Текст книги "Дежурный по ночи"

Борис Михин
Дежурный по ночи

Введение

Перекрёсток Вселенных

 
В день, по-апрельски молодой,
шёл к горизонту пыльный путник,
он, как банданну, как платок,
использовал любви лоскутик.
 
 
Другой, сказав себе «пора»,
поплыл, арендовав галеру
с рабами. Кожу им порвал
ударами кнута и веры.
 
 
Ещё один Икар-летун
искал свой смысл за облаками.
Философ – мыслил.
И альту
вверял себя скрипач, камлая….
 
 
И каждый: шёл,
плыл,
вверх,
вбок,
вниз…
 
 
Бог наблюдал,
в очках тёр линзы…
 
 
Да только встретились они
на перекрёстке смыслов жизни.
 

 
Мне открыл чей-то бог
за углом перекрёсток миров:
там поддатый Ли Бо
спорил до хрипоты с юным Кантом.
Встретив собственный клон,
я себя не узнал во Втором
(так, наверно, нуклон
не поймёт, что он тоже из квантов).
 
 
По теории струн
перекрёсток – пути в Мультиверс.
Божью высек искру,
прикурив, не спешу врезать реверс.
С двойником помолчу
вместе. Карликовый Люцифер,
не допрыгнув к плечу
за огнём, двинет пять своих версий
 
 
из различных эпох,
даже больше – различных богов.
Парень, видимо, плох,
так как на перекрёстке Вселенных
все дороги равны,
и не важно, что сложено в кофр,
а чему мы верны —
важно…
Так ли, двойник, в параллельных?
 

Сухой герой

 
В войне за жизнь по плану нынче дождь;
и небо струи, как штыки, примкнуло.
Зонты на шпажках,
звук капели,
дрожь —
коктейль по лужам разливают в закоулках.
 
 
В среде героев принято плестись
куда-то в дали при любой погоде…
Увы и ах, но как себе ни льсти,
в герои я, наверное, не годен.
 
 
В моей среде (за вторником) – смешно,
но весь сдаюсь на милости комфорта
и бесконечно пью на посошок,
лукавлю, прикрывая дверь и форточку.
 
 
В стратегии дождя – идти везде,
бои гремят тотально.
Происходит
любимый вид… в окне.
Но надо здесь
сказать: и в доме я «не годен», вроде.
 
 
Выкладываю белый свой билет
и заполняю тут же строчкой в столбик…
Их тысячи уже.
Сверх-юбилей.
И все их прожил сам, как в клетке гоблин.
 
 
Надолго (уж не навсегда ли?!) хмарь —
дремоты очевидная причина,
стучится о стекло дурной комар,
нелепый, словно ножик перочинный.
 
 
И каплями не шелестит,
не льёт,
а, некоторым образом настроив
минор, поёт уныло о своём:
 
 
что мало на земле сухих героев,
что нет альтернативы им, идут
герои в дождь, прикрыв не чуб, а ножны.
 
 
И я кажусь себе таким…
Но тут
быть и казаться – не одно и то же.
 

Мандала

 
Ищем совершенство.
Только где?
Каждый кропотливо строит мандалу
из песка. Нелепый новодел
позже сдует время-лиходей
или прочие сметут тарантулы,
повода дождавшиеся, ведь
у людей есть право на людей.
 
 
Созданное – точно истребят.
Совершенна лишь… непредсказуемость
(что не повод – на колени бряк,
бесполезности хвалу трубя).
Буду сыпать, сыпать струйкой узенькой
мандалу.
В конце добавлю вязь:
«У людей нет права на себя».
 

Мне

 
Мне частенько хотелось побыть кем-то очень другим…
там смеются вовсю под ногами дорожные камни,
там и краски, как в калейдоскопе, чудесны – моргни,
там всегда где-то с краю, но вовсе при этом не крайним.
 
