Текст книги "Данэя. Жертвы прогресса II"

49

Эта ночь не пропала даром не только на Земле – и далеко от нее, более чем в десяти миллиардах километров. Хотя в это время сторона Минервы, где находилась космическая станция, была обращена к Солнцу, свет его здесь был почти в пять тысяч раз слабей, чем на Земле. Темный день, обычный там.

Но в палате госпиталя, где лежал Ли, светло и шумно. Вокруг кровати расселись друзья, только что прилетевшие на Минерву. Ли уже шел на поправку: врачи достаточно потрудились над ним.

– Починили уже, – сразу же отрапортовал он. – Состою на двадцать пять процентов из чужого мяса, костей и органов. А кожи чужой – семьдесят процентов.

– Заштопан качественно! – заметил гигант Ги, бывший аспирант Ли и его напарник по многим спасательным операциям. – Но всё же, без меня, тебя пускать не следует. Факт! Хотя я думаю, летать ты будешь, раз материала на тебя не пожалели.

– Не пожалели! Материал первоклассный: самых качественных доноров, наверняка, специально зарезали.

– Неужели жалеть для такого суперасса, как ты?

– Сынок, ты, может быть, смотрел бы на это с чуть меньшим юмором, если б узнал, что сам имел когда-то более чем достаточно шансов оказаться в числе тех, кого ради тебя спокойненько прикончили.

– Что-о? У тебя – не хандра? Неужели сказали, что спасательной службе ты можешь сделать ручкой?

– Нет ещё. Будет ясно, когда совсем выздоровею.

– Так что за мрачные шутки?

– Какие шутки! Растолкую: мне ещё до этой передряги успели немного вправить мозги и объяснить что к чему, так что я смог кое-что таки уразуметь.

– Мрак Вселенной! По какому курсу ты ведешь нас?

– По верному, – не беспокойся, самому верному.

– По чьему пеленгу?

– Того, кого я всегда называл Капитаном.

– Дана? Рассказал бы лучше, как летал спасать их.

– И о них.

– Серьезно!

– Быть по сему. Заодно и о том, почему считаю, что он сумел мне вправить мозги. Только учтите: придется поднапрячься, чтобы понять толком, что я узнал. Всё не так-то просто – даже для вас, гении вы мои космических масштабов.

– Ну, ну! Не томи.

Ли старался говорить попонятней, чтобы суметь с первого раза довести до их сознания главное. Кое-кто из них может улететь в ближайшее время – поговорить с ними удастся не скоро. Важно, чтобы, сколько-то поняв его, они смогли запомнить как можно больше – и передать другим. Чтобы разносили по Малому космосу идеи Лала. В том, что они выполнят его просьбу и сделают это, он не сомневался нисколько – так же, как и в них самих: космическое братство – вещь самая надежная.

То, что он говорил, было настолько поразительным, что позабыли о его полете на катере в Большом космосе, подробности которого больше всего вначале интересовали их. Он рассказывал о том, чего не было в давно опубликованных отчетах. Молчали, слушали внимательно.

Врач зашел на минуту, проведать его – даже садиться не стал, чтобы сразу уйти – но не ушел, тоже стал слушать. Остался стоять, скрестив руки на груди и прислонившись к стене рядом с дверью.

– Это должны узнать все. Вы расскажите другим – везде, где окажитесь. И они – дальше. Рассказывайте как можно подробней. Все, что поняли или пока только запомнили.

– Пока – больше и запомнили, чем поняли. Не так-то просто!

– Ничего: для начала – довольно. Кто сразу не улетит, почаще захаживайте ко мне. Будем обсуждать: в этом надо разобраться досконально. Капитан сказал, что эпоху кризиса нельзя считать прошедшей, пока человечество не уничтожит социальный институт неполноценных. Поэтому думайте – думайте как следует над тем, что я сказал вам. И ещё раз прошу вас: расскажите об этом другим – кому только сможете.

– Не беспокойся: сделаем. Но вообще-то… М-да!

– Не тушуйтесь, братцы. Мне было ещё трудней: я пока для вас отобрал только самое главное.

– Но если всё так, как ты сказал, почему – никто этого не видел?

