Текст книги "Прогулки по Каэнглум. Книга вторая. Два лева для Дори"

– В овраг, больше некуда… Может где-то есть капли крови, подальше? Я догадываюсь, ты хочешь сказать – фантазии? Да, грифона нет. Но я продолжу, а вдруг его подхватил на лету и унес тот, кто стрелял? Лучше так: раненого унёс друг! Как красиво, подхватить раненого грифона на лету у самой земли. На рассвете. Лететь над белыми полями…

– Представь себе того, кто на лету может подхватить грифона рысь, раненого и, без сомнения, очень сердитого… и подумай, зачем такому стрелять?

– Да, ты прав. А если унес друг, то не всё ли нам равно?

– Не всё, он свидетель. Кто у нас летает?

– Онтологически или феноменально?

– Стивен!

– Хеле…

– Перестань.

– Почему? Не перестану. Да мало ли кто… Шайтрукс, он двух грифонов остановит на лету.

– Шайтрукс не летает, но как ты сможешь с этими подозрениями таскать у него пироги и пить… кофе в «Расколотой Ели»?

– Проглочу, Александер. Я имею в виду друга! – засмеялся Стивен.

– А я другого, – без выражения пояснил Александер.

– Эратус или прочие ларвы.

– Им оружия не надо. И они не совсем недруги.

– Да, придушит и дело с концом или дверь перед носом закроет, не увернешься. Но далеко от башни и холодно для ларвы1212
  Ларвы. Полупрозрачные, напоминающие человека, хладнокровные обитатели башни Ветус Туррис. Опасные, но предсказуемые. Отвечают на добродушие или первые чувства мечтателей ярким разноцветным свечением. Ларва не отбрасывает тени, но разноцветные рефлексы. Предмет этюдов и упражнений юных каэнглумских художников.


[Закрыть]. Всё же Эратус Ларва не глушит людей до смерти. Занятно. Почему я о нём вспомнил? Наверно настроение ещё праздничное. Диковинная пуля… Надо спросить кого-нибудь, кто знает эти сказки.

– Грифона надо найти. Скажет он или не скажет, но начать надо с него.

5

Пока Стивен дожевывал второй пирог, рассказ продолжил другой участник событий…

…Коста одетый для улицы, но обутый в домашние тапочки, вернулся в спальню, поправил одеяло, укрыв спящую жену, прикрыл форточку.

– Коста, баница в коробке, если будешь варить кофе, оставь кружку для меня… только не «черезкрай», как ты обычно наливаешь.

Половину, – сквозь сон прошептала супруга, – и не забудь два лева для Дори.

– Уже сварил, милая. Кружка на кухне, на маленьком столе под синим полотенцем.

Он положил рядом на подушку веточку расцветшего бирюзового ландыша1313
  Бирюзовый ландыш – растет только в Овраге (Каньоне) Расколотой Ели, расцветает перед Рождеством и плодоносит до конца зимы. По одному из преданий, вырос из выпавших хрустальных глаз слепого героя, сразившегося в Овраге с стаей гвалов в середине I века по Р.Х.


[Закрыть].

Коста забрал из буфета дощатый ящичек с баницей, поискал в кармане. Хотелось найти именно две монеты. На ощупь нашел. Зашел в комнату племянницы. Дори спала, положив голову на книгу. «Сказка о Мельнике Кремень, его жене и детях» На обложке картинка: юная героиня идет по дорожке из листьев поднятых ветром. Коста осторожно вытащил книгу. Коста читал Дори эту сказку. Почему-то вспомнил, как Тростиночка, по дорожке из взметенных ветром опавших листьев, которые сметала, убирая двор, ходила домой, в гости, или куда-нибудь еще. Коста осторожно вытащил книгу, положил на столик у кровати, и сверху положил две монетки.

В происходящей истории, эти два лева не будут иметь решающего значения, как и сама Дори. Дори и её монетки, участвуют лишь косвенно. Вся эта история произошла и закончилась бы и без них. Дори дулась неделю, когда поняла, что приключение прошло мимо неё. Как она сказала: – «Опять опоздала на приключения. Почему меня никто не предупредил?»

Выходя на улицу, Коста подумал: – «Не уехал ли город без него?» Только вчера вечером расчищал у порога снег, а сейчас шел дождь. Снежные сугробы у крыльца растаяли, брусчатая мостовая блестела, и нити дождя собирались в конусы под непогашенными ночными фонарями. Коста вышел под дождь, поднял воротник, поправил шляпу и пошел в сторону лавки бай Бориса, делая немалый крюк по пути в магистрат.

