Текст книги "Рок"

ГЛАВА 21
в которой Бенни становится мусорщиком по кличке Телок.

Пульс гулко отдавался в висках. Под веками, вспарывая темноту плавали разноцветные круги. Бенни сидел, стиснув подлокотники кресла. Послышалось несколько тихих щелчков. «Началось, наверное», – подумал Бенни. Он не менял своей позы, да и не смог бы: мышц не чувствовал… Секунд через пятнадцать в кончиках пальцев закололо, и тогда он понял, что они судорожно, до онемения, вцепились в подлокотники. Он попытался расслабиться. Получилось. По телу поползла приятная истома. Адамс медленно вытянулся и свесил левую руку с подоконника. Он не знал как себя вести, поэтому доверился интуиции. Ничего не менялось минут пятнадцать, разве что несколько раз донеслись звуки шаркающих старческих ног. Наконец колпак вздернулся вверх. Сквозь прикрытые веки резануло ослепительным светом. Бенни не помнил, чтобы в комнате было так ярко светло. Он разлепил непослушные веки и увидел, что прямо ему в лицо был направлен мощный светильник. Бенни не стал закрывать глаза ладонью, просто медленно, очень медленно отвел взгляд. Рядом стоял старик.

Только теперь он был совсем другим. Исчезли убогость и дряхлость, он стал похож на извращенца. Старик терпеливо ждал. Ждал, когда пациент будет смеяться. Но Адамсу было не до смеха, он смотрел вглубь себя и прощупывал закутки сознания и чувств: изменилось ли что-то, не исчезло ли нечто драгоценное, которое никто не ценит, пока не теряет.

– Встать! – жестко скомандовал хозяин кабинета. Видимо, он пока был удовлетворен результатами осмотра. – Следуй за мной.

Бенни встал и шагнул за стариком. Теперь его очень беспокоила мысль о пружинке в волосах. От нее надо было избавиться, но как и куда спрятать ее голому человеку? А выбросить нельзя, наверняка увидят. Старик вышел в коридор и свернул в следующую дверь. Пройдя несколько темных комнат, они вышли в большой зал. Наконец-то Бенни увидел своих будущих коллег. Вдоль стены стояли полсотни голых мужчин и женщин. Все они были наголо острижены. Мебели не было, только в дальнем углу помещения стояло кресло, а рядом одетый в серую униформу человек. Еще двое возились беззвучно рядом, они собирали в большой мешок клочья волос, разбросанных по полу. Было тихо, разве что дыхание людей шелестело где-то под потолком, да гулко отдавались неторопливые шаги двух охранников, прохаживающихся посредине со скучающим видом.

– Том! – крикнул старик. – Принимай последнего! – И подтолкнул вперед Адамса. Тот сделал два шага и остановился.

Один из охранников, толстый молодой парень с еле пробивающимися усиками, направился к ним. Он несколько раз обошел вокруг Бенни, пристально оглядывая его с головы до ног. Остановился и прищелкнул языком.

– Хорош. Как назовем?

– Том, а как бы ты назвал человека, добровольно пришедшего на бойню?

– Теленком!

– Правильно, телок – он и есть телок. Хоть и бывший рафер.

– Ого! – присвистнул охранник от удивления. – Солидный клиент!

Так Бенни стал дохом-мусорщиком по кличке Телок. Парень расписался на каком-то бланке, который протянул ему старик и, взяв Адамса под локоть, повел к креслу.

– Садись. – Потом повернулся к безмолвному человеку, рядом с креслом. – А ты – стричь!

Когда Адамс почувствовал на своей голове ладони парикмахера, то похолодел от страха: сейчас все откроется. Но все сложилось как нельзя лучше. Парикмахер тоже был дох, это несомненно. Вряд ли его интересовали другие предметы, кроме расчески и ножниц, поэтому когда он наткнулся на пружинку в волосах Адамса, то просто взял ее и кинул в ближайший ворох волос. Она упала почти на самый верх, на чью-то длинную светлую прядь и сразу же стала заметной. Во всяком случае, Бенни казалось, что пружинка вопит на весь зал: вот я, здесь, посмотрите на меня. Парикмахер же спокойно продолжал делать свое дело. Через минуту он вдруг остановился и застыл, потом дернулся и, подойдя к куче волос, запихнул пружинку ногой в самую глубь. После этого вернулся и продолжил стричь. Бенни позволил себе тихо вздохнуть. Теперь он успокоился и незаметно осматривал ряды голых людей. Клеманса нигде не было, видимо, он или выдал себя, если деструкция не удалась, или так допек старика, что тот сделал его полным идиотом, годным лишь на списание.