– В этом-то всё и дело. Поэтому все должны теперь узнать.

– Ясно!

– Орлы Космоса, взлетайте-ка побыстрей – пока мне пациента не угробили! – вдруг скомандовал врач.

– А ты что до сих пор молчал?

– Потому, что ещё было можно. А теперь хватит, – я вполне серьезно говорю. И при прощании не вкладывайте всю силу чувства в рукопожатие: я не смогу сейчас сделать ему повторную пересадку кисти – уважаю чужие принципы, даже – новые.

И космонавты прощались с Ли наклоном головы.

…Через минуту после того, как они ушли, в двери снова появился Ги.

– Уговорил его дать мне посидеть с тобой ещё пять минут. Ну, и задал же ты мозгам баню, брат! Ты ведь знаешь: я никогда не боялся, да?

– Верно.

– А сейчас мне страшно: если то, что ты сказал, ну, всё – правда, то не может не быть страшно.

– И что думаешь дальше?

– Я – как ты: мы же с тобой всегда были вместе.

– Будет трудно.

– Ещё бы! Но мы-то – спасатели: «Если где-то случилась беда, наше дело – спешить туда!» Только как же так: как могло всё произойти незаметно? Тебе – тоже было страшно? Когда узнал – про это?

– Ещё как, – особенно когда Капитан сказал, что я сам чуть не угодил под отбраковку. При моем сложении был бы мне прямой путь в доноры, – и может быть, заштопали бы тебя моими кусками. Я ведь вначале терпеть не мог учиться, так что если бы не мама Ева…

А она в это время тоже не спала.

Сегодня ей, наконец-то, удалось собрать вместе достаточно большое количество своих бывших единомышленников. Это стоило немалого труда: движение против отбраковки, в котором они участвовали, зайдя в тупик из-за узости цели, как будто начисто выдохлось. Отчаянная попытка Евы расширить цели борьбы и оживить её с помощью актов рождения детей полноценными женщинами закончилась поражением: казалось, движение растоптано, уничтожено. Хотя то, что произошло благодаря ему, осталось: противники движения сознавали невозможность вернуть всё назад.

Участники движения, выходя из него, переставали встречаться друг с другом, разбредались и как будто исчезали. И неимоверно трудно оказалось вновь привлечь их к возобновлению борьбы. Пришлось отдельно говорить с каждым – убеждать в необходимости собраться вместе: многие старались уклониться от встречи. Даже те, кто работал с Евой на одном острове: при встрече они опускали глаза – не могли забыть, как в самый трудный момент оставили её одну. Лишь две из них прибыли вместе с ней на встречу.

Но, в целом, всё же набралось достаточно народа. Преобладали женщины. Разместились в загородном кафе, заняв его целиком.

Ева сообщила о встрече с Эей.

– Обстановка изменилась, коллеги. Идеи Лала открывают новые горизонты и указывают путь. Победа его идей неизбежна, и мы должны быть в первых рядах тех, кто выступит за их осуществление. Наше движение против отбраковки по существу являлось начальным этапом борьбы за возрождение социальной справедливости. Теперь пора снова воспрянуть духом – сплотиться и действовать.

Отозвались не многие. Кое-кто сразу ушел, но и среди оставшихся большинство сидело молча. Под конец осталось всего человек десять, двое из них мужчины-педиатры, остальные женщины, почти все педагоги трех первых ступеней. Но зато это были самые надежные.

Приступили к выработке конкретного плана возобновления действий. Обсуждали, прежде всего, меры привлечения к борьбе бывших участников: судя по сегодняшней встрече, этот вопрос и дальше не обещал быть легким.

Ограничение отбраковки не сопровождалось снижением требований к уровню знаний при переводе детей на следующие ступени: увеличилась нагрузка на педагогов, и возросла сложность их работы. Каждый из малоспособных детей, который раньше неизбежно попадал под отбраковку, требовал не только значительного дополнительного труда, но и индивидуального подхода: каких-то общих, хорошо отработанных методов работы с отстающими детьми было пока крайне недостаточно. Далеко не все педагоги были довольны этим, что тоже явилось одним из факторов спада движения.