Он хотел зайти в центр по дороге ведущей от Оврага. «Мало ли что. Пока событие не остыло, что-то могло и произойти». Коста вспомнил, вчера рано утром горели ночные фонари, так же как и сейчас они не были вовремя погашены. «Ночь кончилась… О чём дальше говорил Стивен?»

Он пошел в сторону от центра. Слева у реки, в домах с садами у берега, зажглись огни. Справа высились крутые ступенчатые склоны Голхской теснины, застроенные домами.

Коста шел и вспоминал, как они с Аннике и Дори на прогулках придумывали:

«Скала, как зеленый с золотом гобелен! – Брошенный на длинные скамьи! – На которых сидят дома, как зрители на крутых рядах!»

Если бы дома строились сами собой, то можно было сказать: они очень старались быть непохожими друг на друга; получилась путаница, но забавная и гармоничная.

Выше камней уступов лежали первые, разной высоты этажи из крупных охристых блоков, похожие на остатки крепостной стены, выше белёные и разноцветные каменные и кирпичные стены, ещё выше фахверк и деревянные надстройки, над ними черепичные, каменные, железные кровли. И над ними высокие трубы с навершиями в виде домиков со своими маленькими черепичными кровельками – маленький город на сваях парит над большим. Всевозможные переплеты окон, в мелкую и крупную клетку, прямые, косые, гнутые. Стены «внутри» города были расписаны картинами, пейзажами и бытовыми сценами; выходящие на реку, покрашены в разные цвета или оставлены в естественном виде. Внизу у Прибрежного бульвара, сады, палисадники, цветочные террасы. По вечерам и ночью их освещали. Сейчас горели праздничные гирлянды. В скале и первых каменных этажах были пробиты арки и окна, даже ночью их было видно, так они были темны и таинственны. Говорили, что через них можно попасть в подземный Каэнглум, под Вышгород, в Ветус Туррис и в другие загадочные места города. В некоторых местах скалу оставили необработанной и многие дома словно верхом, важно сидели на каменном стуле.

Щели между домами были узкими – кровли соседей встречались на толщину ладони, а там, где позволяло, устраивали извилистые переулки-лестницы или видовые площадки с беседками и скамейками.

По стенам и камню ползли в верх вьющиеся растения, свисала зеленая пряжа скальных кустарников. Перед скалой росли большие деревья, осокори, вётлы, ольха. Зимой половина зелени осыпалась. Скалы казались оплетенными защитной сетью, белой с желтым и зеленым. Днем в ней играли птицы, воробьи, снегири, свиристели, синицы, сойки… Коста улыбнулся, вспомнив, как Аннике пошутила: – «Вот где Хеле выбирает узоры для вязания!».

Ночь кончилась, утро ещё не наступило… Коста любил это время – пограничное состояние. Когда ребенок просыпается счастливым, а взрослый на мгновение становится как дитя. Но знал, что в эту щель протискивается и много странного, а бывает и неприятного. Иногда просто плохого. «Может быть, Зеленый Коридор и есть сама граница?»

«Как там говорят наши соседи, межа? Появляется только тогда, когда надо провести границу между владениями. Прекрасное место для претензий со стороны ничего. Что у нас называется ничем? Когда и где будет предъявлены претензии? Интересно, а где сейчас прогуливается Калоян? Наедине с ночью… Калоян и ночь. Может он сидит на набережной, смотрит на реку или гуляет по Старому Городу? Или сидит у Шайтрукса?» Размышляя так, Коста проходил по набережной части района Фисетто. Вышел на бульвар. Было тихо и слышно, как капало с крыш. Дождь шелестел в неопавшей листве то справа, то слева, и в летошных листьях на прогалинах, где подтаял снег. Ветерок выдувал листочки на мостовую. Дори бы сказала, что снег не тает, а сразу испараяется. Бульвар кончался сквером у проездной башни, завершающей стену, выложенную ступенями по склону. Бульвар в этом месте мелко притопляло весной. Коста вспомнил гладь воды, отполированную туманом, белые вербы и черные тополя на промытых весенней водой корнях, сквозь которые течет туман, людей гуляющих в высоких сапогах со своими зеркальными двойниками, скамейки и башня, стоящие на своих отражениях.

Сейчас туман отслоился от реки и набережной, и было далеко видно, насколько позволяла ночь. Скамейки пусты, на свободных столиках кафе влажно блестит. Все обычно, убрано и тихо. Горели фонари, впереди светилась арка проездной башни.