 
Мне всегда не хотелось быть винтиком чьих-то машин,
разве что, попадающим в них для серьёзной поломки.
Удивительно, но быть свободным – возможно в глуши,
а в толпе – нереально (как парочке после помолвки).
 
 
Мне досталось своё. По ошибкам, а не по труду.
Кто считает иначе, наивен, ведь труд – просто способ
выживать, убеждая себя «надо». Звук «Ту-ру-ду!»
у трубы я бы сделал серебряным, спать будем после.
 
 
Мне не важно – когда. А зачем – это знает любой
(ведь свобода – внутри, а снаружи – нелепая штука
в виде необходимости, – жутко ничейная шутка…).
Мне хотелось… но вскрыть двери с надписью «EXIT» слабо.
 

Перед иконой

 
Улыбка Бога навсегда кисла.
И не завидуйте ему.
Ещё бы!
Каким бы ни был он могучим, добрым, —
возможно ли создать добро без зла?
 
 
У палки два конца. Кому ни дай,
одним копнув, другим убьёт, простите.
Спасает только то, что есть Спаситель.
Но кто спасёт Его?
Мы?
Никогда.
 
 
Не потому ли с нами Он молчит,
не применяя никогда ни слов, ни силу…
и мучается от бессилия.
Стерильно
Его могущество.
Бог?
Получи!..
 

Клочок

 
Сквозняк в приоткрытую дверь
щекотит клочок на притворе,
и он шелестит, как притвора,
но сам рвётся вверх.
 
 
Подглядывать в яркую щель
забавно и капельку страшно
(как в детстве, мечтая быть старше).
Тропинка в плюще
 
 
там вьётся в загадочный мир,
где тоже есть путь вверх, и тоже
он кем-нибудь не подытожен…
Но руку сними
 
 
с дверной ручки. Детство уже —
не повод подсматривать. Значит
у щели иная задача.
 
 
Клочок в вираже
взлетел и куда-то исчез…
 
 
Хлопок сзади был очень громким,
и мир впереди стал огромным…
зачем?
 

Материальный идеализм

 
Когда есть шанс побыть лунатиком,
устав от остальных проблем,
рождаются на свет романтики,
у тайны отбирая хлеб.
 
 
Они, как выстрел из травматики,
опасны в уличном бою
горящим взглядом, симптоматикой
походов к птице Гамаюн.
 
 
Возможность – вот и вся их тактика,
а майский ливень – суть побед,
их много даже в математике
хотя не в ней тут дело, нет…
 
 
Но стоит бросить их, и нате-ка, —
на что похож воздушный шар
без воздуха?
Заплаток свастика
в душе.
И больше ни шиша.
 
 
Расплатой – будни.
Серой мантией
торговка-жизнь пригнёт плечо.
Куда деваются романтики
когда узнают, что почём?
 

Медведи и утка

 
Из меня хреновый проповедник,
непонятный, сложный и туманный,
так как не читал я Аюрведы,
да и не торчу от Харе Рамы.
 
 
Что поделать: жизнь гораздо проще
в смысле поиска обоснований.
 
 
Утка, на воде оставив росчерк,
написала всё, что будет с нами:
это – и движение, и точка,
и бесследность вечного покоя….
(Стоит покормить её за очень
точный стих про «жизнь, что ты такое»).
 
 
Набережная ещё пустынна,
слушателей – каменных медведей,
понимая, веселю, настырный,
тихий неумеха-проповедник.
 

«Пацифист»

 
Я пацифист, но гуттаперчив,
а прочие идут садами:
кто не летит врагам навстречу,
того они находят сами.
 
 
Кто, пусть сквозь страх, но наступает,
и есть храбрец.
Да. Трус умнее:
жить – стайер,
хата не пустая…
Но может я так не сумею?
 

В камышах

 
Запахло вздохнувшей землёй,
весной характерно запахло,
и трактором в выхлопе пахот,
вкус дней изумрудно зелён.
 
