Текст книги "Сталин, Иван Грозный и другие"

Глава 1
Неожиданная диспозиция

1. «Прислужник господствующей буржуазии». 1922–1939 гг.

Выдающийся российский историк-медиевист второй половины двадцатого века А.А. Зимин в фундаментальных монографиях: «Реформы Ивана Грозного» (1960 г.) и «Опричнина Ивана Грозного» (1964 г.) раз за разом отмечал историка Р.Ю. Виппера. Зимин был не одинок. Начиная с 1940 г. ни одно сколько-нибудь заметное исследование об эпохе царя, опричнине или вообще о российской истории XVI в. не обходилось без ссылок на книгу Виппера «Иван Грозный» Особенная судьба у этой книги, особенная судьба и ее автора.

В 1964 г. Зимин писал: «Первые обобщающие труды, посвященные опричнине и Ивану Грозному, появились уже в 20-х гг., когда происходило становление марксистско-ленинской исторической науки в напряженной борьбе с буржуазной историографией. В 1922 г. вышла книга Р.Ю. Виппера об Иване Грозном, в которой царствование Ивана Грозного рассматривалось на широком фоне международных отношений. Такой подход к изучению вопросов русской истории заслуживает самого пристального внимания. Однако для книги Р.Ю. Виппера характерна непомерная идеализация личности Ивана Грозного, доходящая до прямого прославления самодержавия. Автор изображал Ивана III и Ивана IV как «двух гениальных организаторов и вождей крупнейшей державы своего времени…». То, что проблемы царствования Ивана IV, в том числе и опричнину, Р.Ю. Виппер рассматривал во всемирно-историческом аспекте, составляет его бесспорную заслугу. Но на решении вопроса опричнины в труде Виппера лежит печать буржуазной историографии»[27]27
  Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 37–38.


[Закрыть]. Зимин, помимо идеализации личности царя, к недостаткам книги Виппера отнес отрыв его исследования от социально-политической истории и классовой борьбы.

Не забудем, что книга Зимина писалась в период «борьбы с культом личности Сталина и его последствиями». Об идеализации опричнины в трудах академика Р.Ю. Виппера и его коллег-историков 40-50-х гг. (академика С.В. Бахрушина, И.И. Смирнова) говорилось на специальных научных заседаниях, инспирированных идеологическим отделом ЦК КПСС, писалось в научно-популярной литературе и в широкой прессе[28]28
  См. напр.: Курмичев М.А. Об оценке деятельности Ивана Грозного // Вопросы истории. 1956. С. 195–2003; Дубровский С.М. Против идеализации деятельности Ивана IV // Вопросы истории. 1956. № 3. С. 121–129.


[Закрыть]. Тогда же обличительные слова прозвучали и в адрес одноименного кинофильма С. Эйзенштейна, драматической дилогии Ал. Толстого «Орел и Орлица», «Трудные годы», романов и пьес менее сановитых деятелей культуры. Но ни тогда, ни сейчас никто толком не знал, да и не мог знать, подлинную подоплеку всего того, что связано с трансформацией образа царя-опричника в труде Р.Ю. Виппера и участии в этом процессе генерального секретаря ЦК ВКП(б) И.В. Сталина. Попытаемся сдернуть завесу.

Виппер добровольный эмигрант. Ему удалось покинуть страну под занавес ленинской эпохи, в 1924 г., в то время когда антисоветски настроенную интеллигенцию не только силком не задерживали в стране, как это позже делал Сталин, а напротив, высылали целыми группами. Виппер уехал по доброй воле, будучи немолодым человеком и сложившимся ученым. В момент эмиграции ему было 65 лет, и он более 25 лет занимал почетные должности, включая профессорскую в Московском университете. Хорошо владея классическими и несколькими современными европейскими языками, Виппер писал учебники для гимназии по истории древнего Вавилона, Ассирии, Иудеи, Греции, Рима, средневековых стран Европы и Нового времени. В более свободные времена, после 1905 г., вплотную занялся изучением происхождения христианства; как и многие, отрицал историчность Христа и достоверность евангельских сказаний. Но в отличие от своих коллег-историков, которые как тогда, так и сейчас отстраняются от пугающих их «абстрактных построений», он с увлечением предавался философским размышлениям об истории человечества и методах ее конструирования[29]29
  Об историко-философских взглядах Виппера см.: Сафронов Б.Г. Историческое мировоззрение Р.Ю. Виппера и его время. М., 1976; Володихин Д.М. Очень старый академик. Оригинальная философия истории Р.Ю. Виппера. М., 1997 и др.


