Текст книги "Баловень удачи и остальные причастные"

Не в пример своему супругу (кстати, она тоже не любительница поговорить на все темы обустройства жизненных удовольствий в «подлунном мире») – к нам она, по – соседски, перестала заглядывать больше года назад, после того как наша мама-сан откровенно и строго высказала ей во дворе свое мнение по поводу качества содержания ее личной домашней живности – маленькой худющей породистой собачонки по имени Чарлик:

– А где это ваша высокопородистая «чихалка»? Вы что, ее совсем не кормите? Что она у вас такая вся, какая – то?

Собачонка ее и вправду, сколько ее помню, постоянно радует окружающий мир сопливостью простуженного организма и каким-то худосочным обшарпанным видом. Не в пример двум нашим домашним высокопородистым лентяям, которые даже Гошку уже перестали бояться.

Осип Никифорович говорит про свою супругу, что он специально ее себе вывез из под дальнего приволжского города имени Фридриха Энгельса, что в Саратовской области, где он имел личное удовольствие проходить военную службу в рядах славных Советских вооруженных сил дирижером полкового оркестра.

– Так ты что, еще и музыкант Осип Никифырч? – спросил его как-то мой старший. – Никогда не слышал, чтоб ты играл на музыкальных инструментах.

– Я и не говорю, что умею играть – прозвучало в ответ

– А как же ты служил в оркестре? Там же ноты надо знать, репетиций всякие, военные марши… Ноты ты хоть знаешь?

– Нет, конечно. А зачем?

– Как это зачем?

– Да ерунда это всё. Там главное чтобы музыканты сами все знали. Они играют что надо, а ты себе стой спокойно и маши им в такт. Вот и все… вся мудрость. Дирижеру не обязательно ноты знать. Музыканты сами должны все делать. Они делают своё дело, а ты своё.

– М-да… служба наверно там у вас была не из легких.

– Можно и так сказать. Но я не сильно устал за три года службы в армии.

Помню, я, как приехал в полк, так меня там сразу встретили с распростертыми объятиями. Командир полка как увидел меня – лихой стильный парень в ярких «кучерях», первый красавец среди новых бойцов. Рост – почти средний, с кепкой; фигура тоже – почти олимпийская, загорелый брюнет в желтой рубашке и синих джинсовых шортах, с цветущей улыбкой ироничного джентльмена, и при модной бабочке под вторым подбородком. Он как увидел меня, так сразу же набросился с комплиментами на своего помощника:

– Что это…кто?! Что это такое?!

– Призывник Осип Никифорович Кудря – Необачный, отрапортовал я ему вместе помощника.

– Что?! Какой еще…?

У полковника прямо дыхание перехватило от той радости, что такой смелый и мужественный парень будет служить в его полку, и он опять по – дружески окликнул помощника:

– Что это… что это такое, я вас спрашиваю? Откуда вы его…

– Не знаю, товарищ полковник. Музыкант, наверное.

– Музыкант… вы что, музыкант?

И тут я возьми и ляпни полковнику, не подумавши, твердым испуганным голосом:

– Да! – хотя никогда до этого ни на чем не играл и ни одной ноты знал.

– В оркестр его! Слышите меня. Немедленно в оркестр! Или еще куда подальше. Но чтобы я его больше никогда не видел!

Так с легкой руки полковника я попал в полковой оркестр; но там ребятам я все объяснил, и они меня простили. Даже дирижером поставили, правда, запасным. Первый мне так и говорил, когда оставлял вместо себя с оркестром:

– Стой и молчи, когда они будут играть, ничего не делай. Старайся в такт музыки руками… и всё! И я старался. Кстати, у меня неплохо получалось. К концу службы я даже название всех семи нот выучил. Вот так я и прослужил подпольным дирижером полкового оркестра. Правда, поправился сильно за время службы. Там я и познакомился со своей будущей… и вот теперь выдерживаю ее – как хорошее вино, почти тридцать лет.