 
Вздохну позабыто по-майски —
как душу в любви постирал!
Приходит на ум Пастернак,
Басё – всё для снятия маски.
 
 
На дне призадумался язь:
пора ли всплывать, не пора ли…
Возьмём по сто грамм пасторали —
наладить с природами связь,
и выпьем, рыбалочьи чинно.
Вернёмся?
Да Бог на то ить…
Мужчины должны уходить,
иначе они не мужчины.
 
 
Они же должны… просто так.
Без смысла, без правды, без шансов.
Положено им возвращаться.
Всё сложно.
Тик-так май, тик-так…
 

Собачья вахта

Все корабли, по сути, одинаковы,

как семена кленовые на лужицах

по осени, как профильные навыки.

Ночь.

В воздухе витает запах мужества.

Когда приклеены вверху созвездия

и чем-то там небесным сильно заняты,

«железо» в море выглядит естественно,

как грешник у креста орущий «сами-то!».

Но моряки – святые, а не грешники,

и так же в беспредельности подвешены

на коже волн, катящихся шеренгами,

да только вечной жизни не подвержены.

На что им вечность?

Были б между вахтами

чай, сладкий сон и посмеяться поводы,

на юте покурить под небом бархатным

да вспомнить, что под ним же ходят по воду…

Чего-чего, а здесь воды достаточно,

здесь ходят по воде и – до землицы бы.

Все корабли похожи и загадочны

когда над морем звёздная милиция.

Зависть к несчастным

 
Спрятались голуби где-то под крышей,
громко курлыкают в воздуховоде,
пафосно (как на войне князь Нарышкин),
глупо (как часто у нищих выходит).
 
 
Серых летучих соседей немного
жалко… за что-то.
Да им невдомёк ведь,
что есть на свете луна,
книги,
мокко,
их сочетания.
 
 
Им бы всё мокнуть
на сквозняке, слушать пьяные крики,
в дым табака и еды погружаясь.
Вы их считать за несчастных привыкли…
 
 
Гляньте – летят!
Ну и где ваша жалость?
 

Формы одного и того же

 
Смеркалось, разгорались фонари,
любовь пропала, как на фронте, без вести,
но ведь придёт (хотите на пари?).
Случайность – просто форма неизбежности,
 
 
и мы нос к носу встретимся, когда
нам ничего другого не останется…
Ну а пока приходится гадать,
не раньше ли любовь состарится,
 
 
и будет нам с тобою всё равно:
что тусклость фонарей, что лучезарностность
от встречи…
Ночь.
Бормочет вера в нос:
«непредсказуемость – беда случайности».
 

На приёме

 
Господин Айболит
(хорошо, что пока не прозектор),
удалите полип
на душе, вот вам ток из розетки,
 
 
вот душа, дайте спирт
(обезболивающих нет лучше)
и отрежьте мне пирс,
где я был молодым.
Вянут души,
 
 
если не вырезать
память.
Если бы, братья славяне,
в нас осталась гроза
и в ней юность, то точно б завяли.
 
 
Ну а так – есть ведь «врач»,
пусть и странный, но нас, как клиентов,
беспокоит «вчера»,
и плевать на какой он латентно.
 
 
Господин коновал,
только будьте, пожалуйста, точным:
там морская волна —
не заденьте, прошу очень-очень.
 

На песочке

 
Посмотри, какие облака (!):
как любовь, как перья страусиные.
Ткань реальности из парусины, и
вздулась, не поддавшись слабакам.
Кажется – вот-вот, ведь паутинная.
Вот и рвусь вверх.
Смотрят свысока…
Что им, облакам?
Ведь в их полках
служат души… как-то по-утиному
(уткой – пуле из березняка).
 
 
Лупят, как по нечисти осинами,
жизнью по моей душе всесильные.
Не промажут – на спине плакат.
 