На реке тонко треснул лед и мягко упало в воду. Коста не останавливаясь, прислушался. Кто-то встряхнулся, мелко зашлепал по воде. Впереди у башни мелькнуло и простелилось вверх по склону, вдоль стены.

Коста остановился, было слышно, как дождь переворачивал опавшие листья. Коста посмотрел под ноги и отступил на шаг. Вот капля повернула лист парусом и неощутимый ветерок унес его в темноту.

Коста прикурил сигарету, затянулся, выпустил дым, сравнил с туманом, бросил спичку в мусорный бак.

В баке задрожало, грохнуло и выскочило рыжее.

Кот упал на мостовую, но не убежал, стоял и смотрел скорее удивленно, чем испуганно. Коста вгляделся:

– Что ты там забыл?

– Вот уж тебя не спросил.

– Перепугался?

– Тебе-то что? – Кот не умывшись, спокойно пошел по бульвару, кривя кончик высоко поднятого хвоста.

Коста проводил кота взглядом и обернулся.

Перед ним в темноте стояли, стояли не дыша, но Коста ногами почувствовал дрожание мостовой. Как многие приезжие и коренные каэнглумцы он был бесстрашен, потому и различал природу страха, как различает свет и тень человек с закрытыми глазами. Он спокойно стоял, пускал дым в темноту… Сзади подошел кто-то ещё и все пропало. Коста услышал голос, – «Здравствуй, Коста, не угостишь сигаретой, я опять забыл свои дома. Но так не хочется подниматься. Посмотри, как красиво на реке! Не хочу упустить такой вид. Зима кончилась, а весна ещё не началась».

Коста обернулся, рядом, в шляпе сдвинутой на затылок, руки в карманах плаща, стоял Калоян. Улыбался он опущенными уголками губ и морщинками у глаз.

Коста заметил, что плащ сбоку топорщится, словно отгибается двумя ветками.

– Доброе утро Калоянче, сегодня тебе везет, у меня целая пачка.

Они стояли, молчали, курили, смотрели на туман… Калоян выпросил ещё пару сигарет и медленно пошел по бульвару в город.

У башни Коста свернул вверх и начал подниматься по лестницам-переулкам в Пристенную часть района Фисетто. Проходил по освещенным площадкам – дворикам, похожим на открытые гостиные.

Слегка закружилась голова. Не от подъема, нет. Коста закрыл глаза, открыл, ничего не изменилось, только воздух стал свежее и Косте почудилось – дома, ограды, фонари, деревья чуть сдвинулись, словно лист кальки. Коста моргнул, все стало на свои места. «Надо быть внимательным…».

Лавка бай Бориса стояла между Новыми воротами и Садовой башни, у стены Вышгорода. Улицами здесь были оставленные между домами и дворами участки, вымощенные камнем и кирпичом.

Обычный каэнглумский дом из серого плитняка, с белёным известью верхним этажом под остроконечной черепичной крышей. Нижний этаж был занят самой лавкой с витриной в мелкий переплет, справа от неё была подворотня, словно хотели пристроить еще один дом и оставили место для проезда во внутренний двор. Лавка витриной заходила в подворотню, там и был вход. В подворотне стояли столики, столики были и перед витриной под маркизами, стояли глиняные кадки с цветами и зеленью, диковинные части корабельного такелажа, колеса телег, камни с окаменелостями, подобранные Борисом по округе.

Коста хотел посмотреть, как Борис открывает лавку. Борис держит аптечные товары, торгует травами, розовым маслом, квасом, солеными огурцами, ракией и конечно цветами. Любит поднимать шторы рано утром и вечером опускать, хотя никогда не запирает.

Коста подошел ближе и ему почудилось – дом сдвинулся. «Опять „это“ произошло? Или подворотню перепутал с витриной, перевел взгляд, ожидая увидеть витрину освещенной?»

Борис был уже на ногах. Коста разглядел налипшую, наподобие галош, глину на сапогах. Возле, на сухом камне стояла корзинка, накрытая двумя свежими еловыми лапами. Лапы с длиннющими, как у паворимагов иглами.