[Закрыть]. Даже в годы Гражданской войны Виппер продолжал свои историософские занятия и чтение публичных лекций, пользуясь хотя бы до времени редкой для условий России относительной свободой слова. В 1918 г. он издал интересную, но далеко не бесспорную книжку о возникновении христианства. Казалось бы, атеистическая советская власть должна была если не приветствовать, то хотя бы промолчать о книге, «льющей воду» на ее безбожную мельницу. Но В.И. Ленин, дорабатывая в 1922 г. третье издание статьи «О значении воинствующего материализма», вставил ремарку: «Проф. Р.Ю. Виппер издал в 1918 г. книжечку «Возникновение христианства» (изд. «Фарос». Москва). Пересказывая главные результаты современной науки, автор не только не воюет с предрассудками и с обманом, которые составляют оружие церкви как политической организации, не только обходит эти вопросы, но заявляет прямо смешную и реакционнейшую претензию подняться выше обеих «крайностей»: и идеалистической и материалистической. Это – прислужничество господствующей буржуазии, которая во всем мире сотни миллионов рублей выжимаемой ею с трудящихся прибыли употребляет на поддержку религии»[30]30
  Ленин В.И. «О значении воинствующего материализма» // Ленин В.И. Полное собрание сочинений (ПСС). Т. 45, С. 27; Ленин В.И. То же // Под знаменем марксизма. 1922. № 3. С. 8.


[Закрыть].

Виппер вряд ли ожидал такой «критики» со столь высоких государственно-политических высот. Но еще более грубые выпады позволяли себе коллеги-историки, претендующие на единственно верную интерпретацию «материалистического» понимания истории. В 1923 г. Виппер опубликовал в Берлине сборник статей с философским уклоном «Круговорот истории». Публикация за границей научных трудов тогда тоже еще не рассматривалась как государственное преступление. Люди с ярко выраженным марксистским мировоззрением, такие как М.Н. Покровский и Ц. Фридлянд, выступили в партийных и научных журналах против «реакционного» «буржуазного» историка-интеллигента, потерявшего в дни революции устойчивую почву под ногами[31]31
  Покровский М. Проф. Р. Виппер о кризисе исторической науки // Под знаменем марксизма. 1922. № 3. С. 34.


[Закрыть]. Последний усмотрел в сборнике также отзвук мыслей О. Шпенглера, изложенных в знаменитой книге «Закат Европы»[32]32
  Фридлянд Ц. Круговорот профессора истории // Печать и революция. 1923. № 6. С. 9.


[Закрыть]. У нас всегда самыми неприязненными и несправедливыми критиками являются собственные завистливые соотечественники. Отрицательный отзыв опубликовал и известный историк и методолог-позитивист Н.А. Кареев, горячий проповедник бесконечного исторического прогресса человечества[33]33
  Кареев Н.И. Рецензия на книгу: Виппер Р.Ю. Кризис исторической науки. Казань, 1921 // Педагогическая мысль. 1922. С. 81.


[Закрыть]. Поскольку и Покровский и Кареев, каждый со своих позиций, претендовали на ведущие роли в области методологии истории, то в соответствии с классической российской традицией Виппера обвинили в подражательстве и эпигонстве.

Сама по себе мысль о круговороте истории одна из древнейших, но Виппер говорил о повторении одних и тех стадий не в шпенглеровском органо-растительном смысле (культуры рождаются и умирают), а скорее в смысле марксистском. Излагая историю Древнего Рима захватывающей даже искушенного читателя прозой, Виппер живописал о развитии Римского «империализма» от стадии общинных союзов, которые путем завоеваний и концентрации земель и капиталов перешли в стадию мощной финансовой капиталистической империи, включавшей в себя элементы рабства и феодализма. Сочетание таких же элементов он наблюдал и в истории других древних государств и культур. Здесь он тоже был не очень оригинален. В конце XIX – начале ХХ в. на Западе и у нас в России сторонников такого подхода было довольно много[34]34
  До сих пор в библиотеке Сталина хранится книга А.И. Тюменева «Капитализм в древней Греции. К вопросу о генезисе капитализма. Опыт сравнительно-исторического исследования. Пг.: Прибой, 1923. На книге есть штамп библиотеки Сталина, но она не была им даже разрезана. Еще более активно это направление разрабатывалось на Западе как в исторической, так и в художественной литературе. Наиболее яркими представителями последнего являются Л. Фейхтвангер и Б. Брехт.