Говорят, у них есть дочка, живет где-то в Болгарии, она такая взрослая, что Осип Никифорович о ней узнал только на третий год совместной жизни, но я ее сам никогда не видел. Супруга его – неизменный и постоянный член женского клуба, или клуб – компании Б2.

Что это такое, потом поясню, а пока…

– Здравствуйте Осип Никифырч! – отвечаю я своему блистательному другу. – Выглядите – на все сто.

– Да ну, что вы! Вы я смотрю, здорово загорели. В командировке, я слышал, были… Далеко?

– Не близко. В строй отряде работали с ребятами, в степи… Солнца там хватало. Вы то как сами тут, Осип Никифырч? Как здоровье?

– Ох, не спрашивайте Евгений. В этой жизни… в наше время… чего только не происходит. А вообще мне надо поговорить с вами об одном важном деле… вы когда сможете?

– Давайте по позжее. Через час, или даже полтора.

– Очень хорошо. Замечательно. Буду вас ждать у себя в беседке. Вы должны мне помочь с оформлением одного дела.

– Хорошо, я подойду.

Примерно в заявленное время я зашел в закрытую деревянную беседку, которую обустроили наши старшие еще лет пять назад, «для собственного душевного отдохновения и свободного времени провождения». Правда рядом они поставили себе еще и добротный по всем размерам стол, с длинными боковыми лавочками из крепкого дерева (там всё по уму!), и тоже чтобы «для удобства употребления его прямых функциональных значений: «доменное производство», шахматы, шашки и все остальные официальные и сомнительные запальные страстишки».

Это когда погода на дворе способствует. А когда погодный режим немного начинает сквозить или дело близится к дождю – они все перебираются под крышу офиса Великого Нео и там продолжают свои расслабляющие запальные страстишки.

Я переступил порог резиденции Осип Никифоровича и услышал:

– А, Евгений, вы? Проходите, садитесь, пожалуйста. Я вам сейчас всё объясню.

К этому времени он уже разложил перед собой несколько городских газет последних недель и шариковой ручкой аккуратно выписывал с одной из них что-то в тетрадь.

– Устраивайтесь поудобнее, я сейчас..

Минуту другую спустя он изложил мне суть очередной назревшей для него злободневной проблемы и как всегда особой государственной важности.

– Вот посмотрите, за последний месяц я уже два раза писал предложение в нашу городскую газету в рубрику: «Больше хороших товаров населению». А они там ни сном, ни духом; даже пальцем не пошевельнули. Никакого ответа

– А по какому вопросу вы им писали?

– По «Малютке». По нашей «Малютке». Полезная вещь. Небольшая такая, очень компактная и удобная стиральная машина – людям всем очень нравится. Почему же нельзя у нас, на предприятиях города наладить их выпуск? Можно даже на нашем Авторемонтном заводе организовать, где кстати, ваш папа работает начальником цеха. Так вот я решил и считаю правильно – написать письмо наверх, в Москву, в столицу. Иначе наши, местные и пальцем не пошевелят.

– А кому вы собираетесь в Москву писать, в министерство?

– Зачем в министерство? Прямо ему… самому!

– Кому самому?

– Самому Михал Сергеевичу, лично. Нашему Главному; нашему освободителю. Я только ему доверяю. Пусть он там их всех пропесочит. Это что за такое отношение к перестройке, к нуждам трудящихся.

Если откровенно, то меня несколько смутили азарт и адресат, которому хотел отправить Осип Никифорович свое послание, но чувствуя внутренне напряжение старого и проверенного бойца за свободную личность и полное удовлетворение материальных потребностей граждан нашего двора, а может быть даже всего Советского Союза, я предложил более приземленную версию для его инициативы:

– А почему вы не хотите в местный горком написать – это тоже серьезная организация. Там ее рассмотрят и…

– Я же не партийный.