ГЛАВА 22
в которой читатель узнает о работе Государственной конторы мусорщиков.

…Прошло полтора месяца. Для Бенни жизнь вошла в некую колею. Кончились дни непрерывного напряжения, ощущения опасности и ожидания разоблачения. Вместе с Адамсом в бригаде было пять человек: он сам под кличкой Телок, а также Клякса, Пузырь, Баран и Бык.

Старшим бригады назначили Быка. Он и был похож на животное: громадный рост, голова на могучей короткой шее, злые маленькие глазки. От него всегда шел тяжелый резкий запах, несмотря на ежедневный душ после рабочей смены. Свирепость Быка сочеталась с безграничной тупостью. Видимо, он и до деструкции не отличался умом и благонравием, а теперь от него осталась только человеческая оболочка, полная злобы. Деструкция нормальных человеческих чувств вводила людей в психологический ступор, когда мысли останавливались или вовсе исчезали. Дохи часами могли сидеть неподвижно, уставившись в одну точку. Сначала Адамс думал, что это нечто, сходное с медитацией, только просветления после нее не наступало. При оклике дох тут же вставал и шел исполнять приказание, словно только этой команды и ждал. Поэтому обычно дохи друг к другу были лояльны.

У Бенни бригадир вызывал отвращение, а у остальных животный страх. Особенно его боялся Пузырь. Он был толстым старым человеком, вызывающим жалость: большая лысина, слабые руки, подслеповатые глаза. Но дохи были равнодушны и к другим, и к себе. Сочувствие и бескорыстная помощь товарищу могли вызвать только удивление у тех дохов, кто сохранил в себе эту способность. Поэтому Бенни ежедневно наблюдал, как Бык избивает Пузыря до работы.

Баран странным образом сохранил былое человеческое достоинство. Своей кличкой он был обязан огромным ушам, похожим на витые рога.

Баран умудрился завоевать расположение Быка и стать его негласным заместителем: Бык начал лениться и построения с досмотрами поручал Барану. А тому это нравилось: он с удовольствием командовал, выводил бригаду на работы, тем более что как старший только следил за ее выполнением, а сам не работал. При этом он не испортил отношений с остальными членами бригады. Баран, безусловно, был хитер. Он умело лавировал между злобной тупостью бригадира и ненавистью бригады к Быку благодаря тому, что никогда никого не бил. Бенни подозревал, что Баран оказался тем браком, о котором упоминал старик во время сеанса деструкции.

Клякса носил свою кличку по неведомым причинам, внешне он ее никак не оправдывал. Это был молодой, атлетически сложенный парень лет двадцати семи. Всегда молчаливый, он оставался безучастным к любым проявлениям действительности.

Первые дни Бык избивал его, однако скоро бросил это занятие. С таким же успехом можно было лупить мешок с опилками. Клякса не закрывался, не увертывался, без эмоций сносил удары, а потом молча падал. Ни страданий, ни ненависти в зеленых глазах не мелькало, деструкция убила в нем все человеческое. В конце концов, Бык оставил его в покое и переключился на Пузыря, который просто излучал патологический страх. Особенно Быку нравилось, когда Пузырь мочился при его приближении, он даже иногда отменял сеанс побоев.

Дохи-мусорщики жили в огромных бараках, на сто бригад каждый, позади служебных зданий Государственной конторы мусорщиков. В лагере, где оказался Адамс, было 44 барака, то есть 22 тысячи дохов. Бараки были вполне благоустроенные и очень чистые. Каждая бригада периодически дежурила на уборке, скребла и мыла помещения.

Для Бенни самыми трудными после недель страха стали недели привыкания к однообразной жизни дохов, когда дни стирались в серую полосу никчемного существования. Такая жизнь вела к отупению и полному равнодушию. Наверное, так и было задумано. Вообще Адамс постепенно стал понимать тонкость устройства своего нового мира. Талантливые психологи разработали жизнь дохов до мелочей и вложили в нее деструктивную направленность, явную или неявную.

