Текст книги "Время России. Святые века страны"

«Московия выросла в московской рабской шубе», – заявил Карл Маркс и втянул нашу страну в подлинное послереволюционное рабство своим учением о свободах. Но и его мы через несколько поколений перемололи и выплюнули вместе с неблизкой нам властью и системой ценностей, как перемалывали и сносили чуждое нам много раз за нашу историю.

Рабство и любая несвобода первой убивают возможность творить. Мы созданы Богом по Его образу и подобию именно творцами, а творить можно только в свободе. И как-то совершенно не укладываются в голове два факта: с одной стороны, построенная великая держава, величайшая страна на планете, самая устойчивая исторически, примиряющая огромный и разнообразный евразийский регион, создавшая великую тончайшую культуру, ставшая загадкой для всего остального мира, а с другой – это определение «рабы». Как-то не срастается: величие построили рабы?

Откуда вообще пошли эти рассуждения об укоренившемся рабстве в самом русском характере? Что ими объясняли? Может быть, нашу способность мгновенно группироваться вокруг власти в минуты кризисов? А может быть, особый, не понятый многими до конца общинный уклад жизни, при котором крестьяне делили землю и все остальное поровну, становясь как бы большой семьей? Или воспитанную религией способность к самоограничению, сориентированность не на земное, временное, а на вечное, нематериальное? Или в принципе воспринятое нами евангельское отношение к власти:

«…ибо начальник есть Божий слуга тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч» (Рим. 13:4).

Только ведь и всякий раз, когда мы видели, что «начальник» – совсем не «Божий слуга», мы поднимались и сметали его. Что в монгольское иго, когда бунты против баскаков, сборщиков податей для иноземцев, были регулярными; что в Смутное время XVII века, когда мы просто поднялись, ополчились и вымели из Кремля оккупантов, что с коммунистической идеологией, которую мы просто изжили.

Может быть, за рабство принималось то, что имел в виду один из лидеров славянофилов писатель Константин Аксаков, который в работе «О внутреннем состоянии России» (1855) утверждал, что русские – это «негосударственный народ», в том смысле, что мы не ищем участия в управлении, не хотим «государствовать», наше народное сознание отдает государственные дела в руки власти. И очень часто именно эта часть нашего мировоззрения на Западе понималась как «нецивилизованность» и отсутствие «политической культуры». На самом деле это просто своя «политическая культура», выросшая из общины с ее духом свободы и взаимопомощи, из войн, во время которых крепло понимание, что Россия без единоличной власти просто падет, из нашей географии и климата. И более всего из учения Христа, которое стоит на призыве искать Царства Небесного, а не Земного.

Миф о русском рабстве надуман и сложен из поверхностного знания и из нашего крепостного права со всеми его несправедливостями. Оно как раз установится в конце этого, XVI, века, чтобы таким образом содержать дворянское войско – главную военную силу государства, без которой его бы просто уничтожили враги. Великий русский историк С. М. Соловьев видел в крепостном праве «вопль отчаяния государства, находящегося в безвыходном экономическом положении». Но про русское крепостное право надо понять несколько вещей:

1. Крепостное право в России установилось тогда, когда Европа большей частью через этот период уже прошла.

Так, в Англии крепостное право установилось в VII в. и закончилось для большинства населения к XIV в., хотя небольшая часть крестьян была зависима еще до середины XVII в. В большинстве стран Центральной и Восточной Европы, в том числе и в России, в это время большинство крестьян были свободными. Все страны Запада (кроме Норвегии и Швеции) прошли долгий период крепостного права.

2. Продлилось наше крепостное право меньше, чем длились периоды рабства по миру. Немногим больше 2,5 столетия – это не более четвертой части истории дореволюционной страны.

3. Крепостными были далеко не все крестьяне – едва ли половина или чуть более того. Были в России целые провинции, по своей территории превосходившие отдельные европейские государства, где крепостного права не было вообще, – Поморье, Сибирь.

4. Наше крепостное право выглядело либеральнее прочих европейских рабств.