[Закрыть], да и сами классики марксизма были в этом вопросе непоследовательны. В «Манифесте коммунистической партии» известные общественно-экономические формации выстроены как восходящие ступени общечеловеческой цивилизации. Но позже они (особенно Маркс) без смущения рассуждали о наличии в Древнем Риме пролетариата, крупного финансового капитала и латифундий, писали о вполне очевидном рабовладении в капиталистических США или об «азиатском способе производства» в странах Древнего Востока, грубо разрушавшем стройность основной марксистской концепции, и т. д. Даже последовательные марксисты постоянно забывают, что и Маркс с Энгельсом были сторонниками все того же «круговорота истории», но их модифицированная «круговая спираль» была очень широка. Ее «круговорот» включал цикл: от формы примитивного первобытного коммунизма к форме коммунистического общества высшей формации. И Виппер был сторонником «круговорота истории», но его «круг» ограничивался рамками одной цивилизации. Виппер удивительно непринужденно использовал марксистские понятия и, как художник краски, легко и внешне произвольно брал в свою палитру различные понятия и конструкты, лишь бы они позволяли набрасывать увлекательные «образы» (термин из его арсенала) мира истории. Без сомнения, его философия истории до и после революции была эклектична: сначала он соединил эмпиризм с махизмом, последний – с марксизмом, затем добавил во все это ницшеанства, потом заимствовал кое-что из Шпенглера… И свою научную терминологию он без всякой оглядки нарочито модернизировал[35]35
  Обзор историософских воззрений Виппера см.: Малинов А.В. Теоретико-методологические искания в русской исторической и философской мысли второй половины ХIХ – начала ХХ в. Пособие к лекциям. СПб., 2009. С. 262–326.


[Закрыть]. В его книгах и учебниках по улицам того же Древнего Рима передвигались «маршалы Суллы» и «генералы Цезаря», которые проводили «имперскую колонизацию» и т. д. Но к российской истории Виппер видимого интереса не проявлял до 1922 г., когда издал небольшую книжку под названием «Иван Грозный»[36]36
  Виппер Р. Иван Грозный. Изд. «Дельфин», 1922 (без м. изд.).


[Закрыть]. Книга была сразу замечена: М.Н. Покровский встретил ее почти натуральным гомерическим хохотом, который можно уловить даже сквозь прошедшее время, а известнейший историк академик С.Ф. Платонов отозвался о ней с восторгом. И тот и другой были исследователями с большим научным опытом, и тот и другой ощущали себя значительными публицистами на поприще истории. Покровский отозвался о книге так:

«Изобразить Московскую Русь XVI в. на фоне общеевропейских отношений того времени – чрезвычайно заманчивая задача. Ничем лучше нельзя опровергнуть господствующего доселе, даже в марксистских кругах, предрассудка о «примитивности», якобы, той экономической основы, на которой возникло русское самодержавие. Показать это самодержавие в его настоящей исторической связи, как один из аспектов торгово-капиталистической Европы, показать последних потомков Калиты, как младших товарищей Валуа, Тюдоров и Габсбургов, – это задача не только чрезвычайно интересная для историка, но и педагогически чрезвычайно важная для читающей публики: нет более радикального средства покончить с легендой о «своеобразии» русского исторического процесса. У проф. Виппера имеются налицо, казалось бы, все данные для решения этой задачи. Тонкий знаток истории Запада, он внимательно изучил «сказания иностранцев» о Московской Руси: в данной перспективе источник особенно ценный, ибо как раз иностранцы подходили к русским отношениям с «экономического» конца, которого туземные летописцы не замечали, как человек не замечает воздуха, которым дышит. Словом, от книги проф. Виппера об Иване Грозном можно ожидать многого. Разочарование постигает читателя довольно жестокое. Несмотря на новизну, казалось бы, подхода, несмотря на относительную свежесть материала, получается перепев – вначале Мишле, а потом Карамзина. Начинается с турок, кончается Баторием, и все это звучит ужасно знакомо. Ни нового образа Грозного, который вообще, как живое лицо, в книге отсутствует, присутствует только, как некий символ или алгебраический знак, ни нового объяснения его внешней политики (ей почти исключительно посвящена книга), более глубокого, чем дававшееся доселе. В этой последней области проф. Виппер, по части примитивности аргументов, перещеголял даже Карамзина: «последняя степень истощения» (стр. 90), «полное истощение» (стр. 93) Московского государства, без единой хотя бы иллюстрации, не то что анализа, который бы показал, в чем же это истощение состояло, – это уж не Карамзина, а плохие школьные учебники напоминает. И вообще в книге «блеск» – чисто словесный – совершенно заменяет анализ. Откуда взялся московский империализм XVI в., так ярко – до, простите, лубочности – живописуемый автором, как возник, на чем держался: не ищите ответов на эти вопросы. И, кажется, автор хорошо делает, что не пытается их давать. Когда проф. Виппер хочет помочь своему читателю объяснениями, эффекты получаются иногда донельзя странные. «Государя сопровождает в поход разрядный дьяк с его канцелярией» (дальше следует описание ее функций). Как все это напоминает практику древнеперсидского государства! Великому царю, по описанию греков, сопутствует в походах часть канцелярии, которая «озабочена историографией предприятия и бухгалтерским его протоколированием» (стр. 25). «Параграф о вдовых боярынях удивительно напоминает статью одного старинного юридического памятника, именно судебника Хаммураби…» (стр. 39). Где ты, Михаил Петрович Погодин? Отчего тебя нет между нами? Ты бы порадовался – ты очень любил такие сравнения.