– Ну и что?! Заявления беспартийных там тоже рассматривают, тем более, если дело серьезное. А вы пока из Москвы получите ответ – неизвестно, сколько времени уйдет. А оно, кстати, может сначала в горком прийти; пока его там рассмотрят, изучат, примут какое-то решение…

– Может и такое…

– А если они ещё и обиду на вас затаят… наше городское начальство. Понимаете меня?

– Да, понимаю. Вопросы, конечно, будут, но я же…

– А что это у нас тут за тайное совещание, хотелось бы нам знать, уважаемые… – услышал я за спиной знакомый голос. – Не успел приехать, а уже инструкций раздаешь своему другу – как ему удачно прожить сегодняшний день.

Я повернулся и увидел при входе в беседке двух своих улыбающихся старинных друзей и в некотором роде даже старших наставников: Виктора Тягунского и Юру Творогова. Правда, во дворе у нас их чаще называют Тягунчик и Сметана; это их очень древние «придворные» псевдонимы, за которые они по – моему давно ни на кого не обижаются.

Мы пожали друг другу руки и даже обнялись. Виктор своей солидной мускулистой массой даже испытал мои нынешние весовые характеристики

– Что ты совсем не поправился в этом своем стройотряде, – заметил он. Там что вас не кормили?

– Нормально кормили. Даже очень. Работы, правда, было много.

– Ну и как?

– Ничего… Заработал пару копеек.

– Вот это молодца… Вот это по нашему.

– Мы в курсе – сказал стоявший рядом Юрий. – На вечер имеем приглашение от бати по случаю возвращения сына с первого трудового подвига. Он прям весь такой… цветущий и довольный.

– Ну а чё..?! Сын мужиком становится – нормально!

– А здесь у тебя что? – продолжил Юра. За что тебя, Осип Никифырч припахал?

– Осип Никифырч имеет интересное производственное предложение и хочет сразу в Москву писать, самому главному, жаловаться, что его предложение здесь не хотят рассматривать, на него не обращают внимание.

А я предлагаю сначала в горком написать, что рассмотрели здесь.

В это время к входной двери офиса Великого Нео с шиком подкатывает новенькая двадцать четвертая Волга с шашечками на передней двери, и из нее проявиляется цветущее лицо еще одного моего старшего товарища и друга Игоря Шатова.

– Бонна сейра, барбосез! – это у него манерность такая. Надо! Чтобы в нашем дворе и без манерности в стиле?!

– Собрание больше трёх – продолжил он – значит, во дворе что-то намечается. Привет Жека! С возвращением! Рад видеть. Дай я тебя обниму. Выглядишь – супер! Красава! Нет, серьезно, а чё вы здесь? Что-то собрались замутить?

– «Товарищ Есип лично пишут письмо московскому султану», почти как отрапортовал ему Тягунчик. Типа жалобу на нашу тяжкую жизнь и на происки местного начальства, а Жека ему, как всегда, помогает петицию состряпать. Местные партийцы опять не дают ходу новой умной идее нашего Есипа. Ну а мы здесь, как всегда, в качестве моральной поддержки, или задержки…

– Жека, ну ты даешь! Не успел приехать, а уже письма пишешь для министра пропаганды.

– А чего? Нормальный ход, заметил Юра Творогов. Жека сейчас в авторитете, вот его друг и бегает к нему для консультации, по-соседски… Он же ему не откажет.

– Да нет, Осип Никифырч только спросил мое мнение…. Кстати, предложение, очень даже нормальное. Маленькие стиральные машины – вещь нужная в каждом доме.

Смею заверить, что с последними сказанными мною словами, все новоприбывшие согласились и возможно даже были единодушны. Хотя я не буду утверждать, что межличностные отношения моих друзей к моему соседу и круглосуточному другу нашей семьи Осипу Никифоровичу всегда ровные и понимающие. Я бы их даже назвал противоречивыми.

С Тягунчиком и Сметаной у Осипа Никифоровича мировоззренческие расхождения. По крайней мере, он сам так о них заявляет. Но на самом деле они просто иногда по – дружески над ним подшучивают.