«Если бы не эти „галоши“! Тогда я не знал, что Иво привез Андерса в Лазарет. Но сразу подумал, что Борис ехал в телеге Иво. Шел бы пешком… потерял бы эти „галоши“. Иво первый привозит в город молоко в бидонах. Борис ехал, свесив ноги, чтоб не запачкать телегу. Он был в очень странном настроении, если ехал таким образом. Всегда садится рядом с кучером или водителем. Да, да, „дорога это разговор“ любит приговаривать Борис. Грязные сапоги, вымокший плащ, испачканный рыжим по подолу. В таком виде Борис ни за что бы не сел с ногами ни рядом с возчиком, ни внутрь телеги. Что-то с ним произошло. Вы знаете, Борис очень аккуратен – он себя ограничивает. …И только на одной ели такие иглы. Иво проезжает мимо нее, когда везет в город молоко с Дальних хуторов».

– Доброе утро, Коста. Кофе?

– Доброе утро, Борис. Прости, кофе я выпью в магистрате.

– Даже не зайдешь к Сольво?

– Пройду мимо, поздравлю.

– Как тебя угораздило подняться в такую рань?

– Хочу узнать, что там стряслось. Как быстро дождь смывает не стаявший снег, а ещё вчера, поздно вечером чистил лестницу…

Бай Борис помедлил с ответом…

– Да… Смывает…

– Знаешь, а я посадил ландыш у себя в саду. И, удивительно, он расцвел.

– Расцвел, потому что ты его посадил, – улыбнулся Борис. – Но… он же растет на тенистых склонах? – опять помедлив, спросил Борис.

– Хъ. Я ещё осенью завалил песком самый дальний угол у стен. А снег таскаю, расчищая крыльцо.

– А тень?

– Добавил кладку на стенах, получилась угловая башня. С маленькой коптильней.

– Постой, ты слышишь?

Коста услышал со стороны реки долгий звук.

– Откуда? Это не гадрауские волынки.

– Да, это гайда.

Звук был не тоскливый и не веселый…

– Радостопечальный, – сказал Борис.

Они постояли немного под дождем и разошлись. Коста сменил намокшую сигарету на сухую и пошел в Магистрат. Бай Борис поднял шторы, мягкий грохот эхом раскатился по улочкам, свет из лавки хлынул на мостовую и перед Костой побежала длинная тень.

Он ли обогнал тень или тень отстала… Коста улыбнулся: «Проверю домашнюю работу Дори, реферат о иронии времени; расскажу ей. Это был перекресток Зеленого Коридора или шутка времени? Наверно и то, и другое. Тактично и мягко здесь подсказывают».

«Я спросил Александера: – „Почему мне не позвонили вчера?“, тот ответил, что не стали беспокоить в такой уютный вечер, да и ночь близилась. Хъ. Когда же я спросил: – „Так зачем было беспокоить сегодня с раннего утра?“, за него ответил Стивен, что мол так положено, в дождь, когда ещё темно. Когда ночь прошла, но утро ещё не наступило. Ему подумалось, что так романтичней. И он угадал!»

…В окне Рассыльной Конторе Деметра Мендоса светился огонек – настольная лампа. У Сольво таяли ледяные музыканты в беседке, сам Сольво, длинный, в длинном военном пальто с гражданскими пуговицами, стоял рядом, рассматривая оплывающие прозрачные фигуры.

– Коста, здравствуй, ты зайдешь?

– Нет, Сольво. Спешу в магистрат. Прости, что приветствую словом «нет».

– Скажи Коста, как начнётся день, если тебя поздравили словом «нет»?

– Наверно интересно. Не всегда отрицание предполагает что-нибудь отрицательное.

– Как же, выходит я не попробую свежевыпеченной баницы! Ну да ладно. Передай привет советнику Маурицу и Александеру. Не забудь Стивена.

– Хъ. Ты думаешь я увижу Александера и Стивена так рано?

– Коста с баницей спешит в магистрат с утра пораньше, здоровается словом «нет». Кто тебя мог поднять в дождь? Конечно, Стивен. – Сольво пояснил, – для Маурица первый громоотвод – Александер, а Стивен женат на его сестре.

Коста спустился по улице, дошел до остановки трамвая1414
  Один из первых трамваев в Северной Европе. Общественный транспорт Каэнглума наряду с омнибусами, последние часто называют «циклоидами» в честь Б. Паскаля.


[Закрыть] у памятника Николя Фисетто. Пока ждал трамвай, стоял курил и смотрел на зодчего. Бронзовый Николя, под бронзовым деревом сидел прямо, положив тяжелые большие руки на колени, и смотрел прямо перед собой. Большой, высокий лоб, крупный длинный нос, густые висячие усы, волосы двумя волнами падали по высоко поднятому воротнику сюртука, и Коста подумал, Николя похож на сфинкса-царя, большие руки труженника напоминали лапы льва. И весь образ зодчего-крестьянина был царственен. У Оливе он совсем юный. Зеркало времени? Коста подумал о Аннике, Дори, ее маме, и о том, что душа женского рода.