Но эффект получается прямо потрясающий, когда проф. Виппер затрагивает чисто русские, туземные мотивы. Правительство протопопа Сильвестра затягивает объявление войны Ливонии. Почему бы это? Мы с читателем кое-что об этом знаем: правительство было боярское и торговое – причем Сильвестр представлял специально интересы новгородского купечества. Боярам тяжко доставалась всякая война, где на свой счет им приходилось содержать целые полки: новгородской буржуазии было жалко рисковать последними остатками торговых связей с Западом, тем более, что и победа была бы использована, конечно, московским капиталом, а не новгородским. Оттого правительство Сильвестра и топталось на месте: объективные интересы исторического развития толкали его на дорогу, по которой мешали идти узкие классовые интересы правящих групп. Поток развития скоро снес этот камешек.

Профессору Випперу это объяснение (имеющееся в печати), конечно, не подходит: это материализм, марксизм, об этом говорить неприлично. Но объяснить как-нибудь ему все-таки хочется. И вот он догадывается «Не значит ли это, что церковники не отказались от идеи унии с западно-христианским миром, что они были под известным обаянием политики римского престола…» (стр. 44).

Это предположение относительно церковников, русских церковников, которые пятьдесят лет спустя оправдывали революцию и цареубийство намерением царя заключить унию с Римом, это предположение вполне оправдывает мудрое воздержание проф. Виппера от предположений и объяснений вообще. Нет, для того, чтобы понять психологию русских современников Грозного, мало прочесть всю Rossica XVI в. И, ей-богу, даже Карамзин с Погодиным в таких случаях бывали ближе к истине. В общем, книга ничего не прибавляет ни к русской исторической литературе о Грозном, ни к научным лаврам проф. Виппера. А жаль. Задача, повторяем, заманчивая – и материал в руках был богатый!»[37]37
  SovLit – СовЛит: Покровский М. Виппер Р. Иван Грозный. Б/м, 1922.


[Закрыть]

Очень серьезная и во многом справедливая критика, но причем здесь Мишле и при чем здесь Карамзин? Только по двум обстоятельствам, резко отличавшим все то, что и как писали коллеги-историки Виппера и он сам до этой скандальной книги. Первое – язык и интонация, которые, вне зависимости от национальной или партийной принадлежности читателя, полностью поглощали сознание и помимо воли погружали его на заданную глубину времени. Конечно, Покровский имел в виду совсем другое: архаичный, по его мнению, стиль и мышление историка. На самом же деле Мишле, Карамзин и Виппер, описывая прошлое, размышляли о настоящем, при этом каждый имел свое особенное видение прошлого из своего настоящего. Не кто иной, как сам Покровский, вскоре доведет идею исторической модернизации до примитивной пропагандистской формулы, заявив, что наука истории – «это политика, опрокинутая в прошлое». В одном Покровский был абсолютно прав: Карамзин действительно определяющим в истории видел личностное, а не экономическое или классовое начало, и именно об этом спустя столетие неожиданно заговорил и Виппер. До этой книги он, как и большинство коллег, был склонен рассматривать человеческую историю в социологическом ключе – как игру многочисленных, неуправляемых и скрытых сил. По его собственному признанию, историк пережил идейный кризис под влиянием октябрьских событий 1917 г., когда небольшая группа малоизвестных людей овладела «колоссальным государством», стала «властью над громадной массой» и перестраивает теперь «всю культурную и социальную жизнь сверху донизу. Согласно… своей идейной системе, своей абстракции, своей утопии земного рая»[38]38
  Виппер Р.Ю. Кризис исторической науки. Казань, 1921. С. 11.