Обсуждение этого вопроса, слишком не простого, сильно затянулось. Давно наступила ночь, но они продолжали дискутировать, пытаясь определить наиболее эффективные пути решения, и не думали расходиться. Слушая их, Ева поймала себя на мысли, что они снова сосредотачивают всё внимание на узко собственных вопросах, упуская из виду главные цели уже нового этапа их борьбы. И дождавшись, когда под конец спор их чуть утих, спросила:

– Стоит ли с самого начала заниматься только этими вопросами? Наш окончательный успех может быть обеспечен только восстановлением непосредственной связи детей и родителей: рождение сейчас детей самими матерями – неотложно необходимо. Появление Дана и Эи с собственными детьми создает иные условия, чем раньше. Если бы я не поторопилась сделать попытку тогда, то сделала бы первой это сейчас. Но меня навсегда лишили этой возможности: прошу подумать об этом вас.

И снова опустились головы, спрятались глаза – к этому ещё никто не был готов. Хоть были здесь и те, кто когда-то намеревался это сделать. Но теперь – нет. Она поторопилась.

Напрасно: Эя ведь её предупреждала, что пока ещё нельзя действовать в лоб. А они как-то сразу сникли; разговор больше не получался, и все собрались расходиться.

Ева шла позади всех. Кажется, эта ночь пропала даром.

Они лежали на спине, рядом. Молчали.

Лейли даже подумала, что он сразу уснул: время было чересчур позднее. Но по дыханию поняла: нет, не спит. Почему?

Самой ей – не уснуть. Ну, и ладно! Голова ясная: мысли обо всем, что уже услышала. И решение, которое она сегодня приняла почти окончательно.

Он вздохнул.

– Почему ты не спишь, мальчик?

– Думаю.

– О чем?

– Я сегодня разговаривал с ребятами: рассказывал им то, что говорил о неполноценных Лал Старший. И убедился, что мне самому многое не понятно. Я этих неполноценных знаю только по рассказам: что они такое на самом деле, представляю, всё же, недостаточно отчетливо. Мне надо увидеть их самому.

– Ты можешь встретиться с гуриями: это легко.

– Да. Но это меня не устраивает.

– Но с ними как раз и общается большинство людей. Ты получишь представление, схожее с наиболее распространенным.

– Они звали меня с собой на эротические игры.

– Там ты их увидишь достаточно большое количество.

– Но я не могу это сделать: разве ты не понимаешь?!

– Почему?

– Потому, что у меня есть ты. И я не могу, не хочу быть близок ни с какой другой женщиной. Я хочу, чтобы только ты была у меня – как Мама у Отца.

Тупая боль, как последний отзвук, сжала ей сердце: «Сын Дана. Не Дан!»

– Сближение с гурией не является обязательным. Не бойся: пойди – чтобы понять.

– Да?

– Можешь посмотреть и уйти.

– А поговорить?

– С ними?

– Конечно?

– Попробуй.

– Значит, ты считаешь: я могу пойти туда?

– Можешь. Пусть это тебя не беспокоит.

Боль проходила – она успокоилась.

– Лейли!

– Что, хороший мой?

– Лейли! Я очень люблю тебя!

Она прижала его голову к груди, сжала её руками. Всё будет так, как должно быть. «Как у твоих Мамы и Отца». Последние сомнения исчезли – она решилась: бесповоротно.

…Эта ночь не пропала даром!!!

50

– Учитель, до каких пор мы будем бездействовать? – вопрос Милана Йоргу прозвучал довольно резко.

– По-моему, ты сегодня чересчур возбужден – и потому несколько преувеличиваешь.

– Они развернули свою пропаганду вовсю.

– А ты веди свою. Или у тебя ничего не получается?

– Моя – всё равно, не мешает знакомиться с их идеями всё большему числу людей.

– Но они далеко не всем нравятся.

– И всё же завоевывает себе сторонников. Мы же – фактически отступаем вместо того, чтобы публично выступить против немедленно: пока они не успели организоваться.

– Спокойствие! Ты ещё не сообщил мне новости, а я жду.

– Хорошего мало.

– Да? Есть новые сведения от Риты?

