способных переехать через полуметровую стену. Что им какие-то ухабы на разбитой грунтовке? Словом, уже минут через десять предоставленный самому себе Володя закемарил.

Приснился ему Рыжий. Живой, но совершенно сам на себя не похожий: отощавший, грязный, одетый в какое-то невыразимое тряпье. Взгляд чуть близоруких голубых глаз, обычно дружелюбный и чуть насмешливый, тоже изменился. Рыжий взирал теперь на мир настороженно и угрюмо. Одна только его знаменитая на все окрестности тонкая длинная косичка осталась прежней, разве что волосы поседели еще сильнее и рыжих прядей в них осталось совсем мало. Другу и учителю явно сильно досталось, это Володя понял сразу и собрался было уже со всех ног броситься ему на помощь, но был остановлен коротким предостерегающим жестом. Рыжий, медленно поворачивая голову, словно пытаясь не привлекать лишнего внимания, огляделся, а потом зыркнул исподлобья и несколько раз сделал отмашку ладонью, мол, давай, парень, проваливай отсюда, пока тебя не заметили.

Подскочив, будто ужаленный, ходок чуть не приложился макушкой о внутреннюю ручку расположенного прямо над ним закрытого люка. Тьфу ты, зараза! Приснится же такое. И к чему бы? Вообще бабки говорят, что если снится, что пришел к тебе уже умерший человек и с собой зовет – ходить за ним нельзя, а то и ты скоро в могилу отправишься. Но, во-первых, Рыжий никуда его не звал, скорее, наоборот, прогонял, а во-вторых – никто отчаянного и не по годам шустрого пожилого ходока мертвым так и не видел. Да – уехал, да – сгинул, и позже на его предполагаемом маршруте ни подозрительных следов, ни обломков их старенькой «Нивы» не нашли. Поэтому, несмотря на то что с момента исчезновения напарника прошел уже почти год, Володя продолжал надеяться на его возвращение.

Поверить в то, что Рыжий – самый умный, и самый добрый человек, что встретился им с Маринкой после смерти родителей, погиб, он просто не мог. Это было бы сродни предательству.

Александра Волженкова, самого удачливого, да что уж там – самого первого ходока в Иловле, предпочитавшего отзываться не на имя или фамилию, а на прозвище Рыжий, сорванец и непоседа Вовка Стельмашок знал чуть не с самого раннего детства. Ну, как знал, скорее – очень часто видел. Несмотря на вполне миролюбивый характер, был Рыжий не слишком-то общителен. И жил один, и в рейды ходил в одиночестве, что вообще среди ходоков не шибко-то часто встречается. В большие ватаги те, конечно, не сбивались – чем больше народу, тем меньше на каждого придется доли с добычи, но и одному на Пустошах делать было нечего. Однако Волженков, похоже, имел на этот счет другое мнение. Он вообще был необычным. Володин отец как-то рассказал, что появился Александр в Иловле буквально через несколько дней после Удара. Народ тогда просто с ума сходил, не понимая, что делать и куда бежать. Гвалт, суета, паника, а посреди этого бедлама – абсолютно спокойный, какой-то даже отрешенный мужик лет тридцати, примечательный лишь ярко-рыжей неухоженной шевелюрой, заплетенной сзади в тонкую длинную косицу, неспешно бредущий по обочине в сторону Волгограда. Кроме слегка застиранных, камуфлированных армейских штанов, расцветки «дубок», используемой в ВВС, уже изрядно пропылившейся белой майки, гражданского варианта «разгрузки» из джинсовой ткани со множеством карманов и небольшого рюкзачка за спиною, никаких вещей у него при себе не было, что тоже выделяло его из нагруженной скарбом сверх всякой меры толпы беженцев, бесконечным потоком тянущихся с попавших под ядерный удар территорий на юг. Что именно задержало Александра в Иловле – никто уже толком и не помнит. Вроде военные из 56-й камышинской десантно-штурмовой бригады, пытавшиеся навести в бушующем море беженцев хоть какое-то подобие порядка, срочно искали специалиста по электронике. Волженков, услышав это, просто вышел из толпы и молча подошел к надрывно кричащему в севший мегафон лейтенанту-десантнику. Так и остался Рыжий в поселке. Сначала помогал камышинским «десантам» налаживать какую-то шибко секретную аппаратуру, сыпля на ходу такими мудреными терминами, что даже у бывалого майора – начальника связи бригады от удивления глаза были размером с пару чайных блюдец, а отвисшая нижняя челюсть перманентно болталась где-то в области пропыленных, давно не чищенных ботинок. Много позже, месяца через три после Бойни – той страшной ночи, когда по каким-то, весьма надуманным, по мнению многих не только военных, но и гражданских, причинам генерал Ходаков отдал приказ «санировать» фильтрационные лагеря, заполненные голодными и умирающими от лучевой болезни беженцами с помощью артиллерии, Рыжий ушел в свою первую ходку. Собрав немногочисленное снаряжение: неизвестно, какими правдами и неправдами полученный у военных старенький АК-74, брезентовый подсумок с четырьмя магазинами на дешевенькой портупее из кожзаменителя, свернутый в скатку армейский ОЗК и противогаз, – ушел на север. Уж где он бродил те пару недель и что именно принес военным в большом туристическом рюкзаке – так и осталось для гражданских обитателей Иловли большой военной тайной. Но вояки после того случая готовы были с Рыжего пылинки сдувать и натурально размозжили бы череп любому, кто косо поглядел бы на рукастого и отчаянного мужика. Правда, осуществить свой жутковатый жест признательности им так и не удалось – не было у Рыжего в Иловле недоброжелателей. Причиной тому был его на редкость спокойный и не конфликтный нрав да некоторая замкнутость. Всю личную информацию, что к тому моменту смогли из него вытянуть, можно было уместить в одно коротенькое предложение: ехал из Москвы в Ахтубинск поездом, в момент Удара состав проезжал какой-то мост, не прошедший испытания ударной волной… На попытки выспросить про семью – мгновенно замыкался в себе и уходил. После третьей неудачной попытки разговора по душам от Рыжего отстали. Ну, не хочет человек говорить, в себе пережитое прячет. Так мало ли тогда таких было? Некоторые так от горя совсем с катушек съезжали, и хорошо, если в тихих, безобидных идиотов превращались, некоторых – наоборот, в безудержную агрессию срывало. А тут – вполне нормальный, рукодельный и неглупый мужик. А то, что молчаливый, так все разные: кто худой, кто высокий, кто молчаливый…