В крестьянских общинах сохранялись остатки самоуправления. Крепостные оставались владельцами своей земельной доли в общине, обладали личным имуществом, участком, домом, инвентарем, скотиной, имели деньги. Барщина была посильна даже при Екатерине, тем более после указа Павла I о трех днях барщины. У крепостных были права. В отличие от многих государств Европы (например, Польши, где убийство крепостного вообще не считалось государственным преступлением и подлежало только церковному наказанию) законы России защищали жизнь и имущество крестьян от помещиков. Убийство крепостного рассматривалось как тяжкое уголовное преступление. Суды над помещиками по жалобам крепостных были нормой.

5. Нищими крепостные не были. Вот слова Пушкина:

«Фонвизин, в конце XVIII в. путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю… Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев)… Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак бедности».

А вот что в 1824 году пишет капитан английского флота Кокрейн, путешествовавший по России 4 года:

«…положение здешнего крестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландии».

Кокрейн отмечал в России «изобилие продуктов, они хороши и дешевы», а также «огромные стада» в обычных деревнях. Другой английский путешественник в 1839 г. писал, что русские мужики живут намного лучше, чем низшие классы не только в Ирландии, но также в Англии и в Шотландии. Более того, из крепостных вышло немало богатейших людей страны. Многие из них откупались от помещиков, а некоторые оставались крепостными, хоть и были миллионерами. Семья богатейших предпринимателей (заводчиков и землевладельцев) Демидовых получила свою фамилию по имени крепостного деда. Петр Елисеев, основатель знаменитого елисеевского магазина, «Поставщика Двора Его Императорского Величества», вышел из крепостных. Знаменитый благотворитель, строитель МХАТа и спонсор революции Савва Морозов тоже родился крепостным. Знаменитый кондитер Алексей Абрикосов был крепостным, откупился от барыни, уехал в Москву и начал дело, которое пошло столь хорошо, что в 1879 году было основано «Фабрично-торговое товарищество Абрикосова и сыновей», которое работает поныне и называется концерном «Бабаевский». В 1857 году крепостной крестьянин Арсений и его сыновья Яков и Петр (более известные под фамилией Смирновых) получили вольную и, уйдя из родной деревни в Москву, основали торговое заведение Арсения и Петра Смирновых по торговле вином – их водку «Смирнов» можно купить и теперь.

6. Если случался произвол помещиков, то ответом на него не всегда была покорность, а чаще – либо жалобы и официальный суд над помещиком, либо восстания. Крепостные срывались и уходили на окраины! Чем был русский Юг (Запорожская Сечь, донское казачество)? Сплошной вольницей беглецов.

Это не отменяет того, что крепостной строй был полон примерами нарушения правды человеческой и Божьей. Но к тому моменту, когда он установился, хозяйственная жизнь на основе общины и самоуправления уже была сформирована, и закрепощение не могло ее сломать и как-то существенно повлиять на нашу ментальность.

Миф о русском рабстве сплетался из непонимания иностранцами всей сложности русского строя жизни. Сгусток этого непонимания наших представлений о свободе выразился в одной фразе Наполеона, который думал, что пришел дать русским свободу, но…

«Кто бы мог подумать, что народ может сжечь свою столицу?»

Но можно ли мерить одними мерками очень разные цивилизации, вышедшие на старт мировой истории в разное время, с разными ценностями и такой непохожей судьбой? Западная Европа стартовала на 1000 лет раньше Московского царства на территории, до того хорошо освоенной Римом, в прекрасных природно-климатических условиях[2]2
  У нас климат в 2–4 раза хуже. Но при этом в течение 1000 лет нашей главной экономической отраслью было сельское хозяйство – зависимое от погоды! Самые пригодные для сельского хозяйства земли мы присоединим позже – Крым, Кубань, они находятся на широте Канады. Но в Канаде выше 52-й параллели уже не сеют. А у нас все сельхозугодья – между 50-й и 60-й параллелями! 30 % из этих земель – так называемая зона рискованного земледелия! И при этом Россия и сегодня крупнейший мировой экспортер зерна.


[Закрыть].

Но даже если мерить ими, не видя всех особенностей нашего развития – от климата до культуры, от норм права до географии, – не видя всех жертв, которые заплатила наша страна за свою 1000-летнюю историю, спасая то саму себя, то остальной мир, не видя всего того, что нас внутри и снаружи тормозило и тормозит… даже по этому слепому и некорректному расчету мы до сих пор умудряемся быть в десятке крупнейших экономик мира.