Для каждой бригады мусорщиков выделялась комната без двери, так называемый «бригадблок». В нем были двухъярусные стеллажи для четырех человек, одна пружинная кровать для старшего, стол и скамейки. И все. Остальное пространство бараков занимал огромный коридор, душевые и туалетные комнаты, а также подсобные помещения. Питались дохи в своих блоках. Пищу развозили дохи-кухари всегда в одно и то же время утром и вечером. Работали дохи ночью, а днем спали. Бенни никак не мог смириться с тем, что после работы приходилось безвылазно сидеть в бригадблоке и совершенно ничего не делать. Спать запрещалось, лежать на стеллажах во внеурочное время тоже, поэтому все дохи тихо сидели за столом и тупо смотрели в пространство. Правда, можно было без ограничений ходить по коридору, что и делали десятки дохов каждый день, несмотря на усталость, после рабочей смены.

Но больше всего проблем Адамсу создал электросон. По распорядку с 10.00 до 17.00 дохи спали, причем очень охотно. На каждом спальном месте из стены торчал маленький жгутик проводов, который заканчивался изящным металлическим обручем. Надевать это устройство были обязаны все, и дохи это правило тщательно соблюдали. Дело в том, что деструкция необратимо разрушала людям сон. Специалисты установили, что во время сна подсознание доха начинает сопротивляться, пробуждая воспоминания об утраченных эмоциях и чувствах. Наутро дох просыпался не отдохнувшим, нервным, с признаками глубокой депрессии. В конце концов, это приводило к дисбалансу нервной системы и неизбежному повтору сеанса деструкции, после которой дох, в лучшем случае, годился только в пахари, или вообще отправлялся на утилизацию.

Хитроумные сотрудники Социального института еще много сотен лет назад придумали способ решения этой проблемы, создав электросон. Надев обруч, дох погружался в калейдоскоп смешения красок, форм, звуков. Они всегда были разными, но эффект имели одинаковый: дохи отключались и словно летали в пространстве. И дохи всегда хотели вернуться туда. Электросон, таким образом, становился единственным фактором, возбуждающим в мозге доха центр наслаждения, все остальные возбудители отсекались деструкцией.

Все это Адамс знал еще по обучению в полицейской академии, но преподаватели не говорили своим слушателям, что электросон губительно действовал на «бракованных» дохов, вызывая у них головную боль и гипертрофированную ностальгию по утраченному нормальному миру. А может быть, они этого и сами не знали? Бенни убедился, что таких устойчивых к воздействию деструкции людей (он их называл полудохами) было довольно много, процента два-три. Они всегда после побудки были вялыми, подавленными и резко выделялись из остальной толпы. Некоторые переставали есть, мыться, от них гнусно разило. Бенни спрашивал себя, почему надсмотрщики конторы не брали на учет полудохов, а если брали, то почему не принимали мер? Но вскоре он получил ответ. Однажды, возвращаясь после умывания, Адамс заметил толпу дохов перед соседним блоком. Бенни пробрался в середину молчаливой толпы и остановился. Внутри находились два охранника конторы (Бенни знал, что официально служащих конторы, работающих с дохами, называют дрессерами), они пытались вытащить с нижнего стеллажа человека, судорожно цепляющегося за стойки. Раз за разом они методично тянули его за ноги, а он с нечеловеческой силой рвался обратно. Все это происходило без слов, слышны были только дыхание безмолвных зрителей да шорохи и сопение участников. Через полминуты охранникам надоело сопротивление упрямца, и они оба одновременно воткнули в него иглы электрошока. Тот взвизгнул, но рук не разомкнул, наверное, их просто свело от электроудара. Тогда один из охранников, окончательно потеряв терпение, сдернул автомат, и что есть мочи саданул металлическим прикладом по надкостнице. Визг возобновился и тут же исчез, перейдя за пределы человеческого слуха, но Бенни нутром ощущал, как неслышно вибрирует в воздухе невыносимая боль. Ближайший охранник сплюнул и легко выдернул тщедушного доха. То, что этот человек недавно оказывал сопротивление двум здоровенным парням, казалось невероятным. Дох тут же оказался на полу, и его принялись охаживать кованые ботинки. Через несколько минут все было кончено. Адамсу приходилось видеть мертвого человека, поэтому у него не было сомнений: только что совершено убийство. Охранники устало вытерли пот со лба.