 
Знаешь, я, наверное, резиновый —
мир вмещаю весь.
Пусть не легка
ноша, но иначе ведь никак…
Облака во мне, что поразительно,
те же.
Там, валяясь на песках,
тоже не достигну их.
Спроси, но я
не отвечу, как невыносимое
носим…
Но, похоже, суть близка.
 

Право одиночки

 
Если время – река, то скажите, как в ней утонуть?
Может кто-то прошёл редкий путь – удержаться на месте?
Но хотя…. пусть стремнина меня тащит, как ноутбук
цифру.
Встречу я всё, что не встретит труп в омуте тесном.
 
 
Если время – река, значит должен быть и океан,
вот куда бы доплыть…
Подскажите мне способ и средство.
Пусть судьба дурака-одиночки всегда нелегка,
но зато он живёт в каждой капле… да и в каждом сердце.
 
 
Если время – река, значит должен быть где-то исток,
значит, есть ходоки к нему. Вам попадались – навстречу?
Интересно, а кто же они…
Ветер гонит листок
и навстречу реке.
Где взять парус?
Мне с ним будет легче
разобраться с течением, как с верхней нотой – бекар
(для неё отменил он причинную следственность правил)…
 
 
Частный случай винила – жизнь-музыка – требует право
на повторный ход.
Но есть ли он, если время – река?..
 

Вопросы

 
У меня есть жизнь и куст шиповника
у подъезда утром распустившийся.
У тебя – долги, обманы, подкупы…
Интересно, что из списков лишнее?
У меня есть город, небо, Женщина.
У тебя – забор, понты, любовницы…
 
 
Иногда хорошая затрещина
от судьбы
сны превратит в бессонницу,
и, запутавшись в делах остаточных,
кто вторым поймёт всего бессмысленность?
Первым кто возьмёт с собой достаточно?
Чем второму в ад дорогу выстолбить?
 

Причины несгораемости

 
Юридически личной природы
договор с жизнью был парафирован,
Я его, как всегда, зафиксировал
на салфетке в кофейных разводах.
 
 
Получившаяся с кровью рукопись
(из числа не горящих) в тарелке
между черри, оливкой и рукколой,
тем не менее, лихо сгорела.
 
 
Улыбаясь, коробку со спичками
я крутил между пальцев, а пепел
некрасиво чернел.
Нервы взвинчено
что-то про невозможность мне пели.
 
 
Эпизод так себе.
Обвалованный
небоскрёбами парк был таинствен.
Мир в своём бесконечном единстве
не заметил, что был обворован.
 

Бесконечно быстро

 
Ты помнишь (?), – обо всём мы забывали,
когда на детстве поспевали вишни,
молчали ночью громко в «третий лишний»…
и будущего было мало.
 
 
Я понял: как ни кружится дорога,
на западе всегда стареет алым.
По мере приближения к финалу
зачем-то будущего стало много.
 
 
Мы знаем: помнить и понять – полдела.
Быть нужным, часть себя другим оставить…
достаточно?
Бог весть.
Мы не устали,
но будущее быстро пролетело.
 

Забастовка кучеров

 
Очень трудно собрать волю в кучу
и что-то писать,
не везёт если. Что там за кучер?
Ужели Иса?!
 
 
Неужели Ему дело есть до
моих мелких дел?
Мне бы самостоятельно ездить.
Да только вот где…
 
 
А с другой стороны, может это
свобода – молчать?
И, руки не имея железной,
растратить колчан
мимо всех из возможных… не целей,
хотя бы ворон,
и лежать в поле дивной люцерны
дням наоборот,
поперёк временного потока,
напротив небес,
бессловесным, без проку, без толку
себя даже без.
 
 
Остановка.
Для локомотива
молитвы кромсать,
как дрова. Но Тебе не противно,
Иса?
 

Цветовод

 
Обычно я – неважный цветовод.
Салат пошинковать… а тут – не очень.
Откуда бы вдруг это существо (?) —
на подоконнике пылилась ночь.
 