А дореволюционные показатели православной России показывают страну на невероятном пике. Россия к началу XX века была одной из самых быстроразвивающихся стран. Прирост населения России составлял 2,5 миллиона человек в год. Больше 60 % земель в России принадлежало крестьянским общинам. А за Уралом им принадлежала вся земля. В то же время в Англии крестьянам принадлежало 0 % земли – хозяевами всей территории официально были английские помещики и лендлорды.

С 1911 по 1914 год капитал российских предприятий увеличился вдвое. Потому что процентная ставка Госбанка не превышала 5 %, а налоги были в 4 раза меньше, чем в Англии. Россия была на первом месте в мире по производству зерновых[3]3
  Традиционно Россия являлась крупнейшей сельскохозяйственной страной мира и своими продуктами снабжала Европу. За 20 лет правления Николая II (1894–1914) сбор урожая хлебов удвоился (с 2 млрд до 4 млрд пудов). В 1913 г. урожай хлебов был на 1/3 выше, чем трех других крупнейших сельскохозяйственных стран – Аргентины, Канады и США вместе взятых. Россия давала 1/4 мирового производства хлебов и занимала 1-е место в мире по общему объему сельскохозяйственной продукции.


[Закрыть]. Добыча каменного угля и меди увеличились в пять раз, выплавка чугуна – вчетверо, производство тканей – в два раза[4]4
  Даже в годы Первой мировой войны промышленность России продолжала развиваться. После небольшого спада в 1914 г. – 1,3 %, в 1915 г. прирост составил 10,8 %, а в 1916 г. – 10,2 %. В результате только в годы правления Николая II русская промышленность учетверила свою производительность. Только в 1917 г. после начала революции происходит глубокий спад в промышленности – 20,2 %.


[Закрыть].

Российская наука открыла периодическую таблицу элементов, изобрела лампу накаливания, электросварку, самолет, радио, скафандр, противогаз, парашют, сейсмограф, первую подлодку и паровоз. Страна покрывалась сетью железных дорог[5]5
  К 1917 г. в России было построено 81 тыс. км железных дорог, за последние 37 лет с 1880 г. строилось в год свыше 1,5 тыс. км.


[Закрыть]. Рабочие Путиловского завода получали тогда зарплату, сопоставимую с жалованьем рабочих Германии и Франции. Около 50 % российских рабочих имели собственное жилье.

Как-то в 70-е годы Председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин, отец которого при царе был рабочим, вспоминал:

«…мы жили в трехкомнатной собственной квартире, мама не работала, каждое воскресенье мы ходили в театр».

В православной России были основаны первые родильные дома, женские консультации, детские сады, молочные кухни, станции «Скорой помощи», участковые врачи, больничные листы, 93 % населения бесплатно пользовались лекарствами.

Даже Хрущев в свое время как-то сказал:

«Когда я до революции был слесарем на шахте, я жил лучше, чем когда был вторым секретарем украинского обкома партии».

К 1913 году в России было построено 130 тысяч школ. За время правления Николая II госбюджет вырос в пять с половиной раз, а золотой запас – в четыре раза. Рубль был надежной мировой валютой, обеспеченной золотом. Реакцией на растущее благосостояние народа стал демографический бум. За 20 лет в пору правления Николая II население увеличилось на 50 миллионов человек (на 40 %).

Английский писатель М. Беринг, пробывший в России несколько лет, писал:

«Широкие массы, крестьянство в лучшем экономическом положении, чем когда-либо».

А в 1913 году один из самых крупных экономистов мира Эдмон Тэри по заданию французского правительства изучил состояние русской экономики и сделал вывод:

«Если дела европейских наций будут с 1912 г. по 1950 г. идти так же, как они шли с 1900 г. по 1912 г., Россия к середине текущего века будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношениях».

Да, мы отставали на разных этапах истории от 4–5 стран. Но можно ли, да и нужно ли сравнивать? У нас не было колоний (о чем шла речь выше), из которых западные империи высасывали все ресурсы. Мы не отнимали землю у крестьян – то, благодаря чему свершился индустриальный рывок на Западе. Обезземеливание в наших условиях означало бы уничтожение общины – то есть разрушение страны – и привело бы к вымиранию людей. Труд заключенных у нас до ГУЛАГа тоже почти отсутствовал.