[Закрыть]. Историк увидел, как «личности», (т. е. большевики) прямо в его присутствии делают историю. Вот тогда-то в глазах Виппера и под его пером Иван Грозный превратился в исполинскую историческую фигуру мирового масштаба.

В отличие от Покровского иное мнение о сочинении Р.Ю. Виппера высказал академик С.Ф. Платонов. Всего лишь через год после выхода книги Виппера, т. е. в 1923 г., Платонов издал своего «Ивана Грозного», первую из трех книг, посвященных предыстории и истории Смутного времени XVI–XVII вв. Предисловие к этой монографии он начал с похвал в адрес коллеги, а закончил его следующим пассажем: «Он (Иван IV. – Б.И.) – крупная политическая фигура. Именно это впечатление вырастает в каждом, кто знакомится с новыми исследованиями по истории русского XVI в. во всей их совокупности. С таким именно впечатлением приступил к своему труду об Иване Грозном и последний его историк профессор Р.Ю. Виппер. Но, воспользовавшись всем тем, что дала ему новая русская историография, он со своей стороны внес и нечто свое. Он дал в начале своего труда общую характеристику «XVI в.» как поворотного момента в вековой борьбе «кочевой Азии» и «европейцев», момента, когда успех в мировой борьбе стал переходить на сторону последних. С той всемирно-исторической точки зрения профессор Виппер представил оценку как московской политики XVI в., так, в частности, и самого Грозного… Книгу профессора Виппера можно назвать не только апологией Грозного, но его апофеозом. Выведенный из рамок национальной истории на всемирную арену, Грозный показался и на ней весьма крупным деятелем»[39]39
  Платонов С.Ф. Иван Грозный. 1530–1584; Виппер. Иван Грозный. М., 1998. С. 28–29. Здесь опубликованы тексты первых изданий книги Платонова и Виппера.


[Закрыть].

Так вот, оказывается, в чем дело! Виппер под прикрытием апологии Грозного провел идею о всемирной борьбе двух начал, двух всемирно-исторических стихий: кочевой Азии и оседлой Европы. Апология Грозного была на самом деле апологией России, как аванпоста Европы. Ничего большего в изучение эпохи и личности Грозного Виппер не внес своей новой книгой. Так, во всяком случае, начинаешь думать, когда внимательно прочитаешь Платонова. И действительно, за исключением нескольких воспоминаний второстепенных очевидцев Ливонской войны, Виппер не ввел ни одного нового источника или факта. Как обычно, он пересказал своим страстно-приподнятым словом то, что почерпнул у других авторов, не удосуживаясь сделать хотя бы минимум ссылок на первоисточники. Для меня очевидно, Виппер рассматривал свою книгу как публицистический, точнее, как политический памфлет, а не в качестве фундаментального научного исследования.

Первая мировая война и идущая ей встык Гражданская война закончились для России подписанием унизительного мирного договора с неожиданно возродившейся Польшей[40]40
  См.: Илизаров Б.С. Сталин, Польша, поляки // Историк и художник. Польша-Россия. 2008. № 1–2. С. 43–82.


[Закрыть]. (Отметим в скобках, что одним из главных участников и виновников поражения в польско-советской кампании был И.В. Сталин.) Россия, которая рассматривалась Виппером в качестве восточного форпоста европейской цивилизации, была разгромлена и после очередного «Смутного времени» (Гражданской войны) сжалась (на Западе!) до границ первой половины XVI в. Прибалтийские государства, Финляндия и независимая Польша вновь образовали широкий кордон, отделявший Россию от Европы, менявший, по мнению историка, соотношение геополитических сил в сторону Азии. Большевизм с его уравнительным интернационализмом и коммунизмом, общей антиевропейской (антиколониальной и антиимпериалистической) направленностью рассматривался Виппером как возвышение «азиатского», коллективистского над «европейским» и индивидуалистским. Более откровенно эти идеи он выскажет позже, оказавшись в эмиграции, а пока в «Иване Грозном» историк в нескольких строчках развернул потрясающую воображение панораму всемирно-исторической борьбы «Востока» и «Запада», Азии и Европы:

«С той поры как татары разгромили Суздальскую и Киевскую Русь (1237–1239), а франко-итальянские крестоносцы потеряли Иерусалим (1244), Азия не переставала высылать новые и новые массы кочевников на Европу. Никогда разбойничьи народы так не давили на промышленные и земледельческие страны Запада, как в конце XV и начале XVI в., когда пал христианский Константинополь, когда турецкие и татарские наездники подступили к Вене и Москве. Никогда в такой мере религия не служила знаком культурного разделения: в то время как среди кочевников от Сибири до Атлантического океана, от Оки и Дуная до Индийских вод безраздельно царила вера Мохаммеда, христианство было задвинуто в тесный северо-западный угол Европы, сохраняя лишь слабые остатки наследства античного мира… Шестнадцатый век – время крупных открытий, необыкновенного расцвета европейской промышленности, начало нового расширения Европы»[41]41
  Платонов С.Ф. Иван Грозный. 1530–1584; Виппер Р.Ю. Иван Грозный. С. 103, 104.


[Закрыть].

А время самого историка, начало ХХ в., это время очередного «сжатия» Европы и первых признаков обратного хода Азии. Виппер был крайним россие– и европоцентристом, который в гибельных неудачах родины увидел признаки упадка западной цивилизации вообще. Аналогии с современной жизнью, которые он и раньше постоянно искал и легко находил в древнем и средневековом мире, сами собой привели его к сопоставлению XVI в. и его Смутного времени, с началом ХХ в., с мировой и Гражданской войнами, иностранной интервенцией, разрухой. Но XVI в. знаменовал начало подъема «имперского» российского и общеевропейского цикла, а первые десятилетия ХХ в., напротив, очередной упадок России и новый «закат Европы». В России среди главных действующих лиц – носителей всемирно исторической «европейской» миссии XVI в. сами собой выделялись (так думал историк) былинные фигуры Ивана III и, в особенности, Ивана IV, попытавшегося «прорубиться» в Европу.

Начиная с Карамзина в научной и литературной традиции, в общественном сознании главное внимание уделялось внутренней политике Ивана Грозного, которая после периода плодотворных реформ Избранной рады и завоеваний на Востоке татарских ханств сменилась периодом опричнины, многочисленных изуверских казней и хаотичных гонений. Не менее сложно обстояло дело с внешней политикой. В результате многолетней Ливонской войны Россия потерпела поражение, потеряла все завоевания на Западе, а вскоре, после смерти Грозного, началась польско-шведская интервенция и многолетняя гражданская война. Однако надо напомнить, что еще С. Соловьев, а затем и С. Платонов нашли кое-что положительное в опричнине («оригинальный» способ централизации, например) и в агрессивном стремлении царя на Запад, как способе приобщения к передовой культуре и цивилизации.

У меня давно возникали вопросы к сторонникам странных методов «приобщения» к европейской культуре и иным достижениям цивилизованных народов. Если великий поэт Александр Сергеевич Пушкин мог себе позволить написать, что Петр I, одержав победу под Полтавой, поднял кубок за своих европейских «учителей» (надо думать, в боевом искусстве, что верно), то в каком смысле надо понимать его же слова о том, что Петр войнами «прорубил окно в Европу»? Чтобы «пировать на просторе»? Но географического простора и «пиров» у нас, слава Богу, и тогда хватало. Этот образ вошел в учебники истории для детей и взрослых. Войнами мы силой вторгались в европейскую жизнь, как и они в нашу. Этим же занимались все приграничные Европе государства, такие, например, как Турция в период расцвета. Но почему-то никто из наших историков не говорит о том, что и Турция «рубила» по необходимости цивилизационное «окно» или вышибала «дверь» в Европу, когда она прямиком ломилась через греческие, югославянские или австро-венгерские земли? Агрессия скорее препятствует, чем способствует глубоким реформам и плодотворным заимствованиям страны-агрессора. Примером чему служит, в частности, история царствования Петра I, который после победы над шведами резко притормозил реформаторскую деятельность и внес произвол и хаос в наследственные и иные дела, потрясшие Россию в XVIII в. Еще в большей степени это относится к царствованию Ивана Грозного, когда победное начало Ливонской войны совпало с окончательным разгромом Избранной рады и ее реформами, что предрекло сумасшествия опричнины и первой масштабной Гражданской войны в России.