– Так я не понял, товарищ Есип типа самый мудрый — это классический выпад Тягунчика в сторону автора полезных общественных начинаний. Вы можете, наконец, чистосердечно признаться – какого вы есть верного национального исповедания? Одни говорят – вы хохол, другие – кацап, третьи – что вы даже венгр. Ганс, например, говорит что вы замаскированный антипартийный чех, а Яник тот вообще вас импортным румуном обзывает.

В последнее время опять стало модным говорить, даже по телевизору, о всяческих там церковных чудесах, дальновидных пророчествах и других модерновых святостях; в том числе и на высоком начальственном уровне. А Осип Никифорович такие ветра очень тонко улавливает, и как штатный работник идеологического фронта в нашем дворе – почему у нас его еще называют министром пропаганды – от тут же начинает продвигать подобные веяния в массы, среди жильцов, в жизнь, так сказать. Правда получается у него не всегда удачно.

К примеру, Сметане он недавно, почти полчаса, пока тот регулировал карбюратор своего старенького «Москвича», красочно рассказывал о легендарных похождениях ветхозаветного иерусалимского кумира, и не добившись особого интереса к предложенной теме, под конец смело у него спросил:

– Юрий Сергеич, а как ты лично сам относишься к святой церкви?

– Как только – так сразу!

– То есть?

– Как только вот здесь, вот этом самом месте, вместо моей старенькой развалюхи нарисуется новая двадцать четвертая «Волга» – так сразу! Моментательно! Даже глазом не успеешь моргнуть!

Да и Тягунчик к его приставаниям тоже имеет примерно такой же приземленный отзыв:

– А чё… уже было указание сверху переходить на новую волну?

– Может быть.

– Понимаю. Ну, тогда запиши и меня; запиши, что я тоже верующий. В душе. Душевно верующий! Имею право, понимаешь? Так чё… может, сегодня заглянем к Фурункулу перед закрытием?! (это уже другая тема в продолжение и в полголоса) Мне такую настойку из деревни передали… Обсудим так сказать ваш сурьезный политичный момент. Кстати, Осип Никифырч, а что это вы так резко решили поменять свои политичные идеи? Чё… разочаровались в вашем любимом освободителе?

– Любите вы меня ставить в умозрительно сложные ситуаций, Виктор Михайлович.

– Так ждать вас или как?

– Догадайтесь с трех раз, как вы сами говорите.

Зато с Гансом, в смысле с Игорем Шатовым у Осипа Никифоровича в этом плане практически никаких разногласий, ну разве что какие-то там мелочи финансового свойства; которые тот четко выказывает:

– Уважаемый и дорогой наш товарищ Есип фон Никифоре! Обещаю вам лично и даже гарантирую. Слышите меня – гарантирую! Триста целковых каждую неделю в моем кармане, и я готов всё свое свободное время хоть до полуночи слушать все ваши хитромудрые байки и остальные умственные упражнения о приключениях твоего нового друга – загадочного студента фокусника Инсуса. Я слышал, он опять у вас в моде. Нормательный чудак, замечу я тебе; лично я против него ничего не имею.

И про церкву твою, кстати… я тоже ничего не имею против. Мы туда, даже ходили пару раз с Азиком. Классное место! Мне понравилось; но с одним минусом.

– С каким?

– Там нет буфета.

Гансом Игоря Шатова в нашем придворном обществе называют давно, говорят еще со школы; а придумал ему такое второе имя его школьный друг Тягунчик. Хотя по какой причине – если честно, я не знаю, да и на немца наш Игорек совсем не похож, больше на могола; но псевдоним за ним все равно держится по сей день.

Кстати все трое моих старших товарища, а они действительно все старше меня, и намного, выпускники одного и того же года и одной той же школы, которую, впрочем, и я сам осилил ровно три года назад, и в которой мой младший, уже преодолел вторую планку.

