Текст книги "Прогулки по полю случайностей"

Борис Михин
Прогулки по полю случайностей

© Михин Борис, 2019

© Московская городская организация Союза писателей России, 2019

© НП «Литературная Республика», 2019

Инферно

 
А позвольте вопрос:
вот когда прекратили цикады
и как будто бы всё создаваемое ни к чему,
было не решено всё решить, наконец, однократно,
и казалось «вот-вот у предела пределы сниму»,
а окрест тишина без цикадного вкусного треска
и изменчивый свет только приобретал статус «бел»,
а звонок в дверь желанным был, чёрно-бессонным и резким,
то тогда вас ещё никогда ведь до этого не было?
 
 
А, по сути, мы и появляемся этого после,
так как всё, кто был до, очевидно – каким-то не тем.
 
 
Но не ждётся ответ.
Просто слышится долгая с поля
тишина, и инферно уставших цикад в темноте.
 

У попа была…

 
…, что если заделаться новым и сильным,
в не здесь, молодым и летать, из металла,
то можно услышать, как время бесило,
и вечное трогать за моментально,
увидеть Христа на угасшей картинке
реальности в грязи его прототипов,
проекции разума в виде кретинов,
хранящих код разума в репродуктивном;
что, если за струны подёргать пространства
и стать компенсацией их недостатков.
Я видел всё это.
Но вот что престранно,–
я умер, а как утверждает константа…
 

Не хватит

 
А скольких наших покалечит,
не вспомнит даже Магадан,
минут не хватит на годах
у нескольких тысячелетий.
 
 
Не хватит пальцев на руках
у ста пятнадцати безруких,
о скольких позабыл Харуки,
намуракамившись в верхах.
 
 
А сколько недополучили,
в сомнениях истеребясь,
меня не хватит у тебя,
когда уйду неизлечимым.
 
 
Не хватит лишнего в любви
среди того, чего мне хватит,
когда в ладонях много платья,
но дико мало половин.
 

Новое понимание

 
воскресенье воскресало
молотым, нормальным кофе
 
 
цепочка тяжёлых следов по снегу
на крыше дома напротив
 
 
но в спину темнотой сквозит
 
 
невозможность и маловероятность
соотносятся, но
 
 
и вот состояние остановки внутреннего диалога
 
 
это я не ошиблось
 
 
прозрение угасания
 
 
милостивые государи,
позвольте предложить новый термин:
эмерджентность поэзии
 

Надо

 
Когда не душа – сушка,
хоть вроде бы и крещён,
просто дышать – скушно,
надо бы как-то ещё.
 
 
Когда для врагов – «рашка»
то, где чиста вода,
просто стареть – страшно,
надо бы отдавать.
 
 
Когда ты уже создан,
обратно не раскатать,
просто уйти – поздно,
надо не просто так.
 

Не спасёт

 
Однажды что-то не произойдёт:
вас не лизнёт любимая собака,
не позвонит любовь, и номер стёрт,
не будет слёз, нельзя поскольку плакать,
и не спасёт огромное потом,
котором, тем не менее, всё будет.
 
 
Но сложное останется в простом,
наверное, поэтому мы люди.
 

Незаменимый

 
Весна началась за вокзалом, на дальних путях,
там стрелка ломалась морозом ещё аккурат,
картавый смотритель держал на щетинистостях
улыбку и ждал, как откроется старенький тракт.
 
 
Егда же открыша одесную марта пути,
прииде великыя радостия, что теперь
пора, стоит только пора за весну потереть.
 
 
Смотритель вкушал лишь возможность – уйти не тот тип.
 
 
Масштаб посмеявся над ним, ни во что же вменив,
огромный дух весь уместивши в железность дорог,
вне дальнего, вне невозможных и вне времени,
он был только здесь, словно там – лепый лес за горой.
 
 
Он мнити, бо так, будет незаменимым зато
отныне и присно, стараясь весну заманить.
 
 
Весна-то пришла.
 
 
А смотритель вдруг стал заменим.
 
 
И залито небом окрест по апрель золотой.
 

Истина и истинки

 
Все были нами, но не всеми
побыли мы набраться знаний;
спасение, но без спасений,
наказанность без наказаний,
битком набито истин затхлых,
мол, дважды два, в кабак в коктейльном,
но будут ржать в степи казахи –
они пришли бы, как хотели.
 
 
От глупостей треща мозгами,
не натрещать, блин, на неглупость –
ещё до Слова было сказано,
прислуга – максимум прислуга.
 
 
И хочется пропить гармошку,
пойти в немытые махатмы,
забив болты, не понарошку
над истинками насмехаться.
 

Там, где нас

 
там, где нас нет, а вещи имеют форму
банковской картой, пожалуйста
у продавщицы прядка зацепилась за серёжку
и снова следует предположить, что
октябрь влажно кашлял ветром
было всё как-то твёрдо и именно там, где нас нет
в этом месте, обычно, надрыв банальности
а ещё не простить и сквозняк по подъезду
гнев, как попытка сокрытия
мерзкий дождь, и без пуговицы на
как-то дальше, но зачем
и опять там, где нас нет, мешало
может быть это и есть?
 

Указатели

 
А «прощай» иногда словно тост,
констатирующий – хватит войн.
 
 
И осталась усталость кустов,
обрастая тобой и собой,
обладая дождями.
 
 
Вторым
очень хочется, видно пора.
 
 
Там, где столб с указателем врыт,
как-то весело, с прошлым порвав.
 
 
Указатели – это для тех,
кто надеется.
 
 
Эх, хорошо
оказаться не там, где хотел,
и не там, куда не дошёл:
 
 
здесь судьба, как водицы набрать,
здесь бесцельность – как будто спасла.
Так что не обещайте добра,
что, всего-то, отсутствие зла.
 

Поезд на Китеж

 
Наверное каким-то, но таким же,
куда бы ни назад, а всё же дальше.
 
 
Ничто не оправдает ожиданий.
 
 
Так где отходят поезда на Китеж?
 
 
И помню, как встречалась пара станций,
отстаивалась очередь до кассы,
и брал билет.
 
 
И ждал.
 
 
Но смог – без шансов –
лишь остаться.
 

Тётушка

 
…завтра пытаясь примерить
двор, раскачалась качель
курочка с огненным чили
добрая тётушка смерть
 
 
бродит в десятках обличий
между домов и ночей
 
 
сыпан асфальт реагентом
 
 
…вглядываясь в силуэт,
 
 
в мелкий шаг, в тонкую поступь
сядет,
 
 
как будто багет,
 
 
досыта, если есть доступ,
крошит сто лет на столе
 
 
видишь, а не достаётся
кот взял своё вдругоряд
ветер округло метнулся
кто-то прикрыл плёнкой тёс
крошки ненужно сгорят
тётушка, ваш воздух с улиц?
 

Праздник

 
На лице рассвет, к спине стена, и
отказаться от повязки на глаза.
 
 
Жизнь – не собственность, а гостевая;
не успел, не получилось, не сказал.
 
 
Дать команду «пли!» себе же – праздник.
Залп. И никому ни что не надлежит.
Караулу не промазать, разве что.
 
 
А рассвет не сомневался, что он жил.
 
 
Караул смотрел в прицелы с ужасом
(трусость, словно пуля, скрытна и глупа),
ни один, увидев праздник мужества,
не попал.
 

Но я

 
Мы проходили в школе статуи вождей,
как что-то недиагностируемое.
 
 
И окровавленный купая нож в воде,
оправдываться про себя: «Прости, но я…»
 
 
Прощать не мне.
 
 
И, думается, никому.
 
 
Учителя на пенсии (противная
судьба). И слышится эпическое «мук».
 
 
Не совершаете встречи, чтоб: «Прости, но я…»
 
 
Так и поэтом на всю жизнь остаться мо.
Отточие немного помогло понять,
что ничего не происходит в нас само,
и как всегда послышится опять: «но я…»
 
 
А мы всё живы, в смысле не мертвы,
и жизнь ругает выстрел, сучий потрох;
уже не всё не плохо, пахнет порох
обидным вырастанием травы
на никогда не пройденных мной тропах.
 
 
А вы всё краше, даже страшно, как.
На луже лёд – нажми – и треснет в веер.
Камо грядеши… время хлопнуть дверью,
пръпрящи вервью путь, раз нет шнурка;
но в том, что станет, вовсе не уверен.
 
 
А нам… и сказано не мною-мной,
и вытерплены войны мной-не-мною;
травою вытереть всё не немое;
темно при осв[е/я]щении «дневном»,
а мы всё живы-не-мертвы, но ноем.
 

Синергетический базар

 
Нетематический разрядился базар
продажами путей, судеб, лав стори;
и непроявленное, словно образа,
блестя зрачками, непонятно смотрит
на покупателей из каждого шатра,
а неопределённость-зазывала
выпендривается.
 
 
Откуда-то мандраж.
 
 
«Всех забывали», – вечность завывает.
 
 
Не понимая,
деревенским вахлаком.
 
 
Случайностью в очередной аттрактор
захвачен, и приглаживая хохолок
смущенно, вижу игры без антрактов,
жизнь без контрактов,
нереальность без игры.
 
 
Ухлопываю мнением ладоши;
коньяк в буфете, бутерброды без икры.
 
 
А по рядам гуляет смерть-лотошник.
 
 
Нефантасмагорическая муть,–
базар открыт двенадцать миллиардов
людей и лет в году и каждую не-тьму.
 
 
Но только покупатели/лям не рады.
 

Чем

 
веб-страницами
 
 
не брошенной женой
 
 
не полученной пенсией
 
 
тапочками и кедами, стоптанными наружу
узкоспециальным приказом министра
неувиденными горами, лунами, внуками
отсутствием друзей
вкусом вчера
шумом в ракушке
 
 
ветром
и ничем –
 
 
остаться
 

21.06.17

А.К.

 
И свежую, лживую, кислую вишню,
и внуков, читающих вслух по складам,–
наверно, не раз ещё это увижу.
 
 
А он уже никогда.
 
 
Однажды и в чём-то его я не понял,
встречаясь, бухали (какая бурда!),–
наверное, много один и не вспомню.
 
 
Но с ним уже никогда.
 
 
И станет – сегодня, и завтра, и дальше
по дням, по друзьям, по годам.
 
 
Он с нами и здесь, как всегда.
 
 
Только старше
 
 
не будет уже никогда.
 

Можно и сесть

 
охотничья куртка с подозрительным прошлым
грустно улыбающаяся вслух женщина
капли серой влаги перед скучными дверьми
а ещё помнишь невыносимо брошенной
листалась открытая книжка Движение
есть да нас в нём нет – ну чем не парадокс Ферми
 
 
гремит «где мир» заблудившийся в ничто вагон
можно читать или слушать /+всё равно не жить/
стоп-кадр в четырёхмерном пространстве и есть –
объём во времени со мной качая ногой
ты помнишь что когда поздно то слова нежны?
свободных мест полно можно пожалуй и сесть
 

Состояние остановки

«Состояние остановки внутреннего диалога»

Кастанеда

 
Не такси – время по тормозам
 
 
[не так сильно, как будто на сцену];
крепко выдержанный пармезан
и не выдержанная сверхценность –
не достаточное ли меню
достижения состояния
«останов. монолога»(?) (храню,
Дон Хуан [но зачем, мне не ясно]).
 
 
Знаешь, это оно молодец,
выбирать нас, как типы оружия –
упорядоченное-владелец.
 
 
Нет такси, и в метро лаз запружен,
и вворачивается струёй,
не расстраиваясь стать потоньше,
масса.
 
 
Надо ли быть остриём,
раз другим заниматься тошно?
 

Как знать

 
Вы точно знаете, что это ваше всё?
 
 
Не чувствуете некоторой фальши?
 
 
И можете нудеть: «Когда ж ты свалишь…»,–
но толку вряд ли этот способ принесёт.
 
 
Вы точно помните, что это было? Да?
 
 
Ещё раз убедитесь не в обратном.
 
 
Добро не от добра, и подобрали
аргументацию на право обладать.
 
 
Пора сомнения рассветом наказать,
пить старость, слушать, как искрятся звёзды,
самообманываясь, что ещё не поздно.
 
 
Вы точно прожили свою жизнь?
 
 
Ведь, как знать.
 

Никуда от

 
Никуда от тебя, мир, не деться.
И однажды судьбу мне не спой,
неповинный, как мёртвый младенец,
и живи, пять ветров пусть с тобой,
искажая реальности грозно,
мне позволив себя наблюдать,
как проклятие, розни и розги,
или благословение да.
 
 
И когда-нибудь кончится время,
но не дать мне власть всё отменить.
 
 
Никуда от тебя мне не верить,
ни к чему и тебе не темнить.
 

Да неужели

 
Да ординарный подъедать паёк,
пророчивших несметное порочить,
а что, как не предельный окоём,
фильтрует на стремящихся и прочих?
 
 
Да не в излишнем ли не отказать
и самого себя не обеспечить
возможностями «против» или «за»,
лишившись силы сильному перечить?
 
 
Да неужели в том и пребывать
сомнамбулой нечисленной и тусклой,
когда есть, пусть непрост, витиеват,
впуск в преодолевание быть узким?
 

Можно, всё равно не узнают

 
А если на завтра намечен снос дома,
то я всё равно переклею обои.
 
 
Пусть дурь бесподобная, только подобным
и можно…
 
 
Сегодня стояло убойным –
 
 
за что, неизвестно, но был остервован,
и стала проклятой, как запах в уборной,
привычно возникшая нерукотворность
моих текстов.
 
 
Ненависть дамы бубновой
 
 
мешала не падать, что дырка в перилах.
 
 
А тут объявление о домосносе –
хороший день, чтоб нечего не дарили,
плохой день для слушать, как солнце спит в соснах.
 
 
Хочу, как на грех, скалит зубы под дубом
напротив, но будущее мягко против
(об этом уже мною было «подумато»
и после «сломато» и «забыто». Вроде).
 
 
Поэтому самое время поклеить
на онкологические стены свежих.
 
 
Написанное обесценится к лету,
и снова меня не узнают в заезжем.
 

Как-нибудь

 
А как-нибудь, придясь напротив,
распорядиться к чаю сладким,
посмаковать да помуслякать
и то, и темы, чуть испортив
 
 
в каком-нибудь рукав сорочки,
а в популярном тонкость вкуса,
а то забыться из искусства
все сделать малым и не срочным,
 
 
и третьим глазом, древним, жутким,
позриша, охватить, проникнуть,
нечаянно чай опрокинуть
и жить у жизни в промежутках.
 

Такие, как

 
Таких, как вы, пристало целовать,
без вас не колготится, не поётся,
но вместо поцелуев достаётся
неровный шаг не помнящих родства.
 
 
Не благодетельна к нам, пасынкам веков,
непознаваемая сингулярность,–
и, вот же ж сука, хочешь регулярно,
а остаётся кучка из венков.
 
 
Таких, как вы, достаточно не знать
для неосознавания покоя
и дней счастливых редкого покроя.
 
 
Но, почему-то, жизнь без вас тесна.
 
 
Не то, чтобы, но каждый не привык
ни к боли, ни к любви, ни к проходимцам;
и тот же случай: без таких, как вы,
не можется, но лучше обходится.
 

Улицы тонких миров

 
Всегда будет кто-то, кто лучше тебя,
и домик со ставнями в Пензенской волости,
и подлостью полны житейские полости.
 
 
А я от закатов пропущенных пьян.
 
 
Всегда будет острый, холодный Тибет,
владеющий снами в астрале гуляющих,
и та ещё доля, шепнув всем «гудбаище»,
к тебе двинуться, словно бы не к тебе.
 
 
Всегда ли не будет в пустом брассери
по очереди – нас и спать безголосие,
и тесно в астрале.
 
 
Уютнее в логосе
 
 
под грустной табличкой «Собой не сорить».
 
 
Всегда будет ржаво, как древний седан.
 
 
Войду в универсум (там время в разводах), и
развейте меня над водою по воздуху,
ведь видно оттуда, что всё не всегда.
 

Да сих пор

 
Пресмыкаясь, толкая, сопя,
закисая в поклонных движениях,
исходатайствовать для себя
хоть какого-нибудь вспоможения;
 
 
проходящее мимо простит
за посредственное невмешательство,
уместилось в пустое крестить
относительное, в мелком шастая;
 
 
не тиктакается домовым,
обстоятельства пришлым разложены,
так как время идёт, а вот мы
почему-то живые, но прошлые.
 

Не проспать

 
Себя ни с чем соотнеся,
преодолеть возможным данность.
 
 
Екатерининская давность
и будущность окрест висят.
 
 
И получилось чтиво, и,
не зная ничего наверно,
быть им, не поддаваясь скверне,
и вынужденной неучтивость.
 
 
Ни с чем, так, стало быть, ни с чьим.
 
 
И пусть издохнут от изжоги
с непротивлением за джокер
толстовствующие сычи.
 
 
Упасть. Встать, вбить в «евойну пасть»
ухмылку.
 
 
Крови в реках с палец,
и пусть мы многое проспали,
мы будем пробовать не спать.
 

Риторичности

 
«Для кого дует ветер?».
 
 
Не приватизируй ответа,–
 
 
по What s App-у прикол разлетится за час, в лучшем случае,
и задуется новым, от глупости или от ветра,
продолжающего гнать волну на песок вдоль излучины.
 
 
«А зачем это всё?» станет следующим по порядку
из того же разряда простейших до идиотизма. Но,
уважаемый, кто только не, «это всё» покоряя,
становился большим, оставаясь никем и непризнанным.
 
 
«Для чего…?»
 
 
И для слов надоело встречать варианты.
 
 
Впрочем, информативность ответов – не повод для записей
до того, что не хочется ввязываться в бой не равный,
продуцируя свой вариант: «За каким ты-то сам здесь, а?».
 

Предлоги

 
Мне нравится, когда течёт вода,
а вымершая кровь индифферентна.
 
 
Полученное – это только рента
за сделанное.
 
 
Ты считаешь, предан?
 
 
Да.
 
 
Мне кажется, когда стоишь нигде,
но посреди всего и даже кем-то,
не чувствуется, что стоишь макетом.
 
 
Не те, ты полагаешь, этикетки?
 
 
Те.
 
 
В контактных линзах щиплешь дол водой,
а по-над яром, времени не возле,
вопрос (подвид итога) быть изволил.
 
 
И лучшей жизнь, ты думаешь, что после?
До.
 

Просьбы

 
Когда всё случится, поставьте, пожалуйста, музыку,
терпеть не могу их сопенье и сдавленный кашель,
их узкие потные руки вы спрячьте под звуками
и дайте возможность мне молча проститься не с каждым,
 
 
пусть встречи невсхожие целыми нивами сожжены,
и двигаться, двигаться освобождённым и дальше
(не то чтобы люди, а просто немного похожие,
всегда издадут за спиной саркастический кашель).
 
 
Не так, не всегда, мимо, – у неудач тьма возможностей,
но кажется мне, путь в себя никогда не окончен;
когда всё случится, добавьте-ка музыке мощности
и вместо меня нарисуйте, пожалуйста, точку.
 

Сначала

 
Добавить бас пожёстче риф
всё начинает завершаться
ты идеал но мон шери
не мой
без шансов
 
 
Консерватизм конструктивизм
и копии с неважных копий
визг биомассы за безвиз
смешно сидит на снобе смокинг
 
 
Гитарным фузом осенён
какой-то радостный парнишка
весну завёрнутую нёс
подмышкой
ему как тридесятый Рим
конец казался не реальным
 
 
Коты ты помнишь мон шери
орали
 

Птицами

 
Только кажется неровное,
а на самом деле гладь,
и никто, куда ни глядь,
и вороны.
 
 
И поэтому по этому
непростору не пройти –
одинаковость претит.
 
 
Есть методы?
 
 
Есть, конечно, но не каждому.
Не под ноги, а вокруг,
слышишь, голуби воркуют,
к небу жадные?
 
 
Вот и путь, не по традиции:
в изголовье вбили кол,
пусть, зато теперь легко
 
 
птицами.
 

Кутерьма

 
Ничейное шуршит фольгой
от шоколадки, чейность рушить
идёт вольготно светлый гой;
на лавочке сидят старушки,
сопровождая звук фольги
завистливыми языками;
луна, такая и сякая,
похожая на анальгин,
лечила небоскреб-костыль
и одуряюще плыл запах
осколка древней пустоты;
с ума сходилось тихой сапой
от запредельной кутерьмы
и не произносилось веско:
«Не видевшим оттенки тьмы
не видеть и оттенки света».
 

Втроём

 
Оскорблённо темнело.
 
 
Проём
обретал перфорацию звёзд,
мы уютно молчали втроём:
невозможно, я и повезёт.
 
 
Многоплановый фон.
 
 
Долгий кадр.
 
 
И отсутствующий вечно бог;
маловато осей знал Декарт.
 
 
Есть у времени выгибон
заворачивать вечность в сейчас,
в суицидный простой например,
и пример понимающий – счастлив.
 
 
Тень безумия – под ремень,
 
 
пусть – темнеет – под стражей его,
оскорблённо, а может и нет,–
и желательно без света рыжего
[тени тоже боятся теней].
 

Мелочи

 
стереоэффект шмыгающих вокруг носов
расфокусированный пустой взгляд старика
неоднородная фактура плит
 
 
клинит в сон
 
 
детали врут о главном и бьют по рукам
 
 
но зачем ругать мелочи они придают
весомость бессмысленным действиям единиц
толпы
 
 
бородёнку монгол крутит редкую –
он и я выбираем что ещё не ценить
 
 
солнечный зайчик пропал вероятно ползёт
стрелка на чулке потолок хорош натяжным
лежит бродячий пёс чей-то едучий лосьон
 
 
нет, я не прав, мелочи, собственно, и есть – жизнь
 

Смениться

 
Вагон вертикальными щёлкнул зрачками,
увидев себя нами со стороны,
он, может быть, больше ранимых раним,
легко улыбаясь другим старичками.
 
 
Приеду к тебе чуть наклоненным шрифтом
в конверте с растекшемся штемпелем, и
почти расскажу, что нельзя помолить
и выпрос(т)ить,
можно зато застрять в «лифте»
[не плачь, что тебе не ответит «диспетчер»].
 
 
Ты знаешь, уже есть оторванный тромб
и бродит по мне, как вагон по метро
[а будет кутья, ты попробуй поперчить,–
мне нравился фьюжн на кухне].
 
 
Моргнуло,
 
 
сменилось тебя в вертикальных зрачках.
Наверно письмо хорошо возвращать
нечитанным.
 
 
Поезд останется гулом.
 

Мощность системы человек

 
Нас есть или нет – это суперпозиция.
 
 
Но вид изнутри человечьей системы –
 
 
«быть, или не быть».
 
 
Вот и тянем резину
 
 
мистерии жизни.
 
 
Портреты в простенках
забытых великих темны и загадочны;
 
 
мне мало своих векторов состояний
 
 
и, время сканируя чем-то прокаченным,
ловлю позапрошлое престо рояля,
сквозит из окна уравнением Шрёдингера.
 
 
«Быть или не быть» – это вовсе не выбор,
а два положения истины вроде как,
эффект домино, только сделали «рыбу».
 
 
Пустым коридором,
запутавшись,
присланным,
ни в чём не увере…
 
 
Дыхание сзади.
 
 
Эй, есть или нет, – может, печень посадим?
Не стоит смотреть на возможное пристально.
 

А где же

 
Мониторинг окружения
активизация внимания на
процесс мышления:
выявление проблемы – поиск решения –
действие – анализ результата –
выявление проблемы —…
 
 
Или:
раздражитель
оперативное действие
и снова все то же мышление
 
 
Замкнутая система с обратной связью
 
 
А где же любовь?
 

Не для нас

 
Комочек холодной воды по лицу,
и в целом какая-то трезвой нерезвость,
над мумией камни на красном плацу
(согласен, что это мне не интересно),
 
 
но свастика солнцеворота над всем,
подрагивающие тонко вибриссы
предчувствия: будет не так, как досель,
и люди – войны преотличнейший признак.
 
 
Согласен – не главный.
 
 
Холодной воды
комочек смахнуть, покреститься на церковь,
в пустые глаза очерёдной вдовы
кивнуть – не для нас, с нами свастика вертится.
 

Достаточно

 
Я тебе не смогу помочь.
 
 
Ты, пожалуйста, просто держись,
это вовсе не значит – смочь,
это даже не значит – жить,
 
 
только если когда никак
и вокруг сплошные не те,
ты, пожалуйста, не сникай,–
я не выживу в темноте.
 
 
Ты попробуй просто идти
до и мимо отличных мест,
ведь достаточно перспектив
и достаточно, что ты есть.
 

Правило правил

 
Без драматургии, напрямик,
пронизающим насквозь минором,
то, что к сути так и не проник –
норма.
 
 
Убеждая в верности идей,
 
 
пусть взрослеют насовсем другие;
зиккураты жертв драматургии,
а живых нигде.
 
 
Правил нет, мне кто-то говорил,
и тем самым правил, правил, правил,
но когда, скажите, короли
не врали?
 
 
А начало, вздрогнув от причин,
выдохнет тревожным и морозным
и последствиями прокричит
грозно.
 

Фраги

 
Вспомни, когда превалирует альтернативное прошлое,
стены вибрируют вслух, изменяя цвет и фотографии,
ветер, китайские лифчики сушатся флагами,
фрагами,
вымазанными в гудроне, стоим и молчим о неспрошенном,
 
 
ждем, как вот-вот народится игрок да по нам пострелятушки,
так, чтоб кровища с мозгами текла по сегодня гекзаметром;
мы восстановимся снова, без памяти, «тушки не для души»,
снова ждать.
 
 
Чё ж не разбрасываться да такими мозгами-то.
 
 
Альтернативное прошлое клеммами вставится каждому,
влепят в гудрон беспросветности, вывесят старые лифчики,
изобретатели игр за набор цифр себя не накажут ведь,
но разобраться, то ведь не они, а мы – суки двуличные.
 

Старый иероглиф

 
Важнее не сказать, чем…
 
 
Продолжения
 
 
мне не дождаться.
 
 
Стёртость иероглифа
 
 
не подразумевает положение,
когда его поправят гравировками.
 
 
Достраиваемый в воображении.
 
 
Досуживаемые без суждения.
«Джеронимо!», и стать бы не подверженным
сужениям, но невозможно – тени же.
 
 
И начинаешь поиски учителя,
 
 
и узнаёшь, что есть одни подсказчики,
и понимаешь: бог – уловка читера,
и не перестаётся верить в сказочки.
 
 
Но стёртость иероглифа-то вот она,
не из; извне не обойтись шаблонами
и выводами, сводами да вводными.
 
 
Так может – свой, несказанным наполненный?