Сев на своего любимого «гибридного конька», т. е. на архаизированный модернизм, Виппер не только узрел в истории первой четверти ХХ в. продолжение борьбы Европы и Азии XVI в., но и борьбы сопутствовавших им не менее таинственных и могучих сил. Одной из таких враждебных сил были «либералы», «монархомахи», которые с XVI в. (?!) под разными именами и личинами вели свою разрушительную деятельность вплоть до века ХХ. Виппер утверждал, что «либералы» сознательно исказили образ царя Ивана IV еще при его жизни и последовательно продолжали это делать вплоть до ХХ в.: «Они (либералы. – Б.И.) гремят против деспотизма, против тирании одного-единственного. Они ревниво следят, чтобы не поднялся против них монарх-народолюбец, чтобы не было сближения носителя верховной власти с низшими классами. Дворянские публицисты, «монархомахи» XVI в., придали монархической идее тот ненавистный облик цезаризма, который переходит по наследству к революционерам новейшего времени, к менее оригинальным, но более крикливым поколениям XVIII–XIX вв.»[42]42
  Виппер Р.Ю. Указ. соч. С. 112.


[Закрыть] В 1922 г. Виппер заявляет, что России нужен «демократический монарх», «который решился бы устремиться в народническую политику… Чтобы вступить на такой путь, нужен человек гениальной дерзости; предприятие его будет по неизбежности граничить с преступлением»[43]43
  Там же.


[Закрыть]. В те времена считалось, что первым в истории «гениально дерзким» «демократическим монархом» был Юлий Цезарь. Ненависть к «монархомахам», иначе говоря к демократам и революционерам, Виппер воспринял от одного из основных своих учителей и покровителей, от В.И. Герье (1837–1919 гг.). Герье был не очень талантливым учеником Вл. М. Соловьева, отличался промонархическими взглядами. Он проучился несколько лет в Германии у всемирно известных историков Теодора Момзена и Леопольда фон Ранке. Вернувшись в Россию, Герье довольно быстро возглавил первую в Московском университете кафедру всеобщей истории. Но подлинной страстью Герье была «Историософия», которую он толковал в гегельянском духе. Его обзор «Философия истории от Августина и до Гегеля», вышедший в 1915 г., стал одним из первых в России произведением такого рода. Книга была довольно сдержанно оценена выдающимся историком, будущим академиком Е.В. Тарле, нашедшим в ней серьезные недочеты и перекосы. В частности, Тарле обратил внимание на то, что Герье ошибочно называет французских журналистов-протестантов XVI в. «монархомахами», т. е. сторонниками убийства королей. На сам же деле это было не протестантское, а католическое (точнее – иезуитское) учение о необходимости «при известных условиях низвержения и даже убийства монарха»[44]44
  Из литературного наследия академика Е.В. Тарле. М., 1981. С. 114.


[Закрыть]. Виппер подхватил у Герье это хлесткое словечко, но стал его употреблять по отношению к противникам любого державного правления любой эпохи, а либералов приравнял к убийцам. То была явная антибольшевистская фронда.

Слова о монархомахах были написаны не в 1937–1940 гг., а в 1921–1922 гг., когда ни о каком «народном монархе», способном встать над «всеми классами», действия которого «граничили бы с преступлением» (в положительном смысле!), не могло быть и речи. Это было время, когда слово «царь» произносилось российским большинством с ожесточением и уничижительно. Своей книгой Виппер конечно же бросал вызов большевикам, которых рассматривал в контексте своей теории как худшую часть разрушительной либеральной интеллигенции. Но в качестве символов такого рода «либерализма» в прошлом Виппер почему-то избрал ярого монархиста и лучшего историка XIX в. Николая Карамзина, а еще английского дипломата и путешественника XVI в. Джильса Флетчера. Карамзин был «виновен» в том, что заложил устойчивую традицию отрицательного в целом образа царя Ивана IV (напомним – совместно с князем Щербатовым), обвиненного им в сумасшествиях опричнины, в бессмысленных жертвах Ливонской войны и истощении государства. Флетчер же под пером Виппера превратился в символ английского политического либерализма, для которого Грозный «чистейший представитель адски макиавеллистической политики»[45]45
  Указ. соч. С. 210–211.


[Закрыть]. По каким-то не ясным причинам Виппер и Платонов проигнорировали ярчайшие записки иностранных очевидцев XVI в., в частности, наемника-опричника Генриха Штадена[46]46
  Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника // Перевод и вступительная статья И.И. Полосина. Л., 1925.