Но, не понимая всего этого, иностранные летописцы складывали миф о русской отсталости, вышедшей из русской лени и пьянства. Известный и расхожий порок, но превозносить его до масштабов всероссийского горя – значит опять не замечать очевидных вещей: достижений нашей цивилизации. О какой лени вообще речь? О каком пьянстве? Мы никогда не входили даже в десятку пьющих стран! А наша культура сохранила пословицы трудолюбивого народа:

«Без труда не вынешь рыбку из пруда»,

«Без дела жить – только небо коптить»,

«Без работы и печь холодна»,

«Взялся за гуж, не говори, что не дюж»,

«Кто рано встает, тому Бог подает»,

«Работай до поту, так и поешь в охоту».

Были и другие мифы о России, например миф о кровавости русской истории, который связан с Грозным и нынешним, XVI веком. Но число жертв опричнины и близко не сопоставимо с числом казненных в этом же веке в Европе. Эти мифы и непрекращающаяся демонизация России на Западе – почти перманентная информационная война, которая всегда подготавливает войну реальную. Главная война России с Западом в XVI веке – многолетнее противостояние с Ливонским орденом.

Глава 4
Ливонская война

Эта война длилась четверть века, надорвала Россию, приблизила Смутное время и изменила историю Европы. В ней, как в зеркале, можно увидеть приметы и всех сегодняшних наших геополитических потрясений, будто за века ничего не поменялось.

Всмотримся в хронику этого первого, но уже такого масштабного противостояния двух цивилизаций – самодержавной Руси и переживающего сейчас духовный кризис Запада, чтобы увидеть, какие черты соперников проявились и как эта хроника похожа на сценарии из сегодняшнего дня.

Сходство начинается уже с причин конфликта. Ливонский орден располагался на территории современных Латвии и Эстонии[6]6
  Это благодаря Ливонскому ордену, прозвавшему эти земли на немецком Livland – по имени одного из живших здесь племен (ливы), в русском языке долгое время преобладало название «Лифляндия». Так называлась эта область во времена ее вхождения в состав Российской империи.


[Закрыть]. Его полное название – Братство рыцарей Христа Ливонии. Он был совершенно религиозным государством-филиалом (ландмейстерством) Тевтонского ордена, битву которому дал на Чудском озере еще князь Александр Невский, заставив тогда немцев надолго забыть об экспансии на Русь.

При этом у Ливонии были невероятные экономические возможности: орден контролировал торговые транзиты русских купцов, ему принадлежали порты Рига, Нарва и Линданисе (Таллин) – а иных ворот для торговли с Европой у России не было. Да и перевозка товаров была доступна только на судах Ганзейского союза (это что-то вроде тогдашнего ВТО).

Мы мирились с этой неудобной ситуацией до тех пор, пока орден, чтобы не допустить военного и экономического усиления России, не блокировал провоз стратегического сырья и специалистов из других стран. Сделали ливонцы это при полном содействии Ганзы, Польши, Швеции и немецких имперских властей. Как похоже на сегодняшние «санкции»! И наш тогдашний ответ на ограничения был сродни современному: санкции подтолкнули страну к внутреннему развитию. Весной 1557 года в Нарве царь Иван IV поставил новый порт[7]7
  Его строил по приказу царя выдающийся русский инженер Иван Выродков. Его же инженерному гению мы обязаны прекрасной крепостью Свияжск на Волге.


[Закрыть], чтобы у русских купцов появился собственный торговый путь, не зависящий от Ганзы или Запада.

Но Ливония и Ганзейский союз закрыли доступ туда европейским купцам!

В январе-феврале 1558 года русские войска численностью 40 тысяч человек переходят границу и движутся в ливонские земли. Но, учитывая такую небольшую численность, можно сказать, что это было далеко не вторжение, а разведывательный рейд. Россия декларировала это именно как поход за данью, которую ей задолжали, – действительно, ливонцы отказывались платить так называемую Юрьеву дань, наложенную еще в пору Ивана III (заключенное им тогда перемирие сроком на 50 лет оговаривало, что орден должен был ежегодно вносить некоторые суммы за город Юрьев (Дерпт), построенный князем Ярославом в начале XI в. и ранее принадлежавший Новгороду).