Та самая, первая его ходка, авантюрная, да чего уж там миндальничать – совершенно безумная, но принесшая ему благодарность и нешуточное уважение суровых и матерых офицеров камышинской ДШБр[13]13
  ДШБр – десантно-штурмовая бригада.


[Закрыть], положила начало и дала название такому явлению, как ходоки. Нет, оно понятно, что не будь Рыжего, так нашелся бы какой-нибудь Вася Иванов или Петя Сидоров, которые первыми решились бы рискнуть, и отправиться в покинутые города и поселки за чем-то нужным, полезным или ценным. Да и находились они повсеместно, по линии тогда еще весьма условной границы между зараженными территориями и землями, которым еще предстояло стать Югороссийской Республикой. Но именно здесь, в приволжских степях между Волгоградом и Камышином, Волженков был первым. И очень многие помнили, как встретили вернувшегося из своего сумасшедшего рейда Рыжего военные. На северный КПП поселка, совмещающий функции блокпоста и пункта дозиметрического контроля и дезактивации, примчались на УАЗе сразу два майора – начальник связи и начальник особого отдела бригады. Выскочив из машины, они тут же взяли в оборот Александра, только что вышедшего из устроенного в большой армейской палатке душа.

– Нашел?

Волженков только молча кивнул в ответ.

– Принес?

– Нет, просто поглядел, и на место положил, блин! Шутники… Там он, – Рыжий махнул рукой себе за спину, – хабар ваш, в караулке, под охраной.

– Силен! – восхитились оба майора в один голос, а особист, быстрым взглядом окинув «прикид» Рыжего: перекинутый через руку зеленовато-серый плащ ОЗК, висящую на боку противогазную сумку, подсумок с магазинами на поясе и автомат, небрежно закинутый за спину, хлопнул Александра по плечу, и добавил: – Ну, ты, блин, прямо сталкер…

– Ага, мля, – скептически хмыкнул в ответ Александр, – краса и гордость радиоактивных пустошей, мля. И хабара целый мешок… Осталось только вокруг костерка присесть, на гитарке побренчать и пару «бородатых» анекдотов затравить… Про Черного Сталкера и про «нового русского» с артефактом «Золотая Рыбка» на «цепуре рыжавой»… Тьфу, прости господи…

– Ты чего это завелся? – брови особиста удивленно приподнялись.