Бронзовое дерево, похожее на иву, и Николя удивительно подходили друг другу, «наверно потому что они разной руки» думал Коста, памятник был суров, как если бы бронзу кололи как камень; дерево же, с сотнями переплетенных ветвей и неисчислимым множеством листьев было ювелирным украшением… «Странно, выглядит живо, хотя говорят о форме снятой с настоящего, а это мертвит. Праздничные венки иногда делают из бронзовых листьев. Откуда обычай? Дори приносит бронзовые листья, где-то находит. Говорят так же, иногда ладонь Николя раскрывается и дети кладут в нее цветы, конфеты, игрушки, сыпят зернышки для птиц. Спросить у Дори? Но „по заказу“ он ладонь не раскроет».

Летом трамвай ходил с открытыми дверями, редко останавливаясь, люди входили и выходили на ходу. Зимой остановки не пропускал. Коста подождал и сел в задний вагон для курящих. Провел ладонью по стеклу, город поехал за рукой. По стенам домов, навстречу, проплыла высокая узкая тень. Коста оглянулся, нет, Николя на месте. Коста улыбнулся и вспомнил детскую игру Дори в трамвае, она пальчиками догоняла уезжающий город, оставляя следы на запотевшем стекле. Вспомнил и гайду. «Ну вот… Я видел и говорил с Борисом вчерашним утренним. Подсказки… Все ж интересно, я был вчерашним или сегодняшним, и был ли вообще? А Калоян? Надо было выпить кофе у Сольво, тогда бы понял». В переговорную трубу он поздоровался и попросил высадить у Ратушной площади. В ответ прозвенел звонок, и голос вожатого сообщил: «Кому ещё у Ратушной? Остановка». В трамвае сидело ещё двое. В самом начале вагона. Сидевший спиной по ходу движения, улыбнулся и сказал Косте: – «А я уже попросил».

Коста узнал советника, члена Магистрата, застенчивого и, как казалось Косте, с печальными по-собачьи глазами. Второй, длинноволосый, в шляпе с плоскими полями, молча поднял в приветствии руку, не оборачиваясь, смотрел в отражение стекла кабины вагоновожатого. Трамвай проезжал перекресток Ландганг, переулок Ландганг шел от улицы Антониуса, через Опустевшую часть. Коста посмотрел в окно, отсюда должен был виден шпиль ратуши. Шпиль был освещен, но Антса на верхушке видно не было. Странно.

– Вы тоже заметили? – весело спросил советник. – А я заметил чью-то тень, в начале бульвара. Говорят, Антс сходит со шпиля и после Праздника, навещает детей, чтобы немного продлить чудеса.

Его спутник молчал.

– Наверно гуляют после маскарада во дворце, там праздники каждый день, – холодновато произнес советник и теплее добавил:

– Или актеры с Стоступенной улицы.

Вагоновожатым оказалась женщина, она отозвалась в переговорную трубу:

– Кстати, там на Площади пяти улиц, в бакалейной лавке, новая коллекция ликеров «Осень Гадрау».

Приятным контральто женщина пропела: «Золото листьев смыло дождем, не жалею истлевшего я»…

Колеса трамвая отстучали положенное количество тактов…

6

– День прошел, прошла ночь, пошел дождь и сошел снег. Что увидит Коста?

– Ему не обязательно искать следы. В отличии от нас он опытен. За городом прохладней. И дождя не было.

– Хъ! – Стивен передразнил Косту. – Им с Любке не нужно ползать по талому снегу. Они мастера своего рода. Сядет Коста на пенек и будет размышлять, а потом скажет, кто.

– Не знаю.

Дежурный Матиас появился в дверях с кофейником и корзинкой дров.

– Где ваши кружки?

– Подожди пожалуйста, Мати, Коста ещё не пришел.

– Он пришел. И принес баницу. Стоит внизу, говорит с Кире и господином советником Маурицем.

– Вот так. Что останется от баницы? Матиас, кружки на подоконнике. Располагайся.

Матиас подложил дров в камин и поставил кофейник на решетку. Все собрались у огня. Вошел Коста. Как и многие из района Фисетто, Коста был не ниже коренных каэнглумцев.