Малым числом русские прошли по восточной части Эстонии (не было известно о каких-то завоеваниях или разорениях), но дань ливонцы не заплатили, хоть и пообещали. Тогда в Ливонию вторглось уже внушительное русское войско – до 100 тысяч человек. В апреле 1558 года началась осада Нарвы, завершившаяся успехом. А воевода Петр Шуйский взял другую крепость – Нейгаузен, сопротивлявшуюся больше месяца. В знак уважения к стойкости и мужеству гарнизона крепости, Шуйский позволил выжившим защитникам покинуть ее – что так не похоже на действия ливонцев и их будущих союзников в этой войне. Запад вырезал русских тысячами, уничтожались целые города с мирным населением в них.

После взятия Нейгаузена вскоре капитулировал Дерпт, в котором обнаружился тайник с 80 тысячами талеров, – в то время как «Юрьева дань» составляла 60 тысяч. Ливонский историк с горечью писал, что дерптцы пострадали из-за своей жадности.

С мая по октябрь того же 1558 года еще 20 городов-крепостей были взяты русскими, часть предпочла сдаться добровольно. В городах остались небольшие русские гарнизоны, а основная часть армии ушла на зимние квартиры в Россию. Новый магистр ордена Кетлер, воспользовавшись этим, отвоевал крепость Ринген, но сделал это мучительно: пять недель боролся за нее и заполучил только тогда, когда у русских кончился порох, а вдобавок перебил всех защитников крепости.

Отреагировав на такое бесчинство, русские отправились в карательный поход. 17 января 1559 года немцы проиграли нам битву при Терзене – ворота в Ливонию практически распахнулись для нас. Русские войска прошли по землям ордена, разоряя их и почти не встречая сопротивления, захватили 11 городов, сожгли флот Риги прямо на рейде, прошли победным маршем всю Курляндию – до границ Пруссии. И, собрав богатую добычу и огромное число пленных, победоносно вернулись в Россию уже в феврале.

Первый год войны еще не закончился, а орден был уже практически уничтожен. Это был триумф русского оружия!

Льготы, амнистия, беспошлинная торговля и свобода вероисповедания на новоприсоединенных территориях подтолкнули еще 20 ливонских городов добровольно перейти под власть московского царя.

Для описания дальнейших событий удивительно подходят вполне современные формулировки.

Истерика Запада о победном рывке и укреплении России осталась в летописях – польский король Сигизмунд II Август писал английской королеве Елизавете I:

«Московский государь ежедневно увеличивает свое могущество приобретением товаров, которые привозятся в Нарву, ибо сюда помимо прочего, привозится оружие, до сих пор ему не известное… приезжают военные специалисты, посредством которых он приобретает средства побеждать всех…»

А ревельские купцы, когда транзит российской торговли стал проходить по другому пути, жаловались шведскому королю на потерю прибыли:

«Мы стоим на стенах и со слезами смотрим, как торговые суда идут мимо нашего города к русским в Нарву».

На Россию начинают давить. Литва, Польша, Швеция, Дания, чтобы настоять на перемирии с Ливонией, хотя, казалось бы, какая в нем необходимость? Мы практически победили, осталось взять южную столицу ордена – замок Венден (современный Цесис) – и подписывать уже настоящий мирный договор, а не перемирие. Но вдруг все останавливается.

Есть мнение, что в решении о перемирии сыграли большую роль «агенты влияния» внутри России. В числе этой «пятой колонны» называют ближайшего соратника царя Алексея Адашева, князя Курбского – в будущем первого нашего эмигранта – и священника Сильвестра, наставника Грозного. Цель у западных авторов «перемирия» была одна: включить Ливонию во время этой передышки в военно-политические блоки – и тогда России придется воевать уже с несколькими государствами. Вовлечение нашей страны в большой европейский конфликт, как полагают историки, было задумано с самого начала.

В результате после победного зимнего рейда 1559 года Москва заключила с Ливонским орденом очередное (третье по счету) перемирие, которое должно было продлиться с марта по ноябрь. Если бы царь Иван умер в тот момент, не дожив до своего тридцатилетия, он все равно навеки остался бы в памяти потомков создателем крупнейшей в мире державы, русским Александром Македонским. Но перемирие сломало все.

Во время него Грозный переключается на крымский поход (есть версии, что и это было задумано лишь для того, чтобы оттянуть основные силы русских войск, отвлечь внимание царя от Ливонии и вовлечь Россию еще и в тяжелейший конфликт с мусульманским миром).