– Чертов ублюдок. Тащи его теперь.

– Да, эти недоделы способны и не на такие коленца. Я уже насмотрелся, а тебе еще предстоит…

– Очень надо…

– Эй, что столпились, скоты! Прочь, по бригадблокам! Немедленно! Так, ты, ты и ты, стоп. Берите эту падаль и несите за нами.

Входя в свою комнату, краем глаза Бенни увидел удаляющуюся процессию и кровавый след на полу. Эта картина поразила Адамса, она отпечаталась в его мозгу, как фотография, до конца жизни, он точно это знал. Позже, через несколько недель, он убедился: смерть здесь гостья нередкая. Несколько раз, выходя из барака во двор конторы, он видел на проволоке забора обгоревшие трупы. Специальная бригада уборщиков в толстых резиновых перчатках собирала их и куда-то относила. «В утробную потащили», – ухмыляясь, однажды прокомментировал Бык, а он знал, о чем говорил, так давно находился в этих местах и пережил не один состав своей бригады.

Электросон, как убедился Бенни, пагубно действовал на здорового человека. Когда в первый раз наступило время сна, вернее, «время сна по распорядку» он не смог сомкнуть глаз, хотя жутко хотелось спать. Как только опускались веки, в мозгу вспыхивала звенящая нота, а перед глазами мелькали цветные сполохи. Несколько раз Бенни забывался, бессильный перед дремотой, и за эти несколько минут получал такой психологический удар, что, открыв глаза, чувствовал себя на краю пропасти, в которую падают только один раз. Не надеть обруч было нельзя, в нем была сигнализация – в первую же ночь Адамс в этом убедился. Часа за два до подъема в их блок зашел патруль дрессеров. Боже! Как он испугался! Едва хватило сил оставаться недвижимым, он думал, все, конец, засыпался. Но охранники подошли к Пузырю, посветили фонариком и, надев ему на голову соскочивший во время сна обруч, тихо удалились. Решение пришло неожиданно: он развернул обруч на 180 градусов, и боли в голове прекратились. Сначала Бенни испугался, ожидая немедленного прихода дрессеров, но сон его сломил, и он сладко уснул. Охранники так и не пришли. Теперь каждый раз Адамс отходил ко сну с удовольствием, как настоящий дох, только надевал обруч задом наперед. Провод при этом шел ото лба, а не от затылка, но никто, кроме Быка, этого не видел. Хотя Бык всегда добросовестно следил за соблюдением распорядка, на это он внимания не обращал, так как был слишком туп.

Кстати, отношения Адамса с бригадиром поначалу не ладились. Бык с первых дней воспылал к Бенни особым педагогическим рвением: все норовил воспитывать с помощью кулаков. Но Адамс, махнув рукой на возможные последствия, вспомнил пару болевых приемов, которые отрабатывал еще на службе, и Бык как-то сразу отступился, причем общался в дальнейшем без злобы и жажды мести, чем искренне удивил Бенни. Видимо, оставшихся у Быка мозгов было достаточно, чтобы понять превосходство умения над простой физической силой.

Работали мусорщики с восьми вечера до шести-семи часов утра, обеспечивая жизнедеятельность 105-миллионного города. Когда-то все они жили в нем, в городе с названием S-1740. Никто толком не мог объяснить, что означают эти цифры. Впрочем, эти вопросы у Бенни стали возникать только здесь, а в прежней, благополучной жизни он ни о чем подобном не думал. Все жители этого города привыкли, что в S-1740 самый безопасный воздух, что «Ха-шоу» самое лучшее, что все его жители радостные и довольные. Люди родились там, многие успели завести семью, кое-кто даже считал себя счастливым, но никто не предполагал, что попадет в тот процент людей, вернее, дохов, которые необходимы для обслуживания города.