Коста держал в руках ящичек, как найденные сокровища. Строго и внимательно посмотрел на всех, приветствовал, уведомил: «Баница» и мягко улыбнулся.

«Высокий узкий лоб, прямой тонкий нос, светлые спокойные глаза. Похож на политика, плюнувшего на политику и использующего опыт интригана у себя в саду», – подумал Стивен.

– Коста, я специально не заходил домой, так и знал: ты не придешь с пустыми руками. Если, конечно, Кире…

– Кире отказался, он сыт, сыт и советник. Как он сказал: «сыт по горло».

– Завидую. Как его легко насытить! Везет Маурицу, как ему интересно служить…

– Стивен, ты тоже не без приключений, – тихо проговорил Александер.

– Я не служу. Я просто так. А вот рутине, которую разбавляют происшествия, можно позавидовать.

– Стивен, не просто происшествия – это трагедии. Им не порадуешься.

Коста смотрел на отцветший бирюзовый ландыш в черном мраморном лотке на подоконнике, Матиаса разливающего кофе по кружкам. Вспомнил Бориса и его корзинку. Взял кружку, сел в кресло, поставил кружку на подлокотник, вытянул ноги и закурил. Повел рукой в сторону окна:

– Ранняя весна, а только недавно Рождество… Рассказывайте.

7

Серебряный автомобиль исчез, и они приехали на место в пролетке Матиаса. За городом такой сырости не было. Коста, подобрав полы плаща, сидел на камне и смотрел.

Стивен, глядя на него, радовался и ждал. «У него взгляд всегда предупреждает движения».

…Снег искрился в полях, сыпался с ели алмазной пылью… Наст, намерзший с утра, сверкал на низком солнце… У ветвей Ели, достающих до берега каньона, суетились два пёстрых паворимага. Третий подошел ближе, полез в пролётку и сел на место кучера. Паворимаг видимо что-то сообщал кобылке, та поднимала голову, поводила ушами и шумно фыркала.

– Раненого привез Иво. Плечо разворочено. Обескровлен. В лазарете, когда нас прогоняли, успел понять, надежд мало. И, видимо, тяжело ранен грифон.

– Грифон?

– Да. Рысь, судя по клокам шерсти и перьям. Самого нет. Следов нет. Только Андерс, Иво и Калоян. Пулю вынули из Андерса, вот она. Остальное Калоян умудрился найти затемно.

Стивен протянул одно перо Косте.

Коста рассматривал перо на свет и вспоминал, что говорили ему о повадках грифонов Аннике и Дори. Думал о невозможности охоты на грифона жителями Каэнглума. Коста представлял Калояна, насмешливо задранные густые брови, улыбку одними глазами. Бориса с торжественно-загадочным выражением на лице, овраг, хижину Велета, ландыш, медведя, грифона…

…«Слетел в овраг, больше некуда. Перья и шерсть из-под… как это называется у грифонов? Подплечье? Подкрылье? Место открывается, когда у грифона крылья подняты вертикально. Когда он их так поднимает? Следов не было нигде. Но если стреляли, то с Ели. В одном очень удобном месте нет снега».

Ель на треть высилась над берегом Оврага и на две трети уходила вниз. Коста до боли в шее задрал голову: «Хъ. Моя часть города так построена. Прислонилась к горе. – Он потихоньку различал и воспринимал догадку. – Здесь воздух наполнен ответами, можно дышать разгадками». Коста пустил перо и улыбнулся Ели. Перо плавно полетело к оврагу; один паворимаг, кругленький и пестрее прочих, попытался прыгнуть и схватить перо лапами, но промахнулся, сел и долго смотрел вслед.

Перо поднялось выше, закрутило спираль и исчезло в лучах солнца.

– Не обязательно с Ели, – проследив взгляд Косты и полет пера, сказал Стивен.

– Да, конечно, – задумчиво согласился Коста. – Калоян не говорил о пыжах?

– Ах ты!.. Как же это я… Он сказал: «Вот всё, что собрал». Ты думаешь что…

– Пока не думаю. Интересно, а что сказал бы грифон?

– Грифон, если жив, будет молчать. О своих подвигах и ранах грифоны не скажут никому. Даже детям. Даже моей Хеле. Кстати, Коста, и твоей Аннике. Может подождать, пока он залижет раны и сам найдет обидчика? Если жив. Они живучи как коты. Котоптица! «Кот по небу носится, куриными яйцами носится».

– Стивен, Стивен! – тихо попросил Александер.

– Ладно, – сдался Стивен.

– Грифона ранили, потому что ранили человека. – Коста всматривался в темноту Ели. Перевел взгляд и зажмурился на отблески солнца, игравшие по следам, выступившим на дороге.

Посмотрел на Стивена, Александера и рассмеялся.

– Замечательно, вы совершенно в этом уверены. Пока только предположим, Стивен. Кроме перьев и шерсти, нескольких капель крови ничего нет. Грифона нет, может быть, его вообще не было.

Стивен молчал.

– Допустим, он был и в него стреляли. Тогда… примерно так.

Александер и Стивен встали рядом. «Сядет на пенек и все расскажет», – прошептал Стивен. Кобылка Матиаса, потянув за собой пролетку с паворимагом, подошла и обратила уши к Косте. Паворимаг шаром скатился на снег и ловко развернулся прямо у ног Александера. Ещё один паворимаг в развалку, то скользя, то через шаг пробивая наст лапами, подошел и тоже стал слушать.

Коста внимательно осмотрел всю компанию, улыбнулся и начал:

– Человек шел по дороге, торопился. Тот, кто стрелял, сидел на ели. Хъ, мне понравилась эта мысль.

Стивен одел очки, закрыл глаза и встрял:

– На ели сидит человек и наслаждается видами. На Андерса собирается напасть грифон. В момент нападения грифон был ранен, вторым выстрелом человек промахнулся по Андерсу и испугавшись, слетел с ели.

– Да, – словно согласился Коста, – сам грифон летал кругами. Забавлялся. Вы заметили борозды от крыльев на снегу там, в поле? Еловый сиделец выстрелил, сначала в грифона, потом в Андерса. Потом слетел с ели. Как? Так же, как и залетел. Вот интересно, стал он искать грифона? Вряд ли. Искать в Овраге зимним утром… Нет конечно.

– Как это ты? – Обрадовался Стивен.

– Опыт, – ответил за Косту, Александер.

– Не знаю, – в тон ему заметил Коста. – Хъ. Единственное простое объяснение из многих других, о которых я не буду говорить. Щадя твое воображение. – Он посмотрел на Стивена.

– Да. Достаточно. Жаль, что не нашлось места для друга, унёсшего раненого грифона за рассветные горизонты.

– Друг будет, но не так, как мы представляли.

– А искать грифона?

– Не надо.

– Ты знаешь, где он? – спокойно спросил Александер.

– Не знаю, но теперь уверен, что догадываюсь.

– А вы что слышали, – спросил ближнего паворимага Александер.

– «Мало». – Паворимаг полез в пролетку. Опять слез. – «Гулкие выстрелы». – Повернулся и пошел. Потом встал, развернулся. – «Удары, два».

– А что видели?

Второй паворимаг полез на бугорок с нетронутой коркой льда: «Летели двое, грифон и нечто». Шумно провалился и продолжил: «Грифон падал, как сорванный парус и пропал». Опять полез: «Нечто улетело. Туда, в поля»… И опять провалился: «Где грифон? Может, Александер знает? Ты ведь всё знаешь, но молчишь витязь?»

Паворимаг наконец развернулся и пошел прочь. За ним двинулся второй. Лапы разъезжались, проваливались, что видимо доставляло паворимагам удовольствие, они шли, словно пританцовывая.

Коста смотрел им вслед и громко спросил в никуда:

– За последнее время никаких необычных происшествий не было в округе?

Он знал, что даже события столетней давности вспоминаются в городе, как вчерашние. Паворимаги не останавливаясь, одновременно вздыбили иглы и моментально с треском собрали.

– Два года назад, – ответил Александер, также провожая паворимагов взглядом, – здесь была большая потасовка. Ходили слухи, что паворимаги остановили гвалов1515
  Гвалы – наиопаснейшие загадочные животные. Стремятся стать человеком подражанием и имитацией, что приносит им неимоверные страдания, увеличивающие ненависть к людям.


[Закрыть] у Ели. Велет как-то обмолвился, что закопал восьмерых.

– Рахутустав и кто? – спросил Коста, глядя на уходивших зверей.

– Да, он. – Стивен улыбнулся, – и Пикаустав. Паксупюхен, ждёт у Ели. Та ещё компания. Не хватает старого Фери, Ферусимаго Шайфера.

– Может тогда … – Коста обернулся к Стивену.

– Нет, Хеле не будет спрашивать, не потому что не захочет помочь, а потому, что знает Рахутустава хорошо. Коста, а откуда ты знаешь о Рахутуставе?

– Опыт… Они сами будут искать «нечто»? Если да, то интересно как? – Коста вопросительно посмотрел на кобылку. Та ответила удивленным взглядом синих глаз. Глаза у ней были большие, и чего там только не отразилось.

– Не знаю, – ответил Александер за всех. – Найдут его раньше или грифон выздоровеет и вылетит, то мы вообще ничего не узнаем. Велет их не остановит. А где Стивен?

Стивен стоял на краю Обрыва и говорил с паворимагами, один забрался на нижнюю ветвь Ели. Другие сидели рядом. Коста смотрел на следы-проломы в корке льда и подумал, что стрелявший не захотел ломать наст. Стивен возвращался и забавлялся, как мальчишка. «Наверно играет в ледокол», – с симпатией подумал Коста.

– Раху говорит, что «нечто» было похоже на топ-зегель с «Инсоленции», – рассказал Стивен, вернувшись.

– А что это? – спросил Коста.

– Верхний парус, сделан из части крыла дракона наврапа… похож на веер.

– Понятно…

– А мне – нет. Вот, кстати, два пыжа. Паксу подобрала под Елью, вон она, кругленькая, самая пестрая, лапой машет. Она добрая. Стивен протянул Косте ладонь. Коста взял то, что протягивал Стивен, к его удовольствию понюхал и сказал, – интересное оружие… Скажи, Александер, когда грифон поднимает крылья вверх вертикально?

– Не знаю. Стивен большой специалист по грифонам, – без выражения ответил Александер.

Стивен весело рассмеялся, – грифоны большие специалисты по Стивену. Вверх? Понимаю. Когда висят на одном месте… Нет, тогда машут коротко. Перед тем, как сложить крылья и упасть стрелой вниз. Им нравится, когда там чешут.

«Надо идти за догадкой дальше. Как за пером в сказке. – Коста улыбнулся. – За пером грифона… Пером грифона? Интересным образом здесь подсказывают. Хъ. То, что повредило Андерсу, мало повредило грифону. Стреляли из одного оружия, но стрелявший не всё знал о свойствах этих пуль. Не всё знал о грифоне», – подумал Коста и спросил:

– Кто и что знает об этих пулях?

– Матти рассказал. Они всегда попадают в цель; если ими не попадешь в кого-то, то они… возвращаются. Те самые пули, которые получил Сметливый Охотник, обменяв на них вместо черного зайца черную кошку в мешке, на перекрестке. В полнолуние. Конечно же в пятницу… Недалеко от Каэнглумской границы…

– Очень интересный человек, этот «нечто». – сказал Коста.

– Паворимаги и ратмусы могут покалечить, если это человек. Если гвал, будут драться насмерть, – заметил Стивен. – Но зачем гвалу оружие?

8

Бай Борис пришед в Каэнглум, устроил свою лавку в самом небойком месте, приговаривая, что ему на свое хватит, а кому нужно и так придут. На самом деле, чтобы не слишком себя утруждать. Но как получалось нередко, что бы ни делал Борис для себя, все уходило людям, сердце, которое он по природной невозмутимости не чувствовал, стучало правильно. Оказалось, что отбою от посетителей не было, хуторяне делали большой крюк, обязательно заезжая в город через эту часть. То ли уют, устроенный Борисом, привлекал проезжающих, уж очень по-домашнему было благоустроено, то ли, как говорили, лучшее кофе. Лучше чем у Сольво и у Шайтрукса. Он и сам не знал почему, но притворялся, что знает, напуская значительный загадочный вид. Где Борис покупал кофе, никто не знал… сам же он пил кофе у Сольво, покидая лавку на пол дня. Или уходил «по делам», чтобы не слишком уставать от посетителей; оставлял ценники, инструкции по разогреву приготовленных с утра блюд и памятки о свежести продуктов; бродил по городу, заложив руки за спину. О чем он думал тогда, не знал никто. Лавка, казалось, работала сама по-себе. И без Бориса находили то, что нужно. Нужное всегда оказывалось на полке прямо перед посетителем. Будь то необходимые травы или спички, смазка для сапог на рыбьем жиру или особая борисова ракия. На дворе, под навесом у кузни стояли ящики, в которых можно было найти любую мелочь, которой именно в данный момент и не хватало. Иногда прибегали мальчишки за какой-нибудь нужной проволочкой или винтом нужного размера, и всё всегда находилось.