 
Не поливал ни разу, но она
цвела мне бестолково, ежедневно,
луной и фонарями в цвет оранж,
а я рвал звёзды, рифмой обеднев.
 
 
В окне битком набитом пустотой
что было ждать, когда в груди она же
давила душу тяжестью в сто тонн
непризнанности, лже-друзей.
 
 
Тоннаж
невыносимо жуткий в темноте.
Но дальний свет напротив – как издёвка,
и ненавистную благословляя тень,
всё так же крал, гася руками, звёзды.
 
 
Десятилетия спустя привык,
стал поливать бессонницей источник
рассветов, и кашповый мой ковыль
стал лучшим другом. Под стихи и «скотч».
 

Мода

 
Утомительная будней карусель…
Мода гладить маленьких собак…
очевидно, это мода на друзей,
но кому-то вечно – не судьба.
 
 
А просить бессмысленно. И мы,
чередуя средами вино,
покупаем псов: они немы…
Но кому-то ведь не всё равно.
 
 
«Может быть» – вот главное из всех
оснований жить.
В карманах брюк
тот кто носит с «Pedigree» кисет,
для какой-то псины – лучший друг,
 
 
но присев к собаке, убедись,
что она – единственная из.
 
 
«Может быть»… ты загляделся вниз?
А когда-то надо бы и – ввысь.
 

Такса

 
Концовка всё ближе и ближе,
но не прекращаю метаться,
как на поводке утром такса, —
ведь я так и не был в Париже,
и не довелось камнем цокать
алтаев, нью-йорков…
Однако,
надеюсь, что звук одинаков.
 
 
А вот результаты концовки…
 

Со стороны

 
Мне нравится в колоброжении толпы
предусмотрительно расположиться
там, где толпа на личности крошится,
и услаждать исследовательский свой пыл.
 
 
Всё очень просто: наблюдая за людьми,
зачем анализировать причины
различий? Ведь важнее их наличий
нет ничего.
Так мать любуется детьми.
 

Концентрат

 
И, кстати сказать, концентрация снов на квадрат
бессонниц обратно пропорциональна
количеству лет. Время одноканально,
и реверса не допускает.
Кто ж этому рад…
 
 
Когда концентрация сна понижается до
сверхминимума за последние страхи,
то мысли хрустят, как банальный арахис,
в процессе бесцельных гуляний в аллеях садов.
 
 
И нет ничего удивительного в пустоте
мне, напоминающему нечто вроде
её части. Часть – не на целое ордер.
И в случае у пустоты – это души без тел.
 
 
А тело, пожалуй, уже не покинет матрац
(не из-за – скорей вопреки ожиданиям смерти).
 
 
Кто курицу-Землю под Солнце поставил на вертел?
Гриль неравномерен, и холоден душ концентрат.
 

Пленник свободы

«Пока человек не приобрёл

способности мыслить

оригинально, то есть

самостоятельно, не имеет смысла

требовать, чтобы никто не

мешал выражению его мыслей».

Э. Фромм

 
В пустой башке, как осенью в скворечнике,
не важно, что там раньше в ней наверчено
(неважность – жуткий признак пустоты).
Теперь привычно
бормочу чужое,
сквозняк унёс «своё». И смысл в боржоми,
когда в углах пылища,
дом остыл.
 
 
Я не актёр, но кто-то мне суфлёрствует
напористо.
Ему что… сердце чёрствое.
И чтобы промолчать, одену плащ
да – в мокрый город, в грохот улиц, в люди.
Что будет – точно было. Но вот будет?
Такая у причин и следствий блажь.
 
 
Всё хорошо (пустому всё – хорошее).
Дивлюсь красавице, торгующей мороженым:
кому сейчас оно?
Возьму одно
для поддержания баланса смысла…
и выкину. Аллея с миной кислой
идёт на дно.
 