Дохи были для них объектом насмешек и презрения до тех пор, пока они сами не оказались здесь, на заднем дворе Конторы. Там, наверху, был их мир, похожий на каменные джунгли, но все равно там было лучше, чем здесь, на дне цивилизации. Бенни часто задавался вопросом, размышляют ли дохи об оставленной навсегда жизни. Сам он делал это очень часто, свободного времени было слишком много. Вот и перебирал Бенни свою прежнюю жизнь, все знания и воспоминания об окружающем мире, и не мог понять: если он, вполне добропорядочный гражданин Федерации, из-за нелепого случая оказался здесь, на дне, то в чем причина? В том, что Бенни был потенциально чужд стабильности, этой религии Новой Цивилизации? И тогда то, что случилось с ним, справедливо? Или сама Новая Цивилизация имеет какую-то червоточину, если не сказать больше: гнилую сердцевину. Пока Адамс так и не нашел ответа. Каждый день вместе со своими товарищами он спускался в подземные лабиринты города. И здесь он совершенно точно усвоил, что в любом случае без каждодневного труда сотен тысяч дохов-мусорщиков этот громадный мегаполис выжить не может. Так где же истина?

Неужели правы преподаватели академии, которые вдалбливали офицерам полиции, что все, что угрожает стабильности даже в зародыше, должно быть немедленно пресечено, изолировано или подвергнуто деструкции, что это не жестокость, а суровая необходимость выживания человеческого сообщества? Образующийся при этом человеческий мусор не выбрасывался, а активно использовался, причем там, где нормальный человек вряд ли стал бы работать. По логике государства получается, что из нормальных людей с ненормальной психикой с помощью деструкции делают ненормальных людей с «нормальной» психикой. Вместо того, чтобы разрушать общество, они добросовестно работают на него. Ведь если оглядеться вокруг, то нельзя не заметить, что в бараках всегда было чисто, кормили досыта…

Адамс горько улыбнулся про себя: до чего он докатился! Радуется, что у него добрые рабовладельцы. Он никак не мог смириться с жуткой логикой государства, по которой он является социальным вирусом. Очень не хотелось в это верить. Но если не верить, надо было усомниться в самом святом: в правоте социального устройства Новой Цивилизации, надо было мысленно низвергнуть с пьедестала статую Стабильности. Несколько раз в воображении Бенни рисовалась картина: он стоит у подножья статуи, его руки ложатся на холодный мрамор изваяния, еще усилие, и оно полетит вниз, разобьется вдребезги… А дальше что? Чем жить, если не только его собственная, но и жизнь сотен предыдущих поколений была напрасной, тупиковой?

ГЛАВА 23
в которой бригада лишилась Кляксы и Барана.

Как обычно, вечером Бык вывел бригаду на маршрут: десятикилометровый отрезок одного из рукавов канализационного тоннеля. Бенни и представить раньше себе не мог, насколько циклопическими были подземные сооружения. На много тысяч километров тянулись от каждого города гигантские подземные каналы, сливающиеся где-то в сточные реки и питающие собой сточные моря.

Ритуал обхода участка был достаточно однообразен, и поэтому очень скоро даже для Адамса превратился в набор автоматических действий: сначала спуск в клети, потом смрадная подсобка, где все влезают в заскорузлые комбинезоны, надевают маски с респираторами, пояса, цепи, берут фонари, багры, и через минуту оказываются на маршруте.

Они выходили под огромные своды центрального ствола городской канализации. Респиратор спасал от зловонья лишь частично, поэтому первые вдохи казались ядовитыми. Потом ничего, привыкали. У Быка на шее болталась рация – связь с дежурным дрессером. За полтора месяца Бенни ни разу не видел, чтобы бригадир ею пользовался. Он даже стал подозревать, что она неисправна.

Этой ночью все началось как обычно. Гулко отдавались шаги по металлическому пандусу с поручнями: дохи должны были успеть пройти за смену двадцать километров: сначала десять по одной стороне, потом там, где канал упирался в глухую стенку, а поток нечистот бурно устремлялся под нее, перебирались на другую сторону и топали обратно. Периодически Бык наклонялся над поверхностью булькающего внизу потока и что-то там высвечивал фонариком. В этот раз он останавливался чаще обычного и вглядывался вниз непривычно долго. График движения нарушился, а это плохо: если бригада опоздает, останется без ужина. Бенни заметил, что Бык бурчал себе что-то под нос, видимо, пытался вслух размышлять. Неожиданно он остановился и, нажав кнопку на рации, глухо забубнил из-под респиратора:

– Сэр! Я Бык. Прошу связи.