После школы все они вместе пошли учиться в местный автодорожный техникум, по окончанию которого все довольно – таки неплохо пристроились: Тягунчик завотделом в магазине автозапчастей, Сметана завгаром на Гормолзаводе – тоже не слабая должность, а Ганс – механиком в гараже таксопарка. Ну и подрабатывает иногда, когда выпадает возможность: к примеру, как сегодня – сам в качестве таксиста. Машина же всегда при нем.

Оставив в собственном распоряжении Осипа Никифоровича, (Тягунчик почти повысил на него голос, высвобождая меня из его компании, заявив, что если у него в голове рождается очередная умственная мысль, пусть сначала спросит у своей мадамы – собственной супруги, разрешает она ему писать куда-то по этому поводу или нет, а потом уже бегай к Жеке за консультацией) – наш квартет выдвинулся вдоль знаменитого рыцарского стола «бурных вечерних страстей», и далее поближе к углу здания нашего дома, где с торца расположился местный Универсальный магазин, а прямо напротив синяя деревянная будка старейшего жителя нашего двора Якова Михайловича Френкеля (товарища Фурункула или просто Яника – на придворном диалекте), где последний делает свой вековечный бизнес на детях, взрослых лентяях, газировке и разбавленных сиропах.

Но до назначенной цели мы не успели добраться, так как перед самым поворотом за угол здания, где с левой стороны расположилась мужская парикмахерская, выскочила еще одна известная в нашем дворе яркая личность – знаменитый местный мужской парикмахер и рассказчик собственно лично изобретенных историй – Фима Люкин. К месту, это еще один темпераментный компаньон моих старших друзей.

Беглец явно был в глубокой душевной растерянности и в его глазах читался страх:

– Ой, мама! Спасите, спасите меня. Заступитесь! Он меня убьет! Точно убьет – и вихрем пролетел мимо нас за угол дома.

Секунды спустя за беглецом из дверей парикмахерской появился преследователь – личность также немало известная в нашем дворе и его окрестностях: мужчина серьезный, положительный, очень даже солидных размеров и весьма популярная у лучшей половины человечества нашего двора – это сто процентов. В правей руке он сжимал свернутый номер журнала «Смена», а левой посылал во след нашему Ефимию недвусмысленные угрозы:

– Я тебе отрежу… я тебе отрежу, негодяй! Ну, уродец! Ну, балбес.

Ну, попадись мне только!

Да, это как раз тот случай. Догнать нашего Фиму в таком разе когда ему «угрожает сама угроза»?!

Солидный мужчина оказался коллегой Ганса по работе, бывший иностранный моряк, а теперь самый дисциплинированный шофер в местном таксопарке Африкан Силыч Тунисов. Солидный такой дядька во всех отношениях, а усы у него как собственная гордость. Правда, сейчас они выглядели несколько странно. Я бы даже сказал, искривленно.

И действительно, в этой – то особенности и крылась причина открывшейся перед нами сцены, где по стилю жанра присутствовали:

 
 – «и страх, и трусость, и скорбь,
и скорость, и боль, и грубость».
 

В общем, полный джентльменский набор невнимательности местного цирюльника к своим служебным обязанностям. Иными словами, когда наш знаменитый придворный парикмахер выравнивал усы Африкану Силычу, он как всегда засмотрелся через окно на проходившую мимо заведения его душевную слабость и красавицу морячку Симу, жену Валерика Арцибашева, и нечаянно отхватил большую половину правого крыла пышных усов клиента. Тот как увидел свой испорченный портрет, так больно треснул Фиме по шее, что последний сразу же бросился наутек из собственного заведения. Остальное мы уже наблюдали в качестве свидетелей, и дальнейшее развитие событий тоже происходило при нашем непосредственном участии и последующем восстановлении «статуса кво».