 
Сэр Дождь потворствует тому напористо.
Какой-то вечер нынче не истористый
на сказки.
Тоже, видимо, в скворцах
сбежавших дело. У причин ход вязкий,
зато конец захлопнет двери с лязгом,
и остаётся «не своё» «нести» в сердцах.
 
 
Пытаюсь не махать чужими флагами
(попытка – это, вероятно, главное),
но результаты не зависят от
ни ветра, ни меня, ни направлений.
Домой. Свобода – это тот же пленник
пустот.
 

Вирус парадокса

 
Гриппозно сморкаясь в тучи,
солнце зимой заболело.
Процесс невозможно вдумчив,
Дырку б меж рёбер заделать:
 
 
туда попадает осень.
Не заразиться чтобы,
«бы внутрь вина», в шарф – носик…
но позабыл где-то штопор.
 
 
Выкручиваться придётся
как-то иначе. Фиаско.
Суббота, сентябрь, тучи-клёцки,
и на груди нет повязки.
 
 
А завтра был дождь. Наверно
будущее не наступит.
Года – это времени ревность
и предсказуемость судеб.
 
 
Промозгло, стихово, хрипло.
Традиционно ранен
сиренево-древним гриппом,
выживу, сдохнув заранее.
 

Личность и царь

 
Водяная, мировая
осень. От дождя
на асфальте заживают
оспинки, зудя.
 
 
Кожа луж морщит под ветром.
Личность под зонтом
думает, что дождь бессмертен,
а вся жизнь – потом.
 
 
Каблуками, каблуками
с пятки на носок…
Космос – поле, звёзды – камни…
Дождь царит, косой.
 
 
И задумчивая личность
вовсе не спешит
жить (спешить ведь неприлично),
кончиком души —
кончиком зонта щекотит
бороду царю.
 
 
Царь щекотку любит точно.
Шепот: «Не горюй», —
колошматит повсеместно,
слышно хорошо.
Хорошо!..
Но если честно,
лучше б царь ушёл.
 

Валет

 
Словно карты,
раздал
Бог вопросы на всё.
 
 
Я, конечно, звезда,
но в отсутствие звёзд,
и на этом почил,
как субтропик в Крыму,
и не должен почти
ничего никому.
 
 
В рукаве есть свой туз,
не козырный, но всё ж.
Бить им не тороплюсь
(а порой невтерпёж).
 
 
Усмотреть боковым
финт судьбы как сквозь тьму?
Игры с Богом, увы, —
бесполезная муть.
 
 
Взявши прикуп, зачем
жду в нём некий ответ?
Он, конечно, исчез
(если был).
В шельмовстве
Оппонента винить
глупо.
 
 
Переверну…
Там вопрос аж звенит,
и назад не вернуть.
 
 
Вот и мучайся с ним.
 
 
Жить игрой – не игра.
Путь звезды – только вниз,
и куда-то за край.
 
 
Характерно, что нет
победителей. За
ноябрём бульденеж,
за любовью – слеза…
 
 
за ответом – вопрос.
И живём, пока есть
хоть один. Лучше – россыпь.
И в каждом – подтекст.
 

Предположения

 
Предположим:
в метро переход
освещён жёлтым. Холодно, пусто…
И допустим, что грустно, и – шустро —
ликантроп-злость на шее верхом.
 
 
Обусловим всё это зимой,
нерастаченностями желаний
и сентенцией «не повезло»:
так быть может пора блажь горланить,
мол, достало, мол, сам виноват,
минус двадцать – есть повод к концовке?..
 
 
Предположим, ты – там.
Где ж виват
твой теперь? Бомж в чумазой спецовке
(или – Бог?) подметает бетон,
сквозняки скучно хлопают в кафель
оптимизмом, как грязью…
Не то
сам себе намечтал ты потрафить?
 

Рассудительная марионетка

 
Мной двигают лифт,
мной паркуют машину,
и ходят на флирт
тоже мною.
 