– Слушаю, – донеслось из аппарата.

– Сэр! Сообщаю, что уровень ствола XII–К05 поднялся выше красной линии. За один час почти на четыре деления.

Динамик некоторое время молчал, видимо, дежурный дрессер консультировался с начальством или специалистами.

– Бык!

– Здесь, сэр!

– Ищите затор в переходном тоннеле на следующий участок. Найдите и расчистите!

– Есть, сэр!

Бык ускорил шаг и, уже не заглядывая вниз, устремился вперед. Чтобы успевать за ним, приходилось здорово попотеть. Цепочка дохов растянулась. Бенни шел вплотную за Бараном, метрах в пяти впереди шел Бык, метрах в ста сзади – Клякса, а Пузыря вообще не было видно, лишь где-то далеко позади мелькала искорка его фонаря. Судя по всему, за такое отставание его ждала солидная взбучка от бригадира. Наконец, показался долгожданный тупик. Бенни взглянул вниз. Уровень бурлящей мути стал действительно значительно выше, ему даже показалось, что он растет буквально на глазах. По сердцу резануло страхом: если они не сумеют устранить затор, то уйти из этого канала уже не успеют. А даже если бы и успели, их немедленно отправили бы в «утробную».

– Клякса!

– Я.

– Возьми спецкостюм.

Адамс удивился. О каких спецкостюмах говорит Бык, где им тут взяться? Между тем Клякса сразу же направился в сторону, куда-то в темный угол. В свете фонаря Бенни разглядел ржавую скобу, за которую Клякса ухватился и что есть силы потянул на себя. Часть стены, покрытой плесенью, оказалась прямоугольником двери; раздался скрежет и открылась неглубокая ниша, подсвеченная тусклой лампочкой. В ней висели три прорезиненных костюма с изолирующими противогазами.

– Эй, Телок! – крикнул Бык. – Свети на Барана, а ты, Клякса, тащи костюм, одевай Барана. – Бык подошел к Адамсу и, ткнув в него своей лапищей, рыкнул. – Ты не просто свети, а запоминай, как это делается, а то полезешь сам в следующий раз и нахлебаешься дерьма. – Бык неожиданно хохотнул и, ткнув Адамса опять, отошел в сторону.

Бенни не удивился такому способу обучения, другого среди мусорщиков и быть не могло. Баран в спецкостюме выглядел нелепо и неуклюже, однако ловко перелез через перила. Адамс внимательно наблюдал, как тот спускается по слизистым скобам. Перед тем как отпустить последнюю над поверхностью скобу, он пристегнул к ней карабин троса и нырнул в зловонную пучину. Где-то около стены в глубине маячило пятно света: это Баран изучал обстановку. Минут через пять трос натянулся; он возвращался. Баран благополучно вылез и сообщил Быку, что в протоке затор из нескольких трупов. Бригадир, тупо соображая, минут пять стоял неподвижно, не зная, что предпринять, потом решил доложить дежурному дрессеру.

– Скотина! – донеслось из рации. – Ты уже получил указания! Еще раз повторяю: расчистить завал!

– Есть, сэр!

Бригадир тяжелым взглядом обвел своих подчиненных. Бенни показалось, что губы Быка растянуты в дьявольской усмешке. Даже он, новичок, понимал, что если расчистить завал, то течение почти наверняка унесет человека с собой, короткий трос не выдержит. «Что руководит бригадиром в эти мгновения? – подумал вдруг Адамс. – Что за мысли ворочаются в его тупой голове?» Вот взгляд Быка задержался на нем, он похолодел, но через мгновение бригадирские глаза дернулись и двинулись дальше. Бенни облегченно вздохнул. Бык поднял руку и ткнул ею в сторону Кляксы.

– Надевай второй костюм.

– Подожди! – неожиданно вмешался вдруг Баран. – Его же наверняка снесет вместе с завалом!

– Ну и что? – Бригадир удивленно уставился на своего заместителя.

– Как «ну и что»?! Снести может, понимаешь! Человек может погибнуть! – Голос Барана дрожал возмущением.

Всех охватило минутное оцепенение. Бык явно был в замешательстве. Вдруг из динамика раздался властный окрик дрессера.

– Бригадир! Что у вас там за балаган?! Почему не выполняются указания?!

– Сэр, Баран утверждает, что вместе с затором может унести человека.

– Человека?! – голос из эфира даже поперхнулся от возмущения. – Немедленно расчистить канал, а всем оставшимся – наверх.

– Есть, сэр!

…Клякса безропотно принял из рук Барана страховочный конец и пристегнул его к поясу. Кажется, он так ничего и не понял. Единственное, что ему вдолбил Бык – надо расчистить завал. Наверное, именно поэтому он был совершенно спокоен, в его движениях не было ничего, кроме равнодушного послушания. Клякса погрузился в ходящую водоворотами зловонную жижу, и через несколько минут внизу что-то зачавкало. Крохотные водоворотики стали стягиваться друг к другу и в какой-то неуловимый миг вдруг объединились в одну большую воронку. Бурая муть неслась с бешеной скоростью; похоже, Кляксе удалось протолкнуть затор. Все, включая Быка, напряженно смотрели вниз, наблюдая за дрожащим страховочным тросом. Он шевелился, дергался. Адамсу очень хотелось верить, что это Клякса выбирается наружу, ему даже один раз показалось, что совсем близко от поверхности потока мелькнул свет его фонарика. Баран метнулся и, рискуя упасть вниз, пытался удержать страховочный трос, который натянулся как струна, ослаб, снова натянулся. Бенни бросился на помощь к Барану, тот увидел это и из последних сил подтянул трос вверх; еще немного, и Адамс смог перехватить его. Он тут же почувствовал силу стремнины, тяжесть и движение на конце троса: казалось, что это бьется рыба, пытаясь сойти с крючка или порвать леску. Баран, тяжело дыша, перевалился через парапет и присоединился к Бенни. Под совместными усилиями трос поддался, вот-вот должен был показаться человек, но вдруг усилия провалились в никуда, Баран и Адамс упали. Бенни машинально вытягивал трос, пока не показался его растрепанный конец: не выдержала заклепка, и трос оторвался от карабина. Кляксу унесло. Бык поднял рацию:

– Сэр! Затор устранен. Кляксу унесло.

– Хорошо. Поднимайтесь на поверхность по клети 23/19, она с левой стороны тоннеля в двух километрах от тупика.

Бригадир оторвался от перил и прошел мимо все еще лежащих на полу Барана и Телка, подошел к Пузырю и хлопнул его по плечу:

– Пошли, Пузырь! По дороге расскажешь, почему так отстал на маршруте. А вы, – он оглянулся, – поднимайтесь и догоняйте.

Бенни думал, что Баран пойдет снимать спецкостюм, но неожиданно он подошел к нему и дернул за полу рабочей робы:

– Телок! Слушай меня внимательно. Ничего не спрашивай, просто запоминай. Я не знаю, полудох ты или человек, но в любом случае мне уже теперь терять нечего… – Баран запнулся. – Ничего, кроме второго сеанса деструкции, мне не светит.

– Но может…

– Молчи. Не может. Вариантов нет, мне теперь только туда, в канал. Да не волнуйся, ишь, вылупился. Топиться в дерьме я не собираюсь, просто другого пути нет, а случай самый подходящий. Спецкостюм предназначен для аварийных работ, он герметичен и автономен, надеюсь, что воздуха в нем хватит. Там в нише есть еще один, насколько я знаю, последний на этом участке. Если ты не дурак, то постарайся им завтра же воспользоваться.

Баран вновь перелез через перила и спустился на несколько ступеней вниз. Теперь его уже нельзя было бы остановить, стоило разжать руки и…

– Ты не брезгуй этим вонючим каналом. Другие пути лучше пахнут, но ведут только в «утробную». Значит, так: если решишься, то по каналу плыви до отстойников. Там не высовывайся, свет не включай, жди обезвоживания. Сделай все, чтобы тебя не выкинуло из танкера, иначе смерть. В танкере будешь торчать около суток. Воздуха впритык, так что экономь. Груз вываливают через правую сторону по ходу движения, держись противоположной стороны, цепляйся за что-нибудь, а то смоет. Повезет, доберешься до Свалки. Увидишь ее край – иди вправо, к белым горам. Не спрашивай ни о чем, сам не пробовал, тоже только запоминал. Все, пока, я и так на тебя массу воздуха угробил. Да, берегись проверки, она наверняка будет…