Здесь, кстати, надо отдать должное Гансу. Он успокоил коллегу, я же говорил, что они еще и друзья по работе, внимательно выслушал его, с искренним сочувствием и пониманием ситуации. И даже вернул сослуживца обратно в заведение парикмахерской. Мы же с Тягунчиком и Сметаной в свою очередь тоже водворили виновника торжества обратно на рабочее место, хотя если честно – он немало сопротивлялся, пока Юрик не пригрозил ему еще большими неприятностями, чем последний себе представлял. Неизвестность всегда пугает людей, может быть даже больше чем страх перед наказанием за содеянное.

«Страх, всё-таки, великий двигатель прогресса».

Но мы заставили его перебороть этот страх, тем более знаем, как Фима имеет работать если захочет, или если поставить рядом хорошего смотрителя.

И сегодня он совершил чудо.

Фима так изящно подравнял оба крыла пышных усов Тунисову, что ему даже самому понравилось, не говоря уже о клиенте; получилось почти как настоящее произведение искусства.

Кстати очень даже презентабельно, оригинально получилось. Африкан Силыч по завершению процесса уже не взирал грозно исподлобья на виновника собственных неприятностей и даже сказал Фиме на прощание – «до свидание».

– Фу ты, облегченно вздохнул Фима, когда за клиентом закрылась дверь – ну и день у меня сегодня… Кошмар! Кошмар и сплошные нервы. И никакого прихода за целый день, одни убытки и претензии. И еще вот с этим… верзилой Африканским. Еле отвязался.

– Мог бы Витосу и спасибо сказать за то, что он вырвал тебя из лап Африкан Силыча – заметил Сметана

– Я и говорю спасибо вам всем, что не допустили библейского «избиения младенца».

– Младенец это ты, надо понимать.

– Ох, как бы я хотел посмотреть, как он тебя гоняет по двору, сказал Тягунчик. Погоня, крики, битва…. Многосерийный фильм, как про Штирлица: «Африкан Силыч и месть». Разговоров бы сколько было, больше чем на месяц.

– Ну, хватит, хватит. Вам бы только поиздеваться над человеком…, а тут такие дела.

– Мы вообще-то к тебе по делу шли, определил ситуацию цели Ганс. А ты нас своими приключениями кормишь. Видишь, Жека приехал с дальних краев: наш правильный защитник, будущий адвокат. Домой он вернулся.

– Ну, вижу. И что? Я с ним еще перед входом поздоровался.

– А ты в курсе, что он почти два месяца трудился в тяжелых степных условиях на благо отечества. А там ни телевизора, ни теплой постели, ни горячей воды, не говоря уже о парикмахерской и таком хорошем парикмульхере как ты.

– Если я правильно понял, ты хочешь чтобы я ему сделал фирменную прическу…, и за бесплатно.

– Ты такой весь сообразительный, Фима. А куда ты интересно, соображал, когда чуть не повредил красоту Африкан Силыча?

– А можно без грубости, а? Сказал же – сделаю, значит сделаю. Сделаю Жеке классный пейзаж.

– Вот это как – то по нашему – сказал Виктор. – Это правильно. Сделай из Жеки красавца и потом пойдем, послушаем новые записи Стёпы. Говорят, он вчера такие распевы выдавал на весь двор, и опять свои, модняцкие – собственного сочинения; а сегодня же еще и среда – фильм потом посмотрим.

Пока мастер занят своим благословенным делом в отношении вашего покорного слуги, я тоже попробую потрудиться над созданием благообразности его портрета в общественном значении.

По возрасту он ровесник моих старших товарищей, именно тех, которые сейчас сидят здесь же в зале и придирчиво наблюдают за его работой. Фима появился в нашем дворе года четыре назад и сразу покорил местное население, мужское сообщество качеством своей работы, как – никак мужской мастер, а женскую половину – стилем в летней одежде: короткие застиранные джинсы в туфлях на босу ногу и синяя тельняшка безрукавка как у десантников на белоснежную рубашку на выпуск.

В этом что-то было, но что? Но не сразу наши люди это поняли. Фима пришел на новое рабочее место вместо покинувшего нас старого мастера – Семен Петровича. Тот переехал в Киев по требованию дочери, так возраст ему был очень почтенный (по-моему он даже был старше Яника), и естественно она пожелала за ним присматривать.