– Дан и Эя были у них на студии во время репетиции драмы «Бранд».

– А! Генрика Ибсена.

– Да. Одним из постановщиков её является Лейли. На постановку этой пьесы Дан, оказывается, возлагает большие надежды. После репетиции он пригласил Лейли, главного постановщика «Бранда», Поля, и нашу Риту в Звездоград на встречу в кафе со своими учениками.

– Там звездные супруги вещали голосом премудрого Лала?

– Да. Эя повторила то, что когда-то рассказала Лейли: о детях. Потом ещё пригласили их к себе – я думаю, не без умысла. Лейли отказалась, а Рита поехала вместе с Полем и просидела у них почти всю ночь; Дан рассказывал им о Лале, который должен послужить прототипом Бранда. Теперь ряд интересных подробностей: Дан вместе с ними заходил в комнату спящей дочери. Он укладывал её поудобней, укрывал…

– Ну, и что?

– На Риту это произвело наибольшее впечатление: как он это делал, как смотрел на дочь.

– Они апеллируют к неизжитым инстинктам.

– Да. Про Дана и его дочь Рита повторила несколько раз. И ещё пара мелочей: отдал какой-то цветок, который ей захотелось понюхать, и играл на настоящей деревянной скрипке. «Даже если они ошибаются, то внушают мне симпатию».

… – И вообще, мне перестает нравиться моя роль среди них – эта хитрость, обман.

– Не мы начали. Они нарушили закон воспроизводства, когда им не могли помешать, чтобы поставить нас перед свершившимся фактом. Это что – не хитрость?

– Почему же вы все молчите? Почему не действуете, как они? Или у вас нет уверенности в собственной правоте?

– Вы, вы… Ты почему-то отделяешь себя от нас. Ты – первой встретившая в штыки и появление их детей, и их идеи, которые ты назвала сущим бредом.

– Оттого что совершенно не знала то, что поняли они.

– Тебе начинает казаться, что они правы?

– Да – в чем-то, по крайней мере, хотя для себя большую часть их правды – или заблуждения, называй, как хочешь – я никак не приемлю. Может быть, всё дело в том, что они другие люди – не такие, как большинство нас. Поэтому мы не могли – понять их.

– Можно ясней?

– Можно. Скажи, мой Милан, испытывал ли ты когда-нибудь желание приласкать ребенка? Погладить его по волосам? Или профессор Йорг?

… – Скажи, учитель, испытывал ли ты когда-нибудь желание приласкать ребенка, погладить его по волосам?

– Что?! – Этот вопрос ему уже задавали. Ева. Которую ему удалось тогда обезвредить. Победа, одержанная уверенно, в полном сознании своей силы. Временная, непрочная, как оказалось. – Почему ты задаешь подобный вопрос?

– Не я. Рита. Этот вопрос ко мне и к тебе. К нам всем. Неужели ты не чувствуешь, насколько это серьезно?

– Не спорю. Ну, и что ещё? Неужели ничего, на что стоит обратить внимание? – спросил Йорг, предупреждая другие нежелательные вопросы Милана.

– Кое-что: в кафе во время встречи никто не поддерживал Дана, когда он стал призывать к изменению положения неполноценных – слушали, но не поддерживали.

– Но – и не возражали.

– Нет, один – правда, всего один – возразил ему.

– Это был кто-то из наших?

– Нет, там наших никого не было, хотя в конце вечера все в кафе присоединились к компании Дана и слушали праматерь Эю.

– Не наш?! Кто же?

– Арг, ближайший ученик Дана.

– Ну, ну! – Йорг загорелся. – Его аргументы?

– Несвоевременность отказа от использования неполноценных в нынешних условиях, снова требующих предельного напряжения.

– Это – не кое-что! Не мы – его идейные противники – первые возразили ему: Арг, его любимый ученик, великий гиперкорабел!

– Он сказал, что главное – строительство суперэкспресса, заселение Земли-2 и Контакт.

– Очень, очень хорошо! Прекрасно! Этого-то я и ждал. Дан должен понять теперь, с чем он столкнется, – задуматься. Всё правильно – то, что мы до сих пор открыто не выступали против него: теперь мы сможем присоединиться к тем, кто думает, как Арг. А их есть и будет подавляющее количество. И мы – среди них: не защитники сугубо собственных интересов, а одна из частей защищающих всеобщие.

– И тогда…

– Постой. Это ведь не всё: гигантскую популярность Дана сбрасывать со счета нельзя. И не следует забывать, что сломить его невозможно. Но…

– ?

– Можно попробовать обезвредить его иначе: заставить усомниться в абсолютной истинности того, во что он пока безоговорочно верит. Заколебаться.

– Как?

– Сообщить причину гибели его младшего ребенка: это может подействовать на него. Не надо, чтобы в наш спор вступило всё человечество: всё не так просто – увы, нет. Вопрос, который задала Рита, не случаен. Нельзя, чтобы его задали себе и другие. А это может оказаться неизбежным, если не приостановить события. Но без шума.

«Блестяще, учитель Йорг! Валяйте! Вы, уважаемые члены Совета воспроизводства, – большие мастера действовать тихо. Результаты известны. Было! Прежде чем прикончить движение против отбраковки – отступили, дали её ограничить. И сейчас собираются делать то же. Посмотрим! Если они опять будут тянуть или начнут уступать, в дело вступим мы сами – молодые. Без них!»

– У тебя есть вопросы ко мне, Милан?

– Нет! – В тоне его не было обычной почтительности. По лицу его и этому тону Йорг понял, что дело осложняется и с другой стороны.

…Пора действовать, не ограничиваясь одной контрпропагандой. Необходимо. Иначе эти: Милан со своими агитаторами и те, кого они пропагандировали, перестанут слушать его и членов Совета воспроизводства. Открыто полезут в драку – не понимают, что победить, действительно, не так-то просто.

А не победить, не суметь отстоять существующее положение вещей – это конец. Конец всему, что составляет смысл его, Йорга, жизни.

Хочется ли ему приласкать ребенка? Нет! Потому-то именно он и должен заниматься управлением воспроизводства людей, что действует не под влиянием слепых эмоций, а руководствуясь бесстрастным голосом рассудка и подчиняясь лишь железной логике науки.

Наука, и только наука – высший смысл и радость существования. Лишь она – а не те эмоции, которыми жили люди прежде, и за возвращение которых ратует Лал в облике Дана. Эмоции, которые ничего не стоят – должны быть забыты ради чистого счастья отдаваться целиком одной лишь науке. Так есть – и только так должно быть!

И смысл его, Йорга, существования – генетика, величайшая из наук, дающая беспредельное господство над высшим созданием природы – человеком. Создающая неограниченные возможности для таких, как он: всё многомиллиардное человечество, даже не подозревая это, является для них подопытным. Как неполноценные, предназначенные для экспериментов.

Координационный совет воспроизводства человечества – бывший штаб сопротивления ограничению отбраковке – теперь был штабом сопротивления Дану. Но до сих пор дальше обсуждения возможных мер там не шли. Напряженно следили за развитием событий, пользуясь информацией, которую регулярно поставлял Йорг: выжидали удобный момент.

Сегодня, доложив о полученных сведениях и о поведении своего ученика, Йорг предложил, более не откладывая, ознакомить Дана с выявленной им причиной смерти его ребенка. Координатор и Совет, обсудив его аргументы, утвердили предложение.

Совместно проработали план проведения. Дан должен быть предварительно подготовлен: начать надо с передачи ему тела ребенка, которое незачем утилизировать. Пусть сделает с ним, что хочет: вид сына расслабит, размягчит его. После этого Йорг сообщит ему причину смерти. И ненавязчиво укажет объективные доказательства его неправоты.

Потом сразу же взялись за дело. Труп ребенка, который был передан Йоргу на генетическую экспертизу, подвергли косметической обработке, и он приобрел тот же вид, как в день, когда Дан собственноручно передал прозрачный ящик с ним медикам из комиссии встречи. Тем временем было подробно продумано и подготовлено то, что в зависимости от обстановки мог использовать для воздействия на Дана Йорг.

…Дану сообщили, что работа по выяснению причины смерти ребенка закончена. Что делать с трупиком: у них руки не поднимаются передать его на обычную утилизацию. Может быть, Дан и Эя хотят сохранить его?

– Я тронут вашим вниманием.

– Мы решали передать его вам. Можно даже завтра – в среду. Или – в следующий понедельник: так, чтобы не в выходной день.

– Хорошо: завтра.

Завтра! Надо сказать Маме. Надо сообщить, что Дочь завтра не будет на занятиях. Сказать ей и Сыну, который сегодня здесь, и разговор с которым ещё не окончен.

И не будет сегодня окончен – его придется перенести. Серьезный, неожиданный разговор.

…В пятницу Сын ходил вместе с друзьями на эротические игры.

– Зачем? Ты же не хотел раньше. И теперь у тебя есть Лейли.

– Но мне было нужно: я никогда не видел неполноценных и потому не мог ответить на многие вопросы ребят, когда говорил им то, что рассказал мне ты – мне было самому многое непонятно. И Лейли сказала, что можно пойти и только посмотреть.

Нет, конечно – он не сближался с гурией, даже не пил там вино. Только пел, танцевал и пытался разговаривать с ними. Чувствовалось, что он ошарашен. Они ласковые, покорные, все – довольно красивые, но говорить… Говорить с ними почти невозможно. Невероятное, удивительное незнание, непонимание всего. Потрясающая примитивность их понятий, ужасающая бедность языка.

– Они так мало похожи на нормальных людей.

И что ещё страшней: кажутся довольно счастливыми.

Один из товарищей пристал к нему:

– Возьми какую-нибудь. Ну, хотя бы эту: она очень хорошо умеет – я знаю.

– Нет. Мне это не нужно.

– Хочешь знать лишь Лейли? Познай и другую!

– Перестань, пожалуйста.

– Послушай меня, Лал, и ты не пожалеешь.

– Я требую, чтобы ты перестал! До сих пор ты был моим другом.

– Но ты не прав. Ты знаешь одну сторону отношений с женщинами, мы – другую. Ты хочешь, чтобы мы знали то, что знаешь ты, но не хочешь то, что мы.

Тогда он ушел оттуда. Чтобы немного успокоиться, разобраться в сумбуре впечатлений и мыслей, шел пешком. Не разбирая – куда, почти ничего не видя. Очнулся, когда чуть не налетел на идущего навстречу человека, который, смеясь, обнял его.

– Здравствуй, дорогой мой! У тебя, я смотрю, уже появляется качества настоящего гения: полная отрешенность при погружении в мысли. Даже не заметил дядю Арга, который готовит тебе замечательный подарок.

– А? Что? Какой подарок?

– Супергиперэкспресс. Ты улетишь на нем на Землю-2. И даже будешь его капитаном. Ты ведь хочешь туда снова полететь.

– Да, очень. Скорей бы! Я хочу вернуться туда.

– Что?! Тебе так быстро надоело здесь? Здесь же немало прекрасного, не правда ли? – лукаво улыбнулся он.

– Но и слишком много непонятного!

– Ну-ка, выкладывай, что с тобой.

И Сын был рад, что может всё рассказать ему. «Он же самый любимый твой ученик. И он такой умный и веселый, и так хорошо относится ко мне и Сестре. Мы любим его».

Арг внимательно выслушал взволнованный рассказ Лала.

– Всё правильно, мой мальчик: это очень не просто. Конечно, Лал Старший был удивительный человек, но мне кажется, что твой отец и мой учитель просто слишком любил его, своего самого близкого друга, поэтому он верит и хочет осуществить то, чему тот учил. Твой отец тоже необыкновенный человек: я не могу сравниться с ним; к тому же, я крайне мало имел дело с неполноценными. Но всё же, я тоже прожил немало – и мои представления о них похожи на те, что ты мне сейчас сказал. Они, действительно, примитивны, потому что тупы от рождения и не способны к учебе. То, что они могли бы делать, гораздо лучше и быстрей делают машины и роботы, и до того, как их начали использовать, они были лишь бесполезной обузой. Так считают все. И я – тоже, хотя мне и трудно представить, что мой учитель Дан может понимать что-то хуже меня.

– Странно, дядя Арг, но они не кажутся несчастными, как должны бы.

– И станут ли счастливей, если для них что-то изменится – тоже, по-моему, сказать трудно. Во всяком случае, от них есть сейчас какой-то толк. А если отказаться от хирургического ремонта, вообще нужно создать систему непрерывного наблюдения – СНН. Представляешь, что это такое? Посложней Системы управления производством. Переключить на это часть людских и производственных сил? Затянем строительство суперэкспресса, а значит, и заселение Земли-2 – а это сейчас главное. Для всех. Да ещё – Контакт. Ты сам – как считаешь?

– Да: заселение Земли-2 и Контакт – самые великие задачи.

– Я рад, сынок, что мы с тобой понимаем друг друга.

– А как же Отец?

– Я же тебе говорю: просто он слишком любил Лала. Нас, его учеников, это даже обижало. Во всяком случае, сейчас не время этим заниматься.

…И вот, сегодня Сын пришел к нему. Только сегодня, а не сразу, как раньше. Поговорить, по сути, и не удалось: только Сын успел рассказать ему всё, как сообщили о возможности забрать Малыша.

Вернулся Сын, выходивший в соседнюю комнату. Вид Отца поразил его.

– Что-то случилось, Отец?

Дан ответил не сразу:

– Завтра нам отдадут Малыша.

Потом вызвал Эю – сообщил ей. Она сразу же приехала домой. Через некоторое время появилась и Дочь.

Они долго сидели и молчали. Даже Дочь: не проронила ни слезинки.

Завтра им отдадут Малыша!

…Потом Мама спросила:

– Так отчего же он умер?

– Я не стал спрашивать.

– Мы, наверно, узнаем завтра.

– Где будем хранить колпак с ним?

– Нигде. Мы предадим его тело земле, и будем помнить его живым: похороним в горах возле нашего дома.

– Пусть будет так, Мама.

– Я сегодня останусь с вами, не полечу к Лейли.

– Лейли? Да, Лейли: пусть завтра будет с нами. Скажи ей. Так надо – хотя бы потому, что будет играть Агнес. И Поль пусть будет, и эта непонятная, вечно молчащая Рита, и другие актеры.

– Еве надо сообщить.

– И моим ученикам.

– И моим товарищам.

– Всем, кто захочет разделить с нами наше горе.

Дан держался совершенно прямо, и то, что он испытывал, мог заметить лишь опытный глаз – по тому, как крепко прижимал он к себе маленький прозрачный ящик с тельцем сына и как бережно нес его к ракетоплану.

Пришло много людей, и среди них Дан сразу заметил Йорга.

«Этот тут, видно, недаром», подумал он. Враг Лала, убийца ребенка Евы. «Ладно: пусть смотрит!»

Траурный кортеж летел высоко над облаками. В первом ракетоплане, в середине его, стоял прозрачный гроб; рядом сидели только они, четверо. В остальных летели все пришедшие на давно невиданные похороны. Йорг летел во втором ракетоплане.

…Наступил день, который мог решить многое. Всё было подготовлено, и шло пока как надо: заранее предупрежденная редакция «Новостей» прислала несколько корреспондентов. Старший из них, с телеобъективом и микрофоном, укрепленными на лбу, обратился к Дану с просьбой разрешить снимать:

– Такого давно не было на Земле, сеньор.

– Пожалуйста, – ответил Дан.

– И ещё просим разрешить всемирную трансляцию.

– Я не возражаю.

Йорг был доволен: пусть видят те, кого хоть сколько-нибудь мог соблазнить вид детей Дана. Пусть знают, что может быть ещё. Эта передача будет не в пользу Дана, если с ним не удастся договориться. Впрочем, если бы он не разрешил трансляцию, это тоже можно было бы в дальнейшем использовать против него.

…Гробик поставили на возвышение у могилы, вырытой роботом. Дан с Эей и детьми стояли возле него. За ними Ева, Арг, Лия, Лейли и Поль.

Зазвучала музыка: реквием. «Реквием Моцарта: кто подумал, кто позаботился об этом?», – с благодарностью подумал Дан. И вдруг увидел рядом со звукоустановкой Йорга. Дан внутренне содрогнулся: «Почему он?» Повел глазами, указывая Эе на Йорга – она молча сжала его руку.

Люди длинной вереницей медленно двинулись мимо гроба с ребенком, оставляя возле него цветы. Потом рядом остались только самые близкие, – остальные отошли поодаль. Стояла тишина. Они смотрели, склонившись над ним – на его по-прежнему необычайно белый лобик с темной прядкой волос. Беззвучно плакала сестра, скупые слезинки скатывались по щекам брата, – глаза родителей были сухи.

Робот медленно опустил гробик в могилу, и каждый бросил туда горсть земли.

Они постояли ещё немного возле могильного холмика и двинулись к ракетопланам. Йорг шел сзади. Он встал в стороне, дожидаясь, когда Дан кончит прощаться и пожимать руки, и подошел к нему после всех.

– Прими мое соболезнование, академик Дан. Я был последний, кто искал причину его гибели: мне удалось найти её. Смогу подробно рассказать тебе всё.

– Когда?

– В любой день.

– Благодарю: мы не преминем воспользоваться твоей любезностью. Желательно – сейчас. Где тебе удобней с нами говорить?

– Я предпочел бы в нашем институте, в моем кабинете. Если не возражаете.

– Нет. Подожди нас несколько минут.

… – Летите без нас, – сказал он Детям и тем, кто сегодня стоял с его семьей у могилы. – Мы летим с Йоргом, в его институт.

– Забери Дэю с собой, – попросила Эя Еву.

В полете молчали: Йорг сказал, что стоит чуть передохнуть, набраться сил – причина очень не проста, и разговор предстоит долгий. Сидели, стараясь, по возможности, не смотреть друг на друга.

Они оба – и он, и она – казались спокойными, хотя кто знал, что творилось у них внутри. Вряд ли, конечно, разговор будет легким, – Йорг недаром подготовил себя с утра: сделал электромассаж, съел зерна лимонника.

Пока единственным неприятным было появление на похоронах Евы. Не исключено, что они уже знают о том, как он принудил её к аборту. Если они уже виделись раньше, это слишком возможно. Но об этом он пока ничего не знал. Как не знал ничего нового о Еве и её сторонниках, кроме того, что никаких действий и выступлений с их стороны с той поры не было.

Сумеет ли он хоть как-то расположить их к себе? Похоже, что нет: он нарочно задержался возле звукоустановки, чтобы его заметили – но по ним незаметно, что они сколько-нибудь благодарны ему за эту услугу.

…Привычная обстановка института придавала уверенности.

– Ну вот, здесь мы и поговорим. Я хорошо понимаю ваше состояние: оборотная сторона радости – горе.

«Так!» – отметил Дан. – «Что же дальше?»

– К сожалению, случай с вашим мальчиком – чрезвычайно редкий и трудный. Всё – от его появления на свет в условиях Дальнего космоса до последних моментов, когда он находился в анабиозе – является беспрецедентным. В качестве причин гибели можно было подозревать многое – однако, тщательным образом проведенные исследования ничего не обнаружили, пока в них не включились и мы, генетики. С самого начала я имел основания предполагать наличие причин генетического характера: вы сами понимаете, почему. Сейчас покажу вам, в чем дело.

Он включил схему ДНК Малыша. Не плоскую – на экране, а объемную, на голографе, которая смотрелась куда эффектней. Пользуясь ею, он начал подробно – даже излишне подробно – объяснять характер обнаруженного отклонения гена.

– В чем же причина его? Можно было подозревать Дальний космос и соседство гипераппарата, когда-то сгубившее Тупака. Но по той же причине, что и раньше, я предположил тривиальный, но, с моей точки зрения, более вероятный источник: наследственность. Предположение подтвердилось в такой степени, что необходимость исследовать другие причины полностью отпала.

Йорг включил ещё две голограммы.

– Ген матери не несет признаки отклонения, но он является рецессивным33
  Подавляемый другим, доминантным, геном.


[Закрыть]. Его подавляет доминантный признак, переданный отсюда, – он показал на участок второй объемной схемы.