[Закрыть] и военнопленного дворянина Альберта Шлихтинга[47]47
  Новое известие о России времен Ивана Грозного. Сказание Альберта Шлихтинга. Л., 1934. Обзоры и фрагменты произведений Штадена и Шлихтинга публиковались на русском языке еще до выхода работ Виппера и Платонова. На немецком языке в Германии они были опубликованы накануне 1917 г.


[Закрыть]. Через 20 лет Виппер вернется к этим проблемам. А пока главными объектами критики были избраны «либералы», «монархомахи» Карамзин и Флетчер, столетиями «порочившие» Грозного.

Почти все предшественники Виппера судили и рядили о том, как понимать мотивы царя, изобретшего опричнину, какова логика в выборе объектов его репрессий? Виппер и в этом вопросе пошел дальше своих предшественников и учителей С. Соловьева и В. Ключевского. Уже Соловьев предполагал, что опричнина – это обдуманная система, нацеленная на окончательное решение вопросов централизации молодого русского государства. Виппер заговорил об опричнине как о специфическом механизме мобилизации общества в ходе развязанных царем внутренней и внешней войн. И вновь он трактует события далекого прошлого в свете современности. Только что, прямо на его глазах, большевики во время Гражданской войны привели в действие мощнейшие мобилизационные и репрессивные механизмы (милитаризация промышленности, военный коммунизм, всеобщие военная и трудовая повинности, институт комиссаров на фронте и в тылу, расстрелы заложников, массированная идеологическая обработка населения и др.). Это обеспечило им победу во внутренней, Гражданской войне. Отбили они и попытки иностранной интервенции. Под пером Виппера Грозный тоже интуитивно нащупал свой мобилизационный механизм в XVI в.: «Преобразование было задумано как орудие для устранения опасных людей, – пояснял историк, – и для использования бездеятельных в интересах государства, а сопротивление недовольных превращало самое реформу в боевое средство для их уничтожения, и вследствие этого преобразование становилось внутренней войной (выделено мной. – Б.И.)»[48]48
  Платонов С.Ф. Иван Грозный 1530–1584; Виппер Р.Ю. Иван Грозный. С. 158.


[Закрыть]. И наконец, прямая цитата из большевистских лозунгов времен Гражданской войны, перенесенная в эпоху Грозного: «Правительство (Ивана Грозного.– Б.И.) как бы хотело возвестить программу последней крайности: «Все для войны»[49]49
  Указ. соч. С. 169.


[Закрыть].

Но, в отличие от Гражданской войны в СССР, «гениальный» средневековый царь искусственно создал условия для полномасштабной «внутренней войны», «уничтожил оппозицию». Это, по мнению историка, избавило московскую военную монархию от немедленной катастрофы, и за Ливонской «войной не последовала по пятам революция»[50]50
  Указ. соч. С. 201.


[Закрыть]. (В сталинскую эпоху предварительное уничтожение «оппозиции», как непременное условие для победы в Великой Отечественной войне, станет общепринятым.) В книге Виппер не скрывал того, что он сознательно написал апологетическое произведение и что его раздражали «московские критики», склонные «к моральной отвлеченности», которые в «посмертном суде над Грозным» выдвигают на первое место «психиатрические мотивы». Это поставило его (царя) в один ряд с Калигулой, Нероном, Людовиком XI и другими известными историческими злодеями. Больше того, многие винят (Ключевский, Платонов) в гибели империи Рюриковичей и в Смуте безумную централизаторскую политику Ивана III и Ивана IV: «Получается странное противоречие: великие организаторы Москвы, Иван III и Иван IV, – подвел итог историк, – оказываются в то же время виновниками гибели империи»[51]51
  Виппер Р.Ю. Указ. соч. С. 207; см. также: С. 203, 207.


[Закрыть]. А вот если бы Иван Грозный умер в 1556 г., то есть до учреждения опричнины и начала Ливонской войны, то потомки сохранили бы о нем самую добрую память. (Отметим в скобках, что если следовать предложенному Виппером рецепту, то каждый человек имел бы шанс попасть в райские кущи, если бы умер во младенчестве, не успев совершить ни одного самостоятельного поступка.) Но сам по себе такой мысленный эксперимент очень заразителен. Можно задаться вопросами: что было бы, если бы Сталин умер или был убит в 1936-м или в 1940-м гг., т. е. накануне «большого террора» или Второй мировой войны? Ответов на такие вопросы никто не знает. Конечно, все было бы иначе, но как?