В наших краях Фима оказался благодаря протекции собственной супруги Дорика, которая тоже не так давно пристроилась в нашем дворе, в большом угловом магазине, заведующей одним из отделов.

Дама она несговорчивая, темпераментная, с беспокойным характером и не могла допустить, чтобы ее новый муж был где-то там, на стороне, в другом конце города, совершал трудовой подвиг без ее присмотра. Фима таки симпатичный малый, чего не скажешь о ней.

В парикмахерской у Фимы два кресла, но с напарницей они работают через день, так как клиентуры местной не так уж много, тем более сейчас, летом. Но он на жизнь не жалуется, так как прекрасно знает, что нет никакого смысла на нее жаловаться:

Все претензий к зеркалу, а оно перед вами!

Особенно много людей набивается в каморку Фимы зимой, или в другую промозглую, совсем уже осенне – весеннюю невзгоду. Это сейчас летом все мужественное население собирается возле своего базисного культового стола и там до часу ночи, под «лампочку Ильича» (кстати, подарок от Великого Нео), полируют его пластиковое покрытие костяшками домино, а при неустойчивых погодных режимах почти все активисты рыцарского стола набиваются в конторку Фимы. Там есть несколько низкорослых журнальных столиков, они их соединяют друг с другом и у них на месте организуется процесс.

Женская же часть общества, особенно некоторые из особо продвинутых дам, постоянно собираются в своей цирюльне, что расположилась тоже во дворе, что с торца второго здания рядом с нашим домом. Понятно, что тем для разговора на этих посиделовках не счесть, и Фима здесь тоже всегда имеет, что сказать обществу в целом и каждой личности в отдельности. А когда на него нападает вдохновение – он окунается в страницы будущих мемуаров.

Вот, к примеру, несколько строк из будущих глав:

– Моя первая теща была инопланетянка…Ей богу, клянусь вам. Честное слово, нет, не вру. Натуральная! Какие только страдания неодолимой силы не вынес мой персонально биоритмический организм в исторический момент проживания с ней и с ее неземной красотой… Вроде мы как с ней на одной планете прибывали, даже на одной жилищной площади жили, рядом: рядом с ней, с ее дочкой, её собачкой, с ее мигренями – давлениями, а общались так, будто мы с разных планет, даже с разных галактик. Точнее вообще не общались – только мимика и грубые жесты. (Ну, как какой-то там простой парикмахер может быть мужем ее принцессы?!)

Почти год я такое терпел, и вы думаете, она хоть раз со мной заговорила? Целыми днями сидит дома, ни черта не делает и накручивает против меня свою прынцессу. В конце концов, я не выдержал и сказал своей, что снял квартиру и пойдем жить отдельно. Та отказалась. Так я понял, что теща добилась успеха, и ушел сам. Честно.

– А второй раз? Что у тебя вышло со второй?

– Ничего не вышло. Абсолютно. Я просто вовремя вышел из игры, когда узнал, что муж моей будущей тещи работает начальником городской тюрьмы. Там мне сразу намекнули, еще до загса, что за любые отклонения от норм советской семейной морали наказание будет неотвратимым, строгим и продолжительным. Меня тогда захватил такой ужас, что пришлось срочно спрятаться в другом городе под крылышком подруги детства Дориан Михайловны. И вот теперь я при ней; наконец, в полном семейном комплекте и при всех удовольствиях своей души по этой жизни.

«И кстати моя правильная фамилия не Дюкин, а Лукин. Это в паспортном столе меня перепутали; там сидела одна красотуля и так на меня засмотрелась своими личными мыслями, когда я менял паспорт в двадцать пять лет, что вместо «у» она прописала мне букву «ю» в документе. Я сразу не обратил внимание, а когда заметил перед новым годом, что в документе у меня ошибка – кстати, это заметил не я, а моя первая увидела, то пошел обратно в заведение. Но там, в кабинете уже сидела совсем другая невпечатлительная мадама, которая тут же обругала меня за невнимательность и халатное отношение к документу, но переписывать все равно ничего не стала, так как бланки паспортов для таких серьезных граждан, как я, на этот год закончились».