– Да ну их всех, писатели-фантасты, мля! Ведь до всего этого дерьма, – Рыжий раскинул руки, будто пытаясь обхватить ими весь мир, – читал многих, да с удовольствием. А сейчас встретил бы – придушил к чертовой матери. Навыдумывали, маму их, напророчили…. Накаркали, бляха-муха! Вот если еще их «прогнозы» на тему всяких мутантов сбудутся – тогда вообще пипец нам всем.

– Не сбудутся, – успокоил его контрразведчик. – Наука сказала – сказки это все. Не будет никаких крыс, размером с собаку и ящериц – с Годзиллу. Ладно, не хочешь быть сталкером, другое название подберем, еще лучше…

– Да как ни обзови, – улыбнулся майор-связист, – ходок ты еще тот!

В голосе офицера явно слышно было уважение.

– О, – поднял вверх указательный палец Рыжий. – Вот ходок мне нравится куда больше.

– Ну, значит, будешь ходоком, – согласился особист. – Ладненько, передохни, отоспись, а потом в штаб ко мне загляни, разговор есть.

Майоры с величайшей осторожностью, будто он был сделан из тончайшего хрусталя, перенесли принесенный Рыжим рюкзак на заднее сиденье УАЗа и упылили в сторону занятой под штаб ДШБр школы. Сам же он направился в сторону палаточного городка бригады, где ему и еще нескольким «привлеченным гражданским специалистам» выделили койко-места в отдельной палатке.

Никто в Иловле так и не узнал, что и откуда принес Волженков армейцам, но с задачей он явно справился, потому что его ходки на север продолжились. Местные мужики, особенно из числа молодых, холостых, не обладающих какой-то востребованной после ядерной войны профессией, зато имеющих авантюрную жилку, быстро смекнули, что дело это хоть и опасное, но зато весьма прибыльное. Количество желающих сходить или съездить за всяческими ништяками на зараженные территории просто зашкалило. Но после того, как несколько любителей «быстрых и легких денег» вернулись в Иловлю с сильнейшей «лучевкой»: поминутно блюющие, с темно-бордовой шелушащейся кожей и сползающими с черепов клочьями, будто пакля, остатками шевелюры, а другие притащили в поселок какими-то окольными путями целый грузовик муки, фонящей так, что радиометр даже не щелкал, а просто заходился в надсадном хрипе, а сам грузовик – мало что не светился в темноте, количество добровольцев резко поубавилось, да и военные, с их тягой к простым и незатейливым решениям, железной рукой навели в этом вопросе порядок. Как говорится: «Не можешь запретить – возглавь». Десантники и возглавили – организовали для желающих стать ходоками нечто вроде армейского КМБ[14]14
  КМБ – курс молодого бойца, первоначальный этап подготовки молодого пополнения в РА и ВВ МВД РФ.


[Закрыть], с основным уклоном в подготовку по радиационно-химико-биологической защите, а чуть позже, когда группу ходоков без каких-либо попыток поговорить, с ходу, обстреляли недалеко от Красного Яра какие-то агрессивные хлопчики весьма характерной, откровенно уголовной наружности – еще и в огневую. Выдали своим «питомцам» средства химзащиты, подбросили, предварительно согласовав этот вопрос с Ростовом, кое-какого оружия. Даже снабдили старенькими армейскими радиометрами ДП-5В, не слишком удобными в эксплуатации, да и тяжелыми, но зато чрезвычайно надежными. Хотя ими ходоки пользовались недолго – первыми приоритетными целями в их «списках посещений» значились ближайшие склады и объекты ГО и ЧС, оставшиеся на зараженных землях. Там удалось разжиться и более современными образцами, причем в немалом количестве. Тот же висящий на поясе Володи радиометр ИРД-02 был из числа еще тех, найденных в первые выходы.

Кроме «пряника» в виде пусть и несколько скудной, но зато совершенно безвозмездной помощи, не стеснялись армейцы использовать и «кнут» – единственной мерой наказания за попытку провезти или пронести на чистые территории радиоактивные предметы, продукты или технику стала смертная казнь. Объявили об этом заранее и широко, а после того, как первые четверо умников, решивших, что древнее присловье про строгость законов, компенсируемую необязательностью их выполнения, все еще в силе, были выявлены бойцами Вольской бригады войск РХБЗ – их просто и без затей вздернули. Трупы в петлях провисели на виселице перед северным КПП чуть меньше недели, потом казненных сняли и похоронили, но «тонкий намек» был понят правильно. К тому же большая часть ходоков изначально относилась к подобным выкрутасам крайне негативно. Вокруг и так хватало проблем, и желающих своими руками плодить для себя и окружающих новые было немного.

Лично Володя познакомился с Рыжим пять лет назад, когда накатил на приграничье из северных пустошей смрадной волной очередной мор. Такое в здешних краях уже бывало. Особенно страшны были эпидемии во время Большой Тьмы: когда вымирали целые города, а армейские санитарные команды, не успевавшие рыть котлованы и засыпать их хлором, просто сжигали трупы умерших, сложенные в огромные кучи, из ранцевых огнеметов. Чуть позже ситуация улучшилась: возрождавшееся из пепла государство заново выстраивало систему здравоохранения, да и с лекарствами стало полегче – худо-бедно начали производить, и карантинный контроль военные из числа объединившихся вольской и кинешемской бригад РХБЗ и 56-й десантно-штурмовой, постепенно превращающейся в пограничную, установили очень жесткий. Но, все равно, время от времени с зараженных земель приходила в приволжские города и поселки какая-нибудь очередная чума, холера или сибирская язва. Одни обвиняли в этом американцев. Мол, когда те поняли, что война ими все равно проиграна, – долбанули по противнику всем, что было, в том числе и боевой химией и бактериологией. Другие говорили – что в степях и без всяких американцев разных могильников и захоронений полно было. Просто до Большой Тьмы их охраняли, а после – некому стало, вот и лезет оттуда всякое, разносится по степи ветром и дикими животными. Третьи резонно замечали, что военная химия и бактериология была не только у американцев, но и у нас. И все научные центры, которые этими вопросами занимались, наверняка числились у противника в списке приоритетных целей. Для которых, уж наверняка, нашлась во время войны ракета-другая. Причем вовсе не обязательно с ядерной боеголовкой. Зачем? Там ведь главное – защиту разрушить, а уж когда содержимое пробирок из стерильных боксов наружу вырвется – никакая радиация не нужна будет. И, получается, что мрет теперь народ от наших же разработок, предназначавшихся для врага. Видимо, резоны были во всех трех мнениях, потому как болезни, косившие людей сотнями, были настолько разнообразными, что никто, кроме военных медиков и военных из Бригады, уже и не интересовался их точным названием. Мор, он и есть мор.

По большому счету, двенадцатилетнему Вовке Стельмашку было глубоко плевать, что именно стало причиной начавшейся пять лет назад эпидемии. Была ли это выпущенная три десятилетия назад американцами ракета с какой-нибудь особо поганой начинкой, состоящей из специально выведенных в секретной лаборатории боевых штаммов, или обычный бестолковый степной суслик, не в том месте решивший вырыть себе нору. Гораздо важнее было то, что в тот раз не убереглась его семья. Слегли в один день, температура подпрыгнула аж до сорока градусов, голова постоянно кружилась, а сил не хватало даже на то, чтобы повернуть голову или поднять руку. Отец, пока еще мог сам ходить, вывел на куске картона крупными буквами: «Не входить – мор!» и повесил это предостережение на входной двери снаружи. Что было потом, Володя помнит плохо: его бросало то в жар, то в холод, невыносимо хотелось пить, горячечные бредовые видения в воспаленном мозгу сменялись одно другим, а потом, словно их продолжение, прямо над ним появилась затянутая в серебристый комбинезон биологической защиты фигура, у которой вместо лица было жутковатое «хрюсло» изолирующего противогаза.

– Лейтенант, мальчишка-то, похоже, живой, – глухо пробубнил искаженный мембраной голос.

– Вижу, Рыжий, – отозвался откуда-то второй, почти неотличимый от первого. – Тут девчушка тоже дышит еще. Что делать будем? Ведь помрут скорее всего…

– Что делать, мля? А есть варианты? – порывисто развернулся на голос стоящий над Володей. – Или есть желание взять грех на душу?

– Не, ты чего? И в мыслях не было!