 
Паршиво,
когда не понять,
кто топ-менеджер тела.
Оно – западня…
 
 
Кем-то солнце желтело.
 
 
Тобой повезло
мне за что-то, и рядом
ведёт нас без слов
нечто большее взглядов,
и – нами молчит,
и – целуется нами…
 
 
Реестр причин —
не реестр цунами:
он нуден и толст,
и с реестром последствий
не сверен.
Мой тост
мной гордится, естественно,
и муза моя
мною пишет зачем-то…
Кто – «я»(?): мезальянс
Эгоизма и Тщетно.
 

Andante

 
Стараться повсюду успеть…
Ну что ж, это тоже ведь – шанс.
Ночь.
Арочный мост.
Парапет.
Мне надо бы – не спеша.
 
 
Река, как ленивый удав,
обманом пустой глубины
нас гипнотизирует.
Прав,
выходит, тот, кто ленив?
 
 
Пожалуй.
Поток торопыг
на этом мосту не иссяк,
решающих методом «прыг»
всё. Этих не воскресят.
 
 
Но тот, кто остался, зато
успеть будет должен за всех…
Мелькнет сигарета, просев
параболой золотой.
 

Признаки

 
Как только ты счёл, что тобою написанное
значительно и будет нужно кому-то, —
кранты: ты покрылся отныне и присно…
не бронзой,
 
 
а сквозь неё плохо реальность просматривается,
где люди – как призраки.
Славу в конверте
легко конвертировать в долларов матрицу,
но признанность здесь не при чём.
Слава – ветер.
 
 
Не нужен ты ей, но тебе – она, тёпленькая,
как койка бойцу после чая и вахты…
Собрать бы все бюсты в баул с недотёпами
и Воланду сдать, перемотанных ватой!
 
 
Он с ними обычно неплохо справляется,
когда есть желание (вот уж кто признан…).
В лучах славы души до дурости вялятся,
потрогай свою, – не похожий ли признак?
 

Практически

 
Практически не известен,
карман для иллюзий дыряв,
я верю во всё на свете,
не веря во всё подряд.
 
 
Практически победитель
второстепенных войн,
бываю весьма убедителен,
как тираннозавр – в меловой.
 
 
Практически ноль в оккультных
науках, в других зато
ещё меньше.
Mea culpa…
грехов дождь.
Молитва – зонтом.
 
 
Практически полностью вымок
(одно название – зонт),
с пустым карманом – на рынок
пустых человеков.
Он прост:
 
 
практически все продаются
(иллюзии и не нужны)
за правду и ложь (по унции)
в словах, был бы нервный нажим.
 

Воля

 
Во всей земле от вас и до меня
и метра не найдется без препятствий,
но разве это повод изменять?
«Тик-так, тик-так» ответило с запястья…
 
 
Во всех веках от нынче до потом
не будет и секунды чем-то лишней,
любая – повод крикнуть «хоть потоп…»
и тратить жизнь по принципу наличных.
 
 
Во всех богах от настоящих до
придуманных нам важен кнут и пряник…
В лопатках, чувствующих холодок,
суть крыльев.
Но летать дано – «по пьяни».
 
 
Во всей душе от совести до зла
не встретишь непреодолимо-строгих
границ.
Дослать патрон в патронник —
ещё не выстрелить.
Но надо ли – дослать?
 

Туманы

 
Сегодня было грустно и туман,
до метров расстояния смывающий,
а заодно и «завтра» все играючи.
А в будущем теперь всегда зима.
 
 
А в прошлом заунывно плачет «мы»,
подсматривая на меня старательно,
но выступая в образе карателя,
я соглашаюсь с правилом зимы
 
 
и не прощаю (не святой Симон)
себя тебе. Беру туман в союзники.
Мы сами у себя обычно узники,
но понимаем это лишь в туман зимой.