Во дворе у Фимы и моих старших друзей есть еще и некоторые другие, я бы их назвал – особенными, друзья – приятели; индивидуумы, или деятели так сказать с модными специфическими наклонностями. И замечу что эти граждане, также как мои друзья, давно обрели популярность своими похождения не только в пределах окрестностей нашего двора, но и значительно дальше. Несколько позже я представлю их в более ярком свете, но пока обозначу лишь контурно.

Первый из них из компании особенных друзей Фимы, действительно большой оригинал, человек при официальной должности продавец цветочков, всяких других полезных растений и свежих саженцев в магазине Горзелентреста под фирменной вывеской «ОАЗИС».

Строго по документу он Азис Мхитрян, правда, в придворном обществе он более известен как Азик кучерявый (по причине полного отсутствия на его голове привлекательной растительности), или просто Азик; это тот самый, что сопровождал Ганса при посещении в культового учреждения. Второй активист из этой же серий – тоже личность весьма известная на нашей перспективе – местный придворный сапожник и модный культурист Сим-Симыч, официально Семен Семеныч Бормотов.

Следующим оригиналом значится Гиви – канцелярист — крупный специалист в сфере торговли школьными товарами, учебными пособиями и другими принадлежностями, официальный статус, заведующий отделом в магазине «Канцтовары» и при последних паспортных данных – Гиви Трёпович Кац.

Далее в присутствии оригиналов значатся – Стёпа Шинделла, наш местный музыкальный талант и заведующий летней дворовой киноплощадкой по первой штатной должности и всегда с ним рядом Леопольд Пельсинов (Лёпа пельсинец — на местном жаргоне) очень своеобразный, очень организованный, очень культурный, а теперь еще и очень грустный человек. Женился, говорят, второй раз, но теперь очень удачно. Ну и последние кто попадает в число нескучных оригиналов – это два непримиримых политичных конкурента Фимы за первенство на информационно – пропагандистском поле придворного общества – Яник Фурункул и министр пропаганды двора Осип Никифорович.

Когда мы вчетвером покинули полезное заведение Фимы, под гордой национальной вывеской «ПЕРУКАРНЯ», во дворе уже было не столь жарко и из репродуктора на весь двор были слышны мягкие мелодий известных музыкальных композиций, что означало приготовление общественного настроения нашего двора к вечернему отдохновению и приятному времяпровождению после жаркого летнего дня. Тем более что вечером Стёпа покажет придворному обществу еще и расслабляющую комедию кино.

А пока звучит одна из его любимых хулиганских музыкальных зарисовок, под гитару в собственном исполнении (Ганс его, кстати, научил делать свои записи песен на магнитофон), и которая во дворе тоже многим кому нравится. Слышится:

 
«А дайте ходу пароходу
И натяните паруса.
А дайте мальчикам свободу
За их красивые глаза…
 

Да, это он, его голос. Знаменитый полупрокуренный, полухриплый и немного томный голос нашего местного музыкального таланта – сочинителя и исполнителя музыкальных композиций как собственных, так и известных авторов: Степан Маркович Шинделла собственной персоной.

Или, как его еще некоторые определяют во дворе – Зитор Компо, и который по штатной должности состоит одновременно и директором и киномехаником летнего клуба (летника) и еще оккупировал должность руководителя художественной самодеятельности – тоже при нашем ЖЭКе. Есть, оказывается, у Кэши и такая кадровая единица в штате сотрудников. В общем Зитор Компо умеет и успевает везде. Творческая личность – что тут попишешь! А там где творчество, там обязательно что-нибудь да творят, или по крайней мере вытворяют; и понятно, что иногда даже